Мышонок осторожно высунул розовый нос из щели. Тщательно принюхался. Вроде никого. Но все равно нужно быть настороже. Враг не дремлет. Два дня назад Враг сожрал его младшего братца, который был неосторожен. Мать после этого долго пищала мышонку о том, как опасно там, внизу, как опасны враги, обитающие там. Нужно быть осторожным, очень осторожным, если, конечно, хочешь остаться живым, а не пойти на корм монстру.

Мышонок еще некоторое время сидел в щели, жадно ловя затхлый воздух своими маленькими ноздрями. Все чисто. Убедившись, что опасности нет, зверек осторожно выбрался из расщелины, проделанной в толстом бетоне временем и землетрясениями, которым, впрочем, активно помогала вода. Эта щель была в самый раз для не слишком толстого мыша, но не позволяла проникнуть внутрь безопасной зоны различным хищникам вроде Врагов. Однако те часто подкарауливали неосторожных мышей около щели, так что нужно было постоянно быть настороже.

Но сейчас здесь никого не было. Мышонок еще раз принюхался, внимательно огляделся по сторонам, и пополз по довольно узкому деревянному столбу, прислоненному к стене. Внизу была пропасть, которая, впрочем, заметно уменьшалась в размерах по мере движения мышонка вниз.

Это была его вторая самостоятельная охота, самостоятельный поход за добычей. Во время первого похода он и его братец, также идущий на дно в первый раз, были слишком неосторожны. Лютый Враг бросился на них из укрытия, в котором он коварно поджидал своих жертв. Мышонку повезло, он успел ушмыгнуть от монстра, а вот его брату повезло меньше. Чудище набросилось на него, и, карабкаясь вверх по бревну, мышонок слышал предсмертный писк: смесь боли, отчаяния, смертельного ужаса, в котором, однако, тонкой нотой проскальзывало что-то вроде облегчения, облегчения от того, что вся эта жизнь, полная мучений и страданий, полная Врагов и монстров, наконец-то заканчивается.

За несколько дней до этого Враги сожрали еще двоих мышат, один из которых был лучшим другом мышонка, если, конечно, возможна дружба в этом суровом и мрачном мире. Так или иначе, но мышонок искренне опечалился, узнав о смерти друга, которого он любил не менее сильно, чем свою старенькую мать, своего отца, которого он никогда не видел (отец также погиб на дне пропасти), но о котором много слышал. Не менее сильно, чем любил свою жену, молодую мышку, и своих шестерых еще совсем маленьких мышат. Мыши очень рано заводят семьи, только так они могут выжить в этом мире, так что уже полугодовалый, а то и вовсе трехмесячный мыш очень часто является семьянином, ну а уж к году-то абсолютно все сумевшие выжить мыши имеют потомство. Что, однако, не мешает им оставаться молодыми, как в хорошем, так и в плохом смыслах этого слова.

Так, например, большая часть молодых мышат, несмотря на явную опасность, таящуюся на дне пропасти, все равно спускались туда. Дело было вовсе не в азарте, не в желании рискнуть, почувствовать экстрим, впрыснуть в кровь дозу адреналина, нет, причина была куда более простая и приземленная: на дне пропасти была еда.

Еда была и дома, в безопасной зоне. Но эта еда, эти опостылевшие травяные зернышки и корешочки, порядком надоели мышатам уже за первые недели их жизни, поэтому каждый из них если хоть раз не спускался вниз, то уж точно втайне мечтал об этом. Ведь еда внизу не шла ни в какое сравнение с домашней едой. Она была гораздо вкуснее, гораздо сытнее, а главное, ее добыча была сопряжена с высоким риском для жизни, так что побывавший внизу и благополучно вернувшийся домой мыш мог рассчитывать на пристальное внимание и интерес к своим рассказам не только молодых и не очень мышат, но и прелестных молоденьких мышек, одна из которых в дальнейшем могла стать его женой или просто подругой.

Какой только замечательной и вкусной еды не было внизу! Великолепнейшие порошочки в ярких пакетиках, которые очень легко прокусывались острыми мышиными зубками, после чего их содержимое начинало излучать неповторимый, особенный аромат, который, кажется, можно было нюхать вечно. Нежнейшие сладости, мягкие и немного приторные, таящие во рту и оставляющие вкусные коричневые пятнышки на мордочке. Различные жидкости в прозрачных посудинах, которые следовало сначала столкнуть вниз с небольшой высоты, а затем жадно лакать язычком из получившейся лужицы. И многие и многие невероятно вкусные вещи, найти которые можно было только на дне пропасти, и которые, как говорили некоторые мышата, обязательно нужно было хоть раз в жизни да попробовать. И еще – там можно было встретить кормящихся со всех этих вкусностей больших жирных жуков, очень редких в безопасной зоне и очень-очень вкусных, если, конечно, удастся их поймать.

