Нам в мирных снах покой не снится.
У нас совсем иные сны -
Могил святых укор десницы
Из ночи в ночь в забвеньи длится
Под взглядом хитрым сатаны.
Ах, если б не было войны…

Узловатая старческая рука открывает вентиль. Вода. Всего лишь ручеек из-под крана, а сколько шума. Этот крошечный водопад гремит о дно ванны, словно рота солдат маршем по плацу. Армия, война… теперь уже в далеком прошлом. Настолько далеком, что и не вспомнить лиц, имен. А ведь все это было с ним. Когда-то давно, в другой жизни, но точно было.
Воду он любил с детства. Она была его родной стихией, его тайной подругой и отрадой в горькие минуты. Еще мальчишкой, получая нагоняй от отца, убегал он в заросли Марьина пруда и подолгу сидел в илистой гуще. Не плавал, не барахтался, как другие ребятишки. Просто погружался по плечи и внимал тишине. Старики говорили, если не нарушать покой воды  – можно увидеть местную русалку-берегиню, хранительницу жизни и плодородия.

Звук льющейся из-под крана струи, конечно, не заменит голос живого ручья, но… все лучше, чем уходить из жизни в постели. Он закряхтел, нагибаясь. Потрогал пальцами теплую прозрачную гладь:  «Пора?» Нет, пока нет - ванна едва наполнилась до середины. Можно еще постоять рядом, прислушиваясь, наслаждаясь плеском журчания, вспоминая былое. Во рту сухо после утренней порции лекарств. Он потянулся было к ручке двери, собираясь на кухню за питьем, но передумал. Там, на коврике в прихожей лежит мертвая Байка. Уж лучше сделать глоток из-под крана, чем еще раз пройти мимо. Он наклонился к струе, смочил пересохшие губы и осторожно присел на краешек ванны.

Девятнадцатый год, куда уж больше? Для собаки даже слишком. Любая дворняга приняла бы за счастье умереть от старости на руках любящего хозяина. Чем плохо? Он был доволен. Наконец-то, освободился. Только ради нее и жил эти последние годы. Как же медленно тянулись они. Дни лениво перетекали в недели, нехотя складываясь в месяцы, словно в детстве, когда время еще не умело бегать. Ему даже казалось порой, что сам Бог продлевает ей жизнь нарочно, не давая уйти ему. Байка. Милая, добрая Байка. Он улыбнулся и прикрыл выцветшие усталые глаза.

Щенок появился в их доме, когда правнучке Зоеньке исполнилось пять. Зоя. Зоренька. Зайчонок. Это был ее подарок. Всей семьей они тогда долго бродили по Птичьему рынку, меж рядов с коробками и детскими манежами, разглядывая разноцветные пушистые шарики в поиске своего.

- Деда, деда, смотри! Иди скорей! – и сколько счастья, сколько восторга было в детских глазах! Он и сам тогда, будто снова стал маленьким мальчиком, озорным и веселым. Стоил ли один такой день многих других, прожитых зря, рутинных, зачастую бессмысленных? О да! Этот день ему долго вспоминался потом. Почему-то именно этот. Не выпускной, не свадьба - нет. Только этот майский погожий денек. Может оттого, что лохматый загривок Байки всегда маячил перед глазами, напоминая.

Ванна почти до краев. Сняв халат, он аккуратно сложил его в корзину для грязного белья – нечего делать ненужной вещи на крючке. Ухватился за батарею - легче удержать равновесие. Так, теперь главное не спешить. Медленно, не торопясь, приподнять правую ногу. Поддерживая рукой, перенести ее в ванну и опустить в воду. И сразу облегчение. Теплая влага наполнила тело жизнью, пробуждая спящую кровь. И уже почти без усилий перебрался он через бортик и погрузился весь целиком в объятия благодати. В свой маленький мир покоя и забвения. Вздохнул полной грудью и откинулся на подголовник, закрывая глаза. Еще есть время. Еще пара часов до того, как придет Нина. Конечно, жаль, что приходится обременять милую женщину этим, но… Нина сильная, как и все сиделки. Слабые духом не задерживаются долго на такой работе. На столе в кухне она найдет письмо с деньгами. Там хватит на похороны и ему, и Байке. И еще останется на хлопоты. Да и квартира по завещанию оформлена на нее, правда об этом Нина узнает не сразу.
Нет, совесть не мучила его. Он уходил спокойный и умиротворенный. Улыбаясь, гладил рукой теплую водную шаль, в полудреме ожидая свою русалку-берегиню…

***

Неожиданно из покойного забытья его вырвало дребезжание звонка. Телефон? В его квартире? «Вот это да, послышится же такое!», - однако из воды вынырнул, напряг недоверчиво слух: нет, в самом деле – не показалось. Трель досадно щекотала нервы. «Ответить? Не успею. Пока выберусь из ванны, уже положат трубку. Да и кто может мне звонить? Скорее всего, просто ошиблись номером – вот и все», - толкались в голове сумбурные мысли. Но телефон упорствовал. «Нет, это просто невыносимо! Что за настырные люди! Помереть спокойно не дадут!» - ворчал он про себя, осторожно вылезая из ванны. Не так-то легко это было сделать. Простреленная нога еще лет сорок назад стала давать о себе знать. Не с первого раза, но ему все же удалось дотянуться до полотенцесушителя и привстать из воды. Оставляя на паркете мокрые следы, как мог торопливо прошлепал он в спальню, где на прикроватной тумбочке призывно тренькало разбуженное эхо прошлого.

- Алло. – Нерешительно снял он трубку.

- Добрый день. Могу я услышать Героя Великой Отечественной Войны, дважды Героя Советского Союза, заслуженного…

- Он у аппарата. Здравствуйте. – Все еще в замешательстве, но уже с любопытством, перебил он приятный женский голос. Догадка оказалась неправильной – номер набрали верно. Кому это он вдруг понадобился?

Ответ на вопрос не заставил себя долго ждать. Девушка представилась заведующей детского дома и, на всякий случай, напомнив о том, что он является единственным на планете ветераном ВОВ, пригласила почетным гостем на праздник, посвященный 100-летию со дня Победы. Он мог бы отказаться. Должен был. Но не сделал этого. Он и сам не понял, что вдруг побудило его сказать:

- Да, конечно. Я приду обязательно.

Положив трубку, он еще некоторое время бродил взад-вперед бесцельно, возбужденный, сомневающийся. Взгляд наткнулся на поводок у зеркала. «Байка! Вот старый балбес! Надо же с Байкой погулять!» Он схватил по привычке ремешок, потом остановился, вспомнил. Помял в руках ненужную теперь уже вещь и задумался. Неясное беспокойство терзало изнутри. Что-то нужно было сделать, но что? «Вода! Вот склероз треклятый! Ну конечно, нужно выключить воду! Не хватало еще соседей затопить!» - засеменил он торопливо обратно в ванную. Там дела уже были плохи. Полная до краев посудина грозила вот-вот выплеснуть наружу свой гневный потоп. Но он успел. Перекрыв кран, вытащил пробку, затем достал халат из корзины. Развернул его аккуратно, потом снова сложил и отрешенно уставился на воду. Она убывала. Убегала в сливное отверстие также стремительно, как умчались в прошлое его молодость, сила, жизнь.

Но не грусть сейчас переполняла его сердце. Что-то другое. Неуловимая мысль, едкая и мучительная, жгла изнутри, словно он забыл что-то сделать, или сделал не так. Словно в чем-то… ошибся? Может, кроме воды, требовалось выключить еще что-то? Вполне возможно, с его-то памятью. Он резко развернулся и заторопился в кухню: газ не горит – здесь порядок. Окна все закрыты. Свет везде потушен. Что тогда гложет так сильно? Что не дает покоя? Байка! Конечно. Нужно похоронить ее самому. Сейчас же. Негоже оставлять свои дела другим…

***


Бросив последнюю горсть земли, он с трудом поднялся на ноги. Протер сухие глаза – странно, ему показалось, там была влага. Садовая лопатка теперь уже вряд ли понадобится, можно оставить здесь. Он бережно опустил инструмент на землю и побрел прочь. Сделал шаг, еще… потом остановился, покачнувшись. В груди кольнуло, дышать стало трудно. Он потянулся рукой к сердцу, но резкая боль заставила замереть, оборвав жест. Так и застыл он с согнутым локтем, на полпути к парковой тропинке.
Затем, бухнулся тяжело на колени, наклоняясь вперед, одной ладонью все же успев опереться о землю. Боль путала мысли, сбивая их в бесформенную чехарду: - «Таблетки в пиджаке? Или в брюках? Я же взял их, ведь так?» Наконец, пачка с лекарством отыскалась во внутреннем кармане. Он сунул пилюлю под язык почти сразу. Почти, но… время, кажется, было упущено. Грудь занемела, он уже не чувствовал тело – оно вдруг стало чужим, ватным. В глазах поплыли круги, и рука предательски подогнулась под ним. «Эх, жаль, воды нет поблизости», - мелькнуло в сознании напоследок…

***

Таблетка помогла в этот раз. Значит еще не судьба. Поднявшись с земли, он стряхнул грязь с одежды и побрел к дому, опираясь на самодельный посох из ветки осины. «Конфеты!» - вспомнил он про детей и повернул к магазину. «Вот голова дырявая - чуть не забыл! Надо гостинцев прикупить – не пойдет же он завтра в детдом с пустыми руками».
 Переходя через дорогу, он почти было угодил под гневно сигналящий грузовик, но какой-то парень отдернул его назад в последнюю секунду.

- Тебе что, жить надоело? Совсем спятил, старый хрыч! – Донеслось из удаляющейся машины. Он извинился про себя и, сгорбившись, поковылял дальше.

Купив печенье и восточные сладости, он присел отдохнуть на скамеечку возле торгового центра, увлеченно наблюдая, как голуби плещутся в лужице. «Эх, счастливые птицы! Если б мне так вот с вами побрызгаться вдоволь». Размечтавшись, он почти было забыл о своем недавнем приступе. Да и боль потери отступила на второй план. Вода всегда помогала ему. Даже так, на расстоянии, он чувствовал ее глубокую мощь, ее власть над ним. Но внезапно другая, более могучая сила опустилась сверху. Словно буря стихийным вихрем, накрыло его с головой беспокойство. Не тоска, не печаль, не горечь - тревога! То похожее чувство, что сегодня уже посещало его дома. Будто забыл что-то сделать. Или… сделал не так? Словно где-то звали его, звали неистово, настойчиво умоляя поторопиться…

Повинуясь этому зову, он поднялся, и, прихрамывая на больную ногу, побрел к дому. Уже у самого подъезда кто-то вдруг налетел сзади и, взяв под локоть, взволнованно запричитал:

- Дедуля, милый! Ну что ж ты творишь, а! Куда тебя черти понесли, старого? Ни на секунду одного нельзя оставить! – строго выговаривала ему Нина.

Он виновато зашамкал что-то о магазине и сладостях, но сиделка не дослушала, перебив:

- Меня дождаться не мог, склеротик ты старый? Воду зачем  открыл в ванной? Чуть не затопил всех к чертям! Хорошо я не стала очередь стоять за мясом – домой пораньше воротилась, а то ведь все! Не успела бы!
- Да ведь я же… я же воду-то отключил! Что ты на меня напраслину наговариваешь? – запротестовал он, вырываясь.
- Ага, отключил, как же! Сейчас придем – сам увидишь, как отключил. Весь пол мокрый и ванной, и в коридоре. Отключил, тоже мне! Давай-ка, идем  домой. – сказала она уже добрее, нежно разворачивая его в другую сторону. – Давай-давай, двигай. Небось, опять запамятовал, в каком подъезде живешь?  Штаны грязнущие, как ты умудрился так изгваздаться?

- В парке. Землю рыл. Я это…

- А Байка где? Поводок лежит, а собаки нет.

- Так это… схоронил я Байку. В парке. – тихо ответил он.

Она остановилась, опешив. Замолчала. Посмотрела грустно на него, потом обняла за худые плечи, прижала к себе.

- Ну, ничего, ничего. Не печалься, дедуль. Так оно даже лучше. Старенькая ведь была. Уже давно пора. – Потом спохватилась, поняла, что сболтнула лишку, да только слово ж не воробей…

И они побрели вдвоем к соседней парадной …

***


Он не сказал Нине о празднике. Схитрил. Вечером, украдкой, пока сиделка готовила ужин, набрал заветный номер, с трудом отыскав в записной книжке. После пары гудков, трубку сняли.

- Да, я слушаю. – Услышал он родной голос на том конце. Сердце защемило от радости.

- Зоренька, солнышко мое! Как дела? Как поживаешь, милая?

- Дедуль, ты, что ли? Сколько лет, сколько зим! Давно тебя не слышала – куда пропал?

- Да куды ж мне пропадать-то? Я все здесь. Чего звоню-то, - начал он торопливо, пока правнучка, распрощавшись, не бросила трубку, - меня ж тут на праздник ко дню Победы пригласили.

- Ты серьезно? Не знала, что их еще проводят. Здорово, дед! Поздравляю тебя!

- Так не доеду я сам-то. Не подвезешь?  - и добавил торопливо, опережая вопрос. – А у Нины машина в ремонте. Что-то там, с этим… кумуфлятором, что ли.

На том конце провода повисло напряженное молчание. Но спустя секунду Зоя все-таки ответила, слегка раздосадовано, как ему показалось:

- Хорошо, дед. Во сколько подъехать?

Положив трубку, он довольно потер бугристые ладони. Дело сделано. Теперь главное спровадить Нину завтра с утра, но за этим не станет. Скажет ей, что лекарства от сердца заканчиваются – за ними на другой конец города нужно ехать. Как раз к обеду вернется, когда они с Зоей будут уже на празднике.

***

Народу в зале было не протолкнуться. Все люди такие разные. Дети, взрослые, фотографы, репортеры. Все нарядные, красивые. На девочках белые банты, мальчики в строгих серых костюмчиках с полосатыми желтыми ленточками в петлицах. Он и забыл уже, когда в последний раз был на таком торжестве. Помнится, лет двадцать тому, когда родные уговорили его справлять столетний юбилей – тоже было много гостей. Также все поздравляли, дарили букеты, подарки. И тогда, как и сейчас – он ни на кого не смотрел. Только на нее. Держал ее руку в своих, и с замиранием сердца, ласково поглаживал молодую нежную кожу шершавой ладонью…

Праздник начался. Сначала выступали взрослые. Поздравляли, несли цветы. Потом на сцену выскочили бравые хлопцы и стали танцевать, прихлопывая в ладоши в такт задорному мотиву. Она тоже хлопала. Радовалась и смеялась, изредка наклоняясь к нему:

- Видишь, дед, как тебя все уважают. Как чествуют! Дед, ты у меня - супер! Я горжусь тобой! – и целовала в морщинистую щеку. Он ойкал беззвучно и отводил счастливые глаза, делая вид, что смотрит на выступающих. Она гордится им? Считает героем? Пусть так. Пусть все думают, что он тоже гордится. Разве интересно кому-то знать, как ему стыдно и горько за ту войну. За то, что убивал. За то, что трусил. За то, что так хотел жить. За то, что жив до сих пор вопреки всему…

Под конец праздника на сцену вышла совсем уж крошечная артистка. Сколько годков-то ей? Три? Четыре? Девочка была наряжена в пышное белое платьице с объемными воланами. Очаровательное личико почти утонуло в двух громадных бантах. Маленькое чудо собиралось прочесть стихотворение в его честь – по крайней мере, так объявил конферансье. Но малышка не торопилась. Постояв, с полминуты в центре зала, она скорчила расстроенную гримасу и вроде как, собралась зареветь, когда из-за кулис раздался шепот подсказчика:

- Всего один остался на земле,
не ходят ноги и тревожат раны,..

Девчушка задумалась, подергала себя за бант и обернулась к кулисам. Оттуда снова раздалось уже настойчивее и громче:

- Всего один остался на земле!
не ходят ноги! И тревожат раны!

Теперь уже начало стихотворения расслышали и на последних рядах. По залу поползли тихие смешки и подбадривания.

Кроха совсем растерялась. Потом, снова дернула бантик, покрутила пальчиком локон и торжественно выпалила:

- К нам на елку – ой-ой-ой!
  Дед Мороз пришел живой.
  Что за щеки, что за нос!
  Вот так дедушка Мороз!

Сначала было тихо. Потом зал взорвался рукоплесканиями и диким хохотом. Зоя тоже смеялась. А он тоже хлопал. Смотрел, как подрагивают от смеха уголки ее губ, как играют в свете ламп слезинки-смешинки в любимых глазах, и хлопал сильнее. Хлопал благодарно и с чувством, аплодируя этому нежданному подарку судьбы, этому доброму счастью. Какая же она была красивая, его любимая правнучка! Сколько жизни, сколько радости было в ней!
Все начали подниматься с кресел. Праздничный концерт был окончен. Он тоже встал, опираясь на ее заботливую руку и новую трость из красного дерева – ее подарок. Ему было слегка грустно – день закончился так быстро. Скоро он вернется домой, а Зоя уедет к себе. Кто знает, увидит ли он ее еще когда-нибудь?

***


У подъезда Зоя открыла ему дверцу и, помогая выйти из машины, торопливо простилась:

- Ладно, дед, мне бежать пора, увидимся.

Он еще постоял минутку, провожая взглядом умчавшийся автомобиль, потом тяжело захромал к дому. Дверь в квартиру открыла Нина. «Сейчас начнется!» - подумал он. - «Почему не сказал? Зачем обманул?» Но нет. Нина загадочно улыбнулась и спросила, вытирая руки полотенцем:

- Ну, как съездили? Весело было? Понравилось?

С кухни вкусно повеяло домашней стряпней. Его любимая курица по-украински и гренки с маслом. Были и еще запахи – их он не смог определить. «Праздничный ужин? Для меня? Вот так сюрприз. Ох ты, господи, Нина, милая моя Нина.» - торопливо расстегивал он тяжелый пиджак с орденами, ничего не говоря, не спрашивая ни о чем. Как тогда, сто лет назад, молчал, боясь сглазить, не смея задать вопрос старшине. Зачем? В свое время все выяснится. Она скажет сама. И она сказала. Точнее, показала. Побежала легко по коридору к лежанке Байки. Там, на коврике, стояла большая коробка. Что-то шевелилось в ней. Нина подняла ее осторожно и повернулась к нему.