Ночь. Улица. И ни одного фонаря.

Это Париж, господа. Ночной Париж, сырой и мрачный, готовый в любую секунду черной паутиной маргиналов и попрошаек, бандитов и проституток, вылезающих из всех щелей и нор, опутать одинокого безумца. Безумца, что рискнул выйти прогуляться в столь небезопасном месте. Опасайтесь бродить здесь в потемках, рискуя стать невинной жертвой убийц и карманников. Особенно бойтесь ходить под ночными окнами, зияющими пустыми глазницами обманчиво спящих ставень. Всем и каждому известно, что ночью в Париже совершаются самые гнусные из всех гнуснейших дел, обязательнейшим из которых является опорожнение ночных ваз и горшков. Лужи испражнений плавно переходящие в ручьи, фонтаны брызг, чумазыми пятнами осевшие на стенах и дверях. И конечно на головах глупцов, попавших под этот зловонный ливень.

В темноте, по кажущейся пустой мостовой, слышался тихий, едва различимый цокот каблучков. Это Мари, красавица-цветочница, спешила скорее очутиться в своей каморке. Больше всего на свете Мари боялась не грязных жителей ночного города, они-то ей были вовсе не страшны. Опасалась она стражников, снующих свои пронырливые носы во все дыры, впрочем не особо усердствуя. Они наводили фасадный порядок, закрывая глаза на мелкие дела бандитов, справедливо боясь расправы. Чаще всего стражники ходили парами, источая такие удушающие винные пары, что как правило об их карауле знали задолго до того, как они выползали из-за угла.

 

Мари часто совершала ночные вылазки за ворота города, и всегда ей удавалось незаметной добраться до дома. Но в этот раз ей не повезло.

Стражников было трое и от них за версту, согласно традиции, разило брагой.

- Стоять, именем короля!

Сердце Мари ушло в пятки, в голове билась лишь одна мысль — бежать. Но ноги ее не слушались, отказываясь сделать даже шаг. Мари замерла на месте, крепко прижимая к себе корзинку с цветами и боясь пошевелиться.

- Смотрите-ка, мужики, а не та ли это девка, что давеча Огюст с Пьером видали?

Мари спешно закрутила головой, мол нет, не она.

- Ты гляди, Жорж, как закрутилась-то. Она, поди. Ну что, красотка, сознавайся, куда ночью бегаешь? - тощий стражник больно схватил Мари за локоть и притянул к себе.

Мари упорно молчала, чем только еще больше злила стражников.

- А я вчера слышал, что вроде как новая ведьма в Сен-Клу объявилась, свиней заморила. Уж не она ли? Ну, что скажешь, - он снова обратился к Мари, - уж не ты ли набедокурила в Сен-Клу?

Мари продолжала молча трястись от страха.

Тогда тот, кого называли Жоржем схватил Мари за волосы, оттянул руку с намотанными волосами назад и размахнувшись ударил ее кулаком в нос. Кулак стражника был огромным, а удар сильным и безжалостным к хорошенькому девичьему личику, и Мари вскрикнула от боли.

- Гляди-ка, не немая вроде, а молчит, словно воды в рот набрала. Последний раз спрашиваю, куда по ночам бегаешь? - Жорж все сильнее тянул Мари за волосы вверх, так, что бедняжке пришлось привстать на цыпочки.

- Я… Я цветы хожу собирать. Чтобы днем продавать их на базаре.

- Очень интересно. Знаешь, я бы может даже и поверил тебе, но что-то рожа у тебя больно хитрая. Не иначе, гадость какую затеяла.

- Ага, точно! В Сен-Клу свиней заморила, вот к нам теперь пожаловала, людей изводить. Признавайся, из деревни к нам идешь?

Но не успела Мари и слова сказать, как тощий стражник, ухмыляясь схватил подол платья девушки и что было сил рванул его. Раздался хруст рвущейся ткани и в его руке жалко обмяк кусок материи. Мари жалостливо всхлипывала, кровь струилась из разбитого носа по пересохшим губам. Тело сотрясала дрожь и из глаз градом полились слезы.

- Ладно вам, - окоротил двух товарищей третий, седой и полный стражник. - Отведем ее в темницу, а там Жан-Батист на пару с инквизитором мигом из нее все выбьют.

- Ага-ага, - захохотал тощий, - такую цыпу инквизитору приведем на радость. А то что-то с ведьмами в последнее время плоховато стало, всех пережарили, - и снова раздался дружный хохот, а Мари вся похолодела.

Нет, ей нельзя в темницу, никак нельзя.

Но стражники уже вели упирающуюся девушку в тюрьму Консьержери.

 

Инквизитор был рад. Он методично отстукивал костяшками пальцев по столу какую-то мелодию и словно ребенок раскачивался на стуле туда-сюда. Мари так и хотелось сказать ему "будьте осторожней,мсье, ножка качается". Но она, конечно, благоразумно молчала. Высокий и поджарый инквизитор обладал крупными лошадиными зубами, постукивающими в такт пальцам, и обширной лысиной, сдобренной парой-тройкой рыжих волосков прямо посреди макушки. Крупная бородавка на горбатом носу делала лицо совсем уж отвратительным и неприятным. Хотелось отвернуться от этого лица, но инквизитор зная об этой своей особенности, никогда не позволял своим жертвам отводить взгляд. Вот и Мари, стоило ей отвести глаза от подошедшего к ней мучителя, тут же получила удар по лицу. Лопнула нежная девичья кожа на губах и заструилась вниз кровь, горячая и соленая. Инквизитор провел пальцем по разбитым губам девушки и облизал его.

- Точно ведьма. Только у ведьм такая соленая кровь.

Мари в бессильном отчаянии наблюдала за тем, как инквизитор деловито раскладывает пыточные инструменты на столике. Она в ужасе разглядывала щипцы и клещи, представляя, как будут они вгрызаться в ее плоть, с мясом вырывая ногти из пластин. Большой железный крюк, похожий на огромный коготь, обещал Мари страшные мучения. А уж про кресло, сплошь утыканное шипами и говорить было нечего. Сейчас, подвешенная за руки к крюку, свисающемуму с потолка, она готова была сознаться в чем угодно, лишь бы избежать изуверских пыток. Но и лгать против себя Мари было страшно. Ей казалось, что нет большего греха, чем признать себя ведьмой перед лицом Господа. Руки Мари болели, суставы ныли и она понимала, что долго ей так не выдержать.

– Ну что, так и будешь молчать?

– Я-травница,мсье! Не ведьма, верьте мне! - взмолилась бедняжка.

– Знахарка, значит? А знаешь ли ты, что знахарка это то же, что и ведьма? - грозно спросил ее инквизитор.

– Но, мсье, это не так!

– Зачем ты ходила ночью за ворота города?

– За цветами и травами. Я делаю лечебные настои от разных хворей для бедняков. Беру сущие гроши, понимая, что многие не могут позволить себе помощь врачей.

– И что же, помогают твои дьявольские отвары?

– Не всегда, - Мари опустила голову, но тут же получила удар в живот. Острая боль пронзила тело и она выгнулась назад, встретившись взглядом со своим мучителем. Взгляд его светло-голубых, почти белесых глаз был поистине зверским.

– Скажите, разве я делаю что-то плохое, помогая людям? - задыхаясь от нехватки воздуха спросила Мари.

– Лечить должны врачи. А твои ведьмовские настои, рецепты которых тебе нашептывает дьявол, делают людей открытыми для бесов.

– Но это не так, - взмолилась Мари.

– Молчать! - взревел инквизитор. - Здесь я буду решать, что истина, а что ложь. Господь дал мне право лечить души грешников, опутанных паутиной невежества, и очищать их от дьявольских козней и ереси. И я — верный слуга своего Господа и Отца Святого, направленный его рукой, всеми правдами буду искоренять зло на земле, не щадя себя.