Однако не только мышата ловили неосторожных жуков, но и на самих охотились не менее настойчиво. Ищущих вкусной еды неосторожных мышей хватали и пожирали все, кто был хоть на сколько-нибудь больше их, и в первую очередь самые страшные для мышей хищники – Враги.

Эти кровожадные животные отличались просто-таки потрясающим коварством. Они набрасывались на ничего не подозревающих мышей из укрытия, подстерегали их в засадах, бросались на них сверху, нападали снизу… Выглядели они не менее ужасно. Жуткий оскал длинных и острых клыков, огромные, завораживающе-бездонные зеленые глаза, торчащие в разные стороны усы на боках морды… Устремленные вверх уши, от которых, кажется, не укроется ни один звук, ни один шорох, ни одно неосторожное движение. Острые кривые когти, скрытые до момента бесшумного удара в мягких, покрытых шерстью подушечках, бесшумно ступающих по поверхности. Невероятная прыгучесть, огромный страшный хвост, замечательное зрение. Можно ли полностью описать это ужасное существо, наводящее трепет на самых храбрых мышей?

Однако опасности дна пропасти не ограничивались одними Врагами. Помимо них, там водились огромные – в несколько раз больше Врагов, страшилища, не особенно интересующиеся мышами (гораздо чаще они мирно ели вкусную еду или пытались съесть Врагов), но все равно вызывающие страх уже благодаря одному своему размеру. Гораздо опаснее Страшилищ для мышат были Летуны: странные существа с огромными ушами, посредством которых они летали по воздуху. Эти твари действительно были опасны, очень часто они налетали на несчастных мышей, подхватывали их, поднимали высоко в воздух, а затем сбрасывали вниз, на каменные плиты дна, после чего также летели ко дну и склевывали останки.

Помимо живых врагов, на дне пропасти таилась опасность совсем иного рода. Это была странная болезнь, которой в разной степени заражались все, кто находился внизу. У тех, кто недолго был там, это болезнь до поры до времени никак не проявлялась, но, накопившись после нескольких походов, давала о себе знать. У тех же, кто долго находился на дне, странная болезнь проявлялась уже через несколько часов после возвращения.

Симптомами первой стадии этой болезни был резкий, дерущий нос и глотку сухой кашель, сильная бледность морды и лапок, странные беловато-розоватые выделения из кожи. Через несколько часов больной мыш впадал в некоторое подобие нервической спячки, во время которой он странно дергался и немного стонал. Третья стадия характеризовалась сильными болями во внутренних органах животного. Больному мышу давали грызть специальные корешки, ослабляющие боль, но они мало помогали. Наконец, после суток мучений болезнь отступала, что сопровождалось опустошительным поносом и рвотой. Еще несколько суток после этого больной зверь не мог пошевелить лапкой, но после этого приходил в норму и становился таким же, каким был прежде. Даже после этих мучений большая часть переболевших мышей повторяли свои экспедиции на дно пропасти: жажда вкусной еды была сильнее страха и боли.

В общем, походы вниз были очень и очень опасны, но все равно почти каждый день находились смельчаки, рискующие спуститься вниз. Многие из них погибали. Из каждых пяти спускавшихся вниз домой возвращались только трое. Но эти трое так расхваливали невероятные вкусности Дна, что число желающих рискнуть шкуркой никак не уменьшалось. Обычно это были мышата, однако и молодые мышки тоже иногда отваживались на опасный поход, однако только в сопровождении любимого мыша и не столько ради еды, столько ради одиночества, которого так не хватало в безопасной зоне. После подобных походов многие из мышек беременели, и детишки их были гораздо менее восприимчивыми к странной болезни, нежели их родители.

Осторожно перебирая лапками, мышонок спустился до середины столба. Пока он был в относительной безопасности, угрожать ему могли только Летуны, которых не было видно. Вообще, ни поблизости, ни внизу, негде не было видно никаких хищников. Однако все равно следовало соблюдать осторожность.

С бревна великолепно просматривалась большая часть этой таинственной и манящей пропасти. Дно ее было уставлено высокими конструкциями из какого-то белого невкусного материала. Конструкции имели горизонтальные и вертикальные секции, вроде ячеек, в которых и находилась заветная цель каждого посещавшего дно мыша. В которых находилась еда.

Принюхиваясь и ежесекундно зыркая по сторонам, мышонок быстро, но бесшумно сполз по бревну до конца и осторожно спрыгнул на дно, аккуратно и тихо спружинив мягкими лапками. Внимательно прислушался. Никаких подозрительных шорохов. Никакого движения. Никого.

Еще раз на всякий случай оглянувшись, мышонок быстро-быстро засеменил маленькими лапками к ближайшему шкафу с едой. Воровато оглянулся и залез на нижнюю полку. Затем еще на одну. И еще.

Оказавшись на четвертой, предпоследней полке, мышонок остановился и отдышался. Что ни говори, а полдела было сделано. В прошлый раз враг подкараулил их с братом именно здесь, около этого самого шкафа. Тогда они даже не успели добежать до него. Теперь же, на высоте, мышонок был в относительной безопасности. На полке было слишком мало места для того, чтобы Враг мог устроить ему засаду.

После того, как мышонок убедился в том, что на полке действительно безопасно, он немного расслабился, но, тем не менее, продолжал быть настороже. Зверек снова принюхался, но на этот раз не затем, чтобы вычислить коварного хищника, а для того, чтобы определить, какой из лежащих на полке продуктов наиболее вкусен, и какой из них ему следует выбрать.

Однако определить у него ничего не получилось: стоящие и лежащие на полке вещи воняли какой-то искусственной гадостью. Или вообще не пахли. Однако мышонок знал, в чем дело.

Он подбежал к ближайшему пакету и аккуратно, но сильно прокусил его своми острыми зубами. В его носик ударил сильнейший, умопомрачительнейший, вкуснейший аромат. Он был такой силы, что на глазах мышонка выступили слезы, он затаил дыхание и слегка отпрянул от отверстия.

Через минуту, когда запах немного выветрился и уже не так бил в серую мордочку, мышонок вновь сунул голову в пакет. Он был наполнен странного вида хлебными кубиками, твердыми, и очень остро пахнущими какими-то специями.

Мышонок откусил кусочек. Было очень вкусно. Мышонок откусил еще. И еще. Сам того не замечая, мышонок сожрал около тридцати кубиков. Совсем скоро зверек почувствовал, что больше в него еды не влезет. Но ведь на полке еще оставалось так много вкусностей! И он даже не успел попробовать их… Мысленно поклявшись в скором времени вернуться на дно пропасти, на эту самую полку, мышонок собрался в обратный путь.

Сытый и довольный, он начал спускаться вниз по полкам. Вскоре он достиг пола, и, часто семеня лапками, побежал к столбику (бежал он довольно медленно, ведь совсем недавно он слопал кучу еды, равную чуть ли не его собственному весу!).

Внезапно над его ухом раздалось тяжелое дыхание. Сердце мышонка ушло в лапки. Это конец. Целиком погрузившись в насыщение едой, он совершенно забыл о Врагах. Но Враг не забыл о нем. Учуяв его запах, запах добычи, лютый враг подкараулил его. Это конец…

Бесшумно, мгновенно распрямив задние лапы, кошка прыгнула на мышонка и схватила его зубами. Маленькое тело несколько секунд конвульсировало в ее лапах. Вскоре жертва затихла. Кошка осторожно понюхала мыша. Готов. Оглядевшись по сторонам и на всякий случай принюхавшись, кошка зажала добычу в зубах и побежала на другой конец помещения, в свое логово.

Внимательно принюхиваясь и прислушиваясь, чтобы как можно раньше распознать опасность, животное бежало мимо шкафов с продуктами. Раньше, много десятков лет назад, здесь был продуктовый магазин. Плакали, требуя у родителей сладостей, дети, играла навязчивая современная музыка, горел свет. Когда людей не стало, свет потух. Наступила зловещая, проклятая тишина.

Кошка не застала людей, она вообще не представляла, что на свете могли быть подобные им существа. Изредка, бродя по окрестностям, она находила большие и маленькие скелеты странных животных, местами замотанные в выцветшее и полу рассыпавшееся тряпье. Мясо, которое раньше находилось на костях, частью выгорело, частью было объедено зверьем еще до кошкиного рождения.

Родилась она в том самом логове, где лежали сейчас ее котята, там же родилась ее мама, бабушка, прабабушка. Несколько десятков поколений отделяли кошку от людей, приютивших когда-то ее далеких предков.

После Катастрофы, когда большая часть людей погибла или заразилась смертельной болезнью, сумевшие выжить животные были предоставлены самим себе. Бывшие некогда домашними, кошки и собаки, равно как хорьки и морские свиньи, стали сами добывать себе добычу, стали охотиться друг на друга, стали убивать. Те животные, что послабее, быстро погибли и растворились в желудках более сильных видов и особей, которые и остались жить в городе. Жить по своим, диким законам. По законам леса.

Кошка добежала до небольшой пробоины в стене. Огляделась, стараясь определить, не привела ли она случайно в свое логово агрессивно настроенных хищников. Так уже было несколько раз, когда следом за кошкой в нору лезли змеи, собаки, дикие коты. Пока ей удавалось оборонять свой дом, оборонять ценой жизни захватчиков, но долго продержаться против большого количества врагов, к примеру, стаи собак, кошка бы не смогла. А ее котята были еще слишком маленькими, и не могли постоять за себя или защитить маму.

Убедившись, что за ней никто не крадется, кошка залезла в дыру. Стала карабкаться по узкому, круто поднимающемуся вверх лазу. Метров через десять лаз окончился, кошка вылезла в небольшую пещерку, образованную навалившимися друг на друга под разными углами бетонными плитами. Это и было ее логово.

Здесь было относительно безопасно. Узкий ход не давал проникнуть в логово крупным хищникам, струившаяся по стенам лаза вода отбивала запах, мешая врагам с помощью нюха определить местонахождение кошки с котятами. В дальнем от входа углу пещерки было кучей свалено старое тряпье и солома, в котором обычно копошились и играли ее котята. Сейчас они мирно спали.

Кошка с нежностью посмотрела на своих детей. Как еще юны они, как неопытны! Сколькому им еще предстояло научиться, прежде чем они превратятся во взрослых самостоятельных животных: двух котов и одну очаровательную кошечку, которую можно будет сосватать к молодому еще котику из соседнего с их магазином здания.

Это были не единственные кошкины дети. Ее первый выводок уже повзрослел, и разбрелся по этому миру искать лучшей доли, искать свои вторые половинки, искать добычу. Возможно, кто-то из них когда-нибудь навестит свою престарелую маму. Кошка очень надеялась на это. Но не очень в это верила. Вряд ли она проживет слишком долго, вряд ли выживет кто-нибудь из ее детей, но все же… она ждала, в глубине души ждала момента, когда снова сможет увидеть хоть одного из своих первенцев. Котов и кошек, в которых она вложила частичку себя. Частичку своей души.

Сейчас же в ее логове тихо дремал второй ее выводок. Из семи рожденных ей почти полгода назад котят уцелело только трое. Остальные погибли: кто от холода, кто от голода, не дождавшись несколько дней, пока мама изловит добычу, как ждали другие котята. Один котенок умер от странной болезни, наиболее активно проявляющейся внизу, за лазом, но, видимо, присутствующей и в самом логове. Большинство новорожденных котят приспосабливаются к этой губительной заразе, но некоторые приспособиться не могут. И они в мучениях погибают.

Один из ее котят, видимо, почувствовал присутствие мамы. Он несмело открыл глаза, чуть повернув маленькую головку, посмотрел в сторону входа. Завидев кошку, он радостно пискнул, и писк этот разбудил его брата и сестру. Все трое нетвердой походкой подбежали к маме.

Та лизнула каждого из них, после чего повела детей к пойманной сегодня добыче. Она была невелика: средних размеров, но весьма жирный мышонок, да маленькая птичка. Впрочем, ее котятам этого должно было хватить, а для себя кошка приберегла небольшого дрозда, которого на поймала еще утром на улице, около входа в магазин. Сердито шикнув на устроивших возню детей, кошка отправилась в противоположный угол логова, где начала молча пожирать птицу.

Когда кошке не удавалось поймать еду внутри магазина, ей неминуемо приходилось выходить за его пределы. Она очень не любила подобного рода походы, потому как в самом магазине было сравнительно безопасно, на улице же она постоянно находилась под угрозой нападения самых разных хищников.

В первую очередь кошка опасалась собак: потомков некогда прирученных человеком и более чем домашних животных. Покинутые людьми после Катастрофы, собаки быстро одичали. Многие из них, запертые в людских домах или сидящие на цепи, умерли с голоду, или были растерзаны животными покрупнее или посильнее. Выжившие собаки сбились в крайне агрессивные и не знающие страха стаи. Они действовали на манер волков, охотясь и наводя ужас на гораздо более крупных, чем они сами, зверей.

Некоторые собаки, впрочем, к стаям не примкнули или же были из этих стай изгнаны. Таких собак, как правило, очень сильных и свирепых, называли Одиночками. Все, даже сбившиеся в стаи животные, относились к ним с некоторым почтением и страхом.

