-До мнемонического приступа осталось пять минут. Думайте о себе!

Думать о себе. Это нехитрое искусство любой житель 2* века впитывает с первыми глотками синтетического молочного напитка. Кто же знал, что новые чипы-имплантаты не только облегчают работу перегруженного информацией мозга, но и постепенно забирают на себя часть его эвристических функций, буквально отучая от мышления. А мозг – хитрая штука. Там все слеплено-спаяно в логические-биологические блоки, разладится шестеренка – расстроится механизм. Первое, что начинаешь замечать – странную пустоту в голове во время ходьбы. Это мозг наметил путь из пункта А в пункт Б и спать улегся. А чип, зараза этакая, ведет глупое тело, обходит прохожих, на светофорах останавливается. Второй этап – отключение фантазии. Начинаешь как-то забывать, что можно заменить сметану в салате на майонез, что существует другой путь к остановке, что эту чертову дорогу до работы ничего не стоит пройти пешком, лишь только встать пораньше. Это уже диагноз. Начало медленного распада личности. Однако каков фокус, даже с этими чудовищными расстройствами, девяносто процентов людей не торопятся обращаться к врачу. До последнего.

-До мнемонического приступа осталось пять минут. Думайте о себе!

Мнемонический приступ – бич 2* века. Его холера, его чума, его СПИД. Он приходит из ниоткуда, первые признаки надвигающейся бури можно уловить лишь за пять с половиной минут до приступа. Человек забывает все, кроме крошечного островка мимолетных мыслей, примерно соответствующих последней минуте перед приступом. Врачи утверждают, что память никуда не исчезает, что переживший приступ продолжает пользоваться всеми накопленными знаниями, да и моторные рефлексы остаются. Не знаю, так ли это, не уверен. У них пустые глаза. У врачей: гениальных хирургов, невероятного таланта терапевтов, невропатологов – пустые глаза над белой маской. Ни у кого нет таких пустых глаз кроме этих чертовых зомби, переживших приступ.

Я помню, как мой сосед вернулся из клиники рано утром. Его привезли на бело-красной машине с изображением грецкого ореха. Эти придурки считают, что мозг выглядит именно так, что ж, им видней. Иван поднимался по лестнице, и я вышел его встречать. Он был нарядно одет, он был гладко выбрит, он был надушен, у него были пустые глаза. Я подавился приветствием и скрылся в квартире под его удивленный возглас. Мы иногда сталкиваемся на лестнице, и я стараюсь проскочить мимо как можно быстрее. Потому что нет больше интересного собеседника Ивана Керчина, есть монотонный и скучный пересказчик последних новостей и анекдотов из сети. Он даже смеется над этими анекдотами, некоторые осуждает. Вот только вид у него при этом такой, словно он говорит и смеется под вспыхивающую строчку караоке, плывущую перед пустыми глазами. У него нет больше своих вкусов, он не помнит друзей. Мое имя (только лишь имя) он вспомнил через неделю, Леху Ладожского, проведшего последний месяц в Японии, не может вспомнить до сих пор. Сейчас я даже завидую Лехе. Он может без угрызений совести вычеркнуть Ивана из телефонной книги и прекратить всякое общение. Я не могу. Я вынужден хотя бы изредка заходить в гости, любоваться очередной новомодной кухонной игрушкой вроде тостера-мясорубки или играть в идиотский, недавно набравший популярность, мини-бильярд. А Иван искренне убежден, что это норма жизни, что быть иначе не может, да и не было никогда иначе. Интересно, что он вообще пытался запомнить в последние секунды?

-До мнемонического приступа осталось четыре минуты. Думайте о себе!

Какой гениальный циник додумался встраивать предупреждающий механизм именно в устройство, вызывающее приступ?!

В окне палаты глухая ночь. В палате человек шесть народу, кроватей на всех не хватает, часть лежит на каталках. Фигня. В соседней палате какой-то параноик, отказавшись выписываться под наблюдение, спит прямо на матрасе. Тишина неестественна. Ах да, это у меня закладывает уши перед приступом. Все нормально, только почему не идет сестра? Прошедший регистрацию чип должен был одновременно с первым предупреждением послать сигнал на пульт диспетчера. Спит сестра. Дрыхнет толстая, некрасивая тетка перед пыльным стеклом старого монитора. И снится ей, надо полагать, белый принц на красивом коне с букетом из тысячи роз. И невдомек ей, дуре, что тысяча – четное число. Темное пятно на светлом фоне – пришла, наконец. В одной руке традиционный стакан с водой, в другой – ноотропы и традиционная же конфета с ликером. Не уверен, что стоит говорить ей про кумулятивное действие ноотропов.

 

-До мнемонического приступа осталось четыре минуты. Думайте о себе!

Ушла. Успокоила, называется. "Вы еще тысячу лет проживете". Только этого и хотел всю жизнь – поглядеть, какие болячки в следующем тысячелетии изобретут. Лучше уж в своем веке подохнуть здоровым…

Палубу захлестывали чудовищные волны, небо было невозможно разглядеть за внезапно налетевшими грозовыми тучами. Какое неудачное время эти недоумки выбрали для бунта. Куртка липла к телу, мешая движениям, и уже два раза он оскальзывался на мокрых досках. Первый раз стоил ему небольшой царапины на щеке, во второй раз прядь черных волос улетела, подхваченная ветром. Кто бы мог подумать, что среди команды столько трусов?! Удар, парирование, выпад – грудь врага расцвела красным. Ничего они не добьются, глупцы. Единожды стяжав сокровища, надеются его спрятать и приумножить. Хотят вернуться на сушу и продолжить свою никчемную мирную жизнь. Вспышка молнии очертила знакомую фигуру на корме, отважно отбивающуюся сразу от двух нападающих. Капитан отер капли с лица и поспешил на помощь. Все они, начавшие этот глупейший ночной бунт, оборотни без капли чести. Неделю назад они клялись в вечной дружбе и готовы были жениться на госпоже Удаче, а уже завтра они надеются забыть эту свою жизнь, как страшный сон. Ну что ж, завтра для них не наступит…  

-До мнемонического приступа осталось три минуты. Думайте о себе!

Неужели уснул? Так глупо потерять целую минуту драгоценного времени. Будем думать о себе. Упырь, бездельник, системный администратор. Тунеядец, без которого вся современная китайская электроника магическим образом превращается в груду метала и пластика. Шаман, удерживающий в страхе первобытное племя бухгалтерш и секретуток. Был, правда, один нормальный мужик, пришедший в коллектив из какого-то полуразвалившегося НИИ, да только заклевали его эти офисные клуши. Сам мужик, впрочем, говорил, что дело даже не в глупых тетках. Мы пили пиво, а он распинался о том, что не видит смысла в нашей работе, что на своем прежнем месте он точно знал, какую реальную пользу можно извлечь из проектов, а нашими проектами – хоть зад подтирай. Я бежал от него под уговоры бросить бесполезное администрирование в никому не нужной конторе и пойти работать по специальности. По специальности я – вычислительный математик. Инженер. Согласно одному сетевому словарю "Инженер – человек, закончивший технический ВУЗ". По-моему абсолютно точно сказано – "закончивший", и точка…

Миниатюрный арбалетный болт заставил перила ощетиниться щепками. Капитан мысленно выругался и преодолел последние три ступени одним прыжком. Корабль качнуло, подняло на гребне могучей волны и резко бросило вниз. Люди на корме попадали, как подкошенные, капитана трижды перевернуло и с силой ударило о фальшборт. Едва поднявшись на ноги, он обнаружил перед собой очередного противника. Парень был наполовину оглушен и нетвердо стоял на ногах, но подрагивающий конец его сабли упрямо смотрел в грудь капитана…  

-До мнемонического приступа осталось две минуты. Думайте о себе!

Неужели это – конец? Через минуту я забуду, как меня зовут, а вспоминаются только дебильные лица коллег. И страшная злоба на шефа. И страшная зависть, обращенная к нему же. И десяток персонажей различных мировоззрений в десятке игровых миров. И сотня не мной прожитых жизней в невесомых томах электронной библиотеки. Где я? Кто я?

Противник был искушен в рукопашной сватке. Несмотря на кровоточащую рану в районе затылка, несмотря на многочисленные синяки, он спокойно и ровно сдерживал натиск капитана. Я попытался оглядеться, но не смог. Хотел открыть глаза, их не было. Не было рук, чтобы ущипнуть себя, не было волос, чтобы подняться дыбом. Я наблюдал. Пираты фехтовали одинаково превосходно. Капитан уже лишился мочки уха, бунтовщик – окрасил кровью рубаху. Однако яростнее, чем звон клинков, доносились до меня их мысли.  

-Добычи хватит на всех, довольно риска. Мы спустимся на берег и начнем новую жизнь.  

-К черту такую жизнь! Мне хватит и трех дней спокойной сырой камеры. Короткая веревка милей длинной проповеди.  

-Правители обоих держав сейчас одинаково ненавидят пиратов. Нас перебьют военные корабли.  

-Плевать на державы! Под этим флагом нет ни крупицы их земли, и пусть корабль – наша родина – станет нам могилой.  

-Не все здесь считают корабль своей родиной. Есть и те, кто хранит мечту о далеком доме так же верно, как и щепоть земли в кошельке.  

-В таком случае вы отдали свою землю портовым торговцам за бутылку вина. Это даже позорнее, чем вовсе не иметь родины. Никто не ждет вас в далеком доме. Вы слишком ленивы и горды, чтобы служить державам. Вы слишком трусливы, чтобы служить себе.  

-Стоит ли спорить, если все равно все будет по-нашему. Вас слишком мало, уже через минуту мы захватим корабль. Подумайте о себе, капитан. Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь. Сдавайтесь, и вы спасете жизнь многим славным матросам.  

Он стоял прямо передо мной. Высокий, широкоплечий, уверенный в победе. От удара о фальшборт болели ребра, тонкой вялой струйкой стекала по шее кровь из рассеченного уха. Вывихнутая в падении рука едва удерживала тяжелую саблю. Он же словно не чувствовал боли. Холодные глаза его уже выверяли следующий, смертельный удар. Мне не о чем вспомнить перед смертью. Не о чем даже толком пожалеть, потому, что искреннее сожаление подразумевает импульсивные, эмоциональные поступки, которых я почти не совершал. И все же… Рука со стоном пошла вверх, блокируя выпад. Я никогда не фехтовал, но это не была физическая дуэль. "Впереди скалы,-" раздался крик. "Лево руля!-" бешено заорал мой противник, на мгновение отвлекшись. Я сделал выпад, он отбил. "Отставить лево руля! Держать курс!-" за этот крик я поплатился пробитым плечом. Очередная волна швырнула меня навзничь. Неестественно вывернутая правая рука окончательно отказалась повиноваться и сабля со звоном покатилась по палубе. Я приподнялся на локте и увидел, как мой противник, устоявший на ногах, уже заносит клинок. Грохотнул гром, сверкнула молния, и раздался страшный треск. Корабль напоролся на скалы, рванулся, ломая ребра, и резко остановился. Враг упал на спину, а я, покатившись по палубе, оказался сверху. С каким наслаждением я сомкнул руки на его горле. Даже правая рука пришла в движение, пульсируя нестерпимой болью. Но эта боль уже ничего не значила для меня. Я видел пустые глаза своего врага и все крепче сжимал руки, пока его позвонки не хрустнули в моих объятьях.  

Утром мне сказали, что чип в моей голове по непонятным причинам вышел из строя во время приступа. Словно бы на его цепи подали неимоверное напряжение, переплавляя сложнейшие схемы в бесполезный кусок металлолома. К сожалению, сказали мне, это, по-видимому, вызвало некие необратимые процессы в моем мозгу. Я выписался под наблюдение двух милых психотерапевтов. Они заявили, что поставят меня на ноги, в ответ я неразборчиво пообещал протянуть их под килем. К счастью никто не обратил на это внимания.

Когда туман рассеялся, оказалось, что корабль надежно засел на скалах в четверти мили от берега. Мы спустили шлюп и отправились на разведку. Предстояла трудная работа по починке корпуса, однако штурман уверял, что в этих местах прилив легко поднимет нашу посудину.