Я пленник Красной Комнаты.  

Здесь, в этом сюрреалистическом Чистилище я узник, равно как и еще трое. Старик. Юнец. И Безумец. Впрочем, не уверен, что последнего можно назвать заключенным. Скорее хищник, который только и ждет, когда чье-то легкомыслие поможет ему выбраться из клетки. И на пути к свободе он будет беспощаден – в этом я не сомневаюсь.  

Все взгляды устремлены к центру Красной Комнаты. После долгих споров установилось молчание – хрупкое, словно стекло в Часах Крови. Смотрю как красная жидкость неумолимо перетекает из верхней полусферы в нижнюю, формируя дверь. Шанс для кого-то из нас выбраться отсюда.  

"Для кого-то из нас, кроме Безумца", - поправляю себя.  

Тишина действует угнетающе на Юнца. Он всхлипывает, вцепившись в сидение, будто это спасательный круг. Кажется, мальчик уже на грани. Юнец от меня по левую руку; если же глянуть направо, увидишь Старика. Судя по постоянному кашлю и поскрипыванию стула у него силы также на исходе.  

Я избегаю смотреть прямо перед собой.  

Ведь напротив сидит Безумец.  

И он все время улыбается.  

 

Взявшись за руки, они стали спускаться.  

 

После долгих скитаний мы осели в местечке под названием Бран, рядом с одноименным замком. Я родился и рос здесь до войны: посему каменные исполины, в темное время Средневековья выросшие по всей Румынии подобно грибам после дождя, нагоняли на меня тоску.  

Сара же вела себя так, будто угодила в страну фей. Перво-наперво облазила пресловутый замок вдоль и поперек – насколько могли позволить смотрители. Не прошло и месяца, как она уже знала наперечет всех жителей деревни и окрестности исходила едва ль не до самого Брашова. А по вечерам таинственным шепотом сказывала истории о Колосажателе или Кровавой Графине.  

Обычно в такие моменты я саркастически улыбался и прижимал ее к себе, чтобы поцеловать.  

- Забавно, что ты так любишь байки, которыми потчуют доверчивых туристов.  

- Иногда мне кажется, что никакой ты ни мадьяр. Скорее англичанин. Высокомерный и холодный, как горный ручей.  

- Я человек науки. В ней нет места темпераменту.  

- Ты зануда.  

- Ученый, зануда и бравый мадьяр. Где ты еще встретишь такого разностороннего мужчину?  

Мы смеялись, и я целовал ее вновь.  

Как-то раз Сара вернулась к этому разговору:  

- Ты не веришь ни в Цепеша, ни в Эржебет, ни в прочие легенды здешних мест, ведь так?  

- Ну да, - Я пожал плечами. - А что тут странного? Бьюсь об заклад, дед Ионеску тоже бы меньше чесал языком, если б не туристы.  

Сара фыркнула.  

- Между прочим, он как и ты ученый в своем роде. И потом, знать не значит верить.  

- Точно.  

Я посмотрел ей в глаза.  

- Тебе ведь интересно, как такое возможно? Почему прагматик до мозга костей корпит над малоизвестными трактатами алхимиков? Но как ты правильно сказала, знать – не значит верить. В этом вся наука: собрать знание по крупицам и, если получится, изучить его на практике.  

- Значит, ты веришь тому, что там написано?  

- Нет.  

- Не понимаю.  

- Алхимические трактаты в большинстве своем пища для невежд и шарлатанов. Их нельзя принимать на веру. С другой стороны то, что современная наука ни глядя отбрасывает наследие алхимиков – не меньшая глупость. Вся прикладная химия выросла из Средневековья. Нельзя этим пренебрегать.  

- Значит, ты…  

- Я ищу.  

Сара ненадолго задумалась.  

- А знание, которое ты ищешь – это что-то конкретное?  

- Да, - Я испытующе посмотрел на нее и добавил, не дожидаясь нового вопроса. – Память.  