Кошка уже имела дело с одним Одиночкой, правда, не очень сильным и не слишком свирепым. Люди называли эту породу собак таксой, и вот одна из таких такс пробралась однажды вслед за кошкой в ее логово. Схватка была неравной, и очень жестокой. Кошке чудом удалось победить злое животное, победить ценой перебитой лапы и наполовину оторванного хвоста. В течении двух недель она не могла охотиться, и от голодной смерти кошку и ее котят спасло мясо убитой собаки.

Помимо собак, в местности около магазина можно было встретить сбившихся в стаи диких котов. Это были своего рода отщепенцы кошачьего мира: большинство кошек не враждовали, а наоборот – старались любыми способами, будь то защита от врагов или добыча пропитания, помогать друг другу. Все они были членами одной не очень большой, но дружной кошачьей семьи, члены которой проживали по всему городу.

Но были кошки и коты, которых по тем или иным причинам изгоняли из племени. Чтобы добывать пропитание, эти отверженные животные объединялись в кровожадные стаи. Они враждовали со всеми и нападали на всех, все их ненавидели и все их боялись. Мало кто мог противостоять стае этих кровожадных тварей, и чаще всего все, даже самые крупные животные, предпочитали спасаться бегством при встрече с ними.

Помимо стай диких котов и собак кошке на улице угрожала еще одна специфическая опасность: хищные птицы. Ранее жившие в горах, лесах и степях орлы и соколы после Катастрофы стали залетать и в крупные города. Здесь они охотились не на опостылевших рябчиков и горных козлов, а на гораздо более разнообразную и вкусную дичь: бывших некогда домашними и сохранивших изрядную долю прежней откормленности коз и овец, небольших телят и кур с гусями и утками.

Когда их стараниями все куры и овцы были съедены (впрочем, дикие собаки также приложили к этому лапу), пернатые хищники переключились на менее вкусную дичь: мышей, собак и кошек. Они представляли серьезную опасность для этих животных, и потому, находясь на улице, кошка всегда внимательно посматривала вверх, в небо, выглядывая там парящих с раскрытыми крыльями врагов.

Кошка наконец оторвалась от почти полностью поглощенного дрозда. То, что осталось от несчастного животного, а именно перья и не жующиеся кости, было затрамбовано в небольшую щель, служившей кошачьему семейству чем-то вроде мусорного бака. Туда же отправились и останки птички, которую ели котята. От мышонка прожорливые зверята не оставили даже хвостика.

Оглядев своих детей, которые вновь полезли в солому спать после сытного обеда, кошка подошла к входу в логово и на всякий случай принюхалась. Пахло не обычно, не так, как пахло всегда. Но этот новый запах не был опасным. Наоборот, это был запах добычи.

После еды кошка собиралась, подобно своим котятам, вздремнуть часок-другой. Теперь же, после обнаружения запаха, ее сонливость и приятную истому наполненного желудка как лапой сняло. Учуянный ею запах был запахом явно большой добычи, размером, возможно, с саму кошку или даже немножко больше. Кошка не знала доподлинно, как это она сумела с помощью обоняния определить размеры будущей жертвы, но она была свято уверена в том, что если ей удастся поймать зверя, то ей и ее котятам хватит еды на несколько дней, а то и того больше.

Бесшумно ступая, кошка прокралась в лаз. Неизвестный зверь находился в магазине, и он явно был неподалеку от щели, служащей началом лаза. Быстро, но бесшумно пройдя лаз и приблизившись к последней, кошка напрягла зрение и слух, стараясь определить точное местоположение цели.

Очень скоро ей удалось это сделать. Объект охоты находился на полу, поедая около одного из близких к входу в лаз шкафов разложенные на полках продукты. Высунув голову из щели, кошка смогла разглядеть его.

Это был довольно крупный, даже немного побольше кошки, пухлый зверек с длинными ушами, свисающими на спину. На эти самые уши кошка обратила внимание в первую очередь: с их помощью зверь мог услышать ее шаги и попытаться ускользнуть. Проанализировав ситуацию, кошка решила прыгать сразу же, как только выберется из лаза. Аккуратно, стараясь не издавать ни малейшего звука, охотница выскользнула из щели.

Но ей не повезло. Распухшим после съеденного щегла боком кошка случайно зацепила край щели. Раздалось шуршание, со стены на зверя посыпалась бетонная пыль. Звук был очень-очень тихим, даже сама кошка едва услышала его. В какой-то момент она даже подумала, что ее жертва ничего не услышала, и вместо того, чтобы, как того требовали охотничьи инстинкты и здравый смысл, мгновенно прыгнуть на зайца, вытащила из лаза задние лапы, намереваясь совершить прыжок парой секунд позже.

Прыжок от пола был намного удобнее, нежели прыжок непосредственно из лаза. Но эти несчастные пара секунд решила исход дела не в пользу кошки. Заяц успел услышать невнятный шелест сзади и на всякий случай отскочил на несколько шагов влево.

Вместо теплой шеи добычи кошкины когти сжали пустоту. Она моментально сориентировалась, аккуратно приземлилась на все четыре лапы и спустя мгновение уже была готова к новому броску на жертву. Однако та уже вовсю улепетывала по направлению к выходу.

Некоторую секунду кошка колебалось, броситься ли ей следом или, наплевав на добычу, вернуться домой. Однако вид пухлых боков зайца не мог оставить ее равнодушной. И она начала преследование.

Спасая свою жизнь, заяц бежал очень быстро. Однако кошка была легче его, и поэтому бежала быстрее. Расстояние между охотником и жертвой неминуемо сокращалось. Подбежав к дверям магазина, заяц стрелой проскочил сквозь разбитое стекло двери и метнулся вдоль по улице, к видневшемуся невдалеке лесу, бывшему когда-то давно городским парком. Спустя малую долю мгновения через разбитое стекло прошмыгнула кошка и помчалась за зайцем.

Расстояние между двумя зверями неуклонно сокращалось, и вот, наконец, кошка в свирепом прыжке обрушилась на зайца и вцепилась ему в глотку. Несколько минут уже, по сути, мертвое животное конвульсивно дергалось, затем затихло. Из прокушенной артерии на землю лилась кровь. Кошка поспешила подставить пасть под кроваво-красную струю и сделала несколько глотков вкуснейшей крови, прежде чем ее поток иссяк.

Убедившись, что оставшаяся в заячьем организме кровь вытекает из раны тоненькой, практически неосязаемой струйкой, кошка схватила челюстями заячьи уши и поволокла тяжелую тушу добычи в сторону магазина.

Она протащила тело несколько метров, и вдруг увидела то, что заставило ее моментально забыть о только что пойманной добыче. Прямо на кошку, перекрывая ей путь к логову, двигалась стая собак, состоящая из семи-восьми крупных, раза в четыре больше кошки, псов. Само собой, победить их она не могла. Путь домой был перекрыт.

Впрочем, бежать в логово кошке было нельзя. Даже если она бы и нашла способ перехитрить свирепых, но довольно глупых тварей, они все равно вычислили бы ее по запаху. Пролезть в кошкин дом по узкому лазу псы, конечно же, не смогли бы, но они осадили бы ее, как когда-то одни люди непонятно зачем осаждали других в огромных каменных сооружениях, называемых замками. Однако в отличии от средневековых замков, в кошкиной крепости не было запасов пищи. Она и ее котята неминуемо погибли бы от голода.

Однако если злобные собаки не будут знать о кошкином логове, у ее котят появится шанс выжить. Они могли бы самостоятельно выходить на охоту, либо им помогли бы добыть еду кошки и коты из соседних домов, в том числе и жених ее очаровательной (в будущем) кошечки.

Итак, кошка решила любой ценой отвести врагов от родного логова. Выжить при этом у нее почти не было шансов: вдали от дома ее неминуемо растерзали бы враги: не эта собачья стая, так другая, а может и не собаки вовсе, а дикие коты или летучие хищники. Однако кошка была готова к такой смерти. Она была настоящей матерью и ради жизни своих детей была готова на все.

И она побежала. Стая собак с воем и рыком помчалась следом. Вот кошка свернула в небольшой переулок, стая за ней. Кошка забежала в здание. Стая за ней. Кошка выскочила из здания через полуоткрытое окно. Стая с грохотом и звоном последовала за ней.

Злобные преследователи никак не хотели отставать. Кошка пробежала несколько сотен метров и уже начала уставать. Не очень надеясь на спасение, она шмыгнула в узкую щель в заборе. Как не странно, стая собак за ней не последовала. Видимо, одного кретинизма преследующих ее псов не хватило для того, чтобы разломать бетон так же, как они, обрезая лапы и хвосты, разбили оконное стекло, гонясь за кошкой. Псы яростно лаяли, рычали и выли там, за стеной. Перебраться на другую ее сторону они не могли.

Кошка перевела дух. Она начала слабо верить в то, что спасется. Теперь ей оставалось только добраться до дома, не нарвавшись на очередных потенциальных преследователей. Она побежала влево, в сторону небольшого здания, забралась в него через окно, и оказалось в довольно просторной комнате.

И… замерла. Окончательно попрощавшись с жизнью. Посреди комнаты стояла огромная, злая, со всколоченной шерстью и рваным хвостом, собака. Это был Одиночка. И это было его логово.

