Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Вальтер Эйзенберг - Доброе человечество

Вальтер Эйзенберг - Доброе человечество

 
Доброе человечество
- Сынок! Я купил энциклопедию! – крикнул с порога отец.
- Зачем? – сердито сказала мать. – Мало вам интернета?
- О чем она? – сказал семилетний мальчик, принимая подарок. И сам же ответил, прочтя на обложке: - Вселенная.
Десятый раз за вечер Саша неуверенно заглядывал в кухню, где ужинали родители.
- Я хотел вам показать, - говорил мальчик, протягивая раскрытый том. – Коперник давно доказал, что во Вселенной миллионы солнц и планет. Молодец какой, правда?
- Конечно! – подтвердил отец. – Когда-нибудь к ним полетят ракеты.
- А я буду управлять ими!
Отец играл главную роль в воспитании мальчика и использовал всякий удобный случай для преподания урока. В зоопарке, подведя Сашу к низкой клетке с сутулыми и взъерошенными орлами, отец возмущённо вскричал:
- Позор любой форме рабовладельчества – а подбить летящую птицу благородно! Не обрекай никого на рабство!
Дождавшись поры, когда у сына обросли жёсткими волосами ноги – чего Саша страшно стыдился – отец завёл с ним беседу о женщинах.
- Смело превозноси любую, но не говори о любви, пока не уверен. Помни: признавшись в любви, вынуждаешь к поступку. Как правило, неудачному.
Выходные дни отец проводил с сыном за городом. Они выезжали ранним утром, повесив за плечи сумки и ружья. Отец, впитавший многочисленные охотничьи описания, относился к ней с той же романтикой, что и праздные баре две сотни лет назад, но сознавал бессилие заразить тем же Сашу. Вооружённый легковесным ружьём, сын отдавал предпочтение бесцельной стрельбе. Отец был благодарен ему уже за терпимость.
Обратный путь пролегал возле мусорной свалки, год от года разраставшейся в высоту и ширь. Остановившись по желанию Саши, они смотрели, как грузовик с огромным оранжевым кузовом лезет на кручу – сминая пластмассу, давя стекло, рыча, заваливаясь набок. Вспугнутые сороки неистово гоготали.
- Папа, а почему не откроют завод по переработке?
- Пытались наладить…
- Нельзя же так, да?
Отец улыбнулся и провёл ладонью по бороде.
- Кто знает, что можно, чего нельзя. Всегда поступали наобум: и бомбы взрывали, и рушили горы. Лишь бы совесть чья-нибудь приняла ответственность – такие люди тоже всегда находятся. А уж если никто из людей не отважился – остаётся Бог. Кто-то сказал даже, что человечеству разрешено всё, потому что оно придумало Бога. Да и не так это плохо: мусор – наша история. Произведений искусства немного – на всех историков точно не хватит. А в таком материале, как мусор, недостатка не ощущается. Наглядны все факты: что кушали, во что одевались…
- Но ведь нельзя же, папа!
- Дела одной планеты… – Отец махнул рукой.
- Но на другой-то планете этого не допустят?
Рядом со свалкой, в заброшенном осеннем саду, они набрали белых кисловатых яблок. Саше не хотелось покидать сад, по которому гуляли ручные стылые ветерки, игравшие тленными листьями.
После охотничьих дней его тянуло наглухо закрыться в своей комнате, с согласия родителей наполнявшейся культурными ценностями. Стены комнаты обросли галереей картин и постерами игр, книги в неюношеском количестве покрывали столешницу. А еще – портреты людей, известных масштабностью дум.
Саша редко и неохотно общался со сверстниками. И поэтому читал и читал, особенно обожая тему расселения человечества во Вселенной. С годами его внимание привлекли явления геноцида и диктатур. Им руководило желание понять, почему люди, расторгаемые конфликтами индивидуумов и открытой ненавистью между народами, продолжают развитие? Какие силы, кроме полового влечения и экономической надобности заставляют людей заключать союзы и выбирать лидеров в различных предприятиях?
С течением лет ему полюбились одинокие велосипедные странствия. Нередко их направление совпадало со старым кладбищем, где Саша встречал "туристов" - представителей некой восточной национальности. Расположившись за столиками, смуглые люди пили и хохотали. Их крупноголовые дети прыгали через холмики и мочились на них. Саша пытался их пристыдить, но темнокожие на неведомом языке заводили с ним истерический разговор.