 

- Так принято считать. Согласно легенде, жертву закрывали в "железной деве", которая находилась в нише, наверху, - она указала рукой на потолок. – По специальным желобам кровь стекала в ванну, где уже ждала обнаженная графиня. Она верила, что сможет сохранить молодость и красоту…  

 

Возбуждение.  

Стыдно признаться, но именно это чувство я испытывал. Сара уехала с группой английских туристов в замок Чейт. Она подрядилась побыть гидом и переводчиком, хотя более всего желала увидеть воочию родовое гнездо Эржебет Батори. Я же в ее отсутствии жаждал проделать некоторые вещи, описанные в трактате.  

Трактате о памяти крови.  

Двусмысленные намеки. Туманные обещания. Знание, скрытое в чаще аллегорий. Все это должно быть очищено от словесной шелухи и сплавлено в тигле чистого разума, дабы явить тому, кто прочтет старинную рукопись, самую суть вещей. Так говорилось в начале трактата.  

"Тому, кто овладеет памятью крови, будет в равной мере дарована возможность коснуться как минувшего, так и грядущего".  

Эта фраза манила меня, точно маяк.  

Я не мог бездействовать.  

Чтобы приготовить отвар, понадобилось три дня. Некоторые компоненты оказалось трудно найти. Нет, среди них не было волос мертвой девственницы или корня мандрагоры, выкопанного на кладбище, чем так любят пугать обывателей авторы литературы ужасов. Только редкие травы, листья рябины, бука, корень боярышника, да чеснок. Последнее меня изрядно позабавило.  

Травы в конце концов удалось купить у местной знахарки. Разговаривала она неохотно, то и дело бросая на меня странные взгляды. Тогда я не придал этому значения.  

Вид готового отвара вызывал смешанные чувства. С одной стороны миг долгожданного триумфа: при мысли о том, что может сегодня произойти, сердце начинало бешено колотиться. Однако, вдыхая пары темной жидкости – пах отвар премерзко! – я вынужден был признать, что выгляжу глупо. Совсем не таким представлялся мне серьезный научный эксперимент.  

Впрочем, отступление виделось еще большей глупостью.  

- Знать – не значит верить, - заявил я в пустоту, после чего отсалютовав в сторону открытого окна бокалом, залпом осушил его.  

Поначалу ничего не изменилось. Сняв ботинки и расстегнув рубашку, я прилег на софу, рассудив, что так уберегу себя от последствий возможного обморока. Тиканье часов на стене, да ветер, играющий занавесками, нарушали мой покой, не позволяя полностью отрешиться от реальности. Но вскоре звуки исчезли.  

Дальнейшее запомнилось фрагментами, словно горячечный бред. Пожалуй, в некоторой мере я действительно был болен.  

Сперва пришел холод. Руки покрылись гусиной кожей, стало трудно дышать. Но это продолжалось недолго. Через мгновение меня будто бы извлекли из проруби, чтобы тут же бросить на раскаленную сковороду. Жар опалил лицо и, казалось, вот-вот выжжет глаза. Вернулось тиканье часов – теперь оно звучало подобно набату.  

Не знаю, когда именно это случилось, но передо мной замелькали обрывки прошлого.  

Коридор.  

Коридор в госпитале.  

Штукатурка кусками на полу. Тусклый свет. Люди в халатах суетятся, бегают туда-сюда, таская тела – на носилках, а то и просто на простынях. Слышны стоны и шкрябание тряпки, которой кто-то оттирает кровь со стены. Резко пахнет лекарствами.  

И гниением.  

Мальчик в палате. Склонился над женщиной, лежащей на одной из бесчисленных коек, и молча держит ее за руку. Он оборачивается, чтобы увидеть мое лицо.  

Мальчик – это я.  

…Бежим по коридору. Расталкивая врачей и едва не сшибая койки с ранеными, зову его, но все напрасно. Влетает в открытую дверь – я за ним.  

