На двадцатом
километре пригородного шоссе тяжёлый трейлер врезался в микролитражку. От
лёгкой машинки почти ничего не осталось. До столкновения была она, очевидно,
выкрашена в весёленькие цвета – розовые и фиолетовые. Разноцветные фрагменты
при желании можно было рассмотреть и сейчас, но в груде искорёженного и
ободранного металла, потерявшего форму и содержание.
О том, что
внутри кого-то можно спасти, нечего было и думать.
Судя по всему,
у громилы-трейлера что-то случилось с управлением, его резко повело вправо.
Своей мощной кабиной он смял как игрушку лёгкий автомобильчик, буквально
размазав его по ограждению. А затем прицеп развернуло поперёк движения, вся эта
махина перевернулась на бок, и инерция тащила трейлер ещё метров тридцать.
Захару сверху всё
было хорошо видно: и разбитые машины, и чёрные следы торможения, и рытвины,
оставленные трейлером на асфальте при крушении.
Суетились
спасатели в оранжевых комбинезонах, пожарные держались чуть в стороне,
наготове. Пока пламени не видно, однако всякое бывало. Отряд дорожной полиции споро
выставлял оцепление, и в обе стороны по шоссе на глазах вырастали хвосты из разномастных
автомобилей.
Захар заложил
круг над шоссе и посадил гироплан так, что коротенький – в пять метров – пробег
закончился ближе к кабине трейлера. Заглушил маршевый пропеллер. Пахло горячим
металлом, бензином, разогретым асфальтом, и ещё чем-то, чем пахнет только в
таких вот местах, где вдруг, неожиданно случилось нечто ужасное. Часто –
непоправимое.
Схватив
чемоданы медкомплексов, он бросился к перевёрнутому тягачу. Спасатели уже
разрезали стойки кабины, отогнули компактными, но мощными домкратами всё, что
мешало. На водительском месте ничком лежал некто в крови, не подающий признаков
жизни.
– Извлекайте! –
крикнул Захар спасателям. – Только осторожно, сильно не трясите!
Сам же
отстегнул от одного из чемоданов скатку универсальной платформы. Нажал клапан –
пневматика тут же раскрутила свёрток в упругий прямоугольник два на полтора
метра с множеством проводов, шлангов и переходников по краям.
Спасатели
осторожно – сантиметр за сантиметром – вытаскивали из кабины тело
пострадавшего, Захар готовился – открывал панели блоков, включал аппаратуру.
Сзади тронули за
плечо, он обернулся – дорожный полицейский в шлеме, по лицу тёмными ручейками течёт
пот, смешавшийся с пылью.
– Доктор, а там
смотреть будете? – полицейский махнул рукой в сторону смятой микролитражки.
– Во вторую
очередь.
– А если?..
– Никаких
«если», – отрезал Захар. – Я сам решаю, кого смотреть первым.
Полицейский
отвалил, а тело уже уложили на платформу. Молодой парень: лицо бледное,
перепачкано кровью, в тёмных длинных волосах асфальтная крошка. Серая рубашка
косо порвана от ворота до подмышки, и тоже вся в пятнах крови.
Платформа, лишь уложили объект, словно ожила –
губчатое вещество экзопласта зашевелилось, принялось собираться в складку, обтекая
шею, торс и конечности пострадавшего. Захар водрузил в головах блок
«Реаниматор», соединил контакты, провода, переходники. Блок издал негромкий
зуммер, в следующий миг экзопласт вокруг головы водителя вспучился и образовал
нечто наподобие шлема.
По дисплею
побежали кривые, загорелись голубоватые окошки. Пошли первые данные: пульс,
артериальное давление, насыщение крови кислородом, активность головного мозга.
Захар включил минипланшет на рукаве комбинезона, вай-фай погнал информацию
прямо на сенсорный экран. Ургент оценил основные функции, затем расположил в
изножье платформы лечебно-диагностический комплекс «Гиппократ». И вновь
защёлкал захватами и переходниками…
Всё, теперь можно разогнуться. Перевести дух,
сориентироваться.
Встроенные в
платформу и активированные блоками ультразвуковые и инфракрасные датчики
сканировали тело пострадавшего. На планшет пошла компьютерная реконструкция
внутренних повреждений.
