Полнолуние

       рассказ очевидца

       

       1.

       Я человек маловерующий. Не то, чтобы атеист, но к богу обращаюсь не-часто, а погань всякую не боюсь. Однако, как любой русский, кладбищ и прочих скверных мест не люблю. Мне не составляет труда переночевать од-ному в стогу сена, когда луна всю ночь светит и мыши нечисто шуршат, или у гроба простоять пару часов, смело глядя на покойника. Я скептически, а то и с сарказмом, отношусь к определенного рода рассказам, где главное действующее лицо – насмерть перепуганный прохожий, а его визави – банального вида черт с рогами, пятачком и копытами.

       Бывал я и на кладбищах, и гаданием по ночам занимался, и напивался в рвань, но, увольте – ведьмами дран не был, транспортом для бесов не служил и от мертвецов в холодном поту не бегал. Снились, правда, несколько раз кошмары, но то ведь сны. Мяса на ночь есть не надо и воображение поумерить – вот и пропадут неясные предчувствия и выдуманные шаги в соседней комнате.

       А рассказать хочу вот о чем. Этим летом, в середине, примерно, июля, поехал я с ночевкой на дачу. Жена что-то затемпературила (в такую-то жару!), наглоталась таблеток и залегла, а мне – хочешь-не хочешь, – надо. Зимой огурчики, помидорчики да картошку все любят, да только не все знают, что поливаются они не дождем и не из ведра, а с рубашки или майки – потом, самым что ни на есть соленым и чистым.

       Ну, взял лопату, мотыгу, перчатки, корзину с ведром, и на остановку. Слава Богу, дачные автобусы у соседнего дома останавливаются. Подошел, знакомых, естественно, увидел. Закурили, разговариваем. Тема одна – у кого какой урожай, что лучше с чем в соседстве выращивать и, извините, сколько навоза куда закладывать. Интересно, я сам из крестьян, вырос в деревне, прожил там до тридцати двух лет, только потом в город перебрался. А тут : тот вон, с бородкой седоватой – врач, рядом женщина приятной наружности – директор школы, этот, гладко выбритый, пахнущий не по-нашему – программист, или та вон девчонка – студентка. И все рассуждают о сельском хозяйстве так, будто в городе не живут и круглый год только и смотрят, что “Сельский час” и “Мой сад - огород”. Чудно! А с другой стороны – на рынке все это не укупишь, а жрать всем охота.

       Пока докурил, смотрю, Боря, мой сосед по даче, едет. У него “шестерка” своя, голубая. И почему-то один. Обычно под воскресенье он с женой и двумя дочками ездит. Меня увидел, обрадовался. Кричит, машет из окна:

       – Здорово, Женька!

       – Здорово, Борис!

       – Ну, что встал, садись, по пути.

       Я ждать не заставил, сел, пожал протянутую руку.

       – А ты что один?

       – Старшая заболела. Температура сорок, жена с ней осталась, младшую к матери отвез. А ты почему без жены?

        – Представляешь, тоже слегла. Жара несусветная, а они болеют.

        – Не говори.

        С Борькой ездить приятно. Он родился с рулем в руках. Не понимаю я тех, кто купит хорошую машину, а ездит на ней так, будто сам педали крутит – еле-еле. Это тройное издевательство: над самим собой, над машиной, и те-ми, кто сзади едет.

       Добрались быстро. От города до моей дачи – двенадцать километров. На машине это пятнадцать минут с учетом трехкилометровой “грунтовки”.

       Простились мы с Борькой ненадолго. Он просил переночевать у него на даче. Ему нужно было к вечеру домой – дочь все же болеет. А дом у него двухэтажный, телевизор, магнитофон, опять же. И правильно делает – охот-ников чужим добром поживиться всегда было много. А мне что – у меня сарай, да сруб без крыши. Поспать в хорошем доме, хоть и одному, разве плохо? Борька подал мне руку:

        – Значит, договорились, Жень, я около десяти зайду. Ты еще не ляжешь?

        – Если лягу, то на грядке.

        – Ну, спасибо, выручил!

        – Не выручил, а пообещал. Приходи.

        Борис пошел устраивать свои дела. Я тоже, переодевшись, взялся за мотыгу.

       Работа ладилась. От земли пахло. Кто работал так, знает – одиночества на природе не бывает, тем более, если ты эту природу любишь. Моя дача старая. Двенадцать яблонь плодоносят уже десять лет, есть две молодые сли-вы. Это только деревья. Есть еще смородина, крыжовник, малина. О грядочной растительности говорить не люблю – живет один год, паскудство сплошное. А яблоньку видишь весной и радуешься: всякий раз невеста, в любую погоду хороша, пока цветет. И плодоносит – великая радость. За лето из девственницы она превращается в зрелую плодовитую женщину. Три месяца тайны завершаются чудом. Так что о моркови и прочем не говори – это бабье занятие, мимолетное.

       Около двух я пообедал, часам к семи устал и, кое-как сварив на примусе ужин (керосин кончался), с аппетитом поел.

       До прихода Бориса оставалось чуть меньше трех часов. За день меня разморило на солнце. Голова не болела, но как-то не соображала. Я решил полежать с полчаса, а затем сходить искупаться. В лесу, начинавшемся сразу за моей дачей, меньше чем в километре находилось озеро, чистоты по нашим дням небывалой.

       

       2.

       Солнце клонилось к лесу. Я, проснувшись, первые минуты тупо смотрел в дощатую стену своего сарая. Отходить от сна на закате – дело трудное. Решив полежать с полчаса, я проспал более двух.

       Выйдя на улицу, увидел – от солнца осталась треть, небо, розовато-бирюзовое в его стороне, уже темнело в противоположной.

       Вылив на себя ковш воды, немного взбодрился и принялся убирать “орудия труда”.

       Борис опаздывал... Еще больше потемнело. Я зажег лампу (еле горела) и закурил, присев на крыльцо. Табак был влажный, сигарета тянулась скверно.

       Я сидел спиной к лесу и слышал, как затихает там жизнь: птицы, слабо вереща, засыпают, листва до утра откладывает болтовню. Мне нравилось ку-рить и смотреть, как медленно темнеет, как деревья в саду приобретают иные очертания, становясь пугающими и чужими, как в дальних уголках сада накапливается мгла, всасывая в себя спокойствие и уют.

       Борис появился сзади и, подкравшись, рявкнул на ухо. От неожиданно-сти я заорал, да так, что услышали соседи. Он довольно, хотя и странно-натянуто, улыбнулся.

        – Женька, пошли купаться!

        – Ты почему опоздал? – я не выказал никакого энтузиазма.

        – Соседи, понимаешь, помочь попросили, – Борис глуховато мямлил, смотря вбок.

       Лицо его на миг показалось мне неприятным. Нос, что ли острее стал? Или я до сих пор злился на него за дурацкую выходку? Так мы и молчали с минуту – я, сидя на крыльце, он, стоя чуть поодаль.

        – Пошли купаться, смотри, луна какая! И хватит дуться. Ну сглупил я. Хочется иногда мальчишкой казаться.

        Я встал и, повернувшись к лесу, заметил взошедшую луну. Она имела кроваво-желтый цвет и такие размеры, словно ее накачали воздухом. Борис, опять оказавшись у меня за спиной, топтался на месте.

        – А домой ты поедешь?

        – Поеду. Искупаемся и поеду. Чего торопиться – машина довезет.

        – Пойдем, раз так.

        Ночь стояла душная, и освежиться перед сном хотелось как никогда. Я прикрыл дверь своего обиталища, и мы пошли к лесу.

        Борис вел себя странно: он то забегал спереди, рассказывая всякую ерунду, от которой хотелось плеваться, то шел сбоку, толкая локтем, то вовсе кружил около, бормоча невнятно. И пахло от него так, будто он, измазавшись в какой-то дряни, еще и выпил дурной самогонки. От золотников, наверное, пахло слаще.

        В лесу стоял жутковатый свет от полной луны. Мы вышли на дорогу. После жесткого валежника мягкие еловые веточки, устилавшие песок, каза-лись пушистым ковром. Шаги стали неслышными.

       Оглянувшись, я не заметил Бориса рядом. «Вот дурак, воистину. Ему мало - хочет еще раз попугать» .Я разозлился и, оглядевшись, подумал было повернуть назад. И тут я увидел Его.

       Сгорбленный, крытый коротким густым ворсом, остроносый, с остренькими ушками, когтистый, бесхвостый, он сверкал в мою сторону горящими глазками и грозил длинным страшным пальцем. ЧЕРТ! Это был черт!

        Я подумал было упасть в обморок, но бешенство мышц уже несло меня по дороге в лес. Черт появился сбоку, будто выткавшись из тьмы. Он, вереща, бежал рядом и пытался дотронуться своей лапой до моего лица, страшно скалился и плевался. Не выдерживая бешеной скачки, я задыхался и почти валился с ног, но – прыг, и он сел мне на плечи. Я чувствовал его острые ког-ти и смрадное дыхание у левого уха. Его тяжесть давила, вжимая в землю, он трепал и рвал меня, заставляя сипло кричать, не слыша этого крика. Я стрях-нул его страшным усилием и, чуть отбежав, перекрестил.

       -Бэ-бэ-бэ-бэ ! – он показал язык, мерзко хихикнул и внятно сказал – Сволочь, – добавив для пущей убедительности свое «Бэ-бэ-бэ-бэ!»

        Я крестил его еще и еще раз, тыча в воздух сведенной судорогой страха ладонью. Он снова, мелко суетясь, погрозил мне и исчез в стволе огромной сосны.

        Я, все еще горячась, побежал в обратную сторону и вскоре вышел из леса, попав в совершенно незнакомое место. Какая-то белая покрытая гравием дорога уходила с холма вниз. Вокруг лежали поля, над всем этим властвовала наглая луна. И ни огонька, ни признака жилья, ничего не было видно, насколько хватало глаз. Я понял, что не был здесь ни разу, что это он завел или забросил меня сюда. Идти вниз было проще, и я еле-еле, чувствуя смер-тельную тоску и такую же усталость, побрел по белой дороге.

       Тишина сводила с ума. Шагов, несмотря на камешки, слышно не было. Ветер не шевелил ни единой травинки. Мне почему-то неудержимо захотелось оглянуться на тот холм, откуда я спускался. Повернувшись всем корпусом (луна светила в спину), я посмотрел вверх. На самой кромке близкого горизонта стоял ОН и, откровенно ерничая, вертелся и подпрыгивал на месте. Нас разделяла добрая сотня метров, и вот я снова взмыленным ахалтекинцем мчусь, убегая от ужаса.

       Черт, единым прыжком преодолев расстояние, прыгнул опять мне на спину, отчего внутри все оборвалось. На этот раз он одной рукой вцепился в волосы, другой сильно сжал шею. Я задыхался, слезы текли из глаз, ноги подкашивались, и все мое существо чувствовало близкую смерть. Как я ни изворачивался, как ни пытался стряхнуть его – ничего не выходило. В ответ на мои бесплодные попытки черт только крепче давил на горло и сильнее рвал волосы. Наконец, я затих, ткнувшись лицом в гравий, а черт удовлетворенно хрюкнув, слез со спины.

        Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Заорав, я попытался схватить его и ударить, но, мгновенно проснувшись, заметил Борю с фонарем в одной руке и связкой ключей в другой.

       – Ффу-у-у-у! - я облегчено вздохнул.

        Ночной кошмар превратился в обычный сон. Я не хотел ничего рассказывать Боре – сны дело сугубо личное. Усмехнувшись полной луне, я, в свою очередь, потрепал Бориса по плечу. Он недовольно отстранился.

       – Ты чего?

       – Он еще спрашивает “чего”? Мы во сколько договаривались? Ты на часы посмотри! Ты где был?! Хорош друг! Я что, мальчик тебе, бегать два часа между домами? Думаешь, занятий других нет? Так не поступают!

       Я, ничего не понимая, тупо посмотрел на часы. Стрелки показывали без двух минут полночь.

       – Где ты был? – Борис повторил один из вопросов.

       – Здесь. Спал. Ну, заснул, сморило меня. Чего ты бесишься? Мог и раньше разбудить.

       – Да не было тебя здесь, не было! – Борис перешел на крик. – Я два часа ходил с десяти до двенадцати, искал, а ты как в воду канул. И орал и звал – бесполезно. Ты на морду свою взгляни!

       Выхватив фонарь у Бориса, я в ужасе бросился в сарай к зеркалу. Лицо было исцарапано. Холодея, я ощупал на плечах рубашку. Клочья! И плечи густо покрыты кровавыми полосами…

       Ощущая вместо сердца кусок льда, я сунул фонарь Борису и посмотрел вверх. Прямо надо мною нагло глядела в мое осадненное лицо огромная красная луна, словно круглая печать, подтверждающая ночные документы...