Комната совсем не похожа на палату. Скорее, номер в гостинице. На кровати сидит франтоватого вида старик и, прижимая к себе дрожащего мальчонку, гневно глядит на меня.  

- Я Йован Митреску, - выпрямив спину, заявляет он. – Что вам нужно?  

- Шутите? Это я Йован…  

Не договариваю, потому что вдруг приходит понимание.  

Вот она.  

Память крови.  

Но тут стены начинают бешено вращаться, словно какая-то дьявольская карусель. Тиканье часов на задворках моего сознания учащается, точно пульс…  

Так я оказался в Красной Комнате.  

 

Ванна, наполненная кровью до самих краев.  

 

Реальность перевернулась в один крошечный миг. Будто в спектакле заменили декорацию, чтобы сыграть следующую сцену.  

Покинув госпиталь, мы угодили в самое странное место из всех, где мне доводилось бывать. Стены, пол, мебель – интерьер сплошь в красных тонах. Даже резные канделябры. Я сидел на стуле, задрапированным алым.  

Из общей картины выбивалась стеклянная колонна, расположенная по центру комнаты. Она состояла из двух полусфер, которые в месте соприкосновения вершин оказались соединены тоненькой перемычкой. Совсем как песочные часы. Только вот заполнены не песком, а темной жидкостью.  

Колонна слабо светилась изнутри. Я видел, как в нижнюю полусферу упала красная капля. Затем вторая, третья…  

- Это кровь.  

Вздрогнул, на мгновение решив, что незнакомый голос принадлежит часам.  

- Кровь?!  

Совсем забыл о своих попутчиках. Мальчик – он слева от меня. И, судя по всему, говорит с кем-то вполне осязаемым.  

- Как же это…чья кровь?  

Частично неизвестный был скрыт колонной. Или глаза не сразу привыкли к полумраку, царившему здесь, но увидеть этого человека я смог только сейчас.  

Темные волосы беспорядочно струились, ниспадая на лоб и лицо, подобные чернильным кляксам на листе бумаги. Бледная кожа придавала незнакомцу пугающее сходство с мертвецом. Ярко-красные губы, растянутые в усмешке, усиливали гнетущее впечатление.  

Голос, высокий и мелодичный, был полной противоположностью внешности:  

- Это кровь Митреску, Йован. Твоя. И их тоже, - улыбка не сходила с его лица. – Моя кровь. И многих, многих других.  

- Йован?  

Теперь заговорил старик. Он так же, как и все, сидел на стуле – справа от меня, у стены.  

- Почему ты назвал его Йованом? И где мы?  

- Он Йован Митреску. Как и ты, - незнакомец махнул рукой в мою сторону. - Как и он.  

Человек не переставал улыбаться ни на мгновение. Признаться, это заставляло нервничать.  

- Кто ты? – спросил я.  

Его взгляд блуждал по комнате, не задерживаясь ни на лицах, ни на предметах. Словно смотришь на стеклянный сосуд, из которого пытается выбраться пойманный туда светлячок. Хаотично, без всякого смысла летает, раз за разом ударяясь о стенки. Такими я увидел его глаза.  

Они пугали не меньше, чем улыбка.  

- Кто ты такой? – повторил мой вопрос старик. И, кашлянув, неуверенно добавил. – И почему, черт тебя дери, ты голый?  

- Имена в Красной Комнате не значат ничего, - нараспев произнес незнакомец и всем телом подался вперед: он и правда был лишен всякой одежды. – Пока время течет в Часах Крови, следует обнажить души. И тела.  

Он театрально щелкнул пальцами.  

Мальчик испуганно вскрикнул. Старик, хрипло кашляя, заворочался на стуле.  

Я почувствовал под собой холодную ткань сиденья.  

- Верни ее сейчас же! Верни ее!  

Старик негодовал, однако неизвестный оставался невозмутим.  

И улыбался.  

- Тела обнажены! – провозгласил он. – Скоро придет час обнажить души.  

