Ведьма
(сказка-быль)
О селе этом рассказывали разное. Приезжие невнятно мямлили о древ-нем его происхождении, местные, выпив, упрямо твердили про ведьму, яко-бы жившую тут когда-то, да и всякий смертный, побывав хоть раз в той местности нет-нет, да и вспоминал пару историй, от которых мороз продирал по коже.
Теперь конкретнее: село Троицкое Рязанской области находится в той поганой местности, где от дождей вечная хлябь, болота почти круглый год (за исключением зимы) родят несметные полчища комаров, жители в темное время суток стараются не выходить на улицу, а скотина вечно живет впроголодь, производя на свет хилое потомство, постное молоко и жилистое мясо.
Я не пытаюсь отнять лавры первенства у Гоголя, не хочу перещеголять Ремизова, как не собираюсь создавать образ «вывороченного черта» или «светлой панночки», напротив, в моих словах не будет лжи – я расскажу слышанное мною, а следовательно пережитое другим человеком. Проще говоря, попытаюсь стать летописцем, никак не относящимся к тем событиям, которые он перевирает постно и без всяких претензий на эмоции, констатируя факты, ибо без чувства нет вымысла, а если и не совпадут случайно иные даты, это всего лишь безобидная ложь.
1.
Государство наше – страна рабочих и крестьян. Посему, каждый работ-ник умственного труда независимо от профиля обязан потрудиться на благо Родины либо на заводе, либо на полях колхозных, иначе какой же ты интеллигент, коли не испробуешь труда гегемона? Студент это знает лучше всего. И самые яркие впечатления у него связаны – думаете с сессией? – с колхозом. Этот странный синтез труда на благо Родины и внеочередных каникул на благо себя создает незабываемую гармонию безделья и удовольствия от производимого безделья.
Поэтому каждый сентябрь тысячи молодых и нетерпеливых, одетых, словно народное ополчение, разъезжается попастись на картофельных или иных просторах, создавая видимость сельскохозяйственной революции. В сумках и рюкзаках страждущих отдать свои силы на благо Родины, находит-ся минимум вещей, среднее количество еды и максимум водки, выпиваемой обычно в первый же вечер колхозной жизни.
Артур Леднев не был исключением. Его торс облегала сомнительного коричневатого цвета фуфайка, ноги удобно чувствовали себя в кроссовках, присланных, видимо, в качестве подарка от сахарских берберов, да и в сумке уютно лежали бок о бок две бутылки «Пшеничной». Всем своим видом он являл собой законченный вариант советского студента, обладающего колос-сальной способностью в предельно краткий срок перевоплотиться из велере-чивого чистого интеллигента в матоорущего вонючего крестьянина.
До места работы добирались различным транспортом, наиболее удобным и дешевым. Артур и его курс ехали в поезде, специально арендованным для этой цели и превращенным неугомонными студентами в оруще-визжащий балаган на колесах.
– Аркашка! – Артур окликнул своего нового товарища, походившего скорее на борца-профессионала, чем на первокурсника, – Пойдем, поссым.
Большинство девушек с негодованием и смущением посмотрели в его сторону.
– Ну, что вылупились? – Артур был сама непосредственность. – Можно подумать вы никогда не мочитесь.
Аркадий расхохотался, открыв во всю ширь плотоядную пасть.
– А разве здесь работает туалет?
– Смотря, что считать туалетом. – Артур многозначительно улыбнулся и повел заинтригованного Аркашку в последний вагон. Затащив его в тамбур, он тоном гостеприимного хозяина изрек:
– Сейчас мы, дорогой мой, получим двойное удовольствие.
Ничего не понимающий Аркадий жадно слушал, а Артур, видя, что его кривляния нравятся, жестом факира распахнул дверь вагона, ведущую в ни-куда. Их взглядам открылись блестящие рельсы, довольно быстро выбегающие из-под брюха вагона.
– А теперь мы опорожним наши пузыри, – Артур расстегнул ширинку, – это – первое удовольствие, а второе состоит в том, что мы запросто, благодаря скорости поезда, обоссым метров триста шпал. А это, согласись, ни с чем не сравнимое ощущение.
Восхищенный Аркашка, встав рядом с ним пустил из себя сильную желтую струю в свободное пространство.
Дорожные рабочие, обалдев, смотрели на двух ржущих и мочащихся прохиндеев, стоящих в пролете двери последнего вагона проезжающего поезда, причем один из них, меньшего размера, орал, надрываясь от хохота:
– Ну, Аркашка, ну, жеребец, ну давай еще десяток метров!
2.
Приехали к вечеру голодные и злые. От станции еще пятнадцать кило-метров трястись в кузове раздолбанного погаными дорогами грузовика.
И когда, добравшись-таки до места, Артур увидел, где они буду жить, его сарказму не было предела. Бедовать им предстояло в старой сельской школе, походящей своим видом на бараки, в коих даже военнопленных держать неприлично. Но это еще полбеды: в двадцати метрах от стены крайнего здания находилось сельское кладбище, раздавшееся за последние годы в сто-роны, словно многорожавшая баба, ибо местное население на редкость исправно вымирало.
Кое-как расположившись в огромной полутемной комнате, мужская половина (значительно, правда, уступающая в численности женской) строила планы на вечер.
– Пить будем! – орал Серега, щуплый обладатель русского имени и армянской внешности.
– Будем пить, – поддерживал его Вардан, сочетающий и внешность, и имя своей нации.
– Весь вечер, – внес последнее резюме Антон, вызвав горячую поддержку присутствующих. И если бы не позвали на ужин, на который, впрочем, никто не надеялся, то пьянка началась бы немедленно.
– Что это? – Вардан недоуменно извлек из недр тарелки тонкие сероватые волокна и, прибавив голоса, повторил: – Что это?
– Это – волокна мяса, энкешь1, – пояснил ему Серега, – ты их съешь и будешь сытым.
Но Вардана не успокоили такие заверения. Отодвинув тарелку с супом, он принялся за второе блюдо, с удивлением оглядывая то ли трактористов, то ли шоферов, за обе щеки уплетающих жидкую бурду из своих тарелок.
Кое-как «поклевав», Вардан отодвинул и эту порцию, демонстративно отказываясь от пищи, жестоко оскорбляющей его армянский желудок.
Остальные с грехом пополам доели колхозную пайку, не слишком задумываясь о ее вкусовых достоинствах. Если б знали они, как спустя всего не-сколько часов они будут завидовать Вардану, вероятно, многие предпочли бы остаться голодными.
1 – энкешь (армян.) – друг
3.
Вечер начался весело. Через полчаса после ужина пьющие Артур, Ар-кашка, Вардан, Сергей и Антон с пьяным нахальством донимали остальных трех обитателей их комнаты, холодно относящихся к алкоголю.
– Нет, ты выпей, – совал Аркашка кружку в рот толстенькому человечку, сграбастав его целиком в свои объятья.
– Аркадий, я не хочу… точнее, не могу… В общем, не пью… – челове-чек делал бесполезные попытки освободиться.
– Да ты дурак, – с сокрушительной логикой заключил Аркашка, – ну, и не надо. Нам больше достанется.
– Мальчики, кипятильник не дадите? – робко просунулась в комнату симпатичная женщина.
Аркашка, выпустив свою жертву, пошел ей навстречу, расстегивая на ходу рубашку. Женщина с игривым вызовом ожидала. Оголив свою мощную грудь, Аркашка демонстративно поиграл грудными мышцами, показав на них вошедшей.
– Так сделаешь, дадим.
Мгновенное исчезновение женщины потонуло в общем хохоте.
Ближе к ночи случилась беда. Первым почувствовал ее приближение Серега, как-то примолкнув и забившись в угол.
– Эй, дорогой, тебе плохо? – Вардан участливо обнял земляка. Остальные насторожились.
– Ребята, дайте туалетной бумаги, – голос Сереги выражал мольбу, – я свою дома забыл.
И пока все рылись в сумках, Серега, не выдержав, заорал:
– Да быстрее вы! – И, получив желаемое, мигом выскочил на улицу.
Вернувшись, он со спокойным удовлетворением пояснил:
– Живот скрутило, еле добежал.
– Это тебе выпить нужно, – Артур разлил остатки водки.
Дружно чокнувшись, все расправились с агонирующим змием и, заку-рив, развалились на кроватях. Но до того, как сигареты были докурены, Антон в компании Артура и Аркашки умчались, по примеру Сереги, удобрять матушку землю.
Вошли они слегка бледные и потухшими голосами объявили:
– Мужики, у нас все обосрались. Женская половина тоже бегает. Похоже, местная пища не договорилась с нашими желудками.
Всю ночь школа не спала. Утробные звуки за ее стенами до утра колебали окрестный воздух. С рассветом стало понятно, что местность вокруг кор-пуса для свободного перемещения не пригодна, ибо два очка школьного туалета никак не вмещали одновременно около пятидесяти страждущих освободиться от шлаков организма. Дерьмо лежало всюду в живописном беспорядке, наказывая засматривающихся в небо отвратительным запахом обуви.
Непричастен к общему «счастью» остался только Вардан. Он один не отведал местного гостеприимства, выражаемого в виде неудобоваримого ужина.
4.
Работать – это глагол. Глагол в русском языке означает действие. Выводы напрашиваются сами собой. Но если (о, великий и могучий русский язык) к этому грозному глаголу присоединить маленькое дополнение той же части речи, то получится следующее: «Не хочу работать». И именно этот девиз звучал особенно свято по утрам в устах Артура. А девизы, как известно, тоже зовут к действию. И поэтому он, чуть свет, сломя голову понесся к врачу, выдаваемому в качестве недремлющего ока медицины к каждому скопищу молодежи, организованно выезжающему истреблять народное добро.
В результате умелых кривляний и гримас он получил бумажку, на кото-рой мудреным почерком опытного контрразведчика был выведен его недуг, отдал ее преподавателю и, успокоившись (в его распоряжении было два дня), улегся на кровать.
Товарищи с завистью смотрели на Артура, блаженно закатившего глаза в дремотной неге, обещая сегодня же напридумать себе кучу несовместимых с жизнью болячек и пасть в ноги доброму волшебнику, дарующему заветный отдых.
Наконец, вдоволь наругавшись матом и покурив, первые отряды бойцов сельскохозяйственного фронта уехали повергать местные поля в хаос запустения.
Получив бездну свободного времени, Артур смутно соображал, как вер-нее им распорядиться.
Спать он, естественно, не собирался и поэтому, покурив, пружинисто (видел бы его врач!) поднялся с постели и стал одеваться.
Планов было несколько: первый – спуститься к заливным лугам и там с огорода председателя колхоза наворовать яблок и капусты для вечернего салата; второй – пойти к пруду и оторвать башку какому-нибудь гусю, дабы съесть его вечером, и третье – просто пошляться по полупустой деревне, заходя в брошенные дома.
Здесь следует сказать, что из этого села в последние десять лет выехало немало народа, в надежде отыскать место потеплее в городе. Дома, оставаясь без хозяев, вначале бросались в глаза заколоченностью дверей и окон, а позднее – зиянием их же черными чревами, ибо предприимчивые крестьяне видя, что хозяева уже не вернутся, выносили из дома все, что могло пригодиться в хозяйстве.
Среди таких сравнительно новых современных построек встречались и престарелые сироты, воздвигнутые еще в прошлом столетии. Эти дома были сложены из красного добротного кирпича и крыты соломой. Местные поговаривали, будто в некоторых из них раньше жили ведьмы (местность эта сла-вится далеко за ее пределами), а теперь полнолунными ночами в их пустых окнах мелькают то ли тени, то ли огни… Впрочем, никто не выяснял этого наверняка. Кто ж в здравом уме сунется в поганое дело?
Из трех готовых вариантов Артур выбрал первый. С председательского огорода было на редкость удобно воровать: конец его скрывался за взгорком, опускаясь к заливному лугу. И капуста там была жирная, сочная, соблазнительная.
– А гусю я голову все равно сверну, – сам с собой разговаривал он, подпоясывая фуфайку офицерским ремнем, на котором висел вардановский кинжал, матово блестя инкрустированными ножнами.
5.
До обеда оставался еще час. Артур, набив рюкзак яблоками и капустой, сидел на земле, прислонившись спиной к яблоне с которой он только что стряс лучшие плоды.
Бояться было некого. Днем деревня пустела, все были на уборочной. А огород председателя являл собой вовсе безопасное место. Сам он ежедневно проводил по десять-двенадцать часов в разъездах, а жена его работала в правлении бухгалтером, утопая в писанине.
Артур достал из-под себя яблоко покрупнее и, разрезав кинжалом на две половинки, сочно надкусил.
– Приятного аппетита!
Из-за спины раздался низкий грудной женский голос, не предвещавший ничего хорошего.
Артур перестал жевать и обернулся. Позади него стояла миловидная женщина. Вид ее не вызывал угрозы, но в глазах затаилась хорошо замаскированная злость.
– Да Вы ешьте, не стесняйтесь, вон у вас сколько. Великолепные яблоки, правда? – девушка подошла ближе.
– Угу, – промямлил Артур и, протянув ей вторую половинку, сморозил: – Хотите попробовать?
– Ну, ты нахал, – рассмеялась девушка.
– Ага! – широко улыбнулся он ей в ответ.
– Ничего, симпатичный.
– Я что – товар?
– Нет, ты жертва. Слушай, деятель, сигареты есть?
Артур молча протянул ей пачку «Camel».
– Ого, откуда такая роскошь?
– Дедушка из Конго прислал.
– Ладно, не сердись. Как тебя зовут?
Артур, ничего не понимая, смотрел на ее приветливое лицо со злыми глазами и не торопился продолжать разговор.
– Эй, ну чего молчишь? Я – Наташа. А ты?
Артур назвал себя.
– Откуда ты здесь? – Она закурила. – Очень крепкие сигареты, я к таким не привыкла.
– Из школы.
– Откуда?
– Ну, мы там живем сейчас. – Парень начал понемногу смелеть.
– Студенты, что ли?
– Именно.
– Бедняги, оголодали на местном харче. А ты, значит, делегат, экспроприируешь у зажиточного крестьянства избытки продуктов.
Наташа уже мягче посмотрела на него. Он улыбнулся.
– А ты что здесь делаешь? Судя по виду – не местная.
– А почему ты решил? Разве одета не так?
– Да нет – красивая, умная. И внутри спрятано разное. Здесь же люди грубее и проще. Видно, пережила много.
– Ведь ты ж меня впервые видишь, – Наташа со страхом посмотрела на Артура, – откуда знаешь?
– Догадываюсь, – он тоже закурил. – Ну, что, Даная, пристрелишь меня здесь или в дом пойдем?
– Ладно уж, – Наташа улыбнулась. – Иди к своим, порадуй. Я сама та-кая.
Артур поднялся.
– А председатель кто тебе?
– Дядя. Я каждую осень из Москвы к нему приезжаю. Здесь тихо и как-то древне.
Она развернулась, и не торопясь, качая стройными бедрами, пошла к дому.
Артур взвалил рюкзак на плечи и тоже побрел восвояси. «Сколько ей лет?» – думал он, подходя к школе: «На вид двадцать пять – двадцать семь. Но так хороша, просто чудо. К такой не подступишься».
6.
Сентябрьское полнолуние выдалось страшным. Небо вело себя странно: пасмурное и сопливое днем, к ночи оно становилось ясным и трезвым, обильно обвешивая себя звездами. Красно-лимонная луна, видимо, за лето хорошенько разъелась, ибо размеры ее не лезли ни в какие рамки. Она, пыжась, ежевечерне вылезала на свой пьедестал, высвечивая мертвым сиянием каждую мелочь и окрашивая ее в несуразный серебряный цвет.
Вечерами, устав от вкушения местного самогона, вызывающего вонючую отрыжку и обильную рвоту, истребители всякой живности и растительности, жгли костер, пели под гитару и ели картошку, сворованную на ближайших огородах.
Полнолуние действовало и на них: в туалет ходили по двое, чего-то опасаясь. Это «чего-то», никем пока не виденное, постоянно появлялось в разго-ворах местных жителей, с чего бы беседа ни начиналась. Вначале эти упоминания вызывали у присутствовавших снисходительные улыбочки (ничего, ничего, с перепою и чертей видят), но затем, по мере пополнения фактов, или точнее слухов, улыбочки трансформировались в гримаски, какие увидишь на лице чукчей, которым показали крокодила.
А слухи были разные: то женщина из соседней комнаты с визгом бросается на шею Аркашки (если большой, значит – надежный), беззвучно умоляя о чем-то непонятном и ненужном, а когда волна истерики разобьется о скалу «Да ты чего орешь-то?», она поведает о дыхании и шагах, слышанных под окнами только что. Но с женщинами понятно, они и Христа почтут за Вельзевула, явись он им в темной комнате, по их мнению, светлые силы права не имеют материализоваться в случайных местах.
Но когда Антон, с белыми от ужаса глазами, заикаясь (чего с ним отроду не бывало), рассказал о своей «встрече» – слушающим стало нехорошо.
Ему, шедшему заполночь по деревне, перегородила дорогу собака, и ко-гда он, подняв палку, собирался хорошенько объяснить ей всю неприглядность ее поведения, то услышал сбоку низкий мужской голос:
– Не тронь! Она же не кусается.
Невольно вздрогнув, он повернулся к говорящему, но с удивлением обнаружил его не рядом, чего можно было ожидать, судя по силе голоса, а выглядывающим в окно пустого брошенного дома на срезе улицы, причем одет обладатель голоса был несуразно: грязная, рваная тельняшка, а поверх тулуп, какие носили ямщики в начале века.
Антон не смел двинуться. Из дома лился голубой мертвый свет. Стран-ный собеседник молча поманил его и, видя, что призывы его не принимают-ся, хрипловато пояснил:
– Входи, коль мимо шел. Лучше сам.
В этот момент Антон почувствовал, как на плечи ему ложатся чьи-то тяжелые ладони, вдавливая в землю. Заорав нечеловеческим голосом, он бросился бежать и явился пред светлые очи товарищей полубезумным от страха.
Вполне возможно, что встреченный Антоном мужик и не принадлежал к ордену нечистых, но слишком страшным было совпадение.
На Артура все эти страхи производили впечатление дешевых «ужастиков», где любопытная дамочка не знамо почему прется в какой-то заброшен-ный замок, не имея разумной цели. И когда дурно загримированный голливудский монстр пытается прокусить ей шею она, растягивая губы в портящей ее увядающую красоту ухмылке, профессиональным ударом ниндзя всаживает в грудь урода осиновый кол, на чем все благополучно и заканчивается.
Он единственный из всех не пугался в одиночку ходить ночами за водой к колодцу, находящемуся аккурат посередине между школой и кладбищем.
7.
Ужин состоялся поздно. Вожделенный гусь, за которым долго гонялись по прибрежным болотам, был-таки выловлен, задушен, ощипан и приготовлен на костре.
Главными исполнителями этого акта вандализма были Вардан, Антон и Аркашка. В обязанности Артура вменялось раздобыть дров, что он и сделал, стащив их из поленницы стоящего поблизости сарая.
Проклятая птица была бы приготовлена гораздо раньше, если бы не феноменальная промашка Вардана.
План поимки был прост и эффективен: двое (Антон и Аркашка) со свирепыми рожами до полусмерти запугивают бедную птицу, которая, естественно, попытается прорваться к воде, но путь к спасительному озеру ей пере-кроет кровожадный Вардан, вооруженный дедовским кинжалом. Тут бы все должно было и закончиться кровопролитием, но … Когда готовый скончаться от разрыва своей дефицитной печени гусь мчался к воде прямиком на Вардана, а двое запугивающих уже предвкушали сцену расправы, случилось необъяснимое: спаситель Рима метнулся мимо гордого сына гор и благополучно отплыл от опасного берега.
Аркашка и Антон сначала заорали в два голоса так, что грачи на прибрежных ветках метнулись прочь, но узнав причину неудачи, от хохота попадали прямо в грязь: выросший в Ленинакане и видевший из птиц только баранов, волоокий Вардан недоуменно промямлил, кивнув в сторону опра-вившейся от испуга птицы:
– Он что, плавает?
И узнав, что подлая птица является водоплавающей, он, скрипя зубами, поклялся поймать именно этого гуся, умертвив его жестоко и моментально. Ждать пришлось долго: тупой и упрямый ужин решил установить рекорд Гиннеса по пребыванию в воде деревенских озер нечерноземной полосы.
Уже вечерело, когда гусь соизволил важно и чопорно выползти, проваливаясь в тину, на грязный берег, где и был растерзан рассвирепевшим от голода Варданом. Он прыгнул на него сверху, схватил за шею и одним ударом бритвенноопасного оружия отсек поганцу голову.
Поэтому только затемно, а точнее, ближе к полуночи, истекающее жи-ром и покрытое румяной корочкой жаркое было подано. К нему прилагалась бутылка водки, купленная за бесценок у местного конюха, употребляющего исключительно местный самогон.
– Артур, сходи за водой, чай вскипятим, – Аркашка методично разламывал гуся на куски, – а то после жирного пить захочется.
Артур подхватил ведро и, подгоняемый соблазнительным видом мяса, умчался к колодцу.
Колодец стоял, окруженный еще не облетевшими, но с изрядно подпорченной листвой, березами. К нему вели две дороги: одна от школы, другая с кладбища, проложенная сюда посетителями могил с целью набора воды в баночки для цветов.
На полпути Артуру показалось, что у ворот кладбища нечто белое выткалось из воздуха, обозначившись на фоне темноты прозрачным миражом. Но, плюнув в «сторону» видения, он, остановившись, закурил и под скрип ручки ведра двинулся дальше.
Открыв калитку заборчика, охраняющего колодец от вездесущей скотины, он ухнул ведро в черную бездну шахты. Вытащив его, перелил воду в свое, и собрался было уходить, как увидел на кладбищенской дороге то же белое видение, но уже оформившееся в медленно бредущую фигуру. Первой мыслью было – бежать, настолько липким был ужас, объявший все его существо, но ноги не послушались и он, вместо того чтобы действовать, невольно присел прямо на землю. Между тем фигура приблизилась настолько, что обо-значилось бледное лицо, и по все еще мутным очертаниям в нем можно бы-ло предположить женщину.
Со словами «А хрен ли бояться!», Артур поднялся и, прихватив ведро, собрался было уходить, бормоча: «Шляются по ночам черт-те зачем, а потом кое-кто уверяет, что чертей видел».
Женщина приблизилась и до боли знакомым голосом произнесла:
– Поздновато за водой. Заполночь уже.
– Наташа? – Артур снова поставил ведро на землю. – Что ты-то так поздно делаешь здесь?
– Смотри-ка, узнал. – Она подошла вплотную и улыбнулась, – Я от знакомых.
– А разве эта дорога не упирается в кладбище? – Артур недоверчиво отстранился.
– Нет, она огибает его справа и идет на выселки. Тут короче.
Артур облегченно выдохнул и, обрадовавшись возможности видеть эту, с первого раза понравившуюся ему, женщину, не заботясь об изящности фра-зы, выпалил:
– Хочешь водки и мяса? Мы сегодня пируем, и ты будешь с нами.
Наташа рассмеялась и, поцеловав его в щеку, отчего Артур странным для себя самого образом смутился, а именно – покраснел, ответила:
– Обожаю мясо и водку, даже ночью.
8.
Заждавшиеся Аркашка, Антон и Вардан тщетно пытались склонить к употреблению ворованного гуся Серегу, собирающегося спать. Он упрямо отказывался, объясняя свое странное нежелание элементарной потребностью выспаться.
– Ладно, мужики, Артура хорошо за смертью посылать; открывай бутылку, – шумный Аркашка потирал руки, – Вардан, ты меня слышишь?
Он обернулся в сторону героя-гусеубийцы.
– Ты смотри, если это смерть, я хочу умереть сейчас, – зачарованный Вардан тыкал пальцем в сторону Наташи, которой Артур предлагал сесть на его ватник.
– Ребята, это – моя внезапная знакомая, поставщик… точнее охранник… в общем капуста и яблоки, которые я принес позавчера – с огорода ее дяди.
Моментально подобревший Аркашка, забыв про все на свете, деловито ворковал и суетился, пытаясь обратить внимание женщины на себя, но На-таша села рядом с Артуром, как-то по-детски прижавшись к нему. Этим сво-им поступком она убила наповал остальных мужчин, понявших тщетность любых попыток по завладению ее вниманием.
Но ужин от этого не пострадал. Внушительная туша гуся была разорвана на части голодными прохиндеями, впрочем сообщники старались в присут-твии гостьи есть аккуратно. Наташа от души смеялась над злосчастными охотниками, да и Артур, толком ничего не понявший из первого рассказа об убийстве птицы, ибо тот был изложен поспешно, матерным языком, с удовольствием слушал обстоятельный легкоакцентный монолог Вардана о его смертельной схватке с тем, что они сейчас поглощают.
Водка сделала свое дело: разговор стал непринужденным, любые остро-ты попадали в цель, молчание одного человека не замечалось, а галдеж остальных не вызывал отвращения.
– Проводи меня, – Наташа резко поднялась и потянула Артура за рукав.
– Лапушка, – огромный Аркашка галантно рыгнул, – куда же ты? До утра далеко.
– Ребята, спасибо. Я уже спать хочу. Артур, пойдем.
– Я быстро, – натянул на плечи ватник Артур.
– Да ладно, быстро, – Вардан прищурился. – Делай хорошо, а время не важно.
9.
Дорогу выбрали длинную. Через заливные луга можно было пройти только в сапогах, и Наташины ботинки для этого не подходили.
– Почему ты так резко решила уйти? – Артур был беспокоен.
– А что, мне нужно было загодя предупреждать, или предоставить тебе расписание всего вечера? – вспыхнув сначала, она добавила мягче, – не сердись. Спать хочу.
Остаток пути прошли молча. У нее дома уже спали. Наташа их предупредила, что задержится.
– Обратно не заблудишься? – она положила руки на плечи Артуру, отче-го тот ошалел вовсе.
– Нет…
– А чего испугался?
– Ты всегда такая неожиданная?
– Хочешь водки? – вплела она третий вопрос подряд в их полудопрос - полуанкетирование, и, видя его недоумение, точнее, воспользовавшись им, потащила за собой в темноту яблоневого сада, где они встретились три дня назад.
Наклонившись к комлю одного из деревьев, Наташа отодвинула что-то (темнота шепнула, что это были сырые доски) и извлекла початую бутылку без этикетки, чуть измазанную землей.
Придя в себя, Артур попробовал сострить:
– Что это, заветный уголок для опохмелки?
Наташа, оставив без внимания его лепет, сорвала два яблока, извлекла откуда-то (откуда – Артур опять проглядел) рюмку и, налив, протянула ему:
– Пей, а потом я скажу за что.
Он одним движением, ставшим автоматическим в силу частого приме-нения, отведя в сторону локоть, опрокинул водку внутрь и, выдохнув, вкусно захрустел яблоком.
Наташа налила себе и, почему-то понизив голос, позвала:
– Иди сюда.
Он молча шагнул. Выпив, женщина сильным движением притянула его за шею и поцеловала в губы долгим откровенным поцелуем, после чего он вторично выдохнул, но уже не резко, а длительно и, не выжидая, крепко об-няв Наташу, вернул ей поцелуй.
– Теперь ты понял, зачем мы ушли? Глупый. Женщину нужно чувство-вать, а не понимать. А теперь иди. А завтра вечером стукни мне в окошко, первое справа. Пока.
Артур, выйдя на дорогу, закурил и, отойдя на сотню метров о дома На-таши, оглянулся, желая увидеть свет в ее окне и, быть может, стройный силуэт, мелькнувший в зашторенном прямоугольнике.
Повернувшись всем корпусом, он понял, что либо выпил больше своей нормы, либо все те события, о которых рассказывали местные и которые происходили с приезжими, правда: из середины сада, где они только что стояли, прямо в Луну поднималось светящееся облачко, освещая верхушки яблонь голубоватым светом и распространяя вокруг себя желтоватые искры. И когда оно достигло половины своего обманного пути, то бесшумно и как-то непонятно исчезло, буквально растворившись в темно-синем воздухе сентябрьской ночи.
10.
С утра был дождь. А это значит, что можно курить, не вставая с постели, неспешно тренькать на гитаре или играть в карты, ах да, еще матом ругаться без повода, ибо в ясную погоду нужно идти на работу и поэтому матерная речь имеет четкий адрес, а в дождь дела не тяготят и причины демонстрировать свое красноречие нет.
Артур с удовольствием закурил и принялся одеваться, припевая под нос пошлый шлягерок.
– Куда ты в такую погоду? – Серега лениво оторвался от игры.
– Пойду на выселки, там магазин есть, может, курить куплю.
Все повскакивали со своих мест и наперебой стали просить Артура купить спичек, сигарет, водки, еще каких-то незаменимых вещей, без которых жизнь нормального человека немыслима.
– Мужики, стоп! – поднял руку Артур. – Теперь по одному, но предупреждаю сразу: бананы и презервативы не заказывать, ибо по причине особенностей местного питания и большой смертности аборигенов ввоз вышеозначенных предметов в Троицкое запрещен под страхом смерти.
– Дорогой, купи мне женщину, любую, цена меня не волнует! – крикнул, давясь от смеха, Вардан вдогонку выходившему Артуру.
11.
Дождь стоял в воздухе пеленой мельчайших капель. Он не шумел, не надрывался, просто заполнил пространство от туч до раскисшей земли.
Выдирая сапоги из чернозема (или как называл его Аркашка – жидкий асфальт), Артур решил пройти мимо кладбища, памятуя о прошлой встрече с Наташей, шедшей с выселок по короткой дороге.
Он не ходил по ней ни разу, предпочитая окружной путь, ибо избегал без надобности приближаться к городу мертвых. Но сейчас выбора не было: местная земля на удивление быстро впитывала влагу, разбухала как тесто, оставленное рассеянной хозяйкой без присмотра, и отбивало всякую охоту сделать лишний шаг по ней. К тому же ее любовь к сапогам, проявляющаяся тем, что она долго не отпускала обувь, причмокивая от удовольствия, сопр-тивляясь попыткам выдрать сапог из ее чрева, явно не добавляла прелести к прогулкам.
Намокшая, но чудом не потухшая сигарета тянулась с трудом, и Артур выбросил ее, почти уже дойдя до кладбища. Но поиски дороги на выселки не увенчались успехом. Единственная дорога, прямая как стрела, шла от колод-ца и упиралась прямо в ворота усыпальницы местного населения.
Артур стоял, прислушиваясь к шуму капель, падающих с веток на надгробные памятники и, помявшись немного, решил все же сократить путь, пройдя прямо через кладбище и надеясь, что другой его конец также оканчивается воротами, но уже со стороны выселок.
Он с удовольствием шел по прелой чвакающей листве и удивлялся, от-куда здесь столько могил: село-то маленькое, с чертову душу – а памятников – с богову, не счесть.
Здесь было темновато: еще не опавшая листва почти закрывала и без то-го слепое небо. Большинство могил были неухожены до такой степени, что их расположение можно было определить только по полусгнившим крестам, да и то, если те уцелели.
Его тяготила неприятная мысль: если никакой дороги вокруг кладбища нет, значит это единственный путь, по которому можно быстрее попасть на выселки и получается, что Наташа, когда он увидел ее от колодца шла… да, шла с кладбища. Но, черт дери, заполночь в полнолуние сокращать дорогу путем хождения по кладбищу, где и днем-то света не видать – поступок странный.
Артур всячески пытался отогнать от себя это наваждение: может, сбоку действительно есть не дорога, а тропинка, тропиночка, тропинулечка совсем, то есть абсолютно не заметная его дилетантскому взгляду и хорошо знакомая Наташе, может, она вышла на дорогу, эту страшную дорогу, позже, и он не видел, как это произошло. Но все эти хотя и желанные, но слабые утешения перекрывал четкий довод: иного пути нет, он ее точно видел в воротах, он искал обходной путь, но не нашел его, он все понял. А дальше думать было страшно. Догадки его были бы нелепы, случись это событие где-то, но не здесь, в странном, заболоченном, заброшенном, нечистом месте.
Занятый своими мыслями, Артур вышел ко вторым воротам, смотрящим своим темным зевом на выселки. «А ведь мне сегодня идти к ней. Не пойду. На хрен. Лучше не рисковать. Да в чем, какой риск? Чушь это. Чушь и сов-падение» – злясь на себя, он вбежал в магазин.
12.
Сельмаги – место особое. Это даже не точки продторга – это музеи, где экспонаты прямо-таки кричат: «Не покупай нас – будешь счастливым!» Хлеб, продаваемый там, походил на кирпичи, не форматом – консистенцией, а порой и вкусом. Его видимо, везли из Владивостока на подводах, или вы-таскивали из египетских пирамид, иначе трудно себе представить, почему буханки находятся в стадии естественной мумификации. Дикое количество разнообразных банок с маринованными огурцами, привезенными, видимо, из Блефуску (размеры их не лезли в рамки земного овощеводства) наводило на мысль, что Гулливер действительно существовал. Прочий предлагаемый ассортимент внимания не заслуживал, ибо его просто не было. Весь этот ужас дополнялся колоритной харей продавщицы со следами необратимой деградации на лице, которое в своей жизни видело только член мужа (если тако-вой имелся) и вымя коровы (если таковая не сдохла).
И посему, в этих деревенских шопах посетителей было, как жителей в тайге – один на сто квадратных километров. Изредка унылый механизатор забредет с целью купить буханочку хлебца, чтобы сломать об нее оставшие-ся зубы, или библейский «дядя Ваня» прикупит для закуски пару банок сосу-дов с расчлененными овощными монстрами.
Каково же было удивление Артура, когда он едва войдя, понял – дальше хода нет: магазинишко был до отказа наполнен возбужденными мужиками, курящими и матерящими всех и вся.
Причина братского сборища была проста. Завезли пиво. Пиво, которое для них было такой же желанной чудой-юдой, как для людоеда времен Джеймса Кука жвачка. Но не только поэтому такое количество народа оказа-лось в одном месте: товар отпускался только в обмен посуды, либо без нее в свою тару.
Пустых бутылок у каждого дома – земной шар можно опоясать, но по-пробуй выйди из очереди – потом и места своего не найдешь, и пива не получишь. И поэтому мудрое русское крестьянство коллегиально порешило так: сейчас все до одного выходят из магазина, через полчаса собираются снова, уже либо с тарой, либо с бутылками, становятся в ныне существую-щей очередности и получают каждый свое. Все так же матерясь и куря, жаждущие пива разбежались добывать тару.
Не менее мудрый Артур, решив, что если он принесет своим товарищам пивка, уже месяц как не виденного, то ему простят и потраченные деньги, и непринесенную водку (каковой, кстати говоря, не было).
Геройски подойдя к прилавку и смело взглянув в тупые глаза продавщицы, он выпалил:
– Ящик пива и одно цинковое ведро.
– Только на обмен посуды или в свою, – победоносно ответила она, видя отсутствие у Артура хоть какого-то намека на тару.
– Ну я и говорю – одно ведро и ящик пива.
Продавщица, снисходительно глядя на тупого покупателя, ехидно просвистела:
– Ты что, бутылки в штаны спрятал, или пиво в ширинку зальешь? – и, оставшись в восторге от своей шутки, шумно заржала, показывая короткие гнилые зубы.
Артур, подождав, пока это живое филе закончит сотрясаться, спокойно пояснил:
– Я пиво в ведро перелью, а бутылки вам оставлю.
Наконец-то поняв его замысел, ошеломленная труженица нелегкой нивы торговли уважительно пересчитала мятые рубли и молча грохнула на прилавок оцинкованное ведро и ящик вожделенного пива.
13.
Через двадцать минут Артур уже отправился в обратный путь, бережно неся ведро с колышащейся белопенной шапкой вместо крышки. Вновь войдя на кладбище, он не стерпел и, опустившись на колени, долго глотал терпкую жидкость, отчего ее количество в десятилитровом ведре убавилось ненамного.
После принятой дозы кресты вокруг показались ему не такими мрачными, а недавние мысли совсем не умными. Взявшись за ручку, он пружинисто зашагал обратно.
Братия, сначала не поняв, почему это он, посланный за водкой, купил ведро, недоуменно смолкла, но потом, все еще не веря глазам своим, взвыла от восторга.
Пиво черпали прямо из ведра большими кружками, вливая их в глотки за один присест.
Когда первая жажда была сбита, сели покурить.
– Значит, говоришь, эти идиоты за тарой побежали? – осведомился до-вольный происходящим Аркашка.
– А эта дура не поняла, куда ты пиво денешь? – похихикивал Вардан.
Довольный Артур только кивал.
Десять литров сначала показались каплей, но не так-то просто поглотить это количество вчетвером (а именно столько охотников нашлось причаститься пивом). Вначале большими глотками, давясь от жадности, соведерники опрокидывали одну кружку за другой (другой, к великому удивлению пьющих, оказалась третья). На четвертой решили перекурить и, заглянув в ведро, выяснили – едва ли треть (всего треть!) его объема была выпита.
Дальше пошло по инерции – если есть пиво, нужно его уничтожить. И с тупыми, навыкате глазами, ведро было торжественно допито и заброшено за печку, чтоб не воняло. Мыть же его – не царское дело.
У пива есть две неприятные особенности: после него хочется спать и пи-сать. Но, согласитесь, если эти два желания совпадают – чувство комфорта испытать трудно. Выход из этого положения если и не был найден, то, по крайней мере, задача значительно упрощалась. Дабы не ходить в далекий туалет (аж за сорок метров), решили мочиться прямо с крыльца. Проба пришлась по вкусу всем, еще бы – двойная выгода: и ходить не надо, и можно не одеваться. А случайная женщина, охающая при виде этого безобразия, в рас-чет не принималась – баба, она и есть баба.
14.
Любители пива проснулись на закате. Их физическое состояние представить было нетрудно: голова раскалывалась, или точнее – не соображала, лица отекли, совершенно бессмысленные взгляды блуждали по темным уг-лам комнаты.
Артур, собрав в кулак еще не пропитые остатки воли, встал и побрёл тихим привидением в поисках воды. Найдя, черпанул ковшик и, наклонившись, вылил на голову. Облегчения не последовало. Удивившись этому, Артур с той же тупой методичностью (черпанул, наклонился, вылил) повторил процедуру. Состояние не изменилось, если не считать мокрой головы и против-ных струек, стекших за шиворот.
– Народ, – Артур подивился своему хриплому голосу, – кто желает излечиться – за мной.
– Пить не буду, – отозвался за всех Аркашка.
– Я и не предлагаю. Ну, кто решится?
Опять же за всех встал Аркашка.
– Веди, лекарь.
Артур притащил безразличного Аркадия к колодцу и молча набрал вед-ро ледяной воды.
– Раздевайся, – коротко приказал он.
Тот безропотно подчинился, оголившись до пояса и наклонив свой могучий торс.
Тогда Артур, вздохнув то ли сочувствующе, то ли ехидно, одним махом вылил на спину Аркашке воду, температура которой убила бы даже моржа. Но тот, блаженно захрипев и нечленораздельно ругнувшись, протянул сипловатым баском:
– Еще… Только медленнее.
Удивленный Артур вытянув из чрева колодца второе ведро, смакуя, тон-кой струйкой опорожнил его на покрасневшую груду мышц.
Пока Аркашка шлепал себя ладонями, Артур тоже разделся и подставил свое жилистое, красиво сформированное тело под лечебный душ. Вначале, когда первая порция воды коснулась его кожи, ему показалось, что он умер, но мгновением позже ледяная влага живым эликсиром разогрела его и вы-гнала напрочь замерзшее похмелье.
Взбодренные, они беззлобно подшучивали над остальными, которые так и не решились на отчаянный, но верный шаг.
Вскоре подоспел и чай, и, вот оно, вечное блаженство, обжигаясь и причмокивая (теперь температура жидкости была смертельна для всего живого), мелкими глотками проталкивать его, такой душистый, в уставшее от алкоголя чрево.
15.
Время перевалило за одиннадцать. Беззаботное настроение Артура, навеянное обильными возлияниями, тонизирующими обливаниями и целебны-ми вливаниями исчезло, как только он понял – как бы ни было, он обязательно пойдет к Наташе. И это «обязательно» злило его, одновременно вызывая непонятно приятную дрожь.
Он старался не вспоминать о своих «кладбищенских» выводах и вообще не настраиваться на лады чертовщины, но некий странный червячок, называемый предчувствием, шевелился где-то в середине груди.
Когда, наконец, он решился, и, резко встав, направился к двери, Вардан в унисон с Аркашкой, отчего вышло комично, коротко бросили:
– Куда?
– Приду скоро, – так же коротко ответил Артур.
Ну почему полнолунные ночи так преступно красивы, так манящи, так соблазнительны, когда даже заядлый циник, не верующий ни во что, любит бывать на улице? Как с развратной женщиной: за глаза о ней – только негативно-пренебрежительно, а случись возможность, да еще намек с ее стороны – и высокоморальный семьянин становится ненасытным зверем, упиваю-щимся доступным телом и направленно плюющим в душу этой самой мора-ли.
Артур легко шел по подсохшей дороге и с каждым шагом втаптывал в нее свой страх: в самом деле – какие ведьмы? Смешно даже.
Он боялся опоздать – хотелось прийти ровно в полночь и, постучав в окно, напугать Наташу. Втайне довольный своим решением, он неслышно пробрался к дому и, дождавшись полного совокупления стрелок на циферблате, властно постучал в освещенный прямоугольник. Ответа не последовало Он повторил стук. Дом молчал.
– Сильнее, не слышат, – голос за спиной сильно испугал его. Артур явственно почувствовал, как напряглись волосяные луковицы. Резко обернув-шись, он облегченно выдохнул: позади него стояла Наташа.
– Как ты меня напугала, – все еще не оправившись, он натянуто улыбнулся.
– А ты не бойся, – ответила женщина странно глухим голосом. – Входи.
– А твои где?
– Их до утра не будет, чувствуй себя свободно.
Артур неуверенно сделал шаг в сторону двери. Голос Натальи звучал глухо и странно: совершенно лишенный эмоций, он исходил будто бы из-под земли, или от человека, потрясенного неким событием, коснувшимся его непосредственно.
Но войдя в светлую комнату вслед за женщиной, он втайне посмеялся над своими подозрениями. Дивно красивая, с распущенными вьющимися во-лосами, с чуть лихорадочным румянцем, Наташа была совершенно прежней.
– Садись, – весело предложила она, прокашлявшись, – горло болит и голос иногда словно бы не мой.
– Спасибо, – Артур совершенно расслабился.
Наташа, приблизившись, села рядом и, глядя ему в глаза, ласково шеп-нула:
– Мы не будем тянуть, правда?
Артур, зная, зачем идет к ней, не стал задавать глупых вопросов и вме-сто ответа поцеловал ее капризные налитые губы. Наташа ответила стоном истомившейся женщины и судорожно вцепилась ему в шею, отчего Артур чуть было не закричал, настолько сильными были объятья. Но боль пере-крылась желанием и отошла на второй план.
Женщина трепетала в его руках, но помимо поцелуев большего не позволяла, отчего Артур, распаляясь все сильнее, готов был рвать ее одежды.
Непонятным образом вырвавшись, Наташа встала посреди комнаты и в несколько движений избавилась от ненужного платья, под которым ничего не было…
Показавшись ему во всей красоте, женщина выключила свет. Артур, по-дойдя к ней, позволил раздеть себя, и как только последняя ткань, сдерживающая его, исчезла, он грубовато толкнул Наташу к столу, овладев ею спереди, обняв за бедра. С каждым движением он чувствовал, как она все силь-нее и сильнее сжимает его руками. Вначале это возбуждало, но когда объятья стали мешать двигаться, он попробовал освободиться. Стальной обруч ее рук не пустил его. Он с трудом вдохнул и, судорожно ловя ртом воздух, по-чувствовал, как в груди у него что-то лопнуло… Последним, что он видел, был разливающийся из глаз Наташи страшный свет, от которого хотелось зажмуриться…
Артура нашли только через два дня: тело его, совершенно обнаженное и поклеванное птицами, обнаружилось в кювете дороги, ведущей на станцию. Внешне оно было без повреждений, разве что синюшняя борозда, как от широкого полуобруча, охватывающая его посредине груди…