- Что удивляться, - успокаивал Сашу отец, - нас на Земле 13 млрд. Скоро всем придётся ходить по могилам – если уже не ходим.
- И что же?
- А что? Запретить сношения, насильно производить аборты? Если люди знать не хотят…
- Но ведь котят топят, и никто не сомневается, что это правильно!
Отец не нашёлся, чем возразить, а Саша втайне решил, что не женится никогда. Как раз в то же время его школьные товарищи напористо испытывали раннее мужество, назначая свидания одноклассницам.
К 18 Саша и сам возмужал. Он не сомневался с тем, куда поступить, получив аттестат – в Институт Новых Пространств. Институт занимался проблемами освоения пригодных просторов для расселения возросшего числом человечества.
От большинства несобранных студентов Саша отличался устремлённостью к чему-то единственному. Он выглядел старше своего возраста, чем привлекал и смущал одногруппников. Особенно впечатляла его голова, приметная издали благодаря огромному лбу и хищному носу, но имевшая срезанный, плоский затылок. Тоненькие, только что потемневшие усики сглаживали сложное впечатление от близости этих черт, придавая им ложный налёт романтизма.
Очень скоро Саша обрёл кумира. Им стал затейливый мизантроп-социолог, подчёркнуто-неряшливый, склонный к провокациям. На лекции ему удавалось разом бранить женщин и делать комплименты какой-либо из студенток. Ходило мнение, что неприязнь к человечеству, которой так кичился социолог, просто поза, и на деле он восхищается всем красивым и мудрым. Но Сашу эта версия не прельщала.
- Переживали ли вы когда-нибудь высшее чувство? – говорил Герман Львович, сидя возле окна ( он никогда не маячил возле доски, ничего не писал на ней ). – Мне довелось познать его в молодости, в городе Б…, разрушенном землетрясением. Не удержавшись, я добровольцем вызвался на разбор завалов.
Был шестой час вечера, за окнами вспухали тяжеловесные осенние тени, выталкивая краски и тепло дня в космос. Герман Львович, расплескав по груди неровную седоватую бороду, исподлобья взирал на корпус соседнего здания. В аудитории собрались самые несгибаемые студенты – остальные сбежали, зная, что социолог не бдит посещаемости.
- Напарники по работе перебрасывались фразами сожаления, но каждый из нас, спасателей, думал о посторонних предметах… Я к тому, что совесть личности и совесть народа не совпадают. Совесть нам свойственна, и она не позволяла рабочим отвлечься или шутить – а некоторые товарищи даже плакали, когда натыкались на труп. Но общее немое мнение было: жизнь продолжается! Погибших уберут с глаз, их имена забудут. Таково мнение большинства. Вас ожидает деятельность первопроходцев. Вы сознательно рискнёте здоровьем. Не удивляйтесь, когда ваше искалеченное тело перешагнут счастливцы – не вините в бесчувствии! Им будет жаль вас, они замедлят шаги, но точно не остановятся. Помните: совесть личности, какой бы крупной та ни была, - ничто рядом с совестью и устремлённостью народа. А что гонит народы вперёд в поисках ресурсов и знаний? – вскрикнул преподаватель, и его гневный взор пронзил ряды слушателей. – Предлагайте!
- Патриотизм, - сказал оробевший Мальцев и покраснел.
- Гуманизм, - донеслось с задних парт.
- Ещё чего!
- Любовь, - тихо произнесла девушка, занимавшая парту через проход от Саши.
- Тепло! – Герман Львович ей поклонился. – Конечно, не та любовь, что вдохновляла поэтов. Все прозаичнее. Передовые народы стремит в будущее потребность в комфорте и сытости ради выполнения физиологических функций, связанных с воспроизводством и воспитанием потомства. Народы отсталые по привычке плодятся в хижинах. Двигателями истории были и будут нелепые создания – дети. Удел их – во всём повторить родителей. Не понимаю волнения вокруг детства. Ребёнок – тот же взрослый, которому больше позволено. Радеть за процветание мелюзги или нет – дело ваше. Но, даже избрав стезю аскетизма, вы не перестанете трудиться для благоденствия союза сперматозоидов и яйцеклеток.
Имеем ли мы право утвердить потребность в воспроизводстве в основе основ? Не порочна ли она? Все порочное повторяется. Истины, обретённые на ложном пути, лишь подкрашивают листок распорядка дня. Сейчас мы вооружены мощнейшими кораблями – ракеты прошлого просто петарды в сравнении с ними, баловство и невежество, - и они понесут вас на Марс, на Венеру, даже в иные системы. Но понимаете ли вы, что будете представлять Паразита? Человечество издревле грезит о том, чтобы объять Вселенную. И это способно свершится – но станет победой низшего существа над Высшим. Человечество останется Паразитом, пока не привлечёт внимание другого разума – он здесь, на нашей планете, - пока не создаст нечто выше себя самого. А до того все шедевры – ничто! Я успокаиваюсь хотя бы тем, что триумф Паразита окажется тщетным – он одолеет уже умерший Организм! Человечество грызёт тело мертвого Бога!
Рассмеявшись, как чокнутый, социолог дёрнул плечами.
- Идите, хватит! – закричал он. Все повскакали, хватая сумки. Но Саша ушёл не спеша, довольный: на диктофон удалось записать последние громогласные минуты лекции.
На улице группа недолгое время ступала полным составом. Затем, по одному, по двое, молча или с прощальным словом, от неё начали отделяться студенты, и Саша также покинул их. Как обычно, чуть отставая, за ним шла та самая девушка, что верно ответила на "проклятый" вопрос преподавателя. И опять Саше было неудобно не замечать шлепанья подошв её обуви об асфальт, он замедлил шаг, обернулся, и девушка догнала его.
Подобно ему она не спешила "войти в компанию", была незаметна. Саша не запомнил ещё имени девушки – и это сковало его речь.
- Как впечатление? – ненаходчиво сказал он.
- Посетила мысль, что я не туда поступила, - с улыбкой ответила девушка. – Лектор – лучшая должность, и подневольные уши…
- Он прав во всем!
- Львовичу легко говорить о детях с пренебрежением. Дошел слух, что он и его супруга – асексуалы, принявшие Обет непорочности. Но сейчас это модно…
- Я тоже асексуал! – с вызовом выпалил Саша.
- Ты? – Девушка отбросила от уха прядку рыжеватых волос и насмешливо подавила его взглядом тёмно-синих глаз – словно окунула в колодец с тяжёлой грозовой влагой.
- Я, и что?
- Ты дал Обет целомудрия?
- Нет, но я…
- Ты всего лишь невинен. Не ищи этому сложного оправдания. До завтра, - сказала она, свернув.
Скоро Стелла Корнеева обрела статус Сашиного партнёра: они вместе делали задания по предметам и коротали минуты перемен. Между ними установилась дружба по принципу "здесь и сейчас", т.е. в обстоятельствах обучения – запросто прерываемая в дни выходных и каникул. Стелла предупредила Сашу, чтобы, если взыграет его мужская пылкость, он не рассчитывал на "всякое там". Тот ещё раз заверил ее в абсолютной латентности.
Стелла придерживалась строгости гардероба и облачалась бледнее большинства мужчин-современников. Из украшений позволяла до плеч волосы, да и те норовила примять. Оставленная родителями, она до восьми лет воспитывалась в приюте, потом пожилая чета взяла её под опеку. Замкнутые старики, склонные к постам и молитвам, и в ней развили тягу к уединению.
Саша нелегко привыкал к учебным нагрузкам. Днями отдохновений были физкультурные пятницы. Физрук часами гонял группу по залу и повторял:
- От стыда лопнут те из вас, кто, с дипломом в кармане, останется теоретиком, кому здоровья не хватит лететь на Луну.
Придерживался свойственной ему манеры поведения и Герман Львович. В периоды возбуждения, наступавшие для него к окончанию лекции, социолог поднимался на вершины всеотрицания.
- Где критерий разумности? Кем доказано, что мы разумны? А может птицы, животные – да, а мы – со своей техникой, философией – нет! Творчество - не плод ли дефектного, распадающегося сознания, которое мы влачим в дар потомкам?
Саша не единожды порывался задержаться для беседы с кумиром, но социолог выгонял из аудитории всех, чуть не переходя на брань. За целый год он никому не позволил высказаться, никого не выделил, не назвал по имени. На зачёте с презрительной немотой расписался в книжках – даже тех студентов, что игнорировали его лекции.
С завершением первого курса возникла обязанность отбытия на военные сборы. Целый месяц Саша и остальные бойцы глотали пыль, поднятую на китайском берегу Амура, где занимались гимнастикой и пением бессчётные рыцари красного флага.
Вернувшись домой, Саша пожелал разделить впечатления с другом и пригласил Стеллу в велосипедное путешествие, нарушив негласный запрет на внеучебные встречи. В тот день она доказала ему, что ловко владеет вечно юной машиной.
- Ещё держишься? – сказала она.
- За что?
- За своё целомудрие! Говорят, среди мужчин это тяжко переживается…
- Я и не думал.
- Ха, все думают!
Они добрались до пригородной деревни. Стелла была довольна поездкой и обещала её повторить, но не сдержала слово. Они увиделись лишь в сентябре.
Курсы незаметно бежали. Увеличились силовые нагрузки: студентов изматывали, как космонавтов, готовившихся к полёту. Да так и было: им предстояло пройти практику на Луне.
Пять быстротечных и все же внушительных лет Сашу не покидали сомнения в обоснованности человеческих притязаний на дальние горизонты. Дело было не в кучах мусора – в отсутствии схожих сомнений, казавшихся Саше естественными, у окружающих. В один голос твердили, что к звёздам НАДО! и седовласые академики, и Сашины одногруппники. И редко-редко всплывал вопрос: а звёздам надо? А пока Саша не решил, его влек за собой поток, заряжая энтузиазмом.
Жеребьёвка забросила Стеллу во второй отряд практикантов. Саша был огорчён и потребовал у друга свидание.
Ему исполнилось 22. Чёрная, быстрорастущая борода резче обрисовала его лицо, и всюду при первых знакомствах о нём слагалось неверное впечатление. Оно быстро рассеивалось под воздействием сдержанности и мягкости его натуры.
Со Стеллой встретились в парке. Многослойное, налитое соком апрельское небо шумело над головами. Они сбивчиво обсуждали фантазии относительно скорого пребывания на Луне, делились советами. Затем, помолчав с близоруким запавшим прищуром, Саша споро заговорил:
- Надо было конечно выждать до выпуска! Но я не могу. Я как-то иначе ко всему подошёл. Я бы хотел надеяться, что моё признание… в любви, в светлых чувствах…
Стелла покраснела и подняла к лицу руки, скомкала ворот куртки.
- Я понимаю, - тихо сказала она. – И способна ответить… По-своему.
Она увела его в глубину парка, расстегнула молнию куртки, задрала футболку и указала на чёрный крест, вдавленным следом пролёгший по белой коже её живота.
- Я облеклась Обетом, - сказала она с дрожью в голосе. – В 18 лет. Я за тебя выйду, но это будет духовный брак, высшая связь…
Саша растерянно сжался, ошеломленный тем, с какой обострённостью она ожидала его одобрения.
- Нет? – сказала Стелла, качнувшись. Он невольно повторил это движение. – Всё, идём!
Она вела его, и он сам не заметил, как оказался один – за 16 часов до сбора группы на вокзале. Одногруппники в те минуты праздновали – и он, и Света были приглашены, и не явились оба.
Саша бесцельно ходил по окраинам парка, когда у него спросила сигарету какая-то девушка.
- У-у, не куришь! – тоскливо протянула она. – А денежки?
Она привела его в бар, где Саша выдул две кружки пива и уже не мог говорить: челюсти свело, язык заволокло горечью. И когда девушка – из жалости – поманила в гости, он не сопротивлялся и брёл, уцепившись взглядом за её длинные русые волосы, раскиданные вдоль темного полотна плаща. В кармане он нес бутылку, а в уме грыз дилемму, издревле неподъёмную для моралистов и критиков: человечество – паразит, отчего же девушки столь прекрасны?
Саша покидал объятия вялых рук, подходил к окну и смотрел на гибкие небоскрёбы, качавшиеся в порывах высотных потоков, как водоросли на дне реки. Свежие капли звёзд повисли над ними. Родители не звонили, считая, что Саша с друзьями. Отвернувшись от окна, он обращал глаза на выпуклое пятно соблазнительной формы, лежавшее поверх светлой простыни, и обрушивал на него атаку слепых поцелуев… Будильник оборвал нирвану безвременья и, поклявшись новой знакомой писать с Луны, Саша помчался домой.
На платформе перед вагонами группа держалась по парадному скованно. В поезде – тихо, исчерпав запал до начала дела. Группа заняла половину вагона, а Стелла – не нарочно ли? – самое отдалённое от Саши место.
Поезд шёл в северном направлении. Ночью группа сошла и пересела в автобус, доставивший студентов к приморскому космодрому. На заре они столпились на краю взлётного поля, любуясь ракетой: нос её был украшен жёлтым венцом.
- Вот он, наш rocketship Galileo, - сказал Саша.
- "Союз"! – поправили его.
Действия в полёте были до мелочей известны – занял он 7 часов. По прибытии группу разделили, и теперь Саша был рад отсутствию Стеллы. Его отряд отправили на Море Дождей.
Жизнь отряда проходила в независимом модуле ( пузырьке, захватившем тепло и воздух Земли ) при минимуме условий – т.е. впроголодь, поскольку сытому человеку необходим больший объём кислорода. В том и состояла особенность Сашиной специальности – выполнение профессиональных обязанностей вопреки неизбежным лишениям.
Нахождением на Луне отряд разрешал задачи: тестирования облегчённых скафандров и монтирования на склоне кратера Платон усилителя передающей цепи. Работали по шесть часов в день. Вид на чашу Земли с недоступными сине-зелёными лакомствами, которым все восхищались, вскоре лишился романтической ауры. Уродливый способ передвижения по бороздчатой местности изнурял. К прочим радостям прибавилась и та, что Сашу избрали старостой. Он и вообразить не мог, что лучшим вознаграждением за беспокойный день для него станет кислородный коктейль. Саша коротал досуг чтением и придумыванием посланий, которые отправлял родителям и Диане.
С благожелательным отзывом от куратора Саша прибыл домой в середине мая и погрузился в подготовку к экзамену. Неохотно отвечавшая на его письма Диана напомнила о себе. Саша часто с ней виделся, но так и не понял, на какие средства она живет и чем занимается. Она даровала ему озарение – и тем исчерпала свои загадки. Саше было скучно с Дианой: книг она не читала, из всех развлечений тянулась к опьяняющей музыке ночных баров. Саша выбрал нежнейший из способов прекратить встречи: написал, что не хочет с ней будущего. Отклик его изумил: "Ты станешь отцом". Саша не отважился разъяснить, блеф это или правда.
Попытки восстановить дружбу со Стеллой наткнулись на её равнодушие. Она не отвечала на звонки и письма. При сдаче экзамена умудрилась возникнуть ровно к финалу очереди. Ни на вручение дипломов, ни на выпускной не пришла.
2036 год Саша застал на Марсе. Шестая экспедиция занималась наладкой бурильной установки в долине Маринер. Планировалось проникновение в грунт на глубину 25 километров – ради проверки теории о залегающих там озёрах.
Покой отняло сообщение от Дианы: "Ты теперь папа", - к нему прилагалось фото запеленатого младенца. С того дня Саша ежемесячно принимал от Дианы лаконичные извещения – сын подрос, сыну год, - дополненные фотоотчётом.
А потом всё заслонило семейное горе. Уже в Сашино отсутствие у отца обнаружили рак, провели операцию и курс терапии. Но лечение оказалось несвоевременным. И хотя крепли слухи, что лекарства от рака и ВИЧ найдены, медицина не спешила обогатить ими свой арсенал. При стабильном приросте населения смерти от тяжких недугов теряют трагизм.
Отец скончался за два дня до лета. Он упросил кого-то отвезти его на охоту и умер за городом.
Мать жаловалась на одиночество в беде. Но что мог поделать Саша? Даже если бы его отпустили и выделили персональный корабль, тот достиг бы Землю через 11 месяцев. Расхождение планет было слишком значительно.
Мать надумала уйти в монастырь, не желая внять Сашиным письменным отговорам. В монастырях подсаживали на стимуляторы и принуждали работать за хлеб и воду. Все это знали, но шли в поисках Бога.
Годы марсианских лишений стократ окупились, едва подтвердилась теория о подземных озерах. Обрёл реальность проект поселения. Саша прибыл на Землю с медалью за доблесть в труде.
К тому времени его мать забылась в монашестве. Квартиру и всё имущество их семьи она даровала Братии. Саше ужасно хотелось выяснить, что стало с его книжками и картинами. Посетив поминальную доску отца, укреплённую на фасаде дома, он поехал в монастырь.
Саша, по указке дворника, нашёл мать в крохотной келье. Поместившись на низком ложе, она следила за переливами огоньков на электроиконе. Она указала на стульчик и заговорила с ним так, словно расстались они накануне. Саша смущенно смотрел на её худое помолодевшее лицо. Мать повернулась на ложе, разгладились складки её одеяния, и Саша удивлённо вытаращил глаза.
- Зачала от святого духа, - серьёзно сказала мать.
В келью без стука вошел священник.
- Вам пора нас покинуть! Сейчас тут состоится Исповедь!
Позади священника, прячась, стоял престарелый мужчина. Его выбритое лицо что-то напомнило Саше. Священник оттеснил Сашу к стене, а мужчину подвёл к матери. Саша хотел было возвысить в негодовании голос, но мать взяла кисть незнакомца в руки и приложила к вздутому животу.
- Мы слушаем твою боль… - прошептала она. Мужчина, виновато согнув голову, искоса проследил, как священник вывел Сашу на двор.
- К Богу теперь обращаются через дитя не рождённое, - произнес бородатый служитель. – Гордитесь, вашу мать и её плод почитают.
Он умолчал, что безвольные слушатели дряхлеют и гибнут во чреве, унося и жизнь матерей.
Дверь в квартиру Дианы была приоткрыта. Саша постоял на пороге и заглянул в комнату. Отвернувшись, Диана спала на диване – русые волосы свисали до пола. На полу ползал ребёнок. Саша подсел к нему и тихо заговорил. Мальчик не удивился его приходу. Светловолосый, он был очень похож на мать. Саша посадил его на колени, и мальчик трогал его чёрную, вьющуюся бороду.
- Я тебе привёз камушки, - сказал Саша. – С Марса – знаешь такую планету?
- Не знаю. – Ребёнок обронил камень.
- А этот, белый, с Луны. Луну-то видел на небе?
- А-а, лунатик! – подала голос Диана. Она была пьяна, с белым отёкшим лицом.
- Развлекаешься? Ничего, я заберу у тебя ребёнка! Я не последний человек на Земле – не то что ты! Мне поверят, меня послушают!
- Хоть сейчас забирай!
На конференции, посвящённой первой экспедиции к иной звёздной системе, Саша заметил Стеллу: она сидела в ряду приглашённых специалистов.
- Тоже летишь? – Стелла сама подошла на перерыве – сурово одетая, с короткой стрижкой. Годы стесали изгиб неуверенность с её губ, но глаза сохранили не угасшую под бременем быта поэзию. Лицо так легко отзывалось на всё случайное, что легко было предположить в ней влюблённость в жизнь и своё дело. – Слышала, ты нынче папаша!
Конференцию они покинули вместе, и Саша познакомил её с сыном. Вечером Саша заговорил о событиях "неразумной юности" и попросил у Стеллы прощение.
- Не за что его просить, - сказала она.
- Я хочу, чтобы в этот полёт мы отправились как муж и жена…
- Духовный брак? - напомнила Стела, скептически улыбнувшись.
- Я согласен.
- Договоримся, по каким числам ты будешь искать утешение у других женщин?
- Я готов принять Обет, а ты станешь моей поверенной! Завтра же я принесу клятву Последнего Поколения!
За день до старта Саше позвонил Герман Львович.
- Горжусь вами, - хвалил он. – Одним из первых пересечёте границу…
Его голос после паузы ослабел, слова ступали на цыпочках.
- Мне неудобно… Это интимная тема. Вы слышали о нашем с женой положении? Мы – асексуалы. Мы не жалеем! Эта жертва - выше всего, что способен свершить любящий человек. Но мы с супругой подумали о ребёнке.
- Возьмите в детдоме.
- Нас тревожит вопрос наследственности. Не хочется держать возле себя порождение каких-нибудь пьяниц. Тут я узнал о вашем полёте! Десять лет в неведомой дали, а ваше дитя… где проведёт эти годы?
- Герман Львович, мой сын вам не подходит. Наследственность у него как раз неудачная.
За минуту до погружения в астрокому они лежали, накрепко обездвиженные. Даже повернуть голову и увидеть профиль друг друга они не могли.
- Мне кажется, - сказала Стела, - что после Удара ничего не будет, нас ожидает вечный полет в ничто... Ты зря отказал ему, Саша.
- Этот человек не приблизится к моему сыну. У него… много грехов…
- Серёжа не твой сын, тебе известно. Ты напрасно отнял его у матери.
- Ей он не нужен. Она за него не боролась. О Серёже позаботятся…
- А если мы не вернёмся? Мои настоящие родители тоже отдали меня в детдом, когда полетели на Марс.
- Если сгинем, его вырастит доброе человечество.
- Доброе?
- Да! На это и уповаю!
 

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования