Игры чемпионов  

«Горец: сериал»  

 

Дункан МакЛауд провел пальцами по прохладному граниту. За четыре сотни лет буквы сгладились, но надпись еще читалась. "Джозеф Доусон", даты жизни. Джо прожил хорошую, долгую жизнь, его друзьям грех жаловаться.  

"Музыкант и поэт.  

Любящий отец и дед."  

И третьей строкой: "Верность и честь".  

Дункан помнил, как удивился, когда Эми Томсон, дочь Доусона, спросила, какую надпись он хотел бы видеть на могиле Джо. Слова "верность и честь" выскочили у Мака прежде, чем он успел задуматься. По справедливости эпитафию для Доусона следовало бы сочинить бывшему наблюдателю Адаму Пирсону, по совместительству старейшему из бессмертных, но, видно, пожилая наблюдательница не сумела его найти.  

Ознакомившись как-то с творчеством МакЛауда, Митос лишь пробурчал что-то неразборчиво, скорее одобрительное, чем нет, и даже не высказался по поводу рыцарственных наклонностей отдельных тупоголовых шотландцев. Мак покачал головой, усмехнувшись. Как он соскучился по Старику!.. Ладно, скоро увидятся.  

"– Знаешь, Джо, я научился ладить со Старейшим... и, видишь, моя голова до сих пор на плечах... – Дункан улыбнулся, – не так уж я безнадежен. У меня даже есть в кармане пистолет. Правда, он здорово отличается от того, из которого ты застрелил меня когда-то..."  

Порыв холодного ветра с озера Мичиган вернул бессмертного шотландца к действительности. Он поднялся, поправил капюшон пальто и зашагал к выходу с кладбища.  

 

***  

 

Надо же! Пятьдесят лет пропадал незнамо где и, нате вам, нарисовался. Митос раздраженно вышагивал вдоль набережной. Его бесило всё: что Горец свалился, как снег на голову, с просьбой встретиться; что означенный Горец столько лет прятался по темным углам, занимаясь не пойми чем и отделываясь невразумительными сообщениями. Что Париж так сильно изменился, а он не был в городе всего каких-нибудь сто лет; что весенний ветерок с Сены такой промозглый...  

В первое мгновение Зов был слишком далек и потому неразличим, но – несколько ударов сердца – и Митос окунулся в мощную, безошибочно узнаваемую со времён Бордо силу МакЛауда. И вот уже Горец шагает навстречу знакомым широким шагом, полы длинного пальто плещутся на ветру. Такой привычный и узнаваемый. Волосы по нынешней моде заплетены в косу, и прическа эта делает его одновременно моложе и строже. И улыбка от уха до уха – рад он… Тут Митос не выдержал, усмехнулся в ответ. Раздражение испарилось, чертова дурака он тоже рад был видеть.  

– Здравствуй... Адам.  

– Ну, здравствуй, МакЛауд. Чем порадуешь?  

– Старыми историями.  

Странный ответ. Митос еще раз оглядел приятеля. Спокоен и безмятежен, как шотландское небо в погожий день. Зрелище нечастое.  

 

Они пообедали в тихом старомодном ресторане под еще более старомодный блюз, почти безболезненно напомнивший о старых добрых временах.  

В свете угасающего дня водворились в нынешний МакЛаудовский дом, некогда бывший чьим-то пригородным поместьем: с внутренним двором, фонтаном и даже крохотным, в несколько деревьев садом. Горец распахнул перед старейшим дверь с сакраментальным «мой дом – твой дом», и Митос нарочито прошелся по всем комнатам, внимательный и настороженный, словно кошка в новом жилище.  

Наконец бессмертные устроились в гостиной у настоящего камина, с настоящими дровами и настоящим огнем. «Сноб и варвар, – подумал Старик. – Во сколько по нынешним временам ему обходится это скромное удовольствие?» Они пили старое бургундское, делились новостями, перебирая друзей и знакомых, вспоминали старые и не очень времена.  

