Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Лена Тулинова - Дело на одну трубку

Лена Тулинова - Дело на одну трубку

Перед Малютой лежали шесть синих шелковых шарфиков.  
Он смотрел на них с отвращением.  
В его кабинете было сумрачно и пахло пылью и табаком. Громоздкий сейф с выстроенными в ряд фигурками девяти птицебогов (воробей все время заваливался за сейф, и Малюта решил пока не доставать малютку из пыльного угла, где ему, видимо, нравилось прятаться) стоял распахнутый. В его недрах лежало табельное оружие «Крак-33/12» и тощая папочка. Малюта взглянул на папку с еще большим отвращением и хлопнул дверцей так, что с сейфа упала бронзовая фигурка орла и зашибла лепрекону ногу — если б не жесткие башмаки, быть ему со сломанным пальцем! На полу почему-то лежал отчет от капитанов «Двух ястребов», Малюта просмотрел его и убрал в сейф. После войны оперенные строго-настрого запретили колонистам использовать все, что стреляет. Оба капитана были отъявленными бандитами, но оружие сдали без шума. Третьим лицом, подписавшим бумагу, был морской эльф. Малюта сплюнул через плечо. Он вспомнил, что вчера днем, при осмотре корабля, этот эльф очень ему не понравился. И дело не в том, что лепреконы и эльфы терпеть друг друга не могут. Он пытался загипнотизировать пришедших с Малютой людей. Хорошо, что на лепреконов эльфовский гипноз вроде не действует…  
А в общем, ему было скорее жаль таких, как этот эльф. Вся его жизнь раньше была — море и магия. Магия здесь была не то что запрещена — выкорчевана, ушлые оперы и их «антагонисты» подземцы выискивали магические линии, каналы и пятна и блокировали. А морем ведала Хозяйка Маръя — и жить по ее правилам мореходам было туговато. Особенно хозяевам погоды, как этот эльф. Их теперь брали в основном для предсказаний — ни на что другое они не годились. Бури не слушались бывших магов, ветер во время штиля не наполнял паруса. Работа для заклинателей погоды на корабле, разумеется, находилась, да все не та.  
Вот эльф и был обозлен, а оттого мрачен и на лепрекона с его командой глядел зверем.  
…Появление на столе шестого шарфика вгоняло лепрекона в тоску. Найденная вместе с шарфиком утопленница принадлежала к «серии», про которую он сам узнал недавно. Девчонка лет шестнадцати, из огневушек, с ладанкой из исходного мира и шрамом под грудью. По шраму-то и опознали ее — легалка Услада из Барочного квартала, плавучий притон «Три девицы». Следов преступления не нашли — если что и было, смыл прилив.  
Хозяйка притона мадам Нова, старая знакомая лепрекона, плакала над телом утопленницы, как над родной дочерью. «Пошла прогуляться перед работой — и пропала, — сказала она следователю. — Мы-то думали, она с кавалером…» Малюта сам был подавлен — именно веселые девчонки-огневушки придумали ему прозвище (огневушкам ведь только дай кого окрестить позамысловатей!). Да и вообще девчонки с Огневы — они же не настоящие гулены, им по вере положено: если переспала меньше, чем с десятью мужчинами, замуж в общине никто не возьмет. А их остров на планете Изгнания совсем маленький, селиться в иных местах общинами или семьями им не положено. Вот и нанимаются, их охотно берут. Они нежные, добрые… За что изгнаны сюда, непонятно. Лепреконы, ясное дело, террористы; андрайцы — просто сумасшедшие; перекидыши вообще аномальные создания. Морские черти и эльфы, хоть и не головорезы и не фанатики, зато без царя в голове. А огневцы? Их-то за что?  
Вот и эту — за что?  
Малюта выудил из сейфа папку и стал листать немногочисленные листочки. Гремлин из «зеленого ящика» печатал скорее быстро, чем грамотно, но в службе уже все давно привыкли и на ошибки не смотрели.  
«Аглая, решетница, 25 биолгических лет, не легальная поселенка, Заводской Берег. Выслана из Арема 12 числа Стрижа месяца, в 1376 году по лтоисчислению Планеты Изгнания; прибыла в 1377 году числа 6 Орлана месяца (пришлось ей поскитаться!), встала на учет, в дальнейшем нигде не регистрировалась. Тело со следами удушения найдено в Птичий Хвост Баклана месяца года 1380, в северном доке Столицы острова Хадере. Время обнаружения тела — пятый трезвон, середина отлива, тело находилось в воде не мене суток.  
Лерд, андрайя, рыбачка, 28 биологических лет, легальная поселенка, община Андрайских о-вов, цель прибытия в Хадере — торговля салакой… Тело абноружено 10 числа Врана месяца, года 1380 в Барочном заливе…  
Шена, перекидыш, 57 биологических лет, не легальная, принадлежала вёсельникам брига «Нарвал», в розыске с 1378 года, найдена соследами удушения, на момент смерти пребывала в частичном перекиде (собака), в речке Сутолоке тремя маршами выше слива в Мусорный залив…  
Олуша, хадерка, 23 года, опереная, бескрылка, семья Белых Горловых (аристократка, растак ее, со следами вырождения)… найдена в воде со следами удушения…  
Ласка, огневушка, легальная…  
Услада, огневушка, легальная…»  
Шесть синих шарфиков, шесть утопленниц «со следами удушения». Шесть женщин, молодых и здоровых (перекидыш Шена не исключение, для них пятьдесят семь лет — самый расцвет).  
И никаких мыслей.  
Если бы Малюта взял это дело в работу с самого начала! Он об этих шарфиках слышал-то раза два до вчерашнего дня! Этими утопленницами-удавленницами толком никто не занимался, их передавали друг другу и жали плечами. «Ну и порядочки у вас!» — сказал он как-то начальнику службы Валле-Вилле, но тот лишь пожал плечами. Нет, мол, у нас никаких порядочков.  
