В тот полдень в начале августа, солнце висело так высоко, что каждый уголок в городе был залит светом. Ничто не предвещало, мне узнать вскорости тайну своего происхождения. Тени ветвистых деревьев и даже тени домов похудели — за ними не спрятаться от палящего солнца; зной просачивался в каждую щель, кроме холодильников и подъездов, а нагретый над асфальтом воздух дрожал, как пар на чайником.

Но мне не было жарко. Я, как бомба сжатых впечатлений, готовый разразиться взрывом радости, еще раз провёл пальцем по выпуклому заглавию книги и выскочил из комнаты. Такой радостью обязательно надо поделиться, иначе она испарится, скукожится, высохнет. Рассказать кому-нибудь, ещё раз прокрутить историю в голове, снова окунуться в тот волшебный мир — я жаждал этого.

Сначала через щель под дверью заглянул в гостиную. Папа лежал на диване в одних трусах и смотрел телевизор, а сквозь бурые занавески к нему пробивался ненавистный свет. "Вряд ли ему будет интересно", — подумал я и повернул на кухню. С каждым шагом к двери с запотевшим стеклом, я всё больше удивлялся маминой выносливости. Внутри настоящая котельная!

Из открытой кухни в лицо ударил пар. Аккуратно, стараясь не задеть отдыхающие банки, я уселся на пол.

— Ма-ам, я дочитал! Так круто!

— Сейчас, подожди минутку, я тут с кипятком.

Она как раз разливала рассол по новой партии банок с огурцами и осторожно закатывала каждую специальным ключом.

Если бы она была волшебницей, у неё бы всё это получилось в два счёта!

— Ох, пошли к тебе, я передохну, — сказала мама, вытираясь полотенцем. — Ну что там?

Я секунду молчал, потому что не знал с чего начать. Приключения Гарри одно интереснее другого, но вряд ли мама станет слушать все — слишком долго. Поэтому я начал с самого главного.

— Мам, а в какой школе у нас учатся волшебники? — полувопросительно сказал я, смутившись. Взрослые не верят в магию. Потом с Коляном лучше обсужу, он тоже читал.

Мамины глаза обрадовались, но губы, растянувшись, остались сомкнуты.

— Не знаю, Лёш.

Откуда ей знать? Она же магл. Но надежду на то, что я родился волшебником не сокрушить чужими сомнениями. Со мной тоже происходят странные вещи, как с Гарри. Я самый удачливый среди друзей.

— Понравилась книжка?

— Да! — сказал я с таким напором, будто прорвалась маленькая дамба.

— Ну вот, а ты не хотел читать.

Я запротестовал. На самом деле, конечно, хотел!

— Мам, а ты бы хотела стать волшебницей?

— Ох, еще бы! Кто бы отказался.

Я подумал про себя, что папа, наверняка предпочёл бы смотреть телевизор.

Мама стала собирать с пола новые овощи для закатки, а я перелистывал книгу, выискивая самые полюбившиеся моменты.

— Лёш, у меня вода заканчивается. Съездите на родник?

— Ага!

Я обожал поездки на гору. Любил саму дорогу туда и обратно, музыку из магнитолы, лес. А больше всего —запускать самолеты с обрыва. Они, пролетая над пропастью, возвращаются, как бумеранги. У меня очень много разных моделей. Я клею их сам, по инструкции из журнала. Крылья из тонкого пенопласта, корпус из старого деревянного нащельника, — и моя модель, если правильно запускать, не боится ветра, делая круг, торопится прямо в руки. Колян завидует, у него такие не получаются, но я не жадный — делюсь.

— А ты скажешь ему? — спросил я.

— Пошли вместе, — предложила мама.

Мы хрустнули дверью в гостиную.

— Юр, у меня вода почти закончилась, — начала мама, а я подхватил:

— Поехали на родник, а?

Папа посмотрел на часы.

— Да можно, в принципе… — он отвечал так чаще всего, независимо от предложения. Если бы ему предложили полететь на Марс, он бы скорее всего ответил так же.

— Собирайся, Лёш.

 

Через полчаса мы мчались вдоль пропасти по горной дороге, извивающейся, как задремавший из-за жары василиск. Я сидел на пассажирском сидении, высунув модель и голову в окно, смотрел с горы, как огромный самолёт в моей руке планирует на нашим крошечным городком. Воздух, как сухая вода, заливался мне в открытый рот, а глаза слезились от ветра. Папа закурил, и, хоть я ненавижу запах дыма, но смешанный на шестидесяти километрах в час с воздухом, он даже вкусный, похож на кофе. В машине играла кассета с песней про Элис, такая задорная, что хотелось подпеть. Только очень тихонько, чтобы папа не слышал. Он всегда молчит, да и я не знаю, что ему сказать. Он вообще мало со мной разговаривает. Наверное, отцы всегда такие суровые дядьки. Но нам с ним весело, по-своему.