Инквизитор покраснел, щеки и ноздри вздувались, сосуды в глазах налились кровью и вот-вот готовы были лопнуть и Мари всерьез решила, что того сейчас хватит удар.

"Я пропала, пропала… Господи, помоги мне" - беззвучно молилась Мари, понимая, что пощады не будет.

Инквизитор пошатнулся и держась за голову поковылял к двери. На пороге он обернулся и прошептал едва слышно:

– Ты во всем виновата, ты поплатишься за все, ведьма!

 

***

Второй день несчастная Мари делила каменную камеру с крысами, бдительно следя за всеми их передвижениями. Из всех удобств — ведро и солома. Но крысам тоже нравилась солома и, потому, Мари была вынуждена сидеть на ледяном полу и играть с крысами в гляделки. Кружка с помоями вместо еды и питья заставляли задуматься о вечном, в которое предстояло отправиться Мари в ближайшем будущем. Но не смерть страшила Мари больше всего. Она боялась боли и позора. Боялась мучений и издевательств. Мари уже почти не плакала, лишь дрожала от холода и голода и предчувствия скорой беды.

Наконец, за ней пришли.

Ее вели по длинному коридору, по обеим сторонам которого были решетки. А за решетками висели и стояли, лежали и изгибались немыслимым образом несчастные узники. Всюду стоял невыносимый смрад, стоны и крики звенели в ушах Мари сотней колоколов. Караульные на каждом углу, бежать нет никакой возможности.

Но вот Мари оказалась все в той же пыточной камере. Вслед за ней, напевая веселую песенку, вошел палач. Мари привязали к деревянному столбу, руки связали сзади веревкой, так что не было никакой возможности пошевелиться.

Не обращая на девушку внимания, палач делал привычную работу, собираясь выбить из жертвы признательные показания. Вот он взял длинную иглу и хищно направился к Мари. Все ближе и ближе его темные глаза и веселый мотив песенки, все больше и острее выглядела игла.

– Знаешь, для чего она? - палач ласково провел указательным пальцем по гладкому стволу иглы.

Мари отрицательно покачала головой.

– Это игла отыщет на твоем теле "чертову печать". Я буду долго-долго втыкать тебе в тело острый конец иглы, пока не найду эту отметину. То место, что не чувствует боли и не истекает кровью.

– Нет, - закричала Мари, когда игла вот-вот готова была вонзиться ей в руку, – Прошу вас, мсье, - взмолилась она.

Жан-Батист убрал иглу. Но взамен ее он взял в руки железный башмак и показал Мари.

– А это знаешь, что такое?

– Нет, - заплакала Мари.

– О-о-о... Этот замечательный башмачок превратит твою прелестную ножку в мешочек с костями, но не сразу. Вначале он переломает все твои маленькие пальчики, а потом ты услышишь хруст косточек. Они перемешаются с сухожилиями и мышцами в кашицу и ты никогда больше не сможешь ступить этой ногой на землю. А вон там, обрати внимание, - палач силой повернул голову Мари в правый угол, - О-о-о... Там моя любимая вещица - "колыбель иуды". Видишь, какая острая вершина у этой пирамиды? О, да... Я привяжу тебя веревками и подвешу над нею. А потом опущу прямехонько на острие. Твои внутренности будут медленно разрываться, причиняя такую невыносимую боль, что ты захочешь тут же умереть.

– Не надо, прошу вас, мсье. Я ни в чем не виновата. Ни в чем. Господь все видит. Я не могу себя оклеветать, это будет ложь, грех.

– О, глупая! Объяви истину, объяви! Не вынуждай судей и инквизитора добиваться правды другими способами. Поверь, исчадие сатаны, все , что ты видишь здесь — всего лишь цветочки, подобные тем, что ты продаешь на базаре в солнечный день. Настоящие же мучения ты испытаешь, когда окажешься на дыбе или под прессом с выдавленными глазами. Кайся!

– Нет, мсье! Я хочу умереть невиновной. Я не могу лгать, ибо это грех. Но, мсье, я могу вам помочь. А вы поможете мне. Прошу вас!