С войны еще нет. Как скончался КОРП, так и никаких порядочков. На весь Хадере один Вилле и работает — честный и бедный.  
Малюта снова уткнулся в список, надеясь выжать из скупых строчек хоть что-то. Итак, шестой месяц кто-то убивает женщин. Действует на островах Хадере, Ритана, Айша — то есть на центральных, близких друг к другу. Душит синими шарфиками, узкими и длинными. Малюта почесал бачки и включил блюдце. «Новости моды, — заказал он телегремлину, — программы «Стиль», «Десять модных». Аксессуары, новинки». Подумал и вбил дату «с Орлана по Стрижа». Замелькали картинки, заплясали одетые, голые, полуголые барышни. Ага, вот — долго искать не пришлось! «Новогодье всем рекомендуется встречать в синем и голубом. Акцент на шелк цвета «Седьмой трезвон» , «Глаза Маръи», «Сапфир Андрая». Особенно модны шарфики, платки, шейные косынки», — забормотала неизвестная ведущая рубрики «Стиль для всех». По переливающейся дорожке шла высокая опера с крылом, украшенным синими блестками. На тонкой, изящно выщипанной шее болтался шарфик. Малюта сделал пометку в записной книжице, та мигнула и переписала тридцатисекундный ролик с оперой, логотипом известного модельера (большое «К» в круге и ножницы) и, главное, длинным узким шарфом.  
Малюта вновь занялся списком. Ага, женщины из разных общин. Вот и пометка Винта: «По одной из каждого вида?» Не лишено оснований. Кто еще не попал сюда — эльфы, лепреконши, колоброды? Хотя огневушек… огневушек теперь две.  
Ну а еще что?  
…Орудие убийства все же странноватое. Понятное дело, что колонистам не разрешено оружие класса «молний», «громов», «свистов, звонов и шорохов». Но ножи-то перочинные, рогатки, розетки и лески не отследишь! Да и «на доверии» сейчас, после войны, многие ходят с оружием. У пиратов вон пушки стоят, да и рыбаки многие с войны их не снимали, вроде как нету — а вроде как и есть, от тех же пиратов отбиваться.  
Но придушить можно любым шарфом, а лучше — жилкой, леской капроновой… Струной тоже душат, веревкой обыкновенной, а тут — модный «аксессуар». Эстет какой-то, а не убийца. А может, наоборот — ему эти штучки на шеях дам не глянулись, и он их за это придушил? Надо спросить у свидетелей, или родных, или друзей — не носили ли сами пострадавшие эти шарфы?  
 
— Птицебоги знают, что за…эээ… кавардак у вас творится, — сказал Малюта, глядя в пол.  
Валле-Вилле отхлебнул эля и включил блюдце. Телегремлин сразу выдал пять настроечных табличек: новости, музыка, исторический канал оперенных, реклама, снова новости. Вилле щелкнул пальцем по табличке с музыкой и сказал:  
— О, «Хайа, Аха!» Андрайское этно, зацени!  
Малюта кивнул. Новенький телегремлин начальничьего блюдца стоил раза в три дороже его собственного. Да и блюдце было на целый дюйм больше, а сворачивалось чуть ли не в монетку. И звук был хороший. У самого Малюты беда была с басами, а телегремлин иногда замыкался и не выдавал ничего, кроме «информация не найдена».  
Андрайская музыка его не впечатляла.  
— Полгода ищут преступника. Даже следов нет! И как это оперы убийство бескрылки прозевали?  
— А она же из этих, из Горловых. Нищая. Она даже на корабли наниматься пыталась, работать. Хадерские их за своих не признают, им все равно. Тем более бескрылка, она и есть бескрылка. Не спасется, значит. По ихней вере…  
— Вилле, — строго сказал Малюта, — ты от ответа не уходи, ты отвечай. Я тебя давно знаю, у нас отцы… А ты!  
— Я знаешь, когда мне оперы вот такое приносят, жуть как не люблю. У меня: заказ на поиск незаконных пушек и установок класса «молния» на колониальных судах; дело о работорговле; потом еще Нерпа за розыск уведенной партии товаров платит. А Шалп из дома Водоплавов за Буерана платит, а Нерпа его выкупает и…  
— И тоже платит? А островное дело бесплатное полгода лежит? Эх ты. А девчонку вчерашнюю видел? Ей шестнадцать всего. Она тут родилась, понимаешь? А ты губернаторских рабов беглых отлавливаешь, которые к губернаторскому же пирату эээ… подались и которого он же перед оперенными покрывает! Этим же до следующего Баклана заниматься можно, а после него еще столько же!  
Вилле сделал вид, что слушает музыку. Малюта ждал неизвестно чего. Черные длинные волосы начальника слегка покачивались над его чистым лбом и прямым коротким носом. Валле-Вилле был по всем меркам красавчик, а Малюта — нет. Единственное, что в нем могло привлечь внимание, — ярко-рыжие волосы и бакенбарды. Да еще нос, длинный даже для лепрекона.  
Андрайская песня закончилась. Малюта оглядел бар: пусто, время послеобеденное, пить некому. Рабочие, рыбаки, моряки — все вечером придут, не их час. Из блюдца затрещала модная песенка этого смешного парня, Диллано, из Межмирья.  
— Приезжает вот на днях, — кивнул Валле-Вилле на блюдце, где Дилл отплясывал в компании развеселых девах. — С подтанцовкой. Опять же: островная охрана из наших молодцов пятерых в сопровождение берет. Аванс вот заплатили. (Ага, вот откуда новое блюдце!) Никого, можно сказать, не останется. У меня ведь заказ, рабы, Нерпа… А что до убийцы, то, Малюта, не горячись. У меня уже один две пули получил, в шею и в легкое из-за этих шарфиков, четвертый месяц помирает, да еще другой, лепрекон, как мы с тобой, «бумкать» разучился и говорит еле-еле.  
— С чего это?  
Вилле уставился в блюдце. Такая у него имелась привычка: замалчивать ответ.  
У него были черные волосы, карие глаза и острая бородка, тогда как Малюта, красный лепрекон, был огненно-рыж, зеленоглаз и носил аккуратные бачки. На цвете глаз и волос различия кончались. Оба в зеленых форменных кафтанах, маленького роста, длинноносые. Оба с кисетами и табакерками. У Вилле «Крак-40/10» на поясе, у Малюты «33/12» в сейфе. У обоих отцы — бывшие террористы, у обоих квартиры в Мусорном квартале.  
Малюта подождал-подождал да и «бумкнул» к себе — заниматься делом.  
…После войны так хотелось заняться чем-то мирным, но ничего подходящего не нашлось. Пытался Малюта куда-нибудь в плавание пристроиться — не вышло. За войну много судов пострадало, а строили колонисты медленно: в радостях использования современной техники сложнее бензопилы или там электродрели им было отказано. В основном на ходу были старые добрые парусники, иногда с паровыми двигателями. Пока отстраивали суда, время шло, надо было жить самому и кормить отца, а еще платить соседям за его выходки. (Как это он у Друны все белье сжег! Кричал, мол, эльфы напали! Наверное, Друнины панталоны за паруса их кораблей принял…)  
Вот и устроился Малюта к Валле-Вилле, в единственное детективное агентство на всех островах. Беда была в том, что ни одного гениального сыщика в агентстве после войны не осталось. Сам лепрекон себя сыщиком не считал, но признавал за собой способность мыслить аналитически. Но и недостаток свой основной знал — не мог он спокойно видеть убитых. Еще с войны. Когда ему пришлось пристрелить оперенного с Материка, он сам хоронил потом остывшее тело, с которого сыпался серый окровавленный пух. Когда он вел свой корабль, оплакивая убитого большого капитана, и пушки палили, и в клочья рвались тела своих и врагов, он молился за каждую отлетевшую душу.  
Сам он, как и все лепреконы, был практически бессмертен, но ужасно жаль ему было, когда и без того короткую жизнь обрывали так бесцеремонно, так жестоко, так неправильно. Последняя жертва убийцы особенно запала ему в душу. Молоденькая, славная девочка, по которой рыдала даже мадам Нова, имеющая нехарактерный для женщины с Огневы жуткий, стервозный норов.  
…Малюта едва присел в свое рабочее кресло, как в дверь без стука ворвалась высокая девчонка. У нее были светлые волосы и голубые раскосые глаза, обрамленные черными ресницами и густыми бровями. Вид из-за этих бровей у девчонки был сердитый.  
— Наконец-то хоть кого-то я здесь нашла! Как вымерли все!  
— А кого, собственно, вы искали, юная леди? — поинтересовался Малюта, ставя перед собой табакерку.  
— Ну, ваша ведь служба занимается поиском незаконно установленного оружия? Так вот! На шхуне «Два ястреба» имеется четыре двенадцатипудовых орудия класса «гром»! И шесть девятипудовых! И сотня ружей нового образца! И еще «звоны и шорохи»! И…  
— Сядьте, пожалуйста, и успокойтесь. Как вас зовут, юная леди?  
Девочка похлопала своими замечательными ресницами и присела на краешек стула. На ней было модное в Хадере и явно дорогое синее платье: юбка колокольчиком длиной чуть ниже колен, белые кружева на воротнике «под горлышко» и короткие рукава.  
— Я Манни Крепышова, — сказала она, — дочь купца Крепыша Эмилева.  
— Вы живете на Хадере? — уточнил Малюта. — Здесь, в Порт-Хадере, да?  
— В Шелковом квартале, — подтвердила девочка. — Мы из Колоброда.  
— Да? — заинтересовался Малюта. Девочка принадлежала к еще одной общине, покинувшей родину из-за раскола в религии. — Вы ведь здесь родились?  
Он все-таки набил трубку и закурил. Ароматный дымок «Болтушки Молли» поплыл по кабинету.  
— Ну что вы, — говорила Манни. — Мы же недавно прибыли, прямо во время войны! Мне восемь лет было! А что вы мне говорите: «вы»? Мне еще только пятнадцать. Вы смеетесь, должно быть?  
— Что вам сделали хозяева «Двух ястребов»? Вроде бы сейчас они вполне законопослушны. Эльф там один, правда, имеет предупреждение властей за какие-то недозволенные речи. Но к оружию это не относится! У меня есть отчет, вот смотрите: сдано четыре пятнадцати … Э?  
Крепышова Манни ревела, комкая платочек.  
— Они меня в море не взяли! А я все равно сбегу! У меня бабушка умерла! А мама тоже давно умерла, а отец меня хочет продать, вот! Миленький лепрекончик, скажите им, пусть меня возьмут! У них уже три месяца нет женщины, я подойду: сказано же, порядочная, сильная, смелая, с навыками работы…  
— То есть вы, юная леди, уже ходили в море и работали помощницей капитана? Знаете, что такое женщина на корабле и — эээ — зачем она там нужна?  
— Я путешествовала с отцом! А они говорят: женщина на корабле — к беде! Даже я усвоила: без женщины плавание быстро кончается, вот! И пускай! И они сами боятся, больше, чем на месяц, и дальше, чем на Айшу, не ходят, вот!  
Малюта загасил трубку. Слезы ему тут ни к чему, а девочка, пожалуй, и без «Молли» не привирает.  
—Тебе действительно лучше не наниматься на «Двух ястребов». Там эээ… нарушают законодательство относительно дам…  
— Дам? — вскричала Манни и соскочила со стула. — Какая я вам дама! Я бы и юнгой пошла! А оружие они или не сдали, или обратно своровали! Или только половину вам отдали, вот. А господин Нерпа им свидетельство продлил! Знаете, что это значит?  
— Какое свидетельство?  