Мы остановились около обрыва, метрах в десяти и достали баклажки из багажника. Родник выложен обветшалой плиткой, наверное еще в те времена, когда здесь жили гномы или колдуны. Целительная жидкость льётся круглый год — в любую погоду ледяная, аж руки стынут! Я подставлял бутылки к крану и хотел глотнуть как папа обжигающей воды, почувствовать себя таким же непробиваемым для холода. Но нельзя — заболею. А ему всё нипочем, он здоровенный как слон, и никогда не болеет, потому что в детстве ему вырезали гланды. Я когда вырасту стану таким же. Может быть, не совсем таким, останусь с гландами, но таким же сильным. Все говорят, что я на него похож.

Папа таскал по шесть баклажек за раз, я же хватал одну обеими руками и бежал что есть мочи к багажнику. После третьего забега пальцы у меня заболели от холода.

— Пап, руки замёрзли. Можно я самолёт попускаю?

— Иди, только осторожно. — За это я любил папу: он никогда ничего не запрещал. Может быть помнил себя мальчишкой, а может ему просто безразлично — не знаю.

Запускать над пропастью круче всего! Только здесь самолёт в свободном полёте, как птица, и может в любой момент упасть. Но этого не случалось еще ни разу, потому что я в самолётах "собаку съел", как говорит мама. Высота манит меня, а не пугает.

Я растер заледеневшие руки и чуть под углом метнул модель. Легко, в качестве разминки. Она ловко сделала круг, и вернулась — в такую тихую погоду можно попробовать запустить дальше.

Я собрал всю силу и так, что плечо чуть не вышло из сустава, метнул снова. Вышло неловко. Когда траектория закруглилась, я интуитивно ощутил, что модели не хватит совсем немного, чтобы вернуться, и осторожно шагнул ближе, подставил левую ногу дальше от края, для равновесия... потянулся рукой.

Всё произошло за пару мгновений. Пальцы чиркнули по крылу, я испугался, что потеряю модель и… В живот упал, будто проглоченный камень, я посмотрел вниз и понял, что всё кончено.

Из калейдоскопа ощущений я помню только, как горло разодрал крик, а тело окаменело. Я смотрел вниз и с ужасом ждал неизбежного.

Я сжался, закрыл глаза, но ничего не произошло. Вместо того чтобы уснуть навсегда, я мягко приземлился в траву.

— Лёша! — раздался звериный крик папы, и я поднялся на ноги.

— Я в порядке, пап!

Даже с тридцати метров, я увидел его бледное лицо. Он молчал, с минуту и смотрел вниз.

— Пап?!

— Сейчас спущусь.

Я не успел обдумать своё чудесное спасение. Я уже чувствовал, что получу нагоняй, поэтому нашёл модель в кустах неподалёку и побежал навстречу. Отец притормозил, увидев меня, и выскочил из машины.

— Как ты выжил?

На его лице застыла маска из смеси страха, ярости и удивления. Он выхватил модель, сломал пополам и бросил в сторону.

— Никогда больше так не делай! Ты что охерел?

— Прости пап. — Я на секунду пожалел о своём… везении или как это назвать. Это чудо! Стало обидно до чёртиков.

— Не говори об этом маме.

— Не буду.

Мы сели в машину.

— Ты летал? — спросил папа через пять минут молчания.

— Я не знаю, — честно ответил я.

Я почувствовал, как папа и без того далёкий от меня, стал совсем чужим. Остаток пути мы провели в тишине и молчании.

 

— Лёш, к тебе пришли! — сказала мне мама с порога.

Я так никогда еще не радовался Коляну. Вот ему можно всё что угодно рассказать, не то что родителям. Но я ошибался.

— Лёх, ты бы разбился в лепёшку! — уверенным шепотом заявил Колян.

— Отвечаю, так и было!

— Докажи!

Я смутился. Говорить с папой на эту тему лучше не стоило. Тем более при Коляне. Меня осенило.

— Пошли на недострой.

— Айда! — Колька принял вызов. Наверняка думает, что я блефую и пасану в последний момент.

— Мам, мы гулять!

— Поздно не приходите! — шутила мама с кухни.

 

Если взрослые хотели, чтобы на недострой никто не лазил, им стоило бы усилить охрану. Единственная сторожевая будка-вагончик стояла с противоположной стороны здания, поэтому никак нам не мешала. Мы мастерски перелезли через забор из проволочной сетки и влезли в окно.

Меня всегда пугала тишина внутри. Казалось, что здесь живёт невидимое существо, которое питается звуками. Даже хруст керамзита, напоминающего сухие какашки, поглощался, едва слышный идущему. Если бы мне случилось встретить кого-нибудь за поворотом, я бы со страху обделался, точно говорю. Именно поэтому мы ходили в это место. Страшно, потому что никого нет. Мы пугали друг друга легендами: в недостроенной шахте лифта на стене запеклась кровь погибшего мальчика, а в подвале живут вампиры. Однажды мы даже лазили в неосвещенный подвал, обвешавшись чесноком и со смоляными факелами в руках. В третьей комнате наткнулись на собачий скелет и с криками ужаса убежали. Больше в подвал никто не совал носа.

Мы поднялись на крышу самой высокой секции здания и подошли к парапету.

— Ну что? — усмехнувшись, спросил Колька, когда я увидел острые камни и стальные прутья внизу. — Будешь прыгать?

Я молчал. Не хотелось сдаваться. Ведь я говорил правду! В то же время я не знал, что на самом деле произошло и как этим управлять. А вдруг не получится? Мама будет плакать. Она меня очень любит. И бабушка тоже.

— Ссышь, да?

— Нет! — ответил я грозно, но понимал, что слова ничего не значат. Если Колян увидит, что я умею летать, тогда поверит, но не иначе.

Что-то хрустнуло, и мы обернулись. На крышу вышел сторож с ружьем.

— Стоять, вашу мать! — заорал он.

Я и без этого потерял дар речи, приросши ногами к полу, а после того как он выстрелил в воздух над нами, сердце ушло в пятки. Колян рванул влево, к крайнему окну, и я стартанул в противоположную сторону. Только так можно сбить с толку охранника.

Я бежал по диагонали, от парапета к дальнему краю крыши. Ноги двигались так быстро, что я не чувствовал как касаюсь её. Сзади бухали шаги сторожа, и каждое мгновение я ждал, что он выстрелит мне в спину. Я понял, что ему до окна по прямой намного ближе чем мне, и он меня обязательно сцапает. Потому и не стреляет.

— Стой, мля! — сдавленно, на бегу прокричал он, и я почувствовал его почти на расстоянии вытянутой руки. Выход только один.

Я резко свернул к парапету и мне повезло, потому что охранник не понял мою затею, и остановился как вкопанный, когда я наступил на самый край.

— Мальчик, стой! Ты чего творишь!?

Я взглянул вниз, ощутил высоту, но не испугался её, сделал шаг вперед и…

Камнем полетел вниз.

Прошло полсекунды, и я потерял надежду.

Но вдруг, в трех метрах от земли я завис, как листок бумаги, как планер, и перевернулся на спину, а сверху на меня уставился ошалевший сторож. Это был самый счастливый момент в моей жизни! Я умею летать! Сторож опустился на колени перед парапетом, не спуская с меня глаз, а я сделал гребок в воздушном бассейне, и тело заскользило прочь от здания; я мог нырять, крутится, играть в воздухе, этом бесконечном океанариуме, свободный, как птица. Вот бы достать до облака в вышине?.. Испугавшись, что кто-нибудь увидит, я опустился на землю.

Теперь, убеждённому в своих способностях, мне захотелось оставить их в тайне. Признаться Коляну, что наврал. Иначе — я представил, как станет сложно жить, не такому как все. Либо меня будут бояться, либо ненавидеть, но в любом случае обходить стороной. Ведь люди не верят в магию.

Я не стал искать друга, а перелез через забор и вернулся домой.

 

"Мам, я умею летать."

По пути к дому я представлял, как можно рассказать обо всём маме. Она любит меня. Она поймёт. Иначе нельзя, я не смогу держать это в себе. Но как же это глупо звучит. Мам, я умею летать.

Мама уже закончила возиться с банками и теперь мылась в ванной комнате. Я пошёл к себе и лёг на кровать. Я взмахнул руками, став на мгновение лёгким, словно тополиный пух.

"Я умею летать."

Вроде должен быть счастлив, но… Как это можно объяснить? Гарри получил письмо и ему сказали, что нужно делать. Кроме того у него был Хагрид. А я один.

"Мам, я умею летать. Спроси папу, если мне не веришь."

Очень не хотелось привлекать отца. Он явно недоброжелательно отнёсся к моим способностям.

"Мам, я умею летать."

Я услышал, как открылся шпингалет в ванной комнате, и подбежал к маме, закутанной в два полотенца.

— Мам, мне надо тебе кое-что рассказать!

— Сейчас сынок, я переоденусь и приду.

Время будто наступало на меня своей тяжёлой пяткой, каждую секунду всё сильнее и сильнее давило к кровати.

— Что ты хотел, Лёш?

Я задумался, принимая решение. Стоит ли говорить? Может, в крайнем случае мама подумает, что это просто десткая фантазия. Нужно сказать.

— Мам, я умею летать.

Я ожидал, что она рассмеётся, или станет меня ругать за глупость, но она вдруг стала серьёзной. И заплакала.

— Мам! Что такое? Прости! Я не буду больше так говорить! — мне стало больно, за то, что я довёл маму. Может быть, она каким-то мистическим образом узнала, что я лазию на стройку. Или поговорила с папой...

Она обняла меня.

— Ты не виноват, сынок. Я знала, что это случиться с самого начала.

— Что? Что ты знала? Почему? Откуда?

Она посмотрела на меня. Я увидел её голубые глаза полные смешанных чувств радости и отчаяния.

— Лёш, тебя принёс аист.

— Что?

Я хотел сказать маме, чтобы она не кормила меня этими глупостями. Я всё-таки уже не настолько маленький и знаю откуда беруться дети. Их мамы рожают.

— Нет, нет, я совсем не шучу. Я очень хотела тогда ребенка, но у нас с папой никак не получилось. Доктора не могли помочь. Я подумала тогда, что мне поможет только чудо… А потом пришёл странный человек. Он сказал, что если мы с папой обещаем любить ребенка как ничто на свете, тогда он у нас появится. И даже спросил, кого я хочу, мальчика или девочку. Я подумала тогда, что это какая-то злая шутка и выставила его. Но потом, когда мы с папой были на даче… Прилетел аист. Сейчас!

Она вдруг вскочила и убежала в спальню. Я направился за ней. Мама вытаскивала из шкафа всё без разбору, пока ничего не осталось, кроме голубенькой тряпочки.

— Вот. В этой пеленке тебя принесли. Аист оставил тебя на грядке с капустой и, крякнув на прощание, улетел.

Я не мог поверить своим ушам. Аист? Меня принёс аист?

Пеленка необычная, лёгкая, как шёлк, переливалась на свету всеми цветами радуги, оставаясь пастельно голубой. Я никогда раньше не видел такой ткани. Значит мама не шутит. Тогда кто я и откуда?

Позвонили в дверь и я побежал открывать. Наверное, это Колян пришёл искать меня. Я решил, что расскажу, как убежал от сторожа, и, не найдя Коляна, пошёл домой. Но на пороге стоял взрослый. Галифе заправлены в высокие сапоги, белый шарф, на лбу — лётные очки. Он приветствовал меня улыбкой.

— Позови маму, Лёш? — спросил незнакомец.

Я удивился этому голосу. Точно таким же старик в моей голове, читает книги.

— Вы? — спросила мама. Она пригласила гостя войти.

Любой человек, любая вещь, имеет запах, которые сразу захватывают дом, так что присутствие, вторжение ощущается из любого его угла, но этот гость, словно бы не имел. Он, как новогодняя ёлка без запаха, но с белым шарфом, просто принёс собой уют.

— Я благодарен за любовь, которую вы подарили мальчику. Теперь он должен вернуться в Облакс. Обещаю, что он сможет навещать вас, когда ему захочется.

Мама усадила меня на колени, испугалась, наверное, что незнакомец уведет меня прямо сейчас.

— Зачем же вы отдали мне его на десять лет, а теперь забираете? Как вы можете? — слова смешались со слезами.

— Представьте, если бы мальчика совсем не было. Кого бы вы любили? Кроме того он не уходит от вас навсегда.

Незнакомец отвечал так, как взрослые отвечают детям или мудрецы — взрослым.

— Он должен быть рядом с такими же как он. Знакомым и друзьям вы можете сказать, что отправили мальчика в лётную школу.

Такими же как я!

— Да, я понимаю, конечно. — Отвечала мама. — Дайте мне побыть с ним хотя бы до завтра?

— Разумеется. Завтра утром я вернусь за ним. Обещаю вам, что в Облаксе его ждёт прекрасное будущее.

Незнакомец ушёл.

 

Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. До самого рассвета я размышлял об Облаксе. Непонятно где это, и чем там занимаются люди, есть ли там школы и университеты. Как часто я смогу навещать маму.

На рассвете раздался звонок.

Уже?

Мама целовала меня и плакала, обнимала так крепко, что я думал у меня глаза вылезут. Мне признаться, тоже было не по себе.

Незнакомец попросил звать его Мишей, и меня очень удивило такое простое имя у взрослого. Он посадил меня в автомобиль, похожий на советскую Победу и мы выехали из города.

Я молчал, опасаясь что-нибудь спрашивать. Миша заговорил первым.

— Боишься?

— Да.

— Не бойся. Первые десять лет жизни вингел должен провести среди людей, которые их любят. Свою любовь ты получил от мамы за двоих… Из тебя выйдет замечательный вингел!

Мы ехали по дороге на родник. Но в этот раз дорога не казалась мне веселой. Из магнитолы не играла музыка, а высовываться из окошка, даже если Миша разрешил бы мне, казалось неуместным. Нельзя баловаться перед чем-то важным. Скоро меня встретят сотни новых друзей. Какие они?

— Да, у тебя будет полно друзей, — сказал Миша, и я убедился, что он читает мысли. Всё-таки люди боятся необъяснимого, даже я. Хотя я верю в магию.

Мы остановились рядом с родником, и Миша попросил меня выйти из машины. Его шарф развевался на ветру, словно шарф маленького принца, каким его рисуют в книжках. Мы подошли к краю. Я подумал, что он попросит меня прыгнуть, и мы вместе взлетим. На небе, прямо над нами висело единственное огромное облако — наверное, Облакс там.

Миша подошёл ко мне сзади и положил левую руку на плечо. Я не знал чего ждать, как вдруг он приставил что-то холодное, металлическое к моему виску.

— Не бойся, — шепнул он.

Я закрыл глаза.

Раздался выстрел.

Я увидел, как моё тело полетело вниз с обрыва и упало, ударившись головой о камень. Вокруг разлетелись кровавые брызги. В следующую секунду тело исчезло.

— Теперь ты свободен!

Я не мог отвести глаз от месте, где только что было моё тело, и вдруг заметил, что руки мои стали прозрачными. Я призрак?

— Нет, ты не призрак, Лёша. Ты вингел. Так мы зовём себя, — его голос звучал прямо в моей голове. — Следую за мной.

Мы взмыли в небо. Теперь я смогу летать сколько захочу, и можно не бояться. Я почему-то заплакал.

Мы пролетели сквозь облако, будто через тёплый душ, и оказались среди сотен вингелов, приветствующих меня с распростертыми объятиями.

— В твою честь.

Миша хлопнул в ладоши и появился огромный стол, полный незнакомыми яствами: я попробовал разноцветное мороженое, сладкую облачную пену, похожую на сахарную вату, взбитый воздух, призрачный лимонад, дождевые леденцы. Вингелы рассказывали, что меня ждёт впереди.

— Заключённые в ловушке под названием рутина, люди не могут выбраться без нашей помощи. Вингелы испокон веков следят за тем, чтобы в мире людей оставалось место для волшебства. Иначе что такое жизнь без радости и веселья? Мы дарим человеку вдохновение, и вот он становится писателем, бросая всё, бежит к печатной машинке, чтобы записать свою идею. Художник начинает замечать пейзажи, мультипликатор рождает сюжеты. Тогда дети и взрослые, погружаются хотя бы ненадолго в волшебный мир магии. И ты тоже будешь дарить вдохновение.

— А как же мама?

— Ты можешь спуститься к ней прямо сейчас.

— Я хочу!

Миша хлопнул в ладоши, и я оказался в своей комнате. Мама сидела на кровати и плакала, спрятав в ладонях лицо.

— Мам?

— Она не может видеть тебя, Лёш. Когда ты станешь старше и перестанешь быть прозрачным, тогда, в один прекрасный день она услышит твой голос. Не обещаю, что она узнает его. Но обещаю, что она будет ему рада.

Я заметил рядом книжку про Гарри, которую дочитал накануне.

— Мам, не плачь, я рядом.

Мне так хотелось, чтобы она услышала меня, так хотелось её успокоить.

— Мам, я вингел! Я дарю людям вдохновение!

Я зажмурился и, набрав полные лёгкие и щёки воздуха, дунул ей в лицо.

Мама вытерла слёзы и посмотрела сквозь меня. Мне никогда не было так жутко. Я поцеловал её в лоб, но она не почувствовала, и прошла сквозь меня и села за стол, за которым я раньше делал уроки.

Я не знал, что мама умеет рисовать так хорошо. С каждым штрихом карандаша я всё больше угадывал аиста и счастливого мальчика выглядывающего из пеленки.

Под рисунком она написала: "Моё счастье", — и улыбнулась.