– Чем же я могу тебе помочь, несчастная? Почему твой дьявол бессилен помочь тебе?

– Я знахарка, а не ведьма. Но я знаю рецепт, который поможет вашей жене родить вам наследника, которого вы так ждете. Поверьте, я знаю о чем говорю.

Палач молча слушал, брови его хмурились.

– Ну не знаю… А как я узнаю не врешь ли ты мне?

– Тем самым я навлеку ваш гнев еще больше на свою несчастную головушку, потому лгать мне нет смысла. А вам я могу помочь. Плата не велика.

– И какая? - палач впервые с интересом уставился на Мари.

– Не мучьте меня, умертвите легко, так, чтобы я не почувствовала боли.

– И это все?

– Большего я не смею и желать.

– Тоже верно, - вздохнул Жан-Батист, - сейчас-то мне что с тобой делать?

– Думаю, некоторое время инквизитору будет не по себе. Его мучит страшная головная боль и теперь он некоторое время будет прикован к постели. Я бы могла помочь и ему избавиться от этой боли, но думаю, он никогда этого не позволит.

Палач крякнул от смеха, подтверждая, что инквизитор скорее лопнет от боли, чем позволит ведьме его вылечить. Сам он намного спокойнее относился к травницам и здесь был лишь во исполнение своих обязанностей.

– Ваша жена вот-вот должна разрешиться от бремени, - тем временем продолжала Мари, - и чтобы это произошло как можно скорее, вам немедленно нужно отправиться ко мне домой и найти все, что я вам скажу. Затем вы отправитесь к своей жене и дадите ей тот настой, что я вам укажу. Вскоре, когда она разрешится вашим, мсье, сыном, вы придете ко мне и принесете мне флакон. Это снотворное, мсье. В малых дозах оно лекарство от бессонницы, но если выпить все содержимое, наступит смерть. Я прошу вас не мучить меня сейчас и приказать отвести в камеру. Скажете страже, что я оказалась слишком слаба и вот-вот дам признательные показания.

– Все это трудновыполнимо. Да и инквизитор может прийти в любой момент.

– О, мсье, не волнуйтесь. Инквизитору будет нехорошо еще не меньше суток. Я узнала его болезнь. Это страшная головная боль, от которой лопаются сосуды в глазах и голове. Боли обычно вызывают тошноту и рвоту. Сейчас он не в состоянии даже вспомнить своего имени, не то что встать с постели.

– Смотри, ведьма… Ты должно быть сумасшедшая, если не понимаешь, что я сделаю с тобой в случае неудачи. Имей в виду, если с моей женой и дитем что-то случится, я лично продлю твои мучения на долгие дни и недели. И запомни - никто не должен знать о моем участии в этом деле. Впрочем, я вырву тебе язык и дело с концом. Говори, куда идти.

 

Утро сменил день, а затем и вечер. Мари дрожала в своей камере и уже совершенно не обращала внимания на крыс, шуршащих соломой в своем укрытии. Она ждала. Ждала с ужасом и нетерпением. Мари знала жену палача, они жили на соседних улицах и часто Женевьев покупала цветы и травы у девушки. Также Мари знала, что срок рожать у Женевьев уже настал, иначе она бы ни за что не решилась дать ей настой, провоцирующий начало родов. Мари боялась. Боялась, что что-то пойдет не так и дело было не в лекарстве. В нем она была уверена, как в самой себе. Но в жизни женщины всякое может быть, все может случиться во время родов. В случае осложнений или смерти жены Жан-Батист обвинит ее, Мари. И конечно девушка совсем не была уверена, чт родится мальчик. Родиться мог кто угодно, от нее здесь ничего не зависело. Ни одна травница на свете не заменит девочку на мальчика в утробе матери. Мари пришлось слукавить, за что она сейчас вымаливала прощения у Господа. Но иначе поступить было нельзя. Это было ее единственной возможностью спасти свою душу и тело от мучений. Но если все пойдет не так, Мари будет очень плохо. Так, что лучше сразу умереть от ужаса, чем дать сотворить с ней все то, что обещал ей палач.

