Над болотами змеился туман.

       

       - Туман и топи, на много лиг окрест, от сих и до самого Ривена, - так говорил мне трактирщик из горной деревушки, где довелось нынче утром завтракать. – Тебе бы в обход двинуть, через Восточный тракт. Если свезет, прибьешься к каравану.

       - И насколько этот путь дольше?

       - Дней десять. Может, две недели. Но всяко лучше, чем в болотах гнить – помяни мое слово, – бородач поставил на стол глиняную кружку и тихо добавил. – Плохие места там, гиблые. Поверь.

       

       Я поверил. И покинув трактир, двинулся на север.

       К топям.

       Нет, я не был самоубийцей или сумасбродом. Просто знал, что только попав в Ривен избавлюсь от кошмаров. Начну нормально спать, есть. Смогу без дрожи глядеть на огонь.

       Увижу жену и дочку.

       От мыслей о семье стало теплее. Улыбнувшись, я продолжил путь – вниз, по скользким камням горной тропки; вперед, к холодному дыханию тумана. Изо рта вырывались едва заметные облачка пара, руки начали покрываться гусиной кожей. Временами налетал ветер, гуляющий вдоль хребта – колючий, злой, промозглый, - рвал белесую дымку в клочья, задувал за шиворот, заставляя плотнее кутаться в плащ. Благо, что я снял кольчугу.

       Пальцы онемели. Я полез в котомку – найти перчатки; перехватив поудобнее шест, загодя вырезанный из орешника, зашагал навстречу болоту.

       Весь остаток дня прошел в борьбе – с вязкой почвой под ногами, с постылой сыростью, назойливыми комарами и беспокойными мыслями. Лес быстро закончился, и теперь кругом, куда ни глянь все было покрыто бледно-зеленой травой, мхом, да изредка попадались на глаза кусты ивы. Я медленно продвигался вперед, ощупывая путь шестом, не забывая высматривать белые цветки пушицы – верный признак трясины, - и блестящие на солнце «окна».

       Огни я увидел вечером, когда подыскивал место для ночлега.

       Сразу вспомнились те страшные сказки, которыми так любят потчевать детей бабки-кормилицы да угрюмые старожилы, подобные недавнему трактирщику. Происки болотных духов, замешанные на ненависти к роду людскому и коварстве; «свечи покойника», что завлекают усталого путника прямо в трясину; метущиеся души павших воинов, наконец. Все это я слышал, но в призраков не верил.

       Самоуверенность ли, а может шальная мысль о том, что на болоте живут люди (известна ли им кратчайшая дорога к Ривену?) – что-то толкнуло меня туда, к россыпи крошечных огней. Я сильно рисковал, но осознавая это не мог остановиться и повернуть назад. Словно какая-то сила тянула меня к себе, одурманивала. На несколько мгновений я почти поддался панике, пока не понял еще одну странную вещь – пружинящий торфяной грунт сменился твердой землей, будто то было уже не болото, а широкий торговый тракт. То тут, то там темнели силуэты деревьев. Мог бы поклясться, что раньше их здесь не было.

       Потеряв всякую осторожность, я припустил вперед. И довольно скоро вышел на большую поляну, залитую светом ярко-желтых огней. То горели свечи – десятки, сотни черных свечей, блики от пламени которых танцевали в траве. Поляна оказалась усеяна ими так густо, как ясное небо над моей головой – звездами. А в центре этого иллюзорного небосклона находилось нечто еще более зловещее.

       Идол.

       Кошачья голова – огромная, в два человеческих роста – возвышалась над прогалиной, зыркая на меня огнями свечей, вставленных в отверстия-глазницы. Подобным же образом обозначили и клыки, торчащие из раскрытой в оскале пасти. Неизвестные мастера сделали идол из материала сродни ониксу или базальту: черный, с виду гладкий, будто отполирован кем-то; и черен он был настолько, что, казалось, вбирал в себя свет. И мерцал снутри, точно уличный фонарь, от чего искусно вырезанная кошачья морда начинала выглядеть до жути правдоподобно.

       Зачарованный, подавленный мрачным великолепием изображения, я приблизился к нему и коснулся рукой. Вскрикнув, отшатнулся, едва не упав.

       Шерсть!

       Гладкая, теплая, скрывающая жизнь!

       Я обнажил меч, выставив его перед собой, готовый отразить нападение. Мучительно тянулись мгновения. Страшные картины проносились перед внутренним взором: вот-вот глаза идола оживут, бутафорские зубы превратятся в острые клыки, он прыгнет, разинув пасть, и черные свечи, политые кровью, зашипят, угасая…

       Ночь молчала.

       Больше ждать я не мог. Подобравшись ближе, ударил. Зазвенел металл. Силясь стряхнуть морок, я прикоснулся дрожащими пальцами к безмолвной фигуре и почувствовал лишь холод камня. Колдовство, будь оно проклято!

       Будьте вы все тут прокляты!

       Страх придал мне злости. От идола шла тропа, с двух сторон окаймленная все теми же черными свечами. Ведомый яростью, я двинулся по ней, намереваясь разобраться, что же происходит в здешних краях.

       

       Тропа вела в деревню.

       Держась настороже, я брел по темной улице. Раза два или три, по дороге сюда, что-то шумело в траве, словно некто – или нечто – преследовал меня. На крики он отзываться не спешил. Быть может, это всего лишь ветер; впрочем, воображение рисовало совсем другое.

       

       Шерсть.

       

       Черная шерсть.

       

       Черные пушистые лапки ступают тихо.

       

       Яркие желтые глаза.

       

       Почувствовав дурноту, я остановился. Видения отхлынули прочь, точно волна при отливе.

       Вокруг стояли люди.

       Ни мертвецы, ни дикари, ни демоны. Именно люди – таких можно встретить в любом селении вдоль Восточного тракта. Девки с распущенными волосами, в льняных сарафанах. Мужики в домотканых рубахах – кряжистые, плечистые. В руках некоторые из жителей деревни держали все те же черные свечи. На их спокойных невыразительных лицах не было заметно ни удивления, ни тем более страха.

       Вперед вышел стройный седовласый мужчина.

       - Мир тебе, путник, - сказал он. – Раздели с нами пищу и кров.

       

       Старейшину звали Арагх.

       - Деревня существует очень давно. Но здесь редко кто ходит… Болота, - изъяснялся он вполне сносно. – Ты первый за последние лет десять, кто забрел.

       Прочие селяне не разговаривали, предпочитая молча есть дымящуюся кашу и мясо.

       - А что за идол перед деревней? – полюбопытствовал я.

       - Черный Кот, - Арагх улыбнулся. – Он нас охраняет. И приносит удачу.

       - В наших краях все наоборот.

       - То мне ведомо. У нас своя вера.

       - Вы… язычники?

       - Мы верим в правду Черного Кота, - старейшина испытующе смотрел на меня. – Истинная сущность явлений ведома ему, и узревший Черного Кота во тьме познает ее.

       Я едва не расхохотался, но тут заметил, что селяне – все, как один – глядят на меня.

       Аппетит, как и тяга к расспросам, сразу пропали. Внезапно в голове тревожно, как мотылек о стекло, забилась мысль – откуда?

       Откуда мясо?

       Откуда зерно?

       Откуда лен?

       Я не видел ни полей, ни загонов для скота. Не было амбаров, сараев, мельницы, наконец. Только однообразные дома, без изгородей и пристроек – странные, похожие на огромные бочки. Конечно, сейчас ночь, всего не рассмотреть, да и обход неполный получился, но…

       Собаки!

       В деревнях всегда есть собаки.

       Где они?

       Словно в ответ на мою мысль с улицы донеслось что-то, очень напоминающее вой. Почему-то легче от этого не стало. Вой не стих: он нарастал, усиливался – злой, враждебный, сотканный из множества голосов.

       Нет, не вой.

       Мяуканье.

       Заскрипели лавки, забренчала посуда. Люди вставали из-за столов и выходили на улицу. Точно колокол прозвонил.

       Колокол к молитве.

       - Стойте! – я окликнул Арагха, который покидал дом последним.

       - Время испытания, - ответил тот не оборачиваясь.

       - Стойте! Мне нужно в Ривен, и я ухожу отсюда.

       Старейшина остановился в дверях.

       - Время испытания, - повторил он.

       Ночь слизнула его силуэт шершавым кошачьим языком.

       

       Когда я очутился снаружи, мяуканье оборвалось. Деревня казалась опустевшей – ни огней, ни людей. Лишь скрип ставни, качаемой ветром, нарушал тишину. Крадучись, с обнаженным мечом в руке, я пошел вперед. Все это было похоже на дневной поединок с болотом.

       Шаг.

       Ты не утонешь.

       Шаг.

       Под ногами твердая земля.

       Шаг.

       Очень тихо.

       Шаг.

       Ставня скрипит.

       Шаг.

       Шаг.

       Шаг.

       Свет!

       Все дома замерцали, запульсировали бледным светом – точь-в-точь как идол на поляне. И тогда я увидел, что вовсе не дома это, а кошачьи морды – оскаленные, голодные. И вернулось мяуканье, царапающее душу, и запрыгали вокруг меня обнаженные люди (люди ли?), с лицами кошек. Черные лица, бледный свет, желтые глаза, мяуканье, мяуканье, мяу…

       Водоворот потных гладких (шерсть?) тел подхватил меня, завертел, поволок за собой. Меч колол, рубил, как на бойне. В рот упало чье-то отрезанное ухо – выплюнул; волосы слиплись от крови. Тяжело дышать.

       Неожиданно все кончилось.

       Я стоял на подгибающихся ногах, залитый кровью, изможденный.

