Ярко светило солнце.

        Тысячи бликов делали мутную воду похожей на поле, засеянное подсолнечниками. Причудливые силуэты облаков, проходя через кривое зеркало отражений, выравнивались и становились донельзя серьёзными. Откуда пришли, куда направляются?.. Нет, простым смертным не суждено было знать о небе ничего, кроме того, что грядёт совсем скоро ливень. Но пока ещё время оставалось, и эти сутки, может быть, несколько суток, – их так и хотелось потратить на созерцание неувядаемых лотосов!.. Врут, что этим цветам по нраву только хрустально чистая влага: снежно-белые красавцы сами очищают любой водоём от скопившейся за века грязи.

        Глупо, наверное, видеть буйство природы в твердыне непроходимых болот. Но описывать увиденное, причём в самых нелепых смешениях красок, я перестану, пожалуй, только на смертном одре… Хотя об этом – не сейчас и не здесь. Слишком красиво вокруг для подобных мыслей.

        …Смешно щуря глаза и приставляя ко лбу ладонь, я вертела головой, разглядывая окрестности. Проводник мой благодушно улыбался и что-то вполголоса бормотал, уставившись себе под ноги. Он действовал, как поводырь, рядом с которым может чувствовать себя в безопасности целый легион незрячих. Что меня почему-то не оскорбляло, напротив, это даже начинало нравиться. Каждой женщине хотя бы раз в жизни хочется оказаться под надёжной защитой. И такой, как я, и такой, как звездоокая Пенелопа…

        …Неделю назад, когда первая из этих особ только начинала осваиваться в новом доме, ей, то бишь мне, нравилось ассоциировать себя с юным Вертером любимого Гёте. Точно так же я перед сном читала Илиаду, восторгаясь тем, что сама буду жить в самой настоящей сказке. Днём – обходила окрестности, смотрела на природу и местных. Последние, правда, меня разочаровывали: угрюмые люди, молчаливые, много пьющие… Ни одного ребёнка. То ли здешних Филипса и Ганса от меня прятали, как от какого-нибудь циклопа (а может, как от фурии?), то ли в этой деревне своих чад родители старались не держать.

        Не знаю, почему они сочли городскую грязь предпочтительней царства первозданной природы, да и знать не хочу. Пусть весь мир сошёл с ума после недавних событий, но это не сделает хуже ни живописные холмы, щедро украшенные изумрудами летней листвы, ни тысячи прозрачных ручьёв, несущих воду в низины…

        Впрочем, река, а точнее – её останки, мои мысли слегка омрачила. Зато рыжеволосый парень, вызвавшийся проводить праздно шатающуюся по склонам гостью к перекинутому на другой берег мосту, весьма походил на мои представления о мужском воплощении прекрасной Лотты… Да и та сторона реки, если верить его словам, считалась лучшим местом для отдыха в окрестностях деревни.

        Правда, обзор пока что закрывали камыши и густые испарения, окончательно приравнявшие этот «водоём» к мерзкому болоту – для меня, по крайней мере: проводник-поводырь явно находился в своей стихии среди этих омутов, кочек и крошечных островков, по которым мы и перемещались. Говоря о мосте, кто-то явно покривил душой…

        Словно подтверждая старую поговорку, безопасные на вид участки суши то и дело оборачивались ловушками, о которых меня едва успевал предупреждать Рыжий («…Так и зови, я имя своё не очень люблю…»). Впрочем, после нескольких не совсем удачных экспериментов желание искать свою дорогу пропало. Кануло в Лету, если уж на то пошло.

       – Слушай… Рыжий, а как называется ваша река?

       – Да чёрт её знает! – буркнул парень, повернувшийся было с надеждой во взгляде. Разочаровала вопросом, значит?.. – Ты не подумай, просто у нас… в общем, не принято о ней лишний раз вспоминать.

       – О реке? Нет, ты расскажи!..

       – Да что тут рассказывать… С детства тут хожу, ничего такого не заметил, а люди, ты же их знаешь, напридумывали всякого… Когда-то, когда здесь ещё купаться можно было, несколько детей в этих местах пропали. То ли утонули, то ли на том берегу… заблудились…

       – Их не нашли?

       – Не-а. Да их и не искали: решили, что опять старик резвится, и ему наперекор опять начали в неё помои все выливать. Видишь, чем всё…

       – Погоди, какой ещё старик? Почему «опять резвится»?

       – А я и забыл, что ты ничего не знаешь… Рассказать? Нет, тебе это вряд ли нужно.

        «Кажется, мне предстоит услышать что-то весьма интересное, – решила я. – Почему бы и нет?»

       – Давай, рассказывай, – поощрила я парня, присаживаясь на внушительных размеров камень – настоящий утёс, возвышающимся над одним из островков. Эх, сколько же ещё придётся бродить по этим болотам после привала!..

       – …Тогда слушай…

       

        ***

       

        Булькающим смехом заливался омут, разевая перед путниками пасть цвета гнили.

        Совершенно фантастическое небо ярко-синего цвета превратилось в обыкновенный сиреневый купол, нависший над головой; потемнело это самое небо, как лист бумаги – от влажных поцелуев совратительницы-воды. А в это время румяный, будто новообращённый вампир, плавно скользил по кудрям далёких гор месяц; лощёный аристократ. Он словно говорил своим успокаивающим баритоном: «Я ещё не здесь. Для вас горит дневное светило, а значит, день в самом разгаре, и бояться совершенно нечего…».

        Верить не хотелось. Особенно – глядя на солнце, которое лимонной долькой опускалось куда-то вглубь отнюдь не сахарного берега, посылая прощальные лучи обитателям косной тверди.

        Раздосадовано вздохнув, старший из путников отвёл взгляд от горних высей и заставил себя вслушиваться в хлюпанье сапог проводника. В комариный писк. В негромкую ругань товарища, ожидавшего от этого похода чего-то большего…

        Получалось с трудом.

       – Тюльпан! Смотрите: тюльпан!

        Цветок действительно был красив и намного уместнее смотрелся бы в каком-нибудь королевском саду (оранжерее?..): тонкий – так и хотелось сказать «изящный» или «грациозный» – стебель; царственно изогнутый контур продолговатых листьев; пахнущий каштановым мёдом бутон, белоснежные лепестки…

        Но – тюльпан? на болотах?!

       – Это асфодел, – произнёс проводник свою, наверное, самую длинную фразу за этот вечер.

       – Впервые слышу такое название, – сварливо возразил Младший.

        В ответ старик лишь пожал плечами. А впрочем, назвать так этого человека значило пойти против справедливости: ему в равной степени могло быть и сорок, и восемьдесят. Только морщины (больше похожие на рубцы и зажившие порезы), а ещё пигментные пятна на лице (сильно напоминающие язвы) заставляли путников склоняться ко второму варианту.

        Но расспрашивать о таком не хотелось, да и сами они упомянули о себе только то, что ищут заброшенные храмы и почитавшиеся святыми – у разных народов – места. «Паломников в Ойкумене с недавних пор не так и мало, всеобщее внимание такая личина не привлечёт …», – рассудил Старший.

        И впрямь: чем могут поразить обладатели поношенных серых накидок и дорожных котомок за плечами?..

       – Проклятье! Ещё один час бесцельных блужданий, и я, клянусь чем угодно, избавлюсь от поклажи самым быстрым и надёжным способом!

       – …и останешься без еды, – резонно возразил Старший. – Тем более что осталось совсем немного, я полагаю…

        Проводник вновь промолчал, оставив эти слова без подтверждения. «Сумасшедший. Натурально, сумасшедший!..»

        Но не меньше этой нелюдимости угнетало и то, что от платы мерзкий старик отказался. «Нарочно, что ли, решил завести не понравившихся ему людей в такую глушь, откуда потом три года выбираться?.. Н-да, а ведь это ему почти удалось…»

        Запомнить дорогу, точнее, каждую из верных троп в болотном лабиринте, ни один из путников не сумел: смотреть по сторонам оказалось куда увлекательней.

       – Эй, что это?!

       – Я же сказал: асфодел, – продолжил бить рекорды старик. На этот раз он был совершенно прав: прямо перед ними возвышался чудовищных размеров цветок. Гротескная, искажённая красота оказалась ложью и уродством. Она пугала и восхищала своей нелепостью.

        Она приближалась.

        Абсолютно бесшумно гигантский тюльпан миновал последние шаги, отделявшие его от путников, когда проводник…

        Он отступил за спину неизвестного монстра, чтобы было удобнее наблюдать, как три лепестка опускаются на землю и приобретают форму скорлупок. Как стебель выравнивается и становится похожим на мачту. Как путешественники без опаски подходят к лодке и садятся в неё.

        «Никогда не слышал, чтобы тюльпан – на болотах!.. нет, никогда!»

        …Двоих людей, отправившихся в сторону заболоченных притоков реки (в сопровождении некоего старика), больше никто и никогда не видел.

       

        ***

       

       – Рыжий, а кем он был, этот старик?

       – Какая разница? – пожал плечами парень. – Это же просто байка, её какой-то псих из местных ещё давно сочинил… чтобы собутыльников своих пугать… Пойдём, темно совсем.

        Он был прав: небо над нами, тоскливое серое небо, уже оскалилось первыми звёздами. Жёлтыми, как зубы деревенского психа, который, наверное, с самого детства смотрел на эти болота, и дышал их испарениями, и слушал их безобразные песни, – сходя с ума. Я бы на его месте – как хорошо, что я никогда не буду на его месте!.. – давным-давно сбежала бы… далеко-далеко!.. туда, откуда доносится запах гари (это солнце тлеющей хворостинкой впитывается в нагретую землю: ну вот и всё…).

        Блеклую луну, взошедшую напротив дневного светила, разбивающими очередной фонарь хулиганами покрыли антрацитовые тучи. Впрочем, её тусклых лучей всё равно не могло хватить на равноценную замену даже самому настоящему фонарю, принимающему на себя удар всех мошек беднейшего из городских кварталов. Ещё бы: умиротворённая вода с лёгкостью разгрызающего чёрствый сухарь ребёнка гасила в себе холодное пламя ярчайших созвездий – вместо того, чтобы порождать их отраженья.

        Взгляд мой, кстати сказать, трясина принимала в своё бездонное нутро с тем же довольным урчанием…

        Услышав за спиной старческий смешок, я вздрогнула и резко обернулась. «Ты чего? – удивился Рыжий. – Это же всего лишь лягушки…»

        Лягушки?!

       – Мне страшно из-за твоего дурацкого рассказа и твоего старика! – заорала я, схватив поводыря за руку. Не выдержала.

        И только потом поняла, что на самом то деле – едва слышно рыдаю, как маленькая девочка, прижавшись к тёплому плечу… Ну уж нет, не дождётся!..

       – Пойдём, – сказала уже нормальным голосом. – Пойдём домой.

       – К-как это домой?.. – опешил парень. – Подожди, но ты же другой берег так и не увидела!

       – Завтра, Рыжий. Всё завтра. Я устала.

       – Хочешь, понесу тебя на руках? – то ли в шутку, то ли серьёзно парировал он.

       – Нет, я вообще здесь не хочу оставаться, в этих боло…

       – Кого ты здесь боишься?

        Я неуверенно пожала плечами. Оглянулась.

        …таинственно ухмылялась в небе неестественно бледная луна.

        …громко чавкали камыши, приводя в движение длинные и острые клыки с налипшими на них комками грязи.

        …ехидно цокали переговаривающиеся между собой цикады и сверчки, которых я не замечала в упор.

        Неотрывно смотрел на меня деревенский парень с глазами трёхсотлетнего старика.

        …Рыжий поймал мой взгляд. Изобразил смущённую улыбку.

       – Зачем ты их утопил?

       – Я никого не топил в этих болотах, – немного обиженно проворчал он. – Я тех людей на другой берег перевёл.

       – Зачем?!..

       – Это работа моя. Что смотришь? Работа такая, ясно?! Да я в этом месте тысячи лет на ту сторону переправляю, даже без лод…

       – Что! ты! с ними!..

       – Да ничего я с ними не делал, дура! Они умерли… сами.

       – Значит, сами?

       – Ну да. Срок ведь вышел.

       – А я? Мой срок тоже вышел, да?!

       – Нет… Время богов и героев ушло. Вы, их потомки, живые мертвецы. Плодитесь, размножаетесь… – с каждой фразой Харону становилось всё тяжелее говорить: перевозчик душ старел у меня на глазах.

       – …но каждый рано или поздно приходит сюда, – завершил свою речь он. – Оглянись… ещё раз.

        Забыв о том, что могу получить удар в спину (интересно, чем? косой, мечом?..), я послушалась. И крадущийся в зарослях камыша туман перестал быть просто белёсой дымкой. Я различила в нём лица: прозрачные или бледные, искажённые страшной мукой, уродливые лица людей… Нет, не людей. Теней, как говорили эллины. В них не осталось ничего человеческого, кроме одного единственного желания. Желания вернуться любой ценой, пусть даже для этого придётся устроить грызню за тело, обречённое лишиться хозяина.

        Хозяйки.

        Как это мерзко!..

       – Я предпочту придти сюда поздно, поводырь мёртвых.

        Рука, целую вечность назад коснувшаяся тела бессмертного…

        Нет, не так. Наважденье отступило вместе с вредоносным запахом испарений, и я наконец-то увидела правду.

        Рука, двумя минутами ранее охватившая запястье возомнившего о себе всякую чушь деревенского маньяка, уткнулась в его грудь, с отчаянной храбростью толкая старого лжеца-иллюзиониста в трясину.

        …Но перед тем как полностью исчезнуть в илистом омуте, перевозчик изловчился, насквозь пробил камень невесть откуда взявшимся посохом и неумолимо повлёк меня за собою – в болото, бывшее раньше притоком великой реки Ахеронт.

       

        «Неправда! Это же легенда, сказка, глупая сказ…»

        «Я жива, мне только снится всякая чертовщи…»

        «Сейчас он, обычный парень, только рыжий немножко… сейчас он повернётся и скажет…»

       – …ты чего? Это же всего лишь лягушки!..

        Снова солнце сменило луну, а затем луна – солнце. Их тоже держало в замкнутом круге болото: цепкими стариковскими пальцами, скрюченными, как корни дикого тюльпана, растущего на болотах…