Капитан  Анри де Латруба был пират с золотыми зубами, которые иногда сильно болели, предвещая богатую добычу. Тридцать два зуба соответствовали тридцати двум румбам компаса, и де Латруба определял будущий курс исходя из того, какой зуб болел в данный момент.  

   

Ногу имел деревянную с рождения, - она была черенком, которым пират крепился к ветви некоего генеалогического древа. Почувствовав себя зрелым, Анри отрубил себя от ветви, но с тех пор опасался ступать на землю, чтобы не пустить в неё корни.  Он спал в холодном ручье, чтобы остужать телесный пыл. Женщины, купавшиеся ниже по течению беременели.  

Капитан постоянно перечитывал книгу "Мели и рифы" (Ораций-Емель, 1793г. Лиссабон). Теория авторов сводилась к следующему: ребристость морского дна связана с тем, что мели и приливная полоса при постоянном вспахивании днищами кораблей и лодок порождают новые коралловые острова, - дно начинает считать себя пахотной землёй плодоносит кораллами.  

Однажды разделав пойманного кита, де Латруба заметил у него рудиментарные ноги. С тех пор он заинтересовался естественными науками. Он задумал отыскать сумчатых людей, которые некогда населяли Океанию и некоторые территории Австралии. Сумчатый броненосец вовсе не имеет сумки, а к отряду отнесён по ряду косвенных признаков. Не исключено, что сумчатые люди внешне неотличимы от обычных, и только при вскрытии удивят прозектора чем-нибудь этаким - так рассуждал де Латруба.  

   

Выйдя в отставку с русской службы, капитан тут же купил себе шхуну. Во время перехода из ст. Петербурга в Ревель она попала в  шторм, занесший де Латруба в центр неизвестного архипелага. На первом открытом острове, явив жителям мощь артиллерии, де Латруба приказал строить дорогу от берега до своего корабля. После чего уплыл и на том острове больше не появлялся. Однако туземцы послушно строили дорогу, следуя курсу шхуны.   

На другом острове он привёл аборигенов к присяге русскому царю, научил их искусству дистилляции, на третьем заставил жителей присягнуть кайзеру. И так продолжал, приращивая территории европейских держав без их ведома и согласия.  

Умирая, де Латруба завещал свои зубы команде, безумие - боцману, а свой труп - корабельным крысам. Но крысы бежали с корабля. Шхуна тонула.  

Я сбежал на русский остров в тот день, когда боцман вступил в права наследства и расстрелял капитанский сейф из носового орудия. Всё что я захватил с собой - фляга, кинжал и правый клык с Южной челюсти капитана.   

Шхуна тонула быстро, не успели даже похоронить капитана по морскому обряду - его труп так и остался в трюме, когда все спешно погрузились в шлюпки и поспешили к ближайшему острову. Это был голландский , по воле де Латруба, анклав. Казалось, вот вот наткнёшься на след деревянного башмака на песке, но со смертью капитана чудеса закончились.  

Боцман, едва ступив на берег, приложился к бочонку с ромом и долго не отрывался. Боп был жестокий и властный человек, поэтому команда покорно ждала. Никто не посмел бы возразить, даже если боцман осушил бы бочонок в одиночку. Но Боп встряхнул и предал бочонок матросу Фан Бадену, стоявшему рядом.  

"Помянем капитана!", - сказал боцман, снимая с головы платок. На лбу розовели выжженные калёным железом буквы "ВОР". Я знал, что де Латруба вывез Бопа из-за уральских гор, но не рискнул спросить, всех ли русских крестят подобным образом. Пока бочонок добирался до меня черз руки товарищей, я смотрел, как глаза Бопа наливаются кровью, лицо краснеет. Казалось, он сейчас сорвёт с себя кожу и предстанет перед нами демоном в огненной чешуе. Помню, как испытал суеверный ужас, увидев, как боцман палит на себе волосы. Раздевшись донага, он водил факелом по всему телу.  

Когда все выпили по глотку, Боп потребовал отдать ему зубы капитана.   

— Ты, - ткнул он пальцем в судового лекаря, отчего тот охнул и осел, - ты вырвешь мне мои зубы и вставишь вот эти.  

— Ты не смеешь...  