       - Черный Кот испытает тебя! Узри его – и познаешь истину!

       В певучем тонком голосе с трудом узнал речь Арагха. Он по-прежнему выделялся из толпы сородичей – высокий, статный, белые пряди обрамляют черную кошачью морду. Маски этот народ делает столь же искусно, как и идолов…

       - Идите сюда, - прохрипел я, подняв меч.

       Они налетели, мяукая и царапаясь, чтобы втолкнуть меня в раскрытую пасть светящегося изнутри дома.

       

       Тьма.

       Тьма вокруг.

       Я заперт в темной комнате, из которой нет выхода. Семь на десять шагов – таковы размеры моего нового мира. Если у страны демонов есть предбанник, то я, без сомнения, нахожусь в нем.

       Ха-ха.

       Невидимые стены. Стены из мягкой, податливой шерсти. Стены, которые не пробить мечом. Кошки визжали, дикие двуногие голодные твари визжали, и это было страшно. Потом они замолчали.

       Тишина пахнет шерстью и безумием, от нее хочется выть.

       Войте, кошки, войте!

       Тишина свернулась в клубок и уснула.

       А я – нет.

       

       Семь шагов.

       Десять шагов.

       

       Десять шагов.

       Семь шагов.

       

       Я понял смысл испытания. Нужно поймать черного кота в темной комнате.

       Проще простого.

       Я увижу его, смогу. Найду, поймаю.

       Убью и съем.

       Как же хочется есть…

       

       Десять.

       Одиннадцать?

       Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

       Украли! Украли мой мир!

       Я побежал, надеясь дотронуться до стен, погладить их, слушая довольное мурлыканье. Но ласковый шелк шерсти спрятали от меня, УК-РА-ЛИ.

       Силы ушли.

       Спать.

       

       Вернулись кошмары – те, из-за которых я так стремился попасть в Ривен.

       Пламя. Спокойный огонь очага. Мой дом. Жена баюкает дочку. Малышка засыпает, засунув мизинчик в рот, под треск горящих поленьев и тихое пение. Колыбельная. Лицо в окне. Человек, кинжал, кровь. Красные блики на стекле. Огонь лижет кроватку, точно игривый щенок. Пламя.

       Просыпаюсь с криком.

       Ривен, нужно в Ривен, нужно спасти, защитить!

       Не могу пошевелиться, не могу встать. Стены кругом, сдавили, как обручи бочку, не отпускают. Шерсть набилась в рот, в нос. Вспоминаю истории о людях, похороненных заживо. Паника петлей стягивает горло, гася вопль.

       Просыпаюсь с криком.

       Похоже, Черный Кот точит когти о мои страхи.

       

       Семь шагов.

       Десять шагов.

       Я счастлив.

       

       Сколько времени я здесь? День, два? Неделю? Месяц?

       Ни звуков, ни запахов, ни голода, ни жажды.

       Заснуть не могу. То ли страх виноват, то ли Черный Кот. Черный котеночек… Слышал, многие борются с бессонницей, считая прыгающих овец. А я считаю черных котов.

       Раз черный кот.

       Два черный кот.

       Три черный кот.

       Четыре черный кот.

       Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять…

       В руках сжимаю меч – в надежде, что один из прыгающих котов окажется настоящим.

       

       Уверен, развязка близка.

       Вернулись звуки. В комнате кто-то копошится, бегает, крадется ко мне.

       Давай, давай.

       Только бы не промахнуться.

       

       Свет.

       В воздухе висел сгусток света.

       Поначалу было очень больно, но вскоре глаза привыкли. И тогда я увидел, что же сотворил мерзкий, паршивый Черный Кот.

       Он содрал шкуру с моей души, извлек самые тайные мысли и развесил их под потолком, точно охотничьи трофеи. Обнаженные, кровоточащие.

       Вот моя распутная жена целуется с любовником. А я вершу суд, воздав им по заслугам. В отчаянии от содеянного устраиваю пожар, забыв о дочке, которая спит в соседней комнате. Бегу из Ривена, чтобы никогда не возвращаться.

       Пять лет прошло с того дня, как я убил свою семью.

       «Узри его – и познаешь истину!»

       Огни загорались рядом со мной. Сгустки, много сгустков, подобные тому, что появился первым. Только не огни это вовсе.

       Глаза – ярко-желтые, беспристрастные, неумолимые.

       Я закричал. Кричал долго, пронзительно.

       Пока было чем.

       

       Туман плыл над болотом.

       Цепной пес на службе у трясины, он всегда трудился на совесть. Стелился у ног путников, стелил белесый саван над головами тех, кого болото забирало к себе. Он умел хранить тайны. Вот и сейчас надежно скрыл от посторонних глаз длинный шест, вырезанный из куста орешника, что лежал в стоячей воде – там, где был порван ярко-зеленый травяной покров, прятавший глубокую топь.