Ноябрь. Вечер. Глядим в окно. Рамы мелко дрожат под напором воздуха. Стёкла
почти продувает холодным ветром. Сыро. Рыжие лоскутки срываются с ветвей клёнов,
летят, кружат, падают в лужи под бледными фонарями. Небо пасмурно, белёсое
пятно месяца едва пробивается сквозь пелену туч. Девочки прижались к стеклу
носами. Я придерживаю их за шиворот на узком подоконнике. Валя на кухне бренчит
тарелками, в комнату плывут томные запахи.
Отпускаю трикотажные плечики и щелкаю выключателем.
За окном всё исчезает. Там теперь наша комната, освещенная желтым
электрическим светом: шкаф, диван, пара кресел, телевизор в углу на тумбочке.
Кот дремлет, свернувшись клубком на диванной спинке. Шельма растянулась на полу
у двери. Соня разочарованно отворачивается и сползает на пол. Маша,
напротив, припадает к стеклу, прижав ладони к вискам, чтобы свет не попадал в
глаза.
- Там ворона… - она задумчиво дышит на стекло и пальцем рисует рожицу, -
почему она не летит домой?
- Наверное, ждет кого-то…
- Она непослушная. Её бабай заберёт, - говорит Соня назидательным голосом,
- Уже темнота пришла! - Она за заднюю лапу стаскивает Митьку со
спинки дивана и нежно тискает его, поглаживая ладошкой против шерсти. Митяй
глухо мычит и выжидает момент для бегства. Бедняга.
- Расскажи про бабая, – тихо просит Маша, сползает с подоконника и садится
на ковер, оперевшись на диван, как на спинку.
- Про черную ручку! – кричит Соня, бросает кота и подбегает к сестре,
готовая отстоять свои слова силой. Хватаю её поперёк живота, и, проделав сальто,
усаживаю с другой стороны от себя. Соня довольно взвизгивает.
- Свет выключать?
- Выключать! Не надо! – одновременно вскрикивают девочки. Мне лень
вставать, и большинством голосов, свет остается включенным.
- Ну вот… - прочищаю горло и собираюсь с мыслями.
– Вы знаете где живет бабай?
- В плите, – чуть слышно выдыхает Соня.
- Совершенно верно, - серьёзно киваю я.
Бабай живет в старой газовой плите на нашем балконе. Плита стоит там с
незапамятных времён, кажется, у неё не работает одна или две конфорки, уже не помню. Во всяком случае, она достаточно
древнее и монументальное сооружение, чтобы в ней поселилась какая-нибудь
нечисть. Крышка духовки на проржавевших шарнирах открывается с адским скрипом. Там
внутри пара замызганных противней, и, кажется, старая утятница, не считая пыли.
Вот там он и живет.
Бабай - довольно странное существо, ростом
примерно мне до подмышки. Очень тощий, сущий скелет, обтянутый желтой сухой
кожей. У него огромная лысая голова, вечный лошадиный оскал на длинном лице,
желтые толстые ногти, закручивающиеся в спираль, если он их не отгрызает
вовремя. Руки с тонкими длинными пальцами постоянно в движении, но редко полностью
разгибаются и отрываются от чахоточной груди.
Все дни этот субъект проводит, скрючившись в три погибели, в духовке, где
совершенно бессовестно скрипит зубами от злости и холода. Этот скрип и дробный
стук челюстей прекрасно слышат мои дочери, но вот моя собака, Шельма, не
обращает на них ни малейшего внимания. (Вообще-то её страсть к костям граничит
с манией, и в отсутствие косточки она вполне может изгрызть в труху, например
карандаш, или щетку для одежды. Так что для меня загадка - как бабай, с таким
удельным весом костей в организме, ухитряется быть ей неинтересным).
Поздней ночью бабай вылезает из духовки, расправляет затекшие члены и
тихонько открывает балконную дверь. Он неслышно обходит все комнаты и
проверяет, крепко ли спят их обитатели. Особенно долго стоит он над кроватями
детей. Внимательно вслушивается в дыхание. Спят ли? Неспящих детей, даже самых
искусных притворяшек, он тут же засовывает в невесть откуда берущийся, огромный
мешок.