— Каперскую грамоту!  
А вот потому-то и оружие они то ли не сдали, то ли уже забрали обратно!  
— А ты знала? И нанималась к пиратам сознательно? Да уж, со смелостью у тебя все в порядке. («Чего не скажешь о голове».) Слушай, Манни Крепышова, а не поможешь ли ты мне? А я скажу твоему отцу, чтобы не продавал тебя!  
— Как это? Запретите?  
Да, вера у колобродцев еще та. Но на их счет у оперов сложилось свое мнение, и тут Малюта их одобрял и поддерживал: работорговля на островах не приветствовалась, хотя рабов можно было иметь, например, захватить с собой с прежнего места проживания или взять в плен. Последняя война была с оперенными Материка, решившими, что не к добру Государь-Изгнанник поднялся на ноги и счастливо правит Архипелагом. То, что Архипелаг — большая колония по исправлению преступников и изгоев, операм Материка как-то в голову не стукнуло. Но людей на их стороне тоже оказалось немало, вот только отпора никто не ожидал. Разнообразные сектанты, колдуны, пираты и разбойники — невозвращенцы — вступились за свою новую родину с такой яростью, что оперы Архипелага даже пересмотрели к ним свое отношение… А вот колобродцы прибыли в самом конце войны. Им до этих разбирательств дела не было, зато требовались рабы. Своих им как-то не удалось увезти. Не умея воевать, но обладая большими способностями к торговле, колобродцы развернули незаконную деятельность и даже имели предупреждение от самого Государя…  
— Я знаю законы, а он, похоже, нет. Во всяком случае, если госпожа Крепышова будет работать у нас, ее нельзя будет продать, так как ее официальная занятость помешает процессу купли-продажи.  
Малюта заговорил на знакомом девочке языке, и она воспряла духом. Аккуратно подобрав юбку, уселась на стул и, облокотившись на стол, подперла лицо ладошками.  
— А что я буду делать?  
— Работать подсадной уткой, — сказал Малюта, понизив голос.  
— Делать-то что? Если доносить на кого-то, то я не буду! Я не предательница, вот!  
— А помните первые ваши слова, когда вы вошли сюда? Что-то насчет орудий класса «гром»?  
Манни надулась — и тут же сдулась обратно.  
— Хотите чаю? С конфетами, — предложил Малюта и тут же «бумкнул» за горячим чайником в кафетерий.  
Манни похлопала на него ресницами, едва он появился снова. В ее глазах это выглядело так: лепрекон исчез и появился через полсекунды, как будто гремлин видеоблюдца на мгновение засбоил — и изображение пропало, чтобы тут же возобновиться.  
Только вот исчез он с пустыми руками, а появился с чайником в руке. Из носика плеснул кипяток, и Малюта, ошпаренный шипящей каплей, тоже зашипел. Через минуту перед Манни стояла чашка, заварочный чайничек грелся на дощечке, Малюта доставал из сейфа баночки и кулечки, а девчонка кусала губку и хмурила брови.  
Но Малюта молчал.  
Лишь налив себе и ей чаю, он потянулся к сейфу и извлек оттуда прозрачный пакетик с шарфиками.  
— Ой, — сказала Манни. — Это… те самые? От утопленниц?  
— Те самые. Что вы о них думаете?  
— А они уже не модные! Сразу после Новогодья их перестали носить! Они, понимаете, узкие, шею не прикроешь, и скользкие. Хочется, чтобы красивыми такими кольцами лежали, а они вот как, видите?  
Манни подцепила один шарфик и намотала на себя, но тут же ойкнула и сняла.  
Идея с удушением женщин их же аксессуарами сразу же стала сомнительной. Возможно, лишь первая из дам носила шарфик на шее. Малюта постучал пальцами по столешнице.  
— Еще какие мысли будут?  
— У Кругореза этих шарфиков в ателье целая гора! Он даже хочет из них сшить платье для нового показа в Межмирье — знаете, его выпускают в Межмирье, правда, всего на двое суток! Он после Новогодья был ужасно зол, что они не разошлись, грозился всех привередливых модниц приду… Ой! Я знаю, это он!!!  
— Не будем спешить, — сказал страшно довольный Малюта.  
— Я пойду к нему, я постоянная клиентка, — заговорила Манни, снова вскакивая, — а потом — бац! — шарфик! Я все знаю! Ему остается только прикончить меня! Тут врываются ваши люди и спасают меня, а его — в кандалы и в тюрьму! А тогда я прославлюсь, и вы порекомендуете меня! На «Громад»! В кругосветку!  
— Я не стал бы так рисковать… Но фантазия у вас поразительная. Вы, наверное, много читаете и смотрите детективов?  
— Боевиков тоже, — потупилась Манни. — Так мы идем? Прямо сейчас, чего тянуть!  
— Ну что ж, пойдемте, только предупреждаю вас, юная леди: все произойдет не так, как вы только что… живописали. Для начала с вашим кутюрье побеседую я, хорошо?  
— Но…  
— А если я скажу, что сейчас у меня нет ни одного боевика, и мы пойдем вдвоем, это как-нибудь остановит вас в вашем эээ… порыве поработать наживкой?  
— Вы сами предложили!  
— Я не то имел в виду!  
— А я — то!  
— Я тебя тут сейчас запру, и сиди до моего возвращения!  
 
Как честный подчиненный, Малюта отчитался перед Валле-Вилле и отправился вместе с притихшей Манни к знаменитому на весь Архипелаг Кругорезу. Модельер обитал в Шелковом квартале Порт-Хадере и, кажется, никаких гостей не предполагал. Но Манни он хорошо знал и нехотя, но принял — в компании с лепреконом-детективом.  
В саду стояла жара, хотя уже на подходе был Журавель месяц , но Кругорез не пылал желанием звать их в дом. Усадил на скамеечке за садовым столиком, крикнул служанке принести зонт и лимонаду и встал перед посетителями в позе, выражающей нетерпение.  
Малюта не спеша раскурил трубочку и извлек из пакетика синие шарфики.  
— Что вы можете сказать по этому поводу?  
Модельер нахмурился, утер пот со лба и процедил:  
— Ненавижу. У меня редко бывают неудачи, но в этот раз я потерял на них около двух тысяч «гагар»!  
— Золотом? — ахнул Малюта, щелкая в кармане пальцами. Тот, кто такого ни разу не проделывал, не знает, что это непросто. В кармане телегремлин крошечного складного минифона включил запись.  
— Казначейскими билетами, — махнул рукой Кругорез. Жесты у него были изящные, руки и ноги тонкие, а голова крупновата для худощавого тела. Наверное, старается быть худее, чем это возможно, сочувственно подумал Малюта. — Я весь извелся! Я готов был сам, собственноручно душить ими капризных модниц! Им и шелк был холоден, и длина велика, и ширина мала — все не так и все не эдак!  
— Вы были готовы — и?.. — Малюта выпустил в воздух побольше дыма. На открытом месте ветер быстро уносил чарующий запах «Болтушки Молли» прочь, и он опасался, что зелье плохо действует на Кругореза. Манни ведь до сих пор молчит!  
Но тот поморщил нос, тонкий и немного скособоченный, и тихонько чихнул в батистовый платочек. Потом подергал кружево, потрепал — и убрал платок.  
По его лицу стекла слезинка.  
— Я был в отчаянии, поймите! — вскричал он. — Никто не вправе осудить меня за то, что я пошел на такое!  
— О чем вы говорите? — спросил Малюта.  
Кругорез поднял к небу большие, полные слез глаза и с надрывом сказал:  
— Я о тех несчастных дамах, которые встретили свою смерть с синими шарфиками на их прекрасных шейках.  
— Ага! — закричала, не стерпев, Манни. Ее вдруг обнаружившееся умение молчать, особенно под действием зелья, было поразительным! «Сила воли у нее есть», — решил Малюта. — Ага! Вот!  
То ли крик был так пронзителен, то ли солнце палило слишком сильно, то ли плохо повлияла на кутюрье «Болтушка Молли», неизвестно. Результат был, однако, такой: заломив руки, Кругорез грациозно упал в обморок на аккуратно подстриженную траву.  
 
Валле-Вилле был приятно удивлен.  
Он ходил по кабинету Малюты, потирая короткие ручки, и время от времени удовлетворенно крякал.  
— Клянусь воробьем-бессребреником, Малюта, у тебя талант! И ведь никаких осложнений! Если бы ты знал, как я боялся, что с тобой что-то случится! — наконец признался он.  
— Можно мне повидать обоих инвалидов? — спросил вдруг Малюта. — Желательно, до судебного разбирательства по поводу этой серии убийств.  
— Зачем?  
— Я хотел бы кое-что узнать… Мне кажется, мы не все выяснили. Почему один разучился «бумкать», кто ранил другого?  
— Да Кругорез, конечно, — уверенно сказал Вилле. — Просто отстреливался от Бойла и напугал Райли!  
— Он не стрелял, — сказал Малюта. — У него слабые пальцы. Он же сам давно не кроит и не шьет. Бывает, конечно, легкое оружие… эээ… дамское… Но уверен, что стреляли не из такого.  
— Тут ты прав. Оружие элитное, класса «гром-молния», Бойл был награжден самим губернатором. Штука, сам понимаешь, тяжелая. А что произошло — никак не добьемся. Говорить он не может, а грамоте не обучен — выслан из диких времен.  
— Как это ты ему расследование доверил?  
— У него, знаешь, Малюта, нюх. Он убийц носом чует. Такой талант. Но вот уже четвертый месяц при смерти, и если бы не медицина этих оперов… А все равно помрет. У него: легкое, горло, задета артерия какая-то важная.  
— Где он, в госпитале?  
— Ну да. А Райли, тот лепрекон, знаешь, он сторожем в порту на складе… То ли «Креветка», то ли «Лобстер», не припомню. У меня, Малюта, знаешь…  
— Знаю. У тебя Нерпа, пираты, рабы, сошествие на землю пироги с Птицебогами и наплыв морских чертей в таверну, — Малюта запер сейф, подошел к окну и долго смотрел на улицу. — Я схожу с утра к обоим, хорошо? А ты сделай мне одолжение, подпиши вот эту бумагу. Я девчонке обещал, что ее отец не продаст и что она на корабль сможет устроиться. Так надо, чтобы она у нас числилась хотя бы помощницей, что ли, и сроком не меньше недели. Тогда она сможет пойти на какой-нибудь служебный корабль…  
— Ладно, давай. Пусть будет твоей помощницей, но недолго! Лучше всего ей на «Громад» пойти женщиной, на государственных судах законодательств не нарушают.  
— Еще бы, за «Громадом» барочницы толпой ездят, сплошь ласковые огневушки! — хохотнул Малюта.  
 
Наутро Малюта отправился в госпиталь к «дикому» Коннери Бойлу. Здоровенный вояка с простреленным легким не умирал и не поправлялся, похоже, просто потому, что ему было не нужно ни то, ни другое. Крепкий организм и поразительная медицина оперенных не давали телу прекратить существование, а душа просилась вон: зачем, о боги, жить жалкому инвалиду?  
Малюта принес с собой пачку писчей бумаги и карандаш, и, представившись, сел на стул возле кровати больного. Тот жестом попросил закурить, но едва Малюта вытащил из кармана кисет с табаком (обычным «Капитаном Му»), как в палате появилась оперенная бескрылка с белыми перышками на лице и руках, и строго запретила «травиться».  
— Я по поводу синих шарфиков, — сказал Малюта, кладя бумагу и карандаш на столик слева от кровати. — Ты ведь видел убийцу?  
Коннери закивал и схватил карандаш, но тут же сплюнул на пол и раздраженно зарычал.  
— Нарисуй, не надо писать, — предложил Малюта. — Что-нибудь особенное ты запомнил?  
Коннери покачал головой и изобразил нечто. Напоминающее палатку или…  
— Плащ? Плащ с капюшоном? Шел дождь?  
Коннери помотал головой и нарисовал волнообразную линию и над ней несколько точек.  
— Море… брызги, да? Был ветер с моря. Ты видел его у воды, на месте преступления?  
Больной показал два пальца. Все правильно, он присутствовал при третьем убийстве и пострадал, пытаясь предотвратить его или хотя бы поймать убийцу на месте преступления. Коннери Бойл сдвинул брови и постучал карандашом по зубам.  
— Как ты вышел на него? — спросил Малюта.  
Бойл нарисовал подобие корабля. Малюта покачал головой, дескать, не понял. Тогда над кораблем Коннери вывел фигурку, при некоторой фантазии — женскую. Подумал и пририсовал фигурке груди и длинные волосы.  
— Женщина на корабле? Убийца… женщина?  
Коннери замотал головой, попытался что-то изобразить руками, засипел, с трудом дыша и синея от натуги, и, не сумев нарисовать какую-то несуразицу, сломал карандаш. Тут он заплакал (почти беззвучно), пришла все та же суровая бескрылка и Малюту прогнала.  
«И второй тоже не говорит, — вспомнил Малюта, — или что-то в этом роде. Магия? Вряд ли…»  
Отыскав Райли на одном из портовых складов (на «Лангусте»), Малюта понял, что с лепреконом дело обстоит еще хуже. Тот был мертвецки пьян, а ведь всем известно умение лепреконов пить не пьянея. Добиться подобного результата можно лишь поглощая спиртное в огромных количествах на протяжении минимум года. Но, очевидно, Райли был из таких, из упорных.  
— Райли! Очнись! Синие шарфики! — кричал Малюта, и тряс, и бил лепрекона по щекам. Но выжать удалось из него только сип:  
— Он продал ему, много, хоть так…  
Сторож «Лангуста» сплюнул, утерся и, свернувшись комочком прямо на пропахшем рыбой настиле, захрапел.  
Малюта вздохнул, нащупал за пазухой разрешение для Манни и отправился в Шелковый квартал. Он был в шаге от разгадки, и чувствовал это, и понимал, что вот-вот ухватит мысль за ее короткий скользкий хвостик… но пока этот хвост в руки не давался, вот что обидно!  
 
Манни встретила Малюту с радостным воплем. Глаза у нее сверкали, ее прямо распирало от какой-то новости, которую она тут же пообещала выложить, если он, Малюта, пойдет с ней, а то ей одной страшно.  
— Он сказал: приходи первого Селезня, — болтала девочка, таща лепрекона по улице, — а сам такой хорошенький… Но я все-таки одна не хочу идти, там место такое… И не скажешь, что приличный квартал, знаете, за оградами, у воды. Ну, где залив еще такой, на другой стороне там театр. Я думаю, он из театра, сейчас же можно это: мужчинам в театре представлять. Ну вот, он говорит: если ты правда хочешь женщиной на корабле быть, я за тебя попрошу, у меня там, говорит, знакомый живет. А я вот сомневаюсь: где он там живет? Там только недостройка одна стоит, и все! Купил, что ли?  
— Манни, постой-ка, кто тебя позвал и куда? — Малюта уловил коротенькую паузу и успел-таки задать вопрос. — И почему ты согласилась, ты ведь знаешь…  
— Что? Убийцу поймали, опасности никакой! А он… Малюта, вы ведь видели морских эльфов, да? Они такие красивые… Я ему сразу поверила, он такой обаятельный, такой красивый — прямо цепенеешь вся, а по спине мурашки, мурашки! На какой корабль женщина нужна, я не знаю, эльфовских вроде в порту не стоит. Но я его, кажется, видела. Точно, видела… вот только где?  
— Эльф! — вскричал Малюта. — Манни, нагнись, я тебя поцелую!  
— Нагнуться? Малюта, вы что-то не то… Ох, Малюта! Это он — маньяк? И он меня… Да бежим же скорее, мы его поймаем!  
— Нет. Я пойду за боевиками. Он опасен, девочка. И еще как! Средь бела дня, посреди города… Пошли со мной. Хотя нет. Иди домой и сиди там, пока я не разрешу выйти. Я быстро!  
Малюта «бумкнул» на предельно большое расстояние — десять футов, бумкнул снова и снова, так быстрее, чем бежать. Надо было предупредить Вилле, взять трех-четырех человек…  
Эльф с «Двух ястребов», хозяин погоды, как же он раньше-то… да что раньше, дело несколько дней как у него на столе… Морской эльф, который неудачи последних лет (а шхуна «Два ястреба» давно приманивала к себе неудачи!) решил приписать женщинам! Они нанимались на корабли, а он убивал их! Синими шарфиками душил, цвета моря и Марьи, душил, а потом топил, дразня морскую Хозяйку! И следователей он пытался убрать. Хотя Райли мог лишиться способности связно говорить и «бумкать» из-за собственного пьянства… А маленькая Манни! Эльф, видно, сначала пожалел девчонку, не стал убивать, а та сама напросилась! И… О, Птицебоги! С ее характером, неужто он мог подумать, что она пойдет сейчас домой?  
В отчаянии Малюта остановился и посмотрел назад. Но Шелковый квартал был уже далеко, а служба — вот она, всего ничего до нее осталось. И даже стоит возле нее повозка какого-то оперенного. Ах да, Валле-Вилле занимается делом опера из Водоплавов! Это его машина! Малюта «бумкнул» прямо на нагретое солнцем сиденье и завел двигатель. Из ворот службы выскочил Вилле и с ним охранника, дежуривших у дверей.  
— Скорее! Убийца! — крикнул им Малюта. — За мной!  
Однокрылый тоже выскочил на крик и вой наконец-то опомнившейся сигнализации. Но машина с лепреконами уже мчалась по дороге. Боевики вскочили на свои байки и бросились вдогонку. Опер всплеснул руками и остался стоять, глядя на удаляющихся людей и свою машину.  
 
Манни Крепышова кралась вдоль стены недостроенного здания. Говорили, что здесь будет почта. Но говорили уже давно, года три-четыре, а почтой все пользовались старой, которая возле площади Белоперых. Красивый парень, морской эльф с черными глазами и длинными волосами каштанового цвета, стоял у самой воды. Между ним и прячущейся возле постройки Манни росла стена непролазной стрекалки, травы с узкими острыми листьями, на кромке которых были мелкие крючочки с ядом, вызывающим жуткий зуд.  
Манни выглянула из-за угла, разглядывая эльфа сквозь густую траву. Тот спокойно любовался заливом, и она решила подобраться поближе и столкнуть его в воду. Пускай побарахтается, небось не потонет. А Малюта тем временем приведет подмогу. До службы отсюда недалеко, лепрекон, наверное, уже бежит сюда! Да, самое время!  
Манни перескочила через стрекалку с истошным воплем (так, по ее мнению, кричали воинственные морячки) и набросилась на эльфа. Тот увернулся и неуловимо быстрым движением перехватил ее поперек туловища.  
— Молодец, пришла одна.  
— Пусти! — пискнула Манни. Хотелось крикнуть погромче и похрабрее, пусть видит, что она не боится, но морской клич не пошел голосовым связкам на пользу. — Сейчас сюда придут люди и тебя схватят!  
— Спасибо, что предупредила, — кивнул эльф, опрокинул девочку на землю (сырую и пахнущую гнилью) и вытащил из кармана узкий синий шарфик. — Я быстро, ты не волнуйся. Знаешь, если убить много женщин, нанимающихся на суда, они перестанут наниматься!  
Манни хотела спросить — а зачем ему это? — но шарфик уже обмотался вокруг ее шеи. Теперь даже пискнуть было трудно. И брыкаться… она попыталась было сопротивляться, но черные глаза оказались близко, и там была такая чернота, такая просто парализующая, заставляющая цепенеть тьма… девочка поняла — вот что ждет человека, когда он умирает. Он будет висеть в этой тьме вечно…  
«Я не хочу — вечно!»  
Что-то хрустнуло, треснуло — и наплывающая чернота стала фиолетовой, затем багровой, потом — раскалено-красной, а потом Манни устала смотреть, как меняются цвета, и умерла.  
 
Она ожила внезапно, словно проснулась, и первое, что ощутила, — это сырость под собой, особенно под седалищем. Было очень — ну просто очень! — мокро и стыдно, и юбка наверняка превратилась в ужасную тряпку. Между тем над ней склонились мужчины — несколько человек в смешной такой одежде, цвета «запятнанной репутации», популярного в Межмирье. И еще два лепрекона, один с черной бородкой и очень симпатичный, а другой некрасивый, рыжий… постойте, да это же Малюта! Манни не сразу узнала его: он жутко осунулся и был такой серьезный, без этих его веселых морщинок возле глаз.  
Манни хотела спросить, что случилось и почему она (эээ, сказал бы Малюта) описалась. Но сразу же вспомнила все сама. И удивилась: вот ведь дура, сказано же было, иди, девочка, домой, к папаше.  
— Его поймали? Арестовали? — просипела она.  
— Велели паспорт показать, — усмехнулся один из боевиков, сжимающий в руках уже ненужный «РО-2-3-5».  
— Отпустили? — ужаснулась Манни.  
— Да нет, нет, — сказал Малюта, — оглушили его и связали. Как ты, дочка?  
Дочка… папаша хоть раз назвал ее дочкой? Бабушка рассказывала: «Два месяца тебе было. Мама твоя устала, легла спать. Вдруг слышит — ты кричишь. Открывает глаза — и видит: ты летишь. Твой папочка устал тебя укачивать и швырнул, как камень! Прямо в мать запустил!» «А она?» — широко распахнув глаза, спрашивала Манни. «Поймала»…  
— Я… Кто-нибудь даст мне одеяло? Здесь лужа… И вот…  
Чьи-то руки поспешно протянули ей плащ с капюшоном. Синий, словно море.  
Манни встала, надела плащ и… согнулась пополам: желудок свело судорогой, ее затошнило. Перед глазами встала багровая чернота. Нет, не надо, не хочу.  
— Этот эльф, он гипнотизер какой-то, — хрипло пожаловалась Манни, отдышавшись. Говорить было больно, едва шепталось, но она была упрямее боли. — У него такие глаза, посмотришь — и все. Каюк.  
 
…Модный модельер Кругорез внимательно смотрел, как Малюта подписывает для него бумаги.  
— Вы даже не дослушали, — сказал он с упреком. — Я в шоке. Я пришел бы в себя и все объяснил!  
— Мы думали, вы убили всех и решили смотаться, пользуясь тем, что вас выпускают в Межмирье. Там же и космолеты, и корабли, и порталы… Все там, одним словом, чтобы сбежать! — пояснил Валле-Вилле.  
— Я хотел сказать, что раскаиваюсь в том, что продал вашему эльфу сотню шарфиков. А вы?  
— Вы свободны, и это нас оправдывает! Эльф Мар Дир пойман, арестован и будет осужден за убийство. А вы можете идти! — Малюта вручил Кругорезу его паспорт и освобождение.  
— Ну… прощайте. Век бы вас не видеть, если честно!  
— И вам того же, — проворчали лепреконы.  
— Что скажешь, Малюта? — спросил Валле-Вилле.  
— Хочу побеседовать с эльфом, — сказал Малюта. — Не пойму я его.  