Сектор «Голова/шея»:
ушиб мозга, точечные кровоизлияния, повышение внутричерепного давления. Внутричерепных
гематом нет. Рекомендован алгоритм «альфа».
Есть «альфа» – Захар
коснулся пиктограммы на планшете. Дальше автоматика всё делала сама. Экзопласт
очистил кожу на шее. Тонкая танталовая игла, несущая в своём покрытии обезболивающий
и дезинфицирующий компоненты, выдвинулась из нутра платформы, проколола кожу,
прошла под основание черепа. Затем проникла за мозговую оболочку: начался
контроль давления спинномозговой жидкости. Будет таковое повышаться и дальше, аппарат
аккуратно выведет часть жидкости, снизит давление в полости черепа.
Далее. «Грудная
клетка»: переломы двух рёбер, незначительное скопление крови за плеврой. Алгоритм
«бета». Есть «бета» – и ещё прикосновение к дисплею. Экзопласт усиливает каркас
в зоне переломов, каменеет. Обезболивание. Кровь в плевральной полости
«Гиппократ» считает неопасным, можно пока не трогать.
Одновременно Захар
не забывал поглядывать и на сектор «Реаниматора». Кардиограмма, дыхательные циклы,
состояние кровотока. Работает режим «Б», то есть, базовый: переливание
противошоковых растворов, поддержка сердца, введение средств, улучшающих
усвоение кислорода. Всё пока штатно…
Продолжаем
осмотр. Органы брюшной полости: без повреждений. Переломов костей конечностей нет.
Картина сложилась: при столкновении водитель сильно ударился грудью о руль, а следом
– головой о стойку, или целое тогда ещё лобовое стекло. Отсюда и травмы. Всё
остальное осталось целым, а кровь на лице и рубашке – из рассечённой брови. На
рассечение заботливая платформа уже наложила пластырь-повязку из пенящегося,
быстро застывающего материала. Кровоостанавливающие и обезболивающие свойства повязки
– само собой. Как же без этого.
А вот седокам
легковушки не повезло.
Захар подошёл к
груде металлолома, присел на корточки и тут же встал, отошёл на шаг. Привыкнуть
к этому невозможно: фрагменты тел вперемежку с равными кусками металла и
пластика, кровь пополам с машинным маслом. Вещество мозга и набивка сидений –
на глаз не очень-то и различишь.
Измятая, с
оторванной ручкой дамская сумочка, сиротливо лежащая на горячем пыльном
асфальте. Почему-то именно такие мелочи бьют по нервам сильнее всего. Начинаешь
остро понимать – люди куда-то ехали, может, на пикник, может, в гости.
Наверное, смеялись и шутили, надеясь приятно провести день. В салоне играла
музыка…
А потом – бац!
И теперь Захар не мог даже точно сказать, сколько их там было – двое, трое? К
счастью, этим будут заниматься другие. Словно услышав его мысли, подошёл давешний
полицейский.
– Ну что,
доктор? Тут без вариантов, даже я вижу. Как вы на такой работе держитесь? Я бы
вряд ли смог…
– Вызывайте
эвакуатор, офицер, и «чёрный фургон», – не глядя полицейскому в глаза,
проговорил Захар. – Вы правы, здесь, к сожалению, медицина бессильна.
Над шоссе тем
времени появился второй гироплан – тоже открытый, тоже ослепительно белый, с
таким же ярким красным крестом на брюхе, как и у всех гиропланов неотложки. И
цифрой «1» на борту.
Ожили наушники
в шлеме:
– Третий, Третий,
помощь нужна?!
– Нет, Первый,
ситуация под контролем, – ответил Захар в микрофон. – Коптер-эвакуатор для
одного пострадавшего. Больше ничего.
– Коптер на
подходе, Захар. Пациент стабильный?
– До госпиталя
довезут, Палыч. А дальше – сам знаешь…
– Ну и добро.
Ухожу в южный сектор, там вызов.
– Давай.
«Первый»
завернул лихой вираж и ушёл на юг. И почти сразу же, перекрывая остальные
звуки, накатил свист и грохот вертолётного ротора. Санитарный эвакуатор
подлетел и завис в нескольких метрах над платформой и пострадавшим. Из открывшегося
люка вылетели гибкие стропы.
Захар командой
с планшета перевёл униплатформу в транспортное состояние. Теперь она стала
жёсткой и прочной, сохраняя все нужные пострадавшему конфигурации. Ургент
подцепил стропы, и всю эту фантастическую люльку коптер втянул в своё чрево
одним быстрым, но плавным движением.
Створки люка
сошлись. Вертолёт пошёл вверх и взял курс на Центр экстремальной медицины.
Ещё с минуту
Захар мог следить за состоянием пациента по нарукавному минипланшету, но потом
отключил его. Теперь о парне есть кому позаботиться. Сообщил на Базу:
– Третий на
восточном выезде из города. Пустой.
–
Возвращайтесь, – откликнулась диспетчер.
Суетились
спасатели в ярких оранжевых комбинезонах. Пыхтел тягач – перевёрнутый трейлер
собирались стащить с проезжей части. Подкатил автобус службы «Харон», из салона
выскакивали ребята: все в чёрном, с чёрными же пластиковыми пакетами в руках.
Пахло бензиновой гарью, горячим металлом и ещё чем-то, чему и названия-то не
подберёшь. Может быть, человеческим несчастьем.
Гироплан
неотложки раскручивал маршевый пропеллер.
– За неотложку!
– гаркнула чья-то лужёная глотка, и ещё с десяток таких же восторженно
подхватили: – За неё, родную!..
Кафешка
расположилась в парковой зоне Центра неотложной и экстремальной медицины: вдали
от центрального офиса, лечебных корпусов, операционных и лабораторий. Чтобы шум
не мешал пострадавшим и заболевшим обретать здоровье. А шумно здесь бывало.
Заведение
предназначалась исключительно для сотрудников Центра – выпить кофе в перерыве,
перекусить, но свободные от смены медики могли заказать и слабоалкогольное пиво,
и даже лёгкое вино. Свадьбы здесь, конечно, не гуляли, но вот юбилеи, повышения
в должности, другие маленькие, для внутреннего пользования праздники –
отмечали.
Сегодня,
например «проставлялся» вновь принятый в отряд Иван Троицкий. Вчерашний
выпускник «Школы неотложной медицины на транспорте» отработал первую
самостоятельную смену. Поучаствовал в ликвидации двух крупных аварий и трёх
мелких, и теперь мог полноправно сказать о себе: «Я – из неотложки».
Сейчас на него
натянули традиционный комбинезон – рваный, выпачканный копотью, мазутом и ещё
чем-то тёмным, подозрительно похожим на запёкшуюся кровь (имитация, конечно, не
подумайте плохого!), напялили на голову помятый, исцарапанный шлем с красным крестом,
и теперь дружно поднимали за новоиспечённого ургента стаканчики с сухим вином.
– Друзья мои… –
лепетал счастливый посвящённый, – я так рад, так рад…
Захар, Палыч и Демьян
пили чуть в сторонке. Захар работал в системе уже пятый год, Демьян –
четвёртый. О Палыче и говорить нечего – два месяца до отставки. Сорок пять лет
– предельный срок для ургента. Нервы не те, реакция, выносливость. Опять же не
ногами ребята ходят, даже не на колёсах ездят – по воздуху летают. Поэтому –
либо в инструкторы, либо в инспекторы, проверять работу молодых.
Так что пора
щенячьего восторга у всех троих давно прошла. Тоже покрикивали, конечно, нечто
ободряющее, стаканчики поднимали, но активного участия в общем торжестве не
принимали. Пили «сухарик» мелкими глоточками. А между глотками больше молчали.
– За доктора
Троицкого! – гремело в зале. – За будущие успехи!..
– Доктора?! –
усмехнулся Палыч. – Ещё б сказали «за врача Троицкого». Смех.
– Да брось,
Палыч, – лениво проронил Демьян. – Праздник у человека. Пусть почувствует себя…
Тут он замялся,
подбирая слово – кем должен почувствовать себя новообращённый.
– Ну-ну, кем? –
навалился на столик Палыч. – Даже любопытно. Может, что новенькое скажешь?
– Не начинай,
а, – вздохнул Захар. – Тысячу раз уже говорено. Меня вон сегодня тоже,
полицейский доктором назвал. И что? Приятно…
– Угу, –
кивнул ветеран, – да не по Сеньке шапка.
Действительно, такие
анахронизмы как «врач» или «доктор» встречались в речи всё реже. В сертификате
Захара, как и всех присутствующих, значилось: «специалист мобильного отряда
неотложной помощи отдела дорожного травматизма». В стационарах та же история:
специалист по лазерной хирургии, или эксперт по молекулярной диагностике. Слово
«врач» теперь можно было услышать крайне редко, может, только на торжественных
собраниях и при награждениях.
Молодёжь на всём
этом вовсе не заморачивалась. Самоназвание «ургенты» от слова «ургентный», то
есть «неотложный», вполне всех устраивало. Но не таков был Палыч. Дед его
работал ещё в те далёкие времена, когда выезжала на всякие человеческие
несчастья «скорая помощь». Он рассказывал внуку, что существовали раньше –
помимо врачей – ещё и фельдшера, и медицинские сёстры. А врачи считались элитой
той древней неотложки и пользовались огромным уважением. Даже не профессией
считали тогда врачебное дело – судьбой.
Эту песню Палыч
заводил каждый раз, как перебирал дозу. Все отлично знали такую особенность
ветерана и в споры с ним старались не вступать: не дай бог задашь вопрос,
подбросишь дров в костёр – замучает рассказами о своём героическом деде и
славном медицинском прошлом! При этом отец Палыча служил тут же, в Центре,
администратором, но про него бывалый ургент вообще говорить не хотел. Только
отмахивался.
Возможно, всё
обошлось бы и на это раз. Посмеялись, пошутили, подначили бы Палыча, как это
всегда и бывало, да и залили бы шутку «сухариком». Но сегодня что-то
всколыхнулось внутри Захара. То ли «Сенька» показался обидным, а может, вспомнилось
лицо того полицейского в потёках грязи и пота, его взгляд. «Как вы на этой
работе?.. Я б не смог…»
– Ну и кто же мы,
Палыч, по-твоему? – сказал он чуть резче, чем хотелось бы. – Если не врачи, не
доктора… а этих фельдшеров, про которых ты так любишь рассказывать, теперь и
вовсе нет… Мы-то – кто?!
– А ты сам
подумай, – зыркнул Палыч. – На кого тебя учили, и как, и скажи – кто ты есть на
самом деле, ургент.
Тема тоже не
новая и всем хорошо известная. Программа обучения будущих членов отряда часто
обсуждалась, многократно перекраивалась, менялась, но изменения эти касались
частностей, не затрагивая основ. А основы были таковы: анатомия и физиология
человека – два месяца обучения, общая патология – ещё два месяца. На травматологию
и медицину критических состояний времени отводилось уже больше, но всё это не
шло ни в какое сравнение с изучением аппаратуры и алгоритмов.
В арсенале
ургента, помимо главных медблоков существовало ещё целое семейство специальных
приставок: «Детоксикатор», «Анти-шок», «Оксигенатор», «Консерватор»,
«Реконструктор». Да ещё криоаппаратура, да плюс аппараты «искусственное
сердце», «искусственные лёгкие». Из этого изобилия приборов, при нужде, составлялись
сборные комплексы, а применение всей этой машинерии диктовалось чёткой
последовательностью алгоритмов действий.
«Имеешь это –
включи то, получил вот такое – подключи то, то, и ещё это».
Именно на такой
подход намекал сейчас Палыч, и намёк повис невысказанным укором над столиком
троих бывалых ургентов.
– Ну и что?! –
вспылил Захар. – Медицина давным-давно начала обрастать сложной техникой, ещё
во времена твоего благословенного деда! И алгоритмы появились тогда же. Кому от
этого хуже?! Тебе? Мне? Пострадавшему? Кому?
– Не хуже, –
ответил Палыч с непонятной интонацией, – я и не говорил, что хуже. Наоборот – удобней
стало, надёжней. Спокойней. Действуешь по алгоритму, и всё «о`кей», ни одна
зараза из проверяющих не подкопается. А когда-то знаешь, как было? Приезжает
врач на вызов, а там ребёнок задыхается. Скарлатина, тогда такое ещё случалось.
Круп – полное закрытие дыхательных путей, вот и задыхается малец. И что делать?
А тогда хватает доктор нож – обычный, столовый, может, в жиру каком-нибудь или
в рыбе, и наносит разрез на шею пациента! Между кольцами трахеи! Какая там
асептика?! – лишь бы жив был! А чтоб отверстие не спалось, засовывает в разрез
носик заварного чайника…
– Палыч! – чуть
не подавился сухим вином Демьян. – Ну что ты ужастики рассказываешь! На сон-то
грядущий. Ножом – по горлу… А мама ребёнка в это время – что? Не говорит: ой, доктор,
вы ж моего сыночка зарезали?
– А вот о маме,
дед говорил, доктора в таких случаях старались вообще не думать, – проворчал
Палыч. – Если о таком думать, рука не поднимется.
– Ты сам
ответил на свой вопрос! – воскликнул Захар. – Очень хорошо, что не надо больше никого
резать, протыкать, разводить страсти на грани инфаркта. Есть алгоритм и
аппаратура! Аппаратура всё сделает лучше нас. А время, Палыч, его не вернёшь. Слава
богу, что имеем мы теперь эту технику – умную, умелую и надёжную.
– Нет, это ты ответил,
– жарко выдохнул ветеран. И неожиданно упёр кривой палец в грудь коллеги: –
Техник ты, Захар! И ты, и вон – Демьян. И все! Придумали себе игрушку –
урге-е-е-нты, – протянул он любимое самоназвание с совершенно издевательской
интонацией. – Ну, играйтесь. Только не называйте себя при этом врачами или
докторами! Вы даже не медики – просто техники. Придатки к нашей славной
аппаратуре.
И такие заявления
уже слышали: обсуждали ургенты и судьбу, и назначение своё не раз. Но сегодня
как-то не так пошёл привычный спор, и это вот – «техник» – прозвучало в устах
Палыча как-то особенно обидно. И Захар взвился:
– А ты?! Ты сам
– другой, что ли?!
– Нет, и я
такой же, – неожиданно сник Палыч. – Такой же точно, как и все…
– Да ну тебя! –
отвернулся Захар и выдохнул. – Умеешь настроение испортить.
Только сейчас
он заметил, что Демьян успел как-то незаметно перебраться за соседний столик и
сейчас увлечённо втирает баки молоденькой стажёрке. Веселье достигало высшей
точки.
Слава
неотложке! – гремело в зале.
Слава! Слава!
Слава!..
Эпицентром
аварии стали тяжёлый грузовик и большой автобус, судя по яркой характерной
раскраске – туристический. Вокруг этой пары, сцепившейся в столкновении
намертво, как вокруг некой оси раскрутилось колесо крушений более десятка
легковых автомобилей. Разноцветные машинки, выглядевшие с высоты игрушечными,
находились в самых разных положениях: и наехав друг на друга, и врезавшись одна
другой в бок, и лоб в лоб, и сзади. Иные лежали на боку или вверх колёсами.
Кто увидит
такое хоть раз в жизни, а не на экране телевизора, не забудет никогда.
Зона аварии
была уже оцеплена. Среди разгрома и тоски битой техники мельтешили оранжевые
жилеты спасателей, неповоротливыми жуками ползали их спецтранспорты. Некоторые
из автомобилей горели, и вокруг них вовсю трудились пожарники – огонь уже сбили,
но тут и там поднимались к небу султаны чёрного жирного дыма. Запах жжёной
резины чувствовался даже на высоте.
Захар заложил
круг. Для гиропланов неотложки выделили специальную площадку, и там уже стояли
с полдюжины пустых машинок – ургенты работали с пострадавшими. Ещё столько же
белых вертушечек были на подлёте. Чуть в стороне стоял большой
коптер-эвакуатор: тех, кто мог самостоятельно выбираться из разбитых машин и
передвигаться, провожали к вертолёту. Там окажут первую помощь и – в Центр, на
диагностику. Один такой большой эвакуатор только что отвалил.
Захар
приземлился, вдохнул знакомый запах – гари, бензина, горячего металла. Подхватил
комплексы – на выход! В зоне аварии сновали девушки с повязками на рукавах,
вспомогательный отряд. Одна из них тут же оказалась рядом.
– Доктор, сюда,
пожалуйста! – она схватила его за рукав и потащила, ловко лавируя в сутолоке
аварийных работ и не прекращая тараторить: – Пострадавшую вытащили из-под
обломков… Вся в крови… без сознания, но дышит… Вот, здесь!
Окровавленное
тело поддерживали спасатели. Девчонка, молоденькая, модный топик превратился в
лохмотья, рваные джинсы в тёмных пятнах. Захар привычно отстегнул и активировал
платформу. Тело уложили, началась работа.
«Реаниматор» в
изголовье, «Гиппократ» в изножье. Штекеры, соединения, захваты. Активация
блоков: замигали огоньки на панелях, ожил минипланшет на рукаве. Захар запустил
алгоритм «экстра» – поиск наиболее угрожающих повреждений.
«Реаниматор»
сканировал жизненные функции в своём режиме: работа сердца, лёгких, насыщение
организма кислородом. «Гиппократ» высвечивал горячие точки.
Открытый
перелом правой голени ургент видел без всякой аппаратуры – из размозжённой
плоти торчит сахарно-белый отломок кости, кровь пропитала разорванную джинсовую
штанину. «Гиппократ» тут же отреагировал алгоритмом «дельта» – тонкий язык
экзопласта устремился к зияющей ране, край его на глазах превращался в пену,
заполняющую раневую поверхность. Пена эта останавливала кровотечение,
обезболивала и обеззараживала ткани, и тут же застывала, превращаясь в тугую
повязку. А экзопласт уже наплывал на ногу широкими лентами, захватывал, пеленал
– виток за витком, – удерживая кость в нужном положении. И одновременно
растягивал конечность от бедра к пятке, создавая вытяжение. И каменно твердел.
Хорошо. Дальше.
Левое плечо – закрытый перелом. Ключица – перелом. Кровотечения нет. Дальше – шея,
голова… Череп цел, внутримозговых гематом нет, но есть сотрясение головного
мозга. Ушибы мягких тканей лица и шеи. Ушибы Захар тоже видел своими глазами,
лицо девчонки – один сплошной синяк, даже черт не разобрать. Как же ты так
приложилась, деточка? Но ушибы, это приоритет «три», а вот переломы…
Алгоритм
«дельта-бис». Снова широкие языки экзопласта – выравнивание отломков плечевой
кости, иммобилизация, фиксация конечности к грудной клетке… Хорошо хоть нет
перелом рёбер, было б совсем весело. Умный пластик забрался выше – запеленал
ключицу. Нормально…
Что там
«Реаниматор»? Пульс, давление, насыщение кислородом – пока всё терпимо.
Так. Грудная
клетка, брюшная полость…
Зуммер
прозвучал неожиданно и резко. Вроде и так вокруг шума достаточно, но от этого
звука Захар вздрогнул. Что такое? Где причина «алярма»?
«Реаниматор»
сигнализировал о повышении частоты дыхания, о снижении уровня кислорода в
крови. Девчонка задыхается? Почему?!
Захар огляделся
– экскурсии грудной клетки свободные, повреждений в ней не обнаружено, но
дыхание частое и неглубокое. Пробежал глазами по функциям – напряжение
кислорода продолжает снижаться, нарастает углекислота. Значит, нужно взять
дыхание девочки на себя. Алгоритм «гамма-плюс».
В
сформированном на голове пострадавшей шлеме появился нарост, закрывший нижнюю
часть лица. Пришла в движение умная автоматика: гибкая трубка нашла носовой ход
пострадавшей, проникла в носоглотку, далее – в глотку, к голосовой щели,
преодолела её и стала на уровне гортани. Сейчас трубка продвинется в трахею и
начнётся вдувание кислорода…
На дисплее
появилась красная надпись: «Не удаётся ввести трахеальную канюлю №4. Ввожу
канюлю №3».
Что за чёрт!
Какое там может быть препятствие?! Всю слизь, кровь, возможную грязь автоматика
отсасывает и удаляет по ходу дела…
Тем временем
«Реаниматор» пискнул, на дисплее появилось: «Канюля №3 не проходит, ставлю
канюлю №2».
Второй номер –
это же для маленьких детей, ошарашено подумал Захар. Там просвет узкий, автомат
не прокачает через него нужный взрослому дыхательный объём! Но иного образа
действий алгоритм не предполагает: введение канюли должно быть бережным, не
травмировать ткани.
Автомат
продолжал работу. «Канюля введена, начинаю вентиляцию». Захар чуть расслабился
– получилось? Не тут-то было. Отчаянно запиликал датчик сопротивления вдуваемому
газу, т тут же – пуфф! – сработал клапан сброса. В лёгкие девушки попало
несколько миллилитров воздуха, вместо двухсот-трёхсот, необходимых взрослому
человеку. И это вы называете дыханием?!
Захар продолжал
лихорадочно соображать над создавшейся ситуацией. Попробовал переключиться на
высокочастотный режим, когда газ вдувается в лёгкие пациентами малыми порциями,
но очень часто. Красный столбик показателя кислорода в крови чуть приподнялся,
но потом вновь пополз вниз.
«Канюля №2
пережата. Перейти на №1?» – сообщил дисплей. «Единичка» – это уже для
новорождённых, это уже ни в какие ворота… И тут Захар понял, что за препятствие
в гортани.
Удар в область
шеи – ушиб – гематома и отёк. «Гиппократ» оценивает ушибы мягкий тканей как третью
категорию опасности для пострадавшего, то есть, немедленного вмешательства не
требуется. Но здесь, как видно, картина иная. Девочка пухленькая, подкожная
клетчатка выраженная и рыхлая. Отёк в таких случаях может развиваться очень
быстро. Плюс подкравливают мелкие сосуды и дополнительно напитывают клетчатку,
будто губку водой. Вот и не идут канюли. Всё как при крупе…
Всё как в той
жуткой трахеостомии, которую позавчера так красочно живописал Палыч. Как
накаркал, старый чёрт! Хоть хватай теперь этот самый ножик, которым только что
рыбу чистили, и режь девчонке горло.
Захар растерянно
оглянулся, словно действительно рассчитывал найти рядом такой нож, но ничего
подобного, естественно, вокруг не наблюдалось. Дичь какая! Какой нож, какая
рыба?! – Захар, думай!
Он отчётливо
понимал происходящее: аппаратура будет исправно пыхтеть, а девчонка в это время
– задыхаться. Тренды – поминутная фиксация функций – будут скрупулёзно
записываться в памяти блоков. И алгоритмы, и действия манипуляторов – всё будет
учтено и записано, а девчонка умрёт. От асфиксии. Что ж, травма, не совместимая
с жизнью. Есть такое понятие в ургентной медицине. Мы сделали всё, что могли,
но…
Всё?
Вспоминай,
Захар, вспоминай, ургент! Ведь тебя учили, что бы там ни говорил Палыч. Как бы
он тебя не обзывал!
Так. Можно и
по-другому. Сразу под перстневидным хрящом гортани, – тем, который называют в
народе «кадыком», – пролегает мембрана. Нет там ни сосудов, ни нервов, прикрыта
мембрана только кожей. И за ней – прямой вход в гортань. Можно эту мембрану
проколоть чем-нибудь, например, толстой иглой, и спасти человека.
Но даже игл у
него не было. Всё режущее и колющее вмонтировано в блоки платформы и
подчиняется алгоритмам. Не грызть же её, эту платформу зубами?! Да и не
получится, для того и создавалась, чтоб не рвалась, не горела, выдерживала
повышенные нагрузки. Даже кусачками, что висят на поясе и входят в комплект на
тот случай, если ургенту придётся работать в самом пекле, в покорёженном
автомобиле, даже этими кусачками платформу не взять.
Захар ещё раз
оглянулся – как назло никого поблизости не было, спасатели ковырялись в
отдалении. В таком шуме до них не докричаться, да и что у них просить –
заострённую трубу? бензопилу?
Тем временем дисплей
почти полностью стал угрожающе красным. Содержание кислорода – критически
низкое. Давление – снижается. Пульс – урежается. И всё красным – красным –
красным! – она умирает! А губы совсем синие, пальцы синие – она задыхается!
Захар нагнулся
над девушкой, в надежде разглядеть хоть какие-то движения грудной клетки, и
рука легла на что-то гибкое и тонкое. Он машинально посмотрел – привод для детоксикации.
Пластиковая трубка диаметром около сантиметра с заострённым наконечником.
Подключение
«Детоксикатора» предполагало проткнуть этим наконечником мембрану в приёмном
гнезде блока, после чего поворотом кольца наконечник раздвигался на два
лепестка и соскальзывал по трубке, а блок вначале вводил пострадавшему
универсальный антидот, а потом начинал гонять по трубке кровь через
ионообменные смолы, осаждая токсины.
Ясное дело,
привод – внешняя деталь, для введения в тело человека никоим образом не
приспособленная. Как, в общем-то, и кухонный нож. В то же время,
воспользоваться ею – грубейшее нарушение алгоритмов и инструкций. Любая
проверка, и…
Мысли эти
метеорами носились в голове Захара, но рука уже отстёгивала с пояса кусачки.
Хлоп! – и десятисантиметровый обрезок привода в руке ургента.
Теперь хрящ,
где этот чёртов хрящ?! Шею девушки раздуло, под пальцами прощупывалась тугая
однородная ткань – Захар чуть не взвыл! Да где ж ты, сука?!
Есть! Почувствовал
чуть более плотный островок под пальцами, нажал сильнее – есть! вот он!
конфигурация его! – нашёл нижний край – приложил палец – вот так, по ногтю, под
таким вот углом…
– Я не техник,
Палыч! – вне себя заорал Захар. – Слышишь – не техник!
И нажал.
Щёлкнуло,
наконечник провалился, хлынула тёмная кровь.
Уже не думая –
правильно он делает? нет? – провернул кольцо, убрал наконечник и протолкнул
трубку глубже.
И замер.
Пот заливал
лицо, мышцы – все мышцы: плеч, спины, поясницы – одеревенели. Он сам перестал
дышать…
Какой-то миг
ничего не происходило, но потом девчонка напряглась всем телом и харкнула через
трубку комком окровавленной слизи – точно в лицо взволнованному ургенту. И
задышала.
Она дышала! Быстро,
торопливо, будто взахлёб – дышала! Растирая кровавый плевок, Захар чувствовал
кожей лица тугую струю выдоха.
На дисплее
красный столбик содержания кислорода в крови начал быстро подниматься, синий –
углекислоты – стремительно снижаться. Гасли один за другим «алярмы» –
выравнивалось давление, пульс, восстанавливались дыхательные циклы. Только
экзопласт, учуяв непорядок, начал стремительно наплывать по шее. Остановил
кровотечение, потом закрутился жгутом на трубке…
И тут Захар
почувствовал, что трубка двинулась наружу. Он нажал, ощутил сопротивление.
Экзопласт! Аппаратура – умная, умелая и надёжная – воспринимала её инородным
телом, травмирующим агентом и стремилась извлечь из тела пострадавшей. Этого
только не хватало!
Всё было перепачкано
кровью, пластик скользил под пальцами, а экзопласт упорно и целеустремлённо
выталкивал спасительный воздуховод.
– Третий,
Третий! Что там у тебя? – неожиданно прорезалось в наушниках шлема. – Помощь
нужна?
– Да, Палыч! –
заорал Захар. – Нужна! Пациентке произведена коникотомия, состояние крайне
тяжёлое. Нужен коптер с челюстно-лицевым специалистом… И нужно удержать эту
чёртову трубку!.. Мне нужна твоя помощь, Палыч!
– Держись,
сынок! Коптер вызываю, пять минут – и он здесь. Держись! Я иду к тебе, щас мы
её вдвоём!..
Белоснежный
гироплан с единичкой на борту круто спикировал и плюхнулся на шоссе. Палыч рано
тормознул второпях, машинка дала «козла», но удержалась, а ветеран уже
выпрыгивал из открытой кабины.
Пахло бензиновыми
испарениями, гарью и разогретым металлом.
Девчонка
дышала.
Захар судорожно
сжимал спасительную трубку.
А к нему бежал по горячему асфальту Палыч. На лице ветерана сияла
совершенно идиотская, счастливая улыбка.