Целую ночь бабай ходит из дома в дом. Он обладает волшебной силой и
может осмотреть до утра очень много спален. Когда запоёт первый петух, бабай
встряхивает свой мешок, чтобы дети в нём хорошенько перепутались, и идет
раскладывать их обратно в кроватки. Но ни один ребенок не попадает в свою
постель. Девочку Бабай относит в дом где жил мальчик, мальчика в квартиру где
жила девочка, и, проснувшись на утро, дети видят, что лежат на чужой подушке, в
чужой комнате, и на них в ужасе смотрят чужие дядя и тётя. Далеко не всем
удается вернуться назад, к своим маме и папе, многие больше никогда в жизни их
не видят.
Бабай же, когда мешок его опустеет, забирается обратно в духовку, чтобы
скрипеть и стучать зубами целый день до следующей ночи.
- Нас бабай не заберёт, - громко шепчет Соня, крепко ухватив меня за рукав.
Личико её насуплено. Маша тоже притихла рядом теплым комочком.
- Нет, не заберёт. Он не посмеет сюда войти пока здесь Митяй – наш
серый-пресерый кот!
Наш Митяй, конечно, совсем не обычный кот. Он может гудеть, шипеть,
фыркать, а иногда, - мяукать и мурлыкать. Ему ничего не стоит поймать мышь,
лягушку или бабочку, и он запросто входит и выходит через форточку, ещё
непринуждённей, чем я, или вы, например, могли бы выйти через дверь. Кроме того, Митяй – отчаянный храбрец:
Он нисколько не боится играть с хвостом Шельмы, тогда как другие коты, издали
завидев её, тут же взбираются на самые
вершины самых толстых деревьев.
Ночью Митяй получает волшебную силу. Глаза его светятся в темноте
желтым. Он недрёмано оберегает детскую от всех ночных страхов и шорохов, и
может задушить в когтистых объятиях любого нарушителя покоя, даже огромную,
чёрную крысу, что далеко не каждому коту под силу.
Когда Митяй появился у нас впервые – Бабай ещё не знал что это за зверь, и
по привычке взял свой мешок, и пошёл смотреть, как спят дети. Он тихо словно
тень выскользнул из-за занавески, лишь ткань чуть зашуршала, расправляясь. Митяй
услышал шорох. Он затаился, а потом бросился на бабая, растопырив когти. Если
бы он был обычным котом – он бы, конечно не смог навредить бабаю, разве что
исцарапал бы ему руки. Но волшебная сила Митяя сделала его огромным как диван.
Глаза его стали по размеру как чайные блюдца, а лапы – как подушки с кресел. Он
схватил бабая, прижал к полу, сдавил зубами – и тут же отпустил. Бабай не успел
сделать и шагу, как снова был схвачен и снова отпущен. Он отползалал к балкону,
а Митяй ждал, выгнув спину и вздыбив шерсть, но лишь только рука бабая касалась
занавески – он снова оказывался стиснут чудовищными зубами и отброшен к
середине комнаты. Так Митька мучил его всю ночь. А под утро, с первым криком
петуха, откусил ссохшуюся желтую руку по локоть и начал пожирать её.
Но тут волшебная сила оставила Митяя. Он снова стал размером с кота, бросил
руку и забился под диван, а бабай, ползком забрался в духовку, и долго-долго
сидел там, и скрипел зубами, и баюкал огрызок руки и прижимал к груди.
- Вон она! – захихикала Соня, указывая на шкаф. Там за стеклом лежит
покрытая чёрным лаком, деревянная рука-чесалка для спины – героиня множества
историй про чёрную ручку.
- Бабайкина рука! – ребенок залился таким счастливым смехом, что я
призадумался, не перебрал ли в последнее время с мрачными сказками.
- Да, бабайкина рука…
- Митяй откусил! Вот так – Хам! – Соня ущипнула Машу за локоть. Сестра
попыталась дать ей подзатыльник, но не достала.
- Ну всё. Пошли мыть руки.
Маша поднялась. Соня бесцеремонно схватила дремавшего рядом Митьку за хвост
и подтащила к себе. – Митяй-лентяй, откуси пальчик! – протянула ему руку и
снова залилась смехом.
Я вздохнул и почесал кота за ухом.
- Такая твоя доля, Митяй. Ничего не попишешь…