Боп мгновенно оказался перед говорившим в готовности доказать что смеет что бы то ни было. И тогда я побежал. Руки ближнего матроса ещё протягивали мне бочонок с ромом, а я уже был в сотне шагов от них.  

   

Оглянувшись, я увидел, что Лавуазье, возразивший Бопу, валялся на песке без движения, Фан Баден прыгнул боцману на спину. Я было бросился назад, чтобы помочь справиться с этим зверем, но Боп одним движением сбросил нападавшего -  у того голова откинулась под неестественным углом, ткнул в глаз бежавшему на него Джонсу. Нифью, схватившегося за нож, Боп свалил страшным хуком. Четверо последовали моему примеру, но побежали в сторону зарослей кустарника. Я обернулся, рванул вдоль береговой линии, не знаю почему.  

Матросов не учат плавать, чтобы они боролись за спасение корабля ради своих жизней, но я -исключение. Капитан однажды преподал мне урок этого искусства, столкнув за борт. Почему-то это развлекло его, и он повторял урок снова и снова. Благодаря таким тренировкам, я легко добрался вплавь до соседнего острова. Странно, но это оказался русский остров - я не силён в навигации, но по моим расчетам он должен быть в сотнях миль отсюда.  

   

Зная мирный нрав туземцев, я без страха вошёл в деревню и направился к большому зданию, которое, должно быть, служило им ратушей. Внутри было множество сваленных как попало деревянных божков, лишь один стоял прямо на высоком постаменте. В другую дверь вошёл нагой старик.  

Седой патриарх поднёс мне глиняную чашу со многими гранями. Там была водка, судя по запаху. Я пригубил и собирался вернуть чашу назад, однако старик жестами показал, что мне следует выпить до дна. Я подчинился.  

   

Как в тумане я видел, что старик выпил такую же чашу. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я был измучен событиями этого дня и чувствовал, что вот-вот упаду. Тут патриарх спросил моё имя. Это не был французский или латынь, но ритуальное опьянение позволило мне понять вопрос.  

   

— Меня зовут Луи. Я матрос с того корабля, что заходил к вам месяц назад.   

— Здравствуй, Луи. Я Унислав, король этого острова. Нашего бога зовут Царь.  

Новоявленные подданные русского царя восприняли свою присягу как крещение, а капитана за мессию. Мужчины были бородаты, женщины заплетали косы. Мальчики проходили инициацию водкой, чтобы считаться русскими.  

   

Я рассказал королю о смерти капитана и о том, что произошло после. Старик кивал, слушая меня.   

   

— Этот Боп хочет называть имена богов, как это делал капитан Анри, — король указал пальцем на небо с быстро летевшими облаками, — у людей не растут золотые зубы, но со временем золота в зубах прибавляется, отчего они желтеют. Слово, произнесённое таким ртом куда ценней слова из белозубого рта. Как же долго нужно прожить, чтобы зубы стали совсем золотыми?   

— Вот взгляни! — я протянул Униславу посмертный подарок капитана, блестящий клык с Южной челюсти. Тот несколько минут заворожено глядел на драгоценность, прежде чем снова заговорить.  

   

Проклятье! Я перестал его понимать! Ритуальное опьянение покинуло нас, поняв это Унислав собрался уходить. Я вставил резец капитана себе в рот, благо собственного резца давно лишился. Я хотел сказать королю золотое слово, назвать бога по имени, или просто узнать, что мне делать теперь.   

   

— Постой, — крикнул я уходящему старику. Тот обернулся и покачал головой. Наверное, это значило, что не существует бога с таким именем.   

   

Я почувствовал себя разбитым и усталым, захотелось прилечь. В углу я нашёл ворох широких листьев, похожих на пальмовые, и заснул, едва опустившись на них. Мне снилось, будто стою на берегу моря и вижу труп капитана Анри, плывущий по волнам. Войдя в воду я попытался вытащить его на берег, чтобы предать погребению, но мёртвый капитан открыл глаза и попросил не делать этого. Он сообщил, что у него уже режутся новые зубы, лучше прежних.   

   

Боп явился за мной в этот сон. Как недавно и я, он стоял перед Униславом с гранёной чашей в руках. Король что-то говорил боцману, но без ритуальной водки я не мог понять его слов.   

   

— Я требую именем капитана Анри! — загудел Боп угрожающе. Иных интонаций у него не было.  

   

Король гневно отвечал, потом оба схватили по деревянному божку и принялись орудовать ими как дубинами. Размахиваясь, Унислав ударил своим божком меня в висок - я свалился на ворох листьев в углу. Голова разламывалась.   

   

— Я требую именем капитана Анри! — повторил Боп. От него не скрыться ни во сне ни наяву! Вспомнив пригрезившуюся битву, я взял одного из божков - вполне пригодное оружие, хотя боцман справился бы со мной даже имея булавку против рапиры.  

 

И тут он ушел. Я чувствовал его шаги, сотрясавшие меня ударами сердца. Даже то, что нет никаких надежд выбраться с этого архипелага, не отмеченного на картах, не пугало меня больше чем расправа боцмана.  Я уже упоминал огненную чешую, что носил под кожей этот человек в моих кошмарах - мой страх перед ним был всепоглощающим, лишающим сил и воли.   

    

Спотыкаясь на каждом шагу, вспоминая не добрым словом водку,  я вышел из ратуши и направился в сторону моря. У самого берега горел большой сложенный клином костёр. Вокруг него расположилось, наверное, всё население деревни. Как я понял позднее, это была инициация мальчиков в русские.   

   

Завидев меня ещё издали, ко мне направилось трое мальчиков. У них в руках были уже знакомые граненые чаши. И без запаха стало ясно, что внутри плещется божественная водка. Почему именно три? Символизировало ли это Святую Троицу в их странном культе?  

   

Встретились мы на границе теней, и отблесков костра. На мгновение, показавшееся мне тогда переломным в моей и без того полной приключениями жизни, языки пламени замерли как волны на картине, висевшей в каюте капитана.   

   

Мальчики что-то говорили мне, протягивая каждый по чаше со священной жидкостью, но слова были не нужны. Я брал чаши и выпивал их. Казалось, что с каждой новой порцией ум мой светлеет, появляется лёгкость во всём теле. Словно меня накрыл девятый вал силы, сейчас я мог возразить Бопу и уложить его наземь одним мановением руки.   

   

Когда я осушил последнюю чашу, в унисон возгласам всей деревни над побережьем раздался гром, .  

   

— Русский, русский, русский, — возглашали туземцы.   

   

Я снова мог понимать их речь. Стоя в отблесках пламени и оглядывая всех, я всё ещё не мог осознать, что же произошло.  

   

— Теперь ты русский. Преобразился из юноши в мужа, достойного славных дел. Царь теперь тебя не оставит, — раздался голос Унислава из-за спины. - Что чувствуешь ты?   

— Боль, — это слово просто выскользнуло наружу, словно и не было другого. Я действительно испытывал ноющую боль в недавно вставленном золотом клыке капитана.  

Она пульсировала и как-будто тянула куда-то.  

— Что видишь ты?  

Сначала я даже не понял вопроса. И только мгновение спустя, покрутив головой, заметил линию, напоминающую меридиан, тянувшеюся от меня в строну моря. Линия боли, как я назвал её, тянула меня за собой.  

— Вижу линию исходящую от меня.  

— Это и есть тот путь, что зовёт тебя. Тогда следует торопиться, ибо скоро очнётся твой недруг. Ты называл его Бопом.  

 

Новость о боцмане меня поразила, словно молния сорвавшиеся из-за туч в грот-мачту, ведь я думал, что он являлся ко мне в бреду.  

— Но как? Как это вообще возможно? Ведь я бежал от него и он никак не мог знать куда я отправился. Тем более предположить, что весь путь я проделаю в плавь!  

— Долгий путь сюда, посвящение и пережитые приключения утомили твой разум. Боп здесь, он жаждет встречи с тобой. — Унислав говорил медленно и ровно, даже повествуя о событиях несущих угрозу для нас всех, — У тебя есть то, что раньше принадлежало капитану, чьим наследником Боп себя мнит. Поэтому он и нашёл тебя. Но капитан отдал этот клык тебе, значит он видел дальше чем я или Боп. Значит так тому и быть.  

Повинуясь ленте боли, которую ощутил вставив себе клык, я двинулся мимо костра к побережью. Я было подумал, что мне снова придётся отправиться вплавь. Но, спасибо Униславу, - в лунном коридоре меня дожидался небольшой парусный ялик!  

И я поплыл.  

 

Первая мачта корабля возвышалась над водой могильным крестом, вторая была сломана и плавала неподалёку, удерживаемая такелажем как пёс на привязи. К счастью, палуба находилась всего в полуметре под водой. Я быстро нашёл и поднял крышку трюмного люка. Вода была чистой и прозрачной, солнце - ярким, и я  увидел, что труп капитана исчез. Я нырнул под воду, чтобы посмотреть изнутри, но погружение не принесло никаких находок. Трюм был пуст.  

 

Это была катастрофа. Та цель, что поддерживала во мне бодрость духа, вдруг отдалилась за горизонт. Боль в золотом зубе оказалась не более, чем зубной болью. Но, раз уж я оказался здесь, стоило осмотреть корабль в поисках предметов, которые помогут мне выжить на этом архипелаге. Я начал с капитанской каюты.   

 

Несколько раз нырнув, я извлёк на поверхность несколько вилок, оловянную кружку и морской пейзаж в дубовой рамке. Вода не успела нанести серьёзные вред картине.  Я ухмыльнулся, подумав, что нарисованная вода смешалась с настоящей и теперь стала действительно солёной.   

 

Оставался платяной шкаф в дальнем конце каюты. Я набрал побольше воздуха и поплыл к нему. Дверца не поддалась, возможно разбухла от воды или была заперта. Я тянул за ручку  упираясь ногами, но сдался и вынырнул. Передохнув, я повторил попытку, попытавшись взломать дверцу ножом, и наконец преуспел. Внутри стоял капитан. От ужаса, я едва не захлебнулся и вынужден был всплыть. Только около получаса спустя я решился спуститься за капитаном, поскольку твёрдо решил дать ему христианское погребение.   

 

Теперь я рассмотрел его лучше - труп  находился в вертикальном положении потому, что ноги его были привязаны к ядру. Я перерезал верёвку , вытащил распухшее тело на поверхность, это оказалось нетрудным. Но погрузить мёртвого капитана в лодку  мне не хватало сил. Я привязал его ноги к лодочной корме длинной верёвкой, затем сложил свою скудную добычу.  

Между тем ветер крепчал. Мне стоило поторопиться, чтобы не попасть в шторм.  

Я поднял парус и направил лодку в сторону русского острова, таща на буксире мертвеца. Руки его болтались на волнах, казалось, он жестикулирует, подаёт знаки.  

И тут лодку сотряс удар, швырнувший меня на бак, она стала быстро заполняться водой. Волны стали перехлёстывать борт. Остров белел вдали, но добраться до него вплавь мне было не по силам. Почему-то первое, о чём я подумал - спасти картину. Я вырезал её из рамки, сунул под рубаху. Затем выпил водки из головы деревянного божка. Теперь ему нечем думать, но меня это не заботило. И когда лодка пошла на дно, я устремился к единственному, что могло держать меня на плаву - к разбухшему трупу капитана. Он лежал в волнах на спине с устойчивостью галеона.  

Я обнял мертвеца, поскольку только так я мог оставаться живым.  

— Держись, мальчик, держись, — голос капитана не спутать ни с каким другим. Я едва нахлебался воды. Выпитая водка разлилась по всему телу приятной теплотой - неужели она давала способность понимать не только незнакомую речь, но и говорить с мёртвыми?  

— Мы с тобой выплывем и ты найдёшь сумчатых людей. Ты же взял картину?  

— Картину?  

— Да, морской пейзаж из моей каюты. Она поможет найти сумчатых людей. Не знаю как, но поможет. Смерть не даёт ответов - она лишь приумножает вопросы.  

Я рассказал ему о Бопе.  

— Да, он и прежде был бесом, но я сделал из него дьявола, - мне показалось, что капитан усмехнулся, - если он получит все мои зубы, то найдёт выход с архипелага. Если не получит - будет искать их, пока не найдёт или не погибнет. Но дьявол бессмертен.  

— Но зачем вы это сделали, капитан? — мне стало жутко холодно не смотря на выпитую водку.  

— Мне показалось это забавным. Но давай о тебе - чего ты сам хочешь?  

Ещё два дня назад я желал целого мира, но сейчас всё чего мне хотелось - выбраться на берег.  

— Перед смертью я проглотил бриллиант в двадцать каратов. Он твой, если хочешь, — де Латруба повернулся на бок, словно в постели, и замолчал. А потом меня ударило по голове. Я выпустил из рук китель капитана и стал погружаться, теряя воздух и сознание.  

 

Двигаясь по курсу, проложенному для меня клыком с южной челюсти, я невольно задумывался о судьбе тех, кто как и я бежал от боцмана. Я не предполагал тогда, что судьба скоро сведёт нас вместе и я узнаю про их злоключения.  

Я обнаружил себя лежащим на песке между с трупом капитана и Яном Пупьенсом, моим спасителем.  

Он выглядел безумным - говорил отрывисто, глаза бегали. Он прятался на голландском острове со дня смерти капитана, питаясь крабами, которых на берегу было в изобилии.   

— Знаете, как изобрели медную проволоку? Двое голландцев тянули на себя монетку и получилась проволока, - Ян закашлялся истерическим смехом, - а у меня арбалет. Сам сделал, вот гляди! Стрелу сюда, вот так, здесь жмём и Бопу конец. Ловко, а?  

Меня не веселил его анекдот, арбалет его мне не казался оружием, способным стрелять.  

— Мы, голландцы, весёлый народ! До Наполеона у нас не было фамилий, а он велел придумать. И вот я стал Пупьенс - это для смеху. Но потом мы ему задали под Ватерлоо. Наполеон побеждён, а я как был Пупьенс так и остался. Поэтому я сделал стрелу с наконечником из зуба капитана. Боп явится и будет с ним как с Наполеоном, это я вам говорю!  

Казалось, звук собственного голоса успокаивает Яна. Я не мешал ему — со словами из него выходил страх. Только ближе к вечеру голландец расслабился и я расспросил его об острове. Оказалось, туземцы построили здесь ветряную мельницу и с её помощью осушали солёное озеро посреди острова. Ещё они возводили дамбу вокруг своего поселения для защиты от затопления во время бурь. Камни для строительства доставали со дна моря.  

Я не знал, что делать с трупом капитана. Пупьенс предлагал похоронить его. Я тоже хотел этого, но помнил, как пригрезившись мне, де Латруба просил не хоронить его в земле. Неудивительно, если вспомнить его нежелание ступать на землю. Мы отправили капитана в вечное плаванье, но не прежде, чем я выполнил его последнюю волю.  

Я рассказал Яну о Русском острове и предложил обратиться к голландским островитянам за помощью и поддержкой. Тем более, что Пупьенс почти их соотечественник. Ян на удивление легко согласился.  

На окраине деревни нас остановили два копьеносца. Оказалось, что мой спутник не понимает их, а они его. Пришлось выпить остатки водки из головы деревянного божка. Вначале я предложил водку стражам деревни, но те с ужасом отказались, учуяв запах.  

Они не понимали меня, но я понимал их. Войти в деревню мог лишь тот, кто нёс камень для строящейся дамбы. Тут было затруднение, потому что пляж был песчаным, а камни можно было найти лишь на глубине, превышающей человеческий рост.  

Пупьенс сел в песок и заплакал. Я же протянул стражам бриллиант, извлечённый из нутра капитана. Камень в двадцать каратов был мал и прозрачен, но это был камень. Поэтому меня пропустили положить его в толщу дамбы и далее не ограничивали в передвижениях.  

Оставив Яна дожидаться у окраины, я направился к Ратуше. Навстречу мне вышел боцман.  

— На ловца и зверь бежит! - Боп удовлетворённо кивнул головой.  

Странно, я совсем не боялся его. Выпитая водка горела во мне храбростью и азартом. Боцман повернулся к старику, живо напомнившему мне Унислава. Такое же благообразное лицо, те же манеры.  

— Вот тот человек, о котором я говорил! Человек, предавший память нашего капитана и похитивший моё наследство!  

— Что ты скажешь в своё оправдание? - Старик поднял на меня глаза.  

Я начал было рассказывать свою историю, когда старик перебил меня.  

— Не понимаю ни слова! Что он говорит, Боп?  

Хуже ситуации нельзя было придумать. Я понимал старейшину благодаря священному напитку, но сам не мог объясниться. Более того, приходилось полагаться на боцмана как толмача. Как этот патриарх умудряется понимать его, и не понимать меня? Очевидно, у голландцев был какое-то средство, подобное водке русских. Боп упивался ситуацией.  

— Он утверждает, что прав и вызывает меня на поединок. Он хочет биться голыми руками.  

— Ты выйдешь против него?  

— Да, государь!  

Нас привели на дно осушенного озера, вся деревня собралась посмотреть на наш бой. Заключались пари, все не в мою пользу.  

Мы стали сходиться, увязая в иле чуть не по колено. Я двигался медленно, экономя силы, как будто надеялся выйти из схватки победителем. Крики туземцев из внятной речи превратились в белиберду. Берсерка из меня не получалось — последние пары алкоголя выветрились из головы, и я нуждался в ином оружии взамен храбрости.  

— Боп, тебе же нужна не моя жизнь и не золотой зуб!  

— Нет, но я возьму и то и другое. - боцман упорно выдирал ноги из ила и двигался ко мне.  

— Ты ищешь камень в двадцать каратов. Я скажу тебе, где он.  

Это остановило гиганта. Я сообщил ему о судьбе камня и указал где искать. Не будь между нами двадцати метров грязи, он всё равно убил бы меня, узнав желаемое. Но сейчас он просто повернул и пошёл в указанном мной направлении.  

Туземцы смеялись над ним, решив что он струсил. Старейшина смеялся вместе со всеми, уперев кулаки в бока. Боп не обращал внимания ни на кого.  

Подойдя к дамбе, он стал легко вырывать из неё камни. Туземцы бросились на боцмана, и тогда камни полетели в них. Казалось Бопа это совсем не отвлекает от поисков. Он размеренно разрушал дамбу и набегавших людей. Камни, которые должны были спасти островитян от гибели, теперь сами сеяли смерть. Голландцы стали опасаться подходить близко к Бопу, они только кидали копья издали.  

Я боролся с илом, силясь выбраться и помочь островитянам, когда вдруг всё замерло. Боп больше не кидал камни, не уворачивался от копий. Он стоял, выпрямившись во весь рост, принимая удары. Из горла его торчала стрела с золотым наконечником.  

Боп медленным шагом пошёл к морю, волоча по земле как хвост попавшее в спину копьё. Никто не преследовал Бопа, все видели как он дошёл до берега и упал лицом в воду.  

Из за куста появился Ян Пупьенс со своим арбалетом. Он ухмылялся как пьяница, пропустивший стаканчик. Туземцы, очнувшись от оцепенения, стали подходить к нему, кланяться в пояс. Теперь у них появился человек, который станет учить их быть настоящими голландцами. Они построят дамбы и кирхи, построят корабли и мельницы. А потом придут испанцы и начнут воевать с этими мельницами, веруя будто это злые великаны.  

Я наконец выбрался на твёрдую землю и привалился к стене дамбы. Капитан стал проклятьем этих островов, просто раздав туземцам имена. Так некогда Адам сокрушил Рай, назвав волка волком, а агнца агнцем.  

Я поскрёб ножом ещё влажную картину с морским пейзажем, надеясь обнаружить под слоем краски карту или волшебное заклинание, которое перенесёт меня домой. Тщетно - волны с холста осыпались мне на штаны, Черемное море расступалось, но не давало прохода из земли египетской.  

Свернув холст на манер подзорной трубы я стал смотреть на море, в которое ушли де Латруба и Боп. И явственно увидел, как через волны протянулась дорога к затонувшему кораблю - это жители первого острова выполняли волю капитана. Они двигались по дороге, неся за плечами нечто, похожее на крылья, словно ангелы. Достигнув конца пути, они сбрасывали крылья в воду и шли обратно за новыми. Я отбросил карту и двинулся к воде, чтобы доплыть до этой дороги, чтобы тоже получить крылья.