Хоть этот человек и призывал отказаться от имен, с некоторого момента я стал про себя называть собеседников вполне определенным образом. К тем двоим, что могли быть осколками моего прошлого и будущего, мысленно обращался согласно возраста - Юнец и Старик.  

Третье имя возникло в сознании само собой и вполне подходило своему обладателю.  

Безумец.  

 

Где ты, мой милый Йован?  

 

- Время бежит, время течет. Кто-то сбежит, кто-то умрет.  

- Заткнись, - пробурчал Старик.  

Выглядел он понурым и весь сгорбился. Юнец плакал. Безумец декламировал стихи разной степени бредовости, беззаботно болтая ногами, словно сидел на качели где-нибудь в парке развлечений.  

Я думал.  

Похоже, ситуация безнадежна. В последние несколько часов – хотя сомнительно, что в этом месте можно доверять чувству времени – Красная Комната явила немало своих свойств. Преимущественно неприятных.  

Ни малейших признаков выхода. Ни дверей, ни окон – кругом только красные стены. Абсолютное отсутствие звуков извне. Но самое ужасное открытие ждало узников Комнаты, когда они обнаружили, что не могут подняться со стульев. Ноги были словно парализованы. Это стало серьезным ударом: Юнец кричал, пока не охрип; Старик зашелся в кашле; я же чувствовал себя так, точно сердце, гулко стучащее, вот-вот вырвется из груди и шмякнется на багровый пол.  

После установилась тишина, нарушаемая плеском крови в стеклянной колонне, да бредовыми виршами Безумца. Те двое должно быть решили, что это кошмарный сон. Я и сам не отказался бы так думать. И надеялся, что скоро действие отвара закончится. Но время шло, и ничего не менялось.  

Ничего.  

Безумец со стихов переключился на песни – столь же бредовые, местами похабные. На середине одного из куплетов он внезапно умолк. Во взгляде появилась осмысленность.  

- Время, - затараторил он. - Время решать. Вы уже готовы, вполне готовы.  

- Готовы к чему? – недоверчиво спросил Юнец.  

- Чтобы решить, - губы Безумца, казалось, растянулись до предела, обнажив острые белые клыки. – Кто должен будет выйти из Красной Комнаты.  

 

Смотря, как он ковыляет прочь, Сара подумала, что нужно достать из чулана ружье.  

 

- Дверь в часах? – хмыкнул я. – Что за бред?  

- Прямо как в сказке про Алису, - нервно засмеялся Юнец.  

Старик даже не улыбнулся.  

- Я бы многое отдал, чтобы все свелось к банальному сну, как у Кэрролла.  

Безумец, рассуждающий о серьезных вещах – зрелище не из приятных. Слушая его, невольно ловишь себя на мысли, что тоже начинаешь сходить с ума.  

- Дверь, - повторил он. – Но не в каких-то там часах, а в Часах Крови.  

- О да! Это же в принципе меняет дело.  

- Кровь есть жизнь, - Безумец повысил голос. – Все медленней течет, слабея час от часу, пока не иссякнет поток. Память целого рода. Квинтэссенция сущего, - он махнул рукой в сторону светящейся колонны. – Капля за каплей причина обращается в следствие. Существование одного завершается, чтобы дать миру что-то другое. Часы Крови – чистое равновесие. Пока верхняя половина не опустела, комната запечатана. Когда нижная половина наполнится, один из вас сможет выйти. Баланс будет сохранен.  

- Почему только один? – спросил я.  

- Ты плохо слушаешь, профессор.  

Из-за идиотской улыбки, не покидающей его лица, эта реплика казалась издевательской.  

- Я не профессор! И ты ничего не говорил о причинах.  

- Равновесие. Вам ведь знакомо это слово? Один человек призвал Красную Комнату, один же ее и покинет, - он поднял руку, пресекая вопросы. – Все имеет оборотную сторону.  

- Один человек, - уточнил Старик. – В том числе и ты?  

- Да.  

- Что?! – поперхнулся я. – Почему ты?  

- Равновесие? – робко предположил Юнец.  

- Это часть равновесия, - кивнул Безумец. – Та самая оборотная сторона. Во мне ведь тоже течет кровь Митреску. Впрочем, довольно ответов. Настала пора вам говорить. Время обнажить души.  

- Может, ну его, - нарочито зевнул я. – Лучше верни нашу одежду. Признаться, тут прохладно.  

Он промолчал.  

- Между прочим, - сказал Старик. – Почему ты думаешь, что мы поверим хоть единому твоему слову? На что ты рассчитываешь?  

Безумец долго не отвечал.  

Когда же наконец заговорил, слова падали медленно, точно капли крови в часах.  

- Почему бы тебе не рассказать ему о Саре, Йован?  

Старик дернулся, словно по стулу был пропущен электрический ток.  

Мне это совсем не понравилось.  

- Кто такая Сара? – с любопытством спросил Юнец.  

- Та, что поможет тебе обрести равновесие, - задумчиво произнес я.  

И тут же чертыхнулся. Надо же, сколь заразно безумие.  

- Так что насчет Сары, Ста… эээ, Йован?  

- Да ничего особенного… Йован, - хмыкнул Старик. – Ухаживает за садом и двумя внуками.  

Раздался хруст.  

Я поднял глаза и с ужасом заметил, что по стеклу Часов Крови расползается внушительных размеров трещина.  

- Мы очень счастливы с ней.  

Старик избегал смотреть на меня, поэтому не видел того, что происходит.  

Трещина зазмеилась, захватывая все большую часть поверхности.  

- Замолчи!  

Я и Юнец – мы закричали одновременно.  

 

- Чтобы выйти, необходимо обнажить души. И любой обман уничтожит Часы. А, значит, дверь не будет открыта. Теперь веришь, что я не лгу?  

- Почему? – Старик обрел дар речи.  

- Плата за знание. Тот, кто призвал память крови, обязан отдать что-то взамен.  

- Ха! Призвал он, а расплачиваться всем. Справедливо, ничего не скажешь.  

Я почувствовал на себе взгляд, полный ненависти.  

В чем-то он прав. Но нужно идти до конца.  

- Расскажи мне о Саре. Прошу.  

- Хочешь знать? Чудно. Смотри не пожалей только, - Старик зло сплюнул. – Я ее оставил.  

- Оставил?!  

- Бросил. Видеть ее больше не мог.  

- Но почему? Она изменила? Или я?  

Предположения, одно нелепей другого, роились в голове.  

- Все из-за трактатов.  

- Трактатов?  

- Исследование трактата о памяти крови едва не погубило меня. Впрочем, подробностей не помню. Она нашла меня, полумертвого, и выходила. После чего вынудила принести клятву.  

Старик замолчал.  

Очевидно, ему было тяжело вспоминать прошлое, и я посчитал, что не вправе торопить его.  

- В чем вы поклялись? – не выдержал Юнец.  

- Что оставит свои изыскания навсегда, - предположил я.  

- Не совсем так, - Старик наконец заговорил. – Я пообещал, что не буду проводить экспериментов, проверяя те или иные эликсиры, описанные алхимиками. Однако, теорией занимался тогда очень плотно, сделав ставку на изучение и систематизацию знаний, почерпнутых из разных источников. В этом я здорово преуспел – на свою же беду, - он поднял голову и хмуро посмотрел на меня. – Окрыленный успехом, я отправился в научный совет Университета Бухареста.  

От его взгляда мне стало не по себе.  

- Они не поверили, да?  

- Не поверили? Они рассмеялись мне в лицо! Что вполне объяснимо – доказательств, которыми я мог бы защитить теорию, попросту не оказалось под рукой, - лицо Старика налилось кровью, глаза сверкали. – Меня назвали шарлатаном! Унизили! Я расставил капканы и сам же в них угодил.  

Здесь я понял, что он обвиняет меня.  

Что ж, в этом был резон. Хронологически та ипостась Йована Митреску стояла ближе ко мне, нежели к нему.  

- Ты бы мог заняться другим исследованием. Пойти туда, где меньше мистики и больше прикладной науки, - я не особо верил тому, что говорил.  

- О да. В любом университете на меня просто сыпались предложения помощи и сотрудничества. Они все так радовались моему приходу, что захлапывали двери перед самым носом. И шарахались, как от прокаженного, - прошипел Старик. – Настолько приятное ощущение, что тебе обязательно нужно его испытать.  

- Возможно, так и будет, - сухо ответил я. – Что произошло с Сарой?  

- После того случая между нами что-то сломалось. Она старалась быть ласковой и понимающей, но… Одним словом, однажды я исчез из ее жизни. И полгода колесил по Европе, пока она не нашла меня. Мы встретились в Вене. – Старик пожевал сморщенными губами. – Поговорили, и больше я ее никогда не видел.  

Сара.  

Мне вспомнились ее смеющиеся глаза. Улыбка, лукавая и в то же время простодушная. Увлечение румынским фольклором и шутливые обиды на то, что я не разделяю ее интерес.  

Сара.  

Не могу поверить, что все будет так, как он рассказал.  

- Ты следующий, профессор.  

На время нашего разговора Безумец умолк, и теперь стремился напомнить о себе.  

- Я – что?  

- Твоя очередь обнажить душу. Расскажи о страдании, побудившем тебя искать память крови.  

Такое чувство, что меня сбросили в темный колодец.  

- Я… Я… не буду.  

- Не будешь? - казалось, Безумец озадачен.  

- Часы разобьются, если я солгу, - решение постепенно обретало форму. – Значит, попросту буду молчать. Вот и все.

Я победоносно вскинул голову.  

Старик закашлялся.  

- Ясно, - кивнул Безумец. – Скажи, мой мальчик, - обратился он к Юнцу. – Ты помнишь тот день, когда впервые увидел смерть?  

Тот побледнел.  

- Ты ведь помнишь Плоешти?  

Плоешти.  

Наблюдая за реакцией мальчика, я пытался воскресить в памяти давнишние события. Они с матерью тогда бежали из города, который регулярно бомбила авиация Красной Армии. К несчастью, самолеты не обошли вниманием и колонну беженцев. Я помнил кровь. Много крови и ужас, испытанный тогда.  

- Тебе не обязательно отвечать, - обратился я к Юнцу.  

- О да, совсем не обязательно, - Безумец улыбался, что не переставало меня бесить. – Но ты ведь все помнишь, мой мальчик, правда? Что ты ощутил, вдыхая аромат крови? Страх или вожделение? Ужас? Наслаждение?  

- Замолчи! – не выдержал я. – Хватит нести чушь.  

- Любопытство.  

Все головы повернулись к Юнцу.  

Тот смутился, но повторил:  

- Любопытство. Мне стало интересно.  

- Вранье! – заорал я. – Наглая ложь! Ты все ему внушил, ты!  

- Как же трудно быть идеалистом, - съязвил Старик.  

- Нет, я не вру, - Юнец насупился. – Ты должен сам знать. Ведь ты – это я.  

Подспудно я понимал, что он не лжет. К тому же не видно изменений в часах – а это значит многое.  

- Я такого не помню.  

- Бабочкам я отрывал крылья, кузнечикам – ноги. Резал лягушек столовым ножом, - на удивление хладнокровно перечислял мальчик. - Лошадь разорвало надвое, тогда, на дороге в Плоешти. Я осмотрел ее, потрогал кости, вспоминая то, чему нас учили в школе. Моя учительница шла с нами, но не могла сказать, правильно ли я усвоил ее уроки, - Юнец едва не кричал. – Она лежала мертвой. А я оставался прилежным учеником, поэтому и ее осмотрел, потому что мечтал быть ученым и познать мир как можно лучше. Хоть мне и было страшно, даже очень. Не смей меня судить. Ты – это я!  

- Браво, - едко улыбаясь, поаплодировал Старик. – Я хоть и запамятовал, что там случилось в Плоешти, но речь достойна будущего ученого. Однако, Йован Митреску не преуспел в науке. Может, стоило податься в музыканты? – с издевкой спросил он.  

- Такого не помню, - без эмоций повторил я.  

- Знаешь, почему он не помнит? – обратился к мальчику Безумец. – Потому что убил тебя в своей памяти. Образ, который он хранит внутри себя – жалкие останки, скелет.  

- Конечно, нет. Не слушай его!  

Юнец отвернулся.  

- Может, поэтому ты и не хочешь ничего рассказывать, - голос его дрожал. – Убил все плохое, хоть это и часть тебя.

Я не смог ответить.  

- Да ты трус, - присвистнул Старик. – Недаром совет вытрет о тебя ноги.  

Такое чувство, что в горле застрял ком величиной с кулак.  

- Это все из-за матери, - выдавил я наконец.  

- Что? – Юнец тут же повернулся, чуть не упав вместе со стулом.  

- Она умерла. В госпитале. От лейкемии, - казалось, слова цепями прикованы к языку, столь тяжело они мне давались. – Я потерял большую часть воспоминаний от шока. Поэтому и хватался за любые соломинки, которые протягивала мне судьба. Я обратился к памяти крови, чтобы снова увидеть мать.  

Всю веселость Старика как ветром сдуло, он выглядел растерянным. Юнец уткнулся лицом в колени и зарыдал.  

- Ты доволен? – спросил я Безумца, захлебываясь от гнева. – Достаточно насладился страданиями? Достаточно ли мы обнажили свои души, ты, психованный сукин сын?  

- Вполне.  

Он перестал улыбаться. Лишь на несколько мгновений, но этого хватило, чтобы заставить меня трястись от ужаса.  

- Теперь говорить буду я, - Безумец легко вскочил на ноги. – Скоро откроется дверь. Если выйдет один из вас, он продолжит никчемное существование среди бесплотных надежд и одиночества. И только я могу предложить другой путь. Никаких дряблых мышц и терзаемых болью суставов, никаких детских страхов, никакого порицания. Бессмертие. Знание. И нечеловеческая сила.  

- Ты вампир?  

- Профессор, ты банален и глуп, как полковая лошадь, - засмеялся Безумец. – Любите вы толковать о вещах, в которых ничего не смыслите. Все равно что дикари будут оценивать культуру эпохи Возрождения с позиций наскальной живописи.  

- И все же?  

- Ну, конечно, мне понадобится кровь, чтобы Йован Митреску мог прожить достаточно долго, - глаза Безумца сузились. – Подумайте, чего вы добьетесь, оставаясь на утлом суденушке, имя которому - общество? Что вам это принесло, кроме боли и разочарований? Я предлагаю силу для того, чтобы плыть против течения. Туда, куда захотите, - он посмотрел на Старика. – Ты всем отомстишь, Йован. Больше не будет унижений. И немощи тоже. Мальчик получит уверенность в своих силах и знание, которое пытается обрести, - Безумец перевел взгляд на меня. – Ты вспомнишь то, что так жаждешь вспомнить. Честная сделка, без обмана.  

- Каким образом? – спросил я. – Тем, что попаду на тот свет?  

- Вы останетесь здесь. Но будете чувствовать и видеть все. Только влиять на события не сможете.  

На несколько минут в Комнате установилась тишина.  

- Никогда, - я старался придать голосу твердость. – Ни за что и никогда. Я не выпущу отсюда чудовище.  

- Дважды банален, профессор.  

- Я, пожалуй, еще подумаю, - проворчал Старик.  

- Да о чем тут думать?! Как ты можешь…  

- Помолчи! – огрызнулся он. – Прибереги свои поучения для момента, когда поедешь в совет. Если поедешь, - голос не сулил ничего хорошего.  

Юнец всхлипывал, уронив голову на колени и не проявляя никакого интереса к разговору.  

Все замерло в ожидании развязки.  

Последняя кровь вытекала из верхней полусферы часов. Наблюдая за падающими каплями, я обдумывал один важный вопрос.  

Где здесь взять оружие?  

 

К счастью, оружие не понадобилось.  

 

Возможно, сказалось напряжение последних часов или у выпитого мною отвара существовал побочный эффект.  

Я задремал.  

В сознание начали проникать слова. Обрывки фраз сыпались хаотично, точно снежинки, подвластные одному лишь ветру.  

Хороший…не причиню вреда…не буду убивать…людей нужно любить…добрый…я добрый…несу свет…добро…не буду проливать кровь…  

Между словами клином вбился крик, что заставило меня проснуться.  

На месте Часов Крови теперь пребывал отливающий алым прямоугольник, высотой со взрослого мужчину. Весь пол оказался усеян битым стеклом, словно в комнате взорвалась граната. Разглядев дверь, я успел удивиться – она была прозрачной.  

С противоположной от меня стороны створки двое боролись, поочередно дергая за ручку. Стулья Юнца и Безумца пустовали, насколько я мог видеть. Третье…  

Удар в челюсть свалил меня с ног. Скрюченные пальцы обхватили горло, чтобы сдавить – удушая, впиваясь ногтями в кожу. Кислый запах изо рта едва не вызвал рвоту.  

- Что ты теперь думаешь о смерти? – шипел Старик. – Передавай ей мои сожаления, если встретишь. Я, наверное, подзадержусь.  

Он цепко держал мою шею, не позволяя сбросить себя. Я уж совсем отчаялся, но шаря вокруг руками, коснулся металла. И не долго думая, шарахнул Старика стулом.  

Кованной ножкой прямо в висок.  

- Лучше сам передай.  

Сбросив бездыханное тело, кинулся к двери.  

Юнец лежал в луже крови. Безумец же был занят тем, что открывал створку, вытягивая ее на себя сантиметр за сантиметром. Нижний край угрожающе громыхал, скребя пол.  

Похоже, дверь не дозрела до необходимых кондиций. Буквально тут же я понял природу слов, донесенных до меня во сне.  

Безумец просто-напросто разбил часы чуть раньше срока, пытаясь опередить остальных.  

- Ты трижды банален, профессор, - он повернулся, не переставая улыбаться – тоскливо, как показалось. – Я просто-напросто устал ждать, вот и все. Ты не представляешь, сколько я здесь сижу.  

- Привыкай.  

Зарычав, он прыгнул. Мы покатились по полу, как две бешеные собаки. Но мне вновь повезло. Под руку попался бронзовый подсвечник, который я не замедлил обрушить на голову противника.  

Пошатываясь, пошел к двери, увлекаемый одной лишь мыслью.  

Сара.  

Она ждет.  

В бок вонзилось что-то острое, да так, что я ахнул от боли. Теплая струйка побежала по бедру. Юнец, с бледным лицом, весь залитый кровью, заглядывал мне в глаза, точно потерявший хозяина шенок.  

- Ты убил меня в памяти, - он погрузил осколок стекла, длинный словно нож, еще глубже. – Я убью тебя тут.  

Со стоном я упал на колени. Мальчишка присел на корточки рядом, что стало ошибкой. Непослушными пальцами я сломал ему шею.  

 

…Красное марево плывет передо мной. Кажется, что это дверь. Еще в кровавом тумане, застилающем взор, иногда мелькает чей-то силуэт. Я молюсь, чтобы то было лишь видение. Кривая ухмылка смерти. Не знаю, сколько займет времени, но я попытаюсь доползти. Должен попытаться.  

Ради Сары.  

 

И он ей улыбался!