«В том-то и дело, что понимаю, и неплохо. "Понимаю, но не принимаю", — так, кажется, сказано в одном из бесконечных писаний про Маръю и ее птицедетей?»  
— Малюта… Насчет того, что ты Кругорезу сказал. Про «будет осужден»… Ему Нерпа покровительствует, знаешь?  
— И что? — губернатор Хадере славился тем, что покрывал пиратов, бандитов и нелегалов, имея с них за заботу порядочный куш.  
— До суда дело не дойдет.  
— Как не дойдет? — ахнул Малюта. — А как же? Э?!  
— Выпустят его, — сказал Валле-Вилле, пряча глаза, — уже заплатили… всем инстанциям. Просто на Хадере больше не пустят, а так пусть плавает, где захочет.  
— Значит, все зря? Ах ты, черт… А тебе тоже заплатили, да?  
Валле-Вилле промолчал. Привычка…  
Малюта отвернулся от начальника. Говорить с ним больше не хотелось.  
Валле-Вилле «бумкнул», а в кабинет Малюты привели эльфа Мар Дира. Был он вызывающе бодр и свеж, несмотря на длинную царапину на щеке и порванные рукава белоснежной некогда рубашки.  
— Вы и сами, наверное, понимаете, что я здесь ненадолго, — сказал Мар Дир, садясь на стул. — Видите ли, губернатор Нерпа не любит, когда его дела тормозятся из-за мелких недоразумений. «Два ястреба» должен выйти в море не позднее завтрашнего дня. Весь арсенал остается на шхуне, команда должна быть полностью укомплектована… Я ведь хозяин погоды, это вам известно?  
— Вы вообще в курсе, в чем вас обвиняют? В убийстве шести женщин и покушении на седьмую.  
— О, я же говорил: мелкое недоразумение. Можете послать запрос. За меня внесен залог, я выхожу уже вечером. Вам разве ваш начальник не сообщил?  
Малюта поморщился и открыл табакерку. Там было несколько отделений, и одно из них — почти полное. Малюта не любил этот сорт табака, он вызывал у него дикую аллергию, с которой не справлялись даже патентованные средства оперов. Но что делать? Сейчас нужен был именно этот табак.  
Малюта не торопясь набил трубку, затянулся, подавил приступ кашля и выпустил колечко тяжелого, темно-серого дыма.  
— Зачем вам это? — спросил он. — Вас все равно выпускают, я спрашиваю из… эээ… праздного любопытства.  
— Малюта, ты ведь из нашего мира, из Тирны? Ты помнишь море?  
Малюта помнил горы и лес, но кивнул. Да, в Тирне было и море.  
— Меня не просто моря лишили, мне подсунули эрзац. Пародию. Издевку. Понимаешь? Маръя! Я на море что хотел делал, я летом лед клал и на коньках катался, я в бурю корабли водил, как по маслу, я с акулами играл, как кошка с мышкой. Меня море любило, на ладонях качало. А здесь — Маръя, Малюта! Хозяйка, слышал про такую?  
Малюта слышал. И помнил, как во время войны лили на воду коровью кровь из бочонка, и море слизывало с бортов красные капли. И как молодая женщина, помощница большого капитана, просила Маръю о снисхождении к команде…  
— И ты ревнуешь? Здесь море любит не тебя, да? Эээ… Хозяйке угодны девушки, а ты вроде как не совсем у дел?  
— Кое-что я и здесь могу. Бури предсказывать, путь в тумане искать, но знаешь, это как чужой рукой управлять, потому что свои отрублены. Но они! В них эта сука-богиня живет, она ими дышит и смотрит, она ими ходит и под мужиков ложится!  
— И ты решил…  
— …И я решил: пусть они умрут! Особенно две последние. Одна — шлюха, обыкновенная шлюха! Знаешь, что она сказала мне? «Я не путаю дела с любовью. Если бы вы изволили посетить наш салон…»  
Малюта, только что решивший погасить трубку, запыхтел ею с особым усердием.  
— А эта девчонка? Ведь я решил пощадить ее, а она побежала доносить на меня! А я с таким трудом удержался тогда, в первый раз… Ведь такая соплячка, а может все, Малюта! Я был в Тирне почти богом, а она все это получила здесь! В неволе! На планете-тюрьме!  
Тут морской эльф Мар Дир закашлялся, схватил себя обеими руками за горло и захрипел.  
Малюта посмотрел в его черные, без блеска, глаза.  
— Ты стал ничем, и мне тебя жаль. Но именно за тех двух, последних…  
Он выпустил в лицо эльфа еще несколько колец дыма.  
— Ты умрешь сегодня. Никакой губернатор не вмешается. Не успеет.  
Мар Дир свалился со стула и задергался.  
— Так и они задыхались, да? Хорошо им было, не так ли? Говорят, что умирающий от удушья видит перед собой рай. Ты видишь рай, Мар Дир? Видишь там девочку Усладу, шестнадцати лет, с синим шарфиком на детской шейке?  
Возможно, морской эльф Мар Дир видел, и не только Усладу. Он вытянулся и замер, а в воздухе плавали обрывки сизого дыма, вызывающего у Малюты кашель, насморк и жжение в глазах. Он отводил глаза, он старался не смотреть — но взгляд возвращался к мертвецу, и тогда вместе с кашлем из глотки рвался смех. Видеть врага мертвым — это ли не награда за проделанную работу?  
Лепрекон распахнул окно, высунул наружу голову и вдохнул несколько раз так глубоко, как только мог. Сколько еще ему придется просидеть в этом кабинете? Сколько трупов увидеть? Каких негодяев изловить? Малюта попытался представить себе вереницу убийц, маньяков, насильников. Но видел лишь широко открытые черные, несчастные глаза.  
Первого числа Селезня месяца года 1380, после тридцати двух дней работы в Службе, открытой лепреконом Валле-Вилле, Малюта сидел в своем кабинете у открытого окна и усердно писал прошение об увольнении.  
 
 

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования