"Времени почти нет, ибо прошлого уже нет, будущего еще нет,  

а настоящее длится лишь мгновение"  

(Аристотель)  

  

"Никогда не крути реле времени до конца", - сказала Наташа и серьезно посмотрела мне в глаза.

Если честно, до ее слов мне бы и в голову не пришло ничего подобного, но теперь мысль застряла, зацепилась в памяти, отложилась в один из множества ящичков "вдруг пригодится". Каждый из нас всю жизнь таскает столько хлама в голове, подобно Плюшкину, что лучше бы это "вдруг" никогда не наступило. Искать замучаешься.

Дело было, как сейчас помню, в мае. Еще пару дней назад город укрывал ровный слой грязного снега, и, на тебе, чуть ли не летняя жара. В майке и спортивках с открытым настежь окном я не чувствовал даже свежести, не то, что холода. Может, отопление не отключили? В мыслях я пару раз вставал и касался ладонью батареи, в жизни же продолжать сидеть на неустойчивом табурете и впитывать новые знания. Сидели мы, к слову, на тесной Дантевской кухне и пили все, что пьется, в меру здоровья каждого из присутствующих. Наташа – то ли лимонад, то ли коктейль с мерзким псевдо-клубничным вкусом. Гарик – водку. Мы с Данте – пиво.

Человек – существо стадное. Ему одиноко одному и комфортно в небольших, сплоченных единой целью коллективах, будь то сообщество любителей подводной рыбалки или клуб поклонников BDSM. А любая субкультура, в свою очередь, предполагает несколько обязательных атрибутов: особая одежда или нашивки на ней, украшения, отличные от обычной бижутерии, в общем, какой-то внешний признак. Разговорные словечки – сленг – понятные только "своим", фиксирующие информационную дистанцию.

И байки.

Особенно расцветают буйным цветом страшилки – некая смесь анекдотичной ситуации с опасностью, где развязка истории констатирует факт: "Так делать нельзя". Есть свои страшилки у школьников и учителей, врачей и таксистов, станочников и доярок. Все они начинаются с нарушения прописных "нельзя" и заканчиваются, как правило, смертью. Что-то вроде фольклорной таблички: "не влезай – убьет".

У нашей компании визуальных отличий почти и не было – если не считать общий взъерошенный вид. Словно при пожаре каждый схватил из одежды первое попавшееся, да так в нем и остался. Разве что на запястье красовался прибор записи - "самописка" - мы ее называли, ну и всеми прочими словами, подходящими под рифму. У Данте он висел на ярко красном ремне, сплетенном из множества шнурков, у Наташи - на крашенном под золото браслете, у Гарика - прицеплен к кожаным наручам. Свой я именно в тот момент закреплял на ремешке часов.

- Дай я. – Гарик отобрал непослушный механизм и ловко вставил ремень в петли, застегнул на запястье. – Добро пожаловать.

Вот и все посвящение. Теперь я – хронист, полноценный член клуба любителей воспоминаний. Этакий кружок для фанатов самолюбования. Записал любой момент собственной жизни, а потом хочешь - крути запись на просмотр, хочешь – оставь только ощущения. "Самописка" тем и ценна, что пишет все: вид из глаз, звуки, запахи, тактильные ощущения, эмоции, создавая личные фильмы по технологии 5D. Радость детских беззаботных дней мне уже не испытать, конечно, но начиная с этого момента любую эмоцию я могу сохранить. На память.

Вот и сейчас я - в который раз уже! - прокручивал тот, самый первый разговор, восстанавливая: как это было. Молодой, бесшабашный, слегка пьяный и веселый, мне казалось - жизнь впереди. Не то, чтобы я строил планы на будущее, ой-ей, я тогда планов на ближайшие пару часов-то не строил! Но в одном был твердо уверен: все самое интересное мне еще предстоит испытать. Уйма времени в запасе, уйма сил и здоровья. Впереди галлоны пива и годы посиделок с друзьями, толпы девушек, гигабайты записей более чем приятных эмоций.

Кроме того, хронограф – штука еще и тем полезная, что если перебрал, то наутро можно восстановить забытое, насладится непередаваемым зрелищем "как мы чудили". Смотреть стыдно, конечно, но зато найдется потерянная "в запале" вещь. Вспомнятся подробности спора. Или появится объяснение – почему соседка по лестничной площадке, немолодая тетка лет сорока, шепчет "Привет" и прячет глаза при твоем появлении.

Брр, так о чем это я? А, субкультура! Ну, особого сленга у нас не наблюдалось – так, по мелочи, а вот страшилки – да, страшилки были. В основном связанные с временным промежутком загрузки. Что-то вроде: "Если прокрутить реле записи памяти в самое начало, то человек сойдет с ума, переживая второе рождение, а то и вовсе исчезнет". Нас это не касалось, мы свое бесштанное провели без хронографа на запястье, но говорят (ох уж эти разговорчики! ох уж эти сказочники!), что у молодого поколения случались прецеденты.

Или "Если успеть записать память за секунду до смерти, то можно поставить ее на бесконечный повтор и человек оживет". Глупости, конечно, но каждая мало-мальски самостоятельная субкультура создает свой фольклорный пласт, и чем распространеннее явление, взятое в основу, тем больше народу поверит в эти байки.

Я еще раз прослушал ничего не значащие разговоры, которые мы вели на той кухне. Аккуратно вычленил страшилки, которыми пугала меня Наташка и стращал Данте, прогнал их через повтор и задумался. Никто никогда не предупреждал меня, что нельзя слушать мертвых людей, снова и снова возвращаться в то время, когда они еще были живы. Крутить одно и то же воспоминание день за днем, год за годом. Не было такой страшилки. Не было и слова о предупреждении.

Никто никогда не говорил мне, что это – дверь в прошлое. Дверь в никуда.

Встаю, покачиваясь, на ноги. Мышечная память работает прекрасно, ни секунды сомнения перед действием. С остальными воспоминаниями беда: ежедневно приходится повторять кто ты такой, как зовут, где находишься. Я знаю, что со мной будет – я видел тех, кто даже не мог шевелиться. И я боюсь.

Не пошевелиться…

Воспоминание, настоящее, не хронированное, бьет по глазам наотмашь. Если бы тогда я не смог пошевелиться! Если бы застрял в груде горячего искореженного железа. Потерял сознание, как Наташка, вырубился и ушел бы вместе с ней. Если бы… Так нет, выскочил из машины, как чертик из табакерки! В состоянии шока сорвал дверь и даже не заметил. Бросился в сторону, - куда? зачем? – и остался жить. Хотя разве это жизнь?

Белые стены скругленной комнаты. Ни одного острого угла. Цельная одежда без пуговиц и ремней. И бесконечный, многоразовый фильм о прошлом, который нельзя изменить, исправить, переписать заново.

Наташка. Была ли она моей девушкой? В том смысле, что могу ли я, вспоминая, поставить галочку: "Да. Мое. Никому не отдам"? Ученые все сводят к химии и продолжению рода. Дети… Видел ли я ее матерью своих детей? Боже мой, да мы сами были как дети! Мы целовались, потому что хотели целоваться. Спали вместе из-за потребности тепла и не спали от избытка гормонов. Съехались только потому, что так было удобнее. Отдалились от остальных… почему, кстати? Не помню.

Судорожно перещелкиваю несколько дат, выуживая из памяти "самописки" кусочки прошлого, обрывки эмоций. Вот. В тот вечер я ворчал, что вставать рано, а "дорогие гости" все никак не уходили. Пиво давно кончилось, и Данте подсел поближе к Гарику, смешал его водку с Наташиным соком, обозвал коктейль, кхм, название было то еще, и, похоже, собрался задержаться у нас до утра.

- Есть черная полоса жизни, есть белая. Жизнь полосатая, как зебра. – Данте был в ударе. - А мы в самой… Официально провозглашаю этот напиток богов той самой частью зебры!

А вот еще один вечер, когда нам пришлось отложить поездку к родителям Наташи из-за внезапного визита расстроенного Гарика. В чем там была оказия, мне и тогда с трудом удалось выслушать. Я поспешно перемотал память на пару дней вперед. Пьяные сетования и слезы взрослого мужика – зрелище не для слабонервных. И так, раз за разом, мы стали находить предлоги для переноса встреч. Ссылались на занятость и планы. Убегали из дому или просто тихорились за закрытой дверью: проходи, друг хороший, мимо, нет никого.

М-да. Нехорошо получилось. Проклятущая совесть заставляет крутить время, когда все еще было замечательно. Мы были вместе, мы были счастливы. Сидели на грязной Дантевской кухне. Пили разную гадость. Пугали друг друга страшилками. Смотрели на хронограф, как на будущее синематографа. Фальшивая позолота Наташиного браслета. Ярко синяя фенечка Данте…

Так. Стоп. Что-то не так. Меня бросило в дрожь от ощущения неправильности. Уши заложило, картинка перед глазами поплыла цветными пятнами. Колени дрогнули и подкосились. Я опустился на пол прямо там, где стоял. Так вот как это начинается?

Страх. Он парализует тело. Путает мысли. Ты пытаешься взять себя в руки, но эти самые руки трясутся, и словно чужие, больше не слушаются. Успокаивая себя, я попытался принять самую раскованную позу, т.е. банально лег на спину и принялся разговаривать вслух.

- Так. Размышляем логически. Что именно случилось? А случилось вот что. Ты обнаружил расхождения. Память "самописки" и твоя собственная память не совпадают. Какой из этого можно сделать вывод? – Подумал и все-таки решил дать себе шанс. – А выводов несколько. Во-первых, данные на хронографе повреждены или искажены, случайно или умышленно. Зачем? Непонятно.

Вдох – выдох. Рассуждения вслух и впрямь позволяют успокоиться. Словно не о себе говоришь, а о возникшей нейтральной проблеме.

- Во-вторых, - положа руку на сердце, этот вариант был куда более вероятен, - тебя подводит память. Как и многих других из поколения хронистов. Рано или поздно, нечто подобное настигает всех. Тебе еще повезло, что Волна Первого Хрона застигла тебя не в детском возрасте. Мозг успел развиться, - я саркастически хмыкнул, - хоть немного.

Рассуждения, конечно, вещь полезная, но без выводов и решений – бесперспективная.

- Какие дальнейшие действия? Можно пересмотреть воспоминания, сравнить записи, а можно просто смириться. Ладно. Лечь и помереть всегда успеется.

Перебираю сто раз просмотренные моменты с дотошностью, доступной лишь пожилым людям. Ищу мелкие, незначительные детали. Дьявол, он как водится, в мелочах. И, раз за разом, нахожу… нет, не огрехи! Ложь, вранье, а некоторые воспоминания искажены настолько, что смысл сказанных слов поменялся на противоположный, действия приобрели совсем иной характер.

Здесь пропала со стола книга, а я точно помню, что была. Я читал ее в тот вечер. Тут Наташка в лимонно желтом платье, как и в настоящем прошлом, да только босоножки в тот день на ней были синие. Помню, она всю дорогу ныла мне про "чувство стиля" и "гармонию". А в памяти хронографа они вдруг приобрели розовый цвет. Замена цветов - вообще самое частое искажение, что бы это значило? Какое-то нарушение в цветопередаче? Отошел контакт глазного нерва?

Но нет, дело не в техническом вопросе. Никакая техника не заменит одни слова на другие, аккуратно искажая движения губ собеседника. Никакая техника сама по себе не вставит внезапную ссору в воспоминания о спокойном вечере. За этим стоит человек. Чей-то дьявольский план, но какой? Зачем?

Дрожащими руками перевожу время на тот самый день. День икс. День, который изменил все. Я хотел бы забыть и никогда не вспоминать, но…

"Запись удалена".

Что, черт подери, происходит? Я сотни раз ставил проклятущий кусок памяти на удаление, и каждый раз отказывался подтвердить операцию. Точно помню! Ни разу у меня не хватило сил покончить с прошлым, одним щелчком разорвать кандалы, раз и навсегда. Стереть и забыть. И никогда не вспоминать.

Запах. Этот ужасный едкий запах горящей плоти, он впитался в одежду, в волосы, в кожу. Он и сейчас на мне, спустя столько лет.

А шум? Шум сигналящих машин, визг тормозов, сирены скорой. Звуки будят меня по ночам, терзают днем, отражаясь от мягких белых стен. Коварные. Они змеей вползают в голову, превращая приятные сны в кошмары. Действительно ли я слышал стон Гарика на заднем сидении? За секунду до того, как мир взорвался, разлетелся фейерверком металла и человеческих тел, окрасился в багряно-алые подтеки. Или агонизирующая память, спустя столько лет, подсовывает все новые и новые подробности? Выдавая фантазии за реальность.

"Запись удалена". Кем? Зачем?

С усилием поднимаюсь на ноги и всем телом ударяюсь о стену. Еще раз. И еще.

Первый предупреждающий сигнал. После третьего появится охрана и у меня будет возможность спросить… Может раньше, ведь я не из буйных. Разве внезапная агрессивность тихого спокойного человека не должна насторожить тех, кто за мной наблюдает?

Второй предупреждающий сигнал.

Я был прав, всполошились раньше. Дверь натужно открылась, и в комнату вошел низенький дядечка в очках. Вот ведь заковыка. Прогресс не стоит на месте, техника развивается, в космос летаем, а ничего лучше изогнутого стекла для улучшения зрения так и не придумали. Лазерная коррекция, несмотря на усилия, по-прежнему не дает стопроцентного результата. О чем это я?

- Что за волнения?

Голос у посетителя тихий, едва заметный, под стать внешности. Точно не охранник. Врач? Смотрит настороженно, словно ждет от меня любой пакости. От меня-то? От того, кто по жизни ни одну муху не убил и от комаров лишь отмахивался? Что ж, работа такая. Наверняка у них тот еще контингенчик, не только божьи одуванчики попадаются.

- Кто-то стер мои записи! – Киваю на хронограф.

Для него, возможно, это мелочи и капризы пожилого человека, для меня же – целая жизнь. Мы те, кто мы есть, благодаря воспоминаниям. Поймет ли? Не посмеется?

Не посмеялся. Поправил очки, посмотрел пристально. Спросил строго.

- Какие именно?

- О том… дне…

Я вдруг понял, что не смогу и слова сказать об аварии. Воспоминания тех минут вдруг показались выдуманными, слова лживыми, и лишь горе и отчаянье утраты оставалось неизменным. А была ли авария на самом деле? Словно страшный сон…

- Все хронозаписи с эмоционально отрицательным фоном удалены согласно пункту 10 Постановления Пленума Российской Федерации от 10 ноября 2015 года. Во избежание повторения событий Кровавого Вторника.

Пока маленький человечек говорил заученно, без эмоций, меня вновь бросило в пот. "Кровавый Вторник" - это словосочетание резало по живому. В животе резко закололо, и я согнулся пополам, стараясь унять боль. Фух, отпустило. Но страх остался. Ужас, который я не мог унять, как ни старался. Ужас, холодивший кончики пальцев. От которого волосы вставали дыбом, а кожа покрывалась липким потом.

- Кровавый Вторник?

- День, когда в массовую продажу поступил тот фильм…

Руки дрожат. Я смотрю на них и снова вижу красные пятна, точь-в-точь, как те, что были тогда...  

Боже! Я ведь никогда раньше не смотрел чужие воспоминания. Это все Наташка. Она без конца зудела о том, как было бы здорово посмотреть вместе что-нибудь романтичное. Данте пытался подсунуть порнуху. Они говорили об этом, убеждали… и тут Гарик второпях забыл фильм в прихожей, и я решил, дай-ка попробую… Какой идиот в студии записи додумался сделать "реалистичный триллер", в основу которого лег эмоциональный фон не актера, а настоящего убийцы? Я пришел в себя вечером, когда у хронографа села батарейка, а вокруг…

НЕЕЕЕТ!

Я катался по полу и плакал навзрыд. Голос очкастого был по-прежнему спокоен.

- Всем тем, кто подвергся влиянию хронографа в Кровавый Вторник, мы удалили воспоминания. Боюсь, процедуру придется повторить.

Лишь на несколько секунд еще понимаю: кто я, где я, что натворил.

Тюрьма. Одна из сотен по всей стране. Место, где я сижу за убийство, которого не помню.

2013г.