Сумерки за окнами давно сгустились в полноценную ночь, когда Митос стряхнул ностальгическое настроение и деловито потребовал:  

– Ну, выкладывай свои старые истории.  

– Что? – Горец как всегда не успел за сменой настроений старейшего из бессмертных.  

Митос демонстративно вздохнул:  

– Ты позвал меня, чтобы поделиться старыми историями. Выкладывай.  

В ответ Дункан опустил глаза, покрутил в руках полупустой бокал, поставил его на стол, наконец, поднял взгляд и тихо улыбнулся:  

– Давай отложим дела до утра. На свежую голову.  

Старейший из бессмертных вздернул свой знаменитый нос:  

– Я не усну до утра от любопытства, и не будет у меня никакой свежей головы.  

– Ерунда, – хмыкнул Мак. – Ты хорошо прогулялся, – Митос возмущенно фыркнул, – хорошо поел и хорошо поболтал. И спальни для гостей у меня очень комфортабельны.  

 

***  

 

Вопреки своим заявлениям Митос уснул быстро и спал крепко – день и вправду выдался хорошим и долгим, – так что поздний завтрак старейшего стоило бы считать ленчем. Кормил Горец, как всегда, вкусно, подкладывал куски на тарелку, хлопотал, точно старая нянюшка.  

За едой и разговорами Митос почти забыл про «старые истории», и, покинув кухню, в библиотеку они забрели, казалось, случайно. Уселись у большого окна, выходящего во двор, с настоящим пивом в достаточном количестве, в дружелюбном молчании полюбовались погожим весенним днем. Только тогда Горец поднялся, улыбнувшись смущенно, достал из антикварного шкафа громоздкую антикварную папку, вернулся в кресло.  

– Выкладывай, – подбодрил приятеля Митос.  

Мак кивнул, перебирая старые пергаменты и распечатки. «Сноб и варвар», – еще раз убедился Старик. Наконец Дункан решился, протянул старейшему один из пожелтевших хрупких раритетов, для сохранности запаянный в пластик:  

– Взгляни.  

И Митос посмотрел. Уважительно присвистнул и углубился в чтение.  

Не скоро старейший оторвался от документа, потом долго смотрел в окно, после вздохнул и бережно опустил пергамент на стол. Печально взглянул на шотландца:  

– Всё это время ты занимался Ариманом?  

Горец покивал, потом усмехнулся:  

– Ты до сих пор не веришь в демона, Митос? Думаешь, четыреста лет назад у меня просто поехала крыша?  

Митос отвернулся, вздохнул:  

– Когда Джо рассказал свою часть истории, поверил. Ты не настолько крут, МакЛауд, чтобы твои галлюцинации становились коллективными. Что-то там было.  

– Было, – серьезно подтвердил Дункан. – И не в первый раз.  

– Был еще тот сумасшедший отшельник, – вспомнил старейший.  

Горец чуть улыбнулся:  

– И даже не во второй. Демон приходит снова и снова. И каждый раз находится чемпион, бессмертный, который возвращает демона в ад, или откуда он там заявляется.  

– И что? – немного раздраженно спросил Митос, не понимая, куда клонит Горец.  

– Ну… – шотландец наконец решил расстаться со своей добычей. Аккуратно перебрал документы, положил папку на стол перед старейшим и решительно поднялся из кресла. – Почитай. Или… я тут выписал, как и какие выводы сделал. – Он вытянул из стопки несколько страниц распечаток, положил рядом с папкой. – А я пока займусь делами. – И ушел.  

 

***  

 

Митос опустил на стол закатанные в пленку листы пергамента. Записки Мака ему не понадобились, он и так разобрался. Старейший из бессмертных как во сне поднялся из-за стола, подошел к окну. Ему хотелось закричать или разбить что-нибудь, но он лишь стоял и смотрел. На плитах внутреннего двора Горец выполнял ката. Как обычно, лечил душевное неудобство движением. И, как обычно, Митоса заворожило совершенство смертоносного танца. Хоть что-то в мире оставалось неизменным. Неизменным. Черт побери!  

Черт побери всё, в этом безумии была логика. И безумной идея была достаточно, чтобы оказаться правдой.  

Дункан завершил серию упражнений, замер. Потом поднял голову, встретился взглядом со старейшим, улыбнулся и скрылся в дверях. Минут через пятнадцать появился в библиотеке, свежий, бодрый, в облаке запаха соснового бора после фрей-душа. Доплел косу, завязал не глядя шнурок, плюхнулся в кресло и развел руками, ухмыльнувшись:  

– Такие дела.  

Митос поморщился в ответ, потер переносицу:  

– Ты ведь давно до всего этого докопался?  

– Да, – чуть смущенно подтвердил Горец.  

– А позвал меня только сейчас, – протянул старейший из бессмертных. Опустился в кресло, откинул голову.  

Дункан терпеливо молчал, наблюдая за приятелем. Тот вздохнул глубоко, распахнул глаза и озвучил напрашивающийся вывод:  

– Ты нашел нового чемпиона.  

– Да, – Дункан дотянулся до сенсорного пульта, и перед ними развернулась двумерная проекция. Худощавый, гибкий, невысокий парнишка, с виду, дай бог, лет двадцати двух. – Русский, и фамилию ему дали подходящую. Кромешин, Сергей Кромешин.  

Русского засняли во время разговора. Собеседника не видно, звук отсутствует, но понятно, что разговор идет приятный. Парень улыбался до ушей, размахивал руками – очаровательный, жизнерадостный щенок. Митос поморщился.  

– Я поговорил с Коннором, – протянул Мак задумчиво. – И с Амандой. С Кедвин и Стивеном. И с другими, кого это может волновать.  

"Ко мне, значит, последним пришел", – ядовито подумал Старик.  

– К тебе пришел последнему, – тут же подтвердил его мысль Дункан.  

– Уже время? – жестяным каким-то голосом спросил Митос.  

– Да, – легко ответил Мак. – Когда придет его очередь, парню будет на двести с лишком лет больше, чем было мне тогда. Надеюсь, он справится лучше.  

– И как ты собираешься это устроить? Он же мальчишка еще совсем.  

– Я всё продумал, – улыбнулся Горец. – И место подходящее нашел.  

 

***  

 

Митос не мог оторвать взгляда от будущего чемпиона. Сквозь визор лицо казалось близким, точно мальчишка, этот Кромешин, стоял рядом. И старейший из бессмертных смотрел, как от потрясения становятся круглыми глаза победителя, как открывается рот, когда черноволосая голова подкатывается к его ногам, а тело проигравшего, при жизни такое сильное и грациозное, неуклюже валится на землю.  

У старейшего потемнело в глазах, он слепо шагнул вперед – снести голову проклятому щенку, забрать у него то, что осталось от Мака – силу и память, но его остановил голос Горца, прозвучавший почти наяву:  

– Жалко парня.  

Митос встал, как вкопанный.  

Жалко парня.  

Через шестьсот лет придет его черед сражаться с демоном, и что потеряет в битве этот русский бессмертный? А потом... потом через сколько-то сотен лет он найдет чемпиона следующего тысячелетия – и отдаст ему свою голову и свою силу, как это только что сделал Мак. Стезя чемпионов.  

Старик прикусил губу и остался на месте. Наблюдателем.  

В лице юного победителя не было ни торжества, ни восторга, лишь потрясение, что он выиграл поединок у Горца, у Дункана МакЛауда из клана МакЛаудов. И, пока белесый туман поднимался над обезглавленным телом, это потрясение сменялось осознанием, что сейчас в него обрушится вся накопленная Горцем сила. Кромешин попятился: шаг, другой... но тут туман нашел его, обернул, словно саваном. Мальчишка споткнулся и шлепнулся на землю.  

"Живи еще пять тысяч лет, Митос, – прозвучал над ухом старейшего из бессмертных мягкий баритон. – И помни меня."  

Когда ударила первая молния, Митос закрыл глаза.