Наступила ночь.

 

Мари сама не заметила как уснула, и проснулась лишь, когда услышала тихий скрип открываемой двери камеры.

– Ведьма, я принес что ты просила.

– Сын? - только и спросила она. Мари боялась ошибиться и поверить в свою удачу.

– Да, ведьма. Все случилось, как ты и сказала. И за это - вот тебе моя благодарность,- он протянул Мари флакончик со снотворным.

Она нерешительно протянула руку, все еще боясь, что все окажется обманом.

– Не бойся, ведьма. Все по-честному. Я выполняю свою часть договора. Я всегда выполняю обещания. Пей быстрее, пока никто нас не увидел.

Мари сняла пробку, вдохнула знакомый аромат и залпом выпила весь флакон.

– Покойся с миром, ведьма, и да очистится душа твоя от скверны, - только и услышала она перед погружением в пустоту.

 

Легкий теплый ветер ласково перебирал пряди волос и щекотал лицо. Журчал веселый ручей, переливаясь и светясь под редкими бликами солнца, едва проступавшими сквозь кроны высоких и крепких дубов. Мари шагала босиком по мягкой зеленой траве и на душе ее становилось все светлее и спокойнее.

"Какая прекрасная смерть, какой чудесный рай! Спасибо тебе, Господи!" - Мари воздела руки к небесам и лицо ее осветила радостная улыбка.

– Погоди пока умирать-то, - раздался над головой Мари смешливый голос.

Она открыла глаза. Рядом с ней, перед маленьким костерком на траве сидел молодой мужчина и с интересом на нее поглядывал.

Мари вскочила, оправляя платье на ногах.

– Кто вы? Где я? Разве я еще жива?

– Как видишь, - ухмыльнулся парень. - Живее всех живых.

– Но как же? Такого не может быть, я же должна была умереть! Таков был наш уговор с… - она прикусила язык, едва не раскрыв свою тайну.

– Молчи, глупая. Первому встречному ты готова поведать свой секрет. Жан-Батист мой брат. И он был милостив к тебе, подарив тебе жизнь.

– Простите, мсье. Но ответьте мне, прошу вас, где же мы?

– Сейчас я все тебе расскажу, а пока будь добра, раздели со мной трапезу из моих скромных запасов. Тебе нужно еще много сил, впереди долгая дорога.

Мари не нужно было долго уговаривать. Сколько она уже не ела? Два, три дня?

В тишине утреннего леса, нарушаемой лишь пением разноголосых птиц да журчанием ручья, Мари наслаждалась нежданной свободой. Наскоро перекусив она с нетерпением ждала, когда мужчина насытится, чтобы услышать подробности своего чудесного спасения. Наконец, он закончил завтракать, убрал остатки припасов в мешок и принялся за рассказ.

– Когда Жан-Батист дал тебе флакон со снотворным, он уже знал, что в нем лишь несколько капель лекарства, остальное вода. Не спрашивай, почему он так поступил, я не смогу дать тебе ответ на этот вопрос. Почти все снотворное ушло на стражников Консьержери, могу представить, чего ему это стоило. Когда все уснули, он незаметно вынес тебя из тюрьмы, где вас уже ждал я на своей старенькой телеге. Я и привез тебя в этот лес. Сейчас, ведьма, мы распрощаемся с тобой и пойдем каждый своей дорогой. Одно знаю точно, тебе лучше уйти из этих мест, как можно дальше и больше никогда не появляться в наших краях. Вот, собственно, и вся история.

Вечерело. Вот уже пару часов прошло, как Мари рассталась со своим спасителем и осталась совсем одна в густом лесу. Но ей не было страшно. Ей было легко и спокойно. Мари вдыхала свежий, пахнувший травами и мхом воздух. И вместе с этими запахами Мари вдыхала воздух свободы.