С утробным рычанием пес бросился на кошку и одним взмахом челюстей перекусил ей шею. После этого пес бросил неподвижное, окровавленное тело на пол, на всякий случай принюхался, а затем лег на лохмотья, служившие ему постелью, продолжил свой сон, так бесцеремонно прерванный наглым мохнатым животным.

Во сне пес дергался и тихонько поскуливал. Ему снились сны. Это были сны о том времени, когда он был щенком. Когда у него было все: еда, вода, теплый дом и крыша над головой.

Во время Катастрофы большая часть людского населения планеты моментально погибла. Однако были выжившие. Кто-то из людей успел укрыться в специально построенных бункерах, кто-то уцелел в отдаленных точках земного шара. Впрочем, те из людей, кто оставался на поверхности земли, погибли или же стремительно деградировали до почти животного состояния.

В отличие от них находящиеся в бункерах люди выжили. С запасами незараженной пищи и воды они смогли жить под землей достаточно долгое время. Несколько лет прошло до того момента, как в бункерах повсеместно начали заканчиваться вода и еда.

Когда это произошло, люди стали выходить наружу. Там еще сохранялась радиация, но в специальных антирадиационных костюмах, с еще докатастрофным оружием, люди довольно успешно добывали пропитание охотой. Также приносили сверху семена и выращивали их в просторных подземных помещениях.

Жизнь продолжалась. Однако наверху все равно было чрезвычайно опасно. Однажды несколько человек пошли наверх и не вернулись. Это был первый подобный инцидент. Люди всегда выходили на верх небольшими, но хорошо вооруженными группами. Уничтожить их было не под силу никакому из известных врагов: стаи собак, крупные животные быстро уничтожались скорострельным оружием. За все четыре года, что люди выходили на поверхность планеты, ни один из них ни разу не погиб.

Поэтому пропажа группы охотников очень взволновала обитателей подземелий. Начальник бункера послал на поиски пропавших хорошо вооруженную и оснащенную всеми необходимыми средствами самообороны группу добровольцев. Они должны были выходить на связь с бункером каждые десять минут.

Первые два часа поиска ничего не происходило. Группа своевременно выходила на связь и докладывала о результатах поиска, которые, впрочем, были нулевыми. Однако после пятнадцатого сеанса связи случилось нечто странное и страшное. Радист группы экстренно вышел на связь и прокричал в трубку, что они атакованы большим количеством гуманоидальных существ. Предположительно, это были оставшиеся после Катастрофы на поверхности земли и колоссально деградировавшие люди, которых обитатели бункера считали давно вымершими. По сообщениям радиста, в качестве оружия они использовали первобытные средства охоты: топоры, заостренные палки, луки со стрелами. Их было очень много.

Группу добровольцев почти полностью перебили, до бункера добрались два окровавленных человека. В груди одного из них торчал обломок примитивного копья. Позже он скончался.

Эти двое навели дикарей на бункер. По запаху или по каким-то еще одним им известным признакам дикари вычислили стальную дверь бункера. Конечно, пробраться внутрь через мощную защиту они не могли, но сделать так, чтобы через эту дверь больше никто не вышел, они могли. И они это сделали.

Началась осада. Запасов в бункере было немного, они очень скоро закончились, а пророщенных семян явно не хватало для того, чтобы прокормить всех обитателей бункера. Начался голод. Решив, что лучше погибнуть в бою хотя бы с минимальным шансом на победу, нежели гарантировано сдохнуть с голоду в подземельях, обитатели бункера открыли наружную дверь и встретили дикарей с оружием в руках.

Они успели уничтожить бесчисленное множество дикарей, но не убили их всех. И дикари убили их. Щенок был там, он помнил вскрики и стоны раненых стрелами людей, видел свою лежащую на полу в луже крови и с раскроенным черепом маленькую хозяйку, хозяйку, которая так любила играть с ним, видел ее отца, видел, как он последним выстрелов завалил дикаря, убившего его дочь, а после чего упал, пронзенный сразу пятью стрелами.

Он видел главаря бандитов, рослого, здорового, единственного из дикарей, кто не ходил голым, а носил на поясе что-то вроде набедренной повязки. Видел, как пущенная одним из обитателей бункера крупнокалиберная пуля разорвала, вырвала клок мяса из его бедра, и эта набедренная повязка упала на землю.

Щенок видел все. Дикари не стали ловить и убивать его, у них и так было вдоволь еды, больше, чем они могли бы съесть. Щенок убежал в разрушенный город, стал охотиться, вырос. Он не прибился ни к одной стае, видимо, этому мешали годы, проведенные в обществе людей. Он стал свирепым Одиночкой. Он убивал и был готов умереть.

Псу снились сны. Они были разные, некоторые совсем невразумительные, не оставляющие после себя ничего, кроме разочарования и тоски. Некоторые на удивление четкие, но, как правило, абсолютно бессмысленные. Это были сны-воспоминания, сцены из его прошлой жизни, которые истомленный страданием мозг пса воспроизводил с поразительной точностью.

Однако был один сон, который повторялся регулярно, из раза в раз, почти не изменяясь. Пес знал это сон наизусть, он помнил его и почему-то боялся его. Боялся и… ждал, каждый раз отходя ко сну. Ждал, как что-то необходимое для жизни, как ждал воду в ручье или ждал добычу, лежа в кустах.

Сон начинался со вспышки. Яркая, пронзительная, она несколько секунд искрила, звенела в песьем мозгу. После вспышки обычно следовало несколько раскатов грома, один сильнее другого. За первой вспышкой следовало еще две, менее сильные, чем первая. Они сопровождались глухими, далекими раскатами грома.

После последней вспышки на песий мозг накатывала какая-то противная, липко-грязная чернота, от которой почему-то кололо в носу. Постепенно чернота рассасывалась, открывая взору животного блекло-серый город. Высокие городские дома стояли ровными рядами вдоль широких улиц. По этим улицам, соблюдая одним им известный хаотичный порядок, двигались автомобили. По тротуарам скользили фигурки людей.

Эти машины и эти фигурки были всем, что пес успевал разглядеть в этом таинственном городе. Как ни старался он, каждый раз видя этот сон, разглядеть что-то еще, кроме автомобилей и людей, он каждый раз терпел неудачу. Ни рекламных вывесок, ни витрин магазинов, ничего он не успевал разглядеть.

Внезапно очередная, во много раз ярче и сильнее предыдущих, вспышка накрыла город. Оглушительно завыла сирена. Машины, пешеходы – все во внезапном порыве страха рванулись в разные стороны. Начался хаос. Следом за вспышкой город потряс мощнейший громовой удар. На горизонте, прямо над расположенными на окраине города зданиями заводов, возник огромный, пылающий огнем шар.

Он стремительно расширялся, и вскоре поглотил собой не только заводы и прилегающие к ним постройки, но и большую часть города. Раздался оглушительный треск. В морду – пес это чувствовал – ударил сильный порыв сухого, злого ветра. Взрывная волна, треща и завывая, пронеслась по улицам города, выбивая стекла домов, кривя уличные фонари, подбрасывая в воздух автомобили и словно гигантским веником сметая с тротуаров полуослепших, обожженных людей.

На том месте, где появилась вспышка, разрастался, раздаваясь вверх и вширь, устрашающей формы пылевой столб, чем-то напоминающий ядовитый лесной гриб. Точно такой же столб, только белый, насыщенный испаренной водой, возник на другом конце города, там, где находился военный порт. Огромные, многометровые волны бежали от белого гриба в открытое море.

Последнее, что видел пес в этом сне, было лицо сидящего в глубоком кресле человека, обожженное, с вытекшими от жара глазами и потрескавшийся плотью. Страшное лицо.

После этого пес просыпался. После пробуждения он еще долго не мог прийти в себя, он просто лежал и смотрел в пустоту. Несколько недель назад он нашел тот самый дом, ту комнату на пятом этаже, то окно, откуда он каждую ночь наблюдал одну и ту же картину. Наблюдал во сне.

В комнате был относительный порядок. Стекла в окнах, правда, были выбиты, но вся мебель стояла на своих местах. Посреди комнаты находились два мягких кресла, укрытые какими-то полуистлевшими тряпками которые раньше, вероятно, были пледами. В одном из кресел лежал скелет человека, лежал точно в такой же позе, в какой лежал человек с обгоревшим лицом во сне. Около ног человека лежал другой скелет, поменьше, принадлежавший, видимо, его собаке. Умершее давным-давно животное обнимало обеими лапами человеческую ногу, глазные впадины на черепе пса удивленно глядели на хозяина, будто спрашивая его, что же означают эти вспышки и грибы, и что же у хозяина с лицом.

Оба, и сидящий в кресле человек, и его верная собака, погибли давно, когда Одиночки еще не было на свете. Почему он видел этот сон, пес не знал.

Раздался подозрительный шорох. Послышался лай и рык. Одиночка, мгновенно очнувшись от сладко-вязкой дремоты, резко открыл глаза и принюхался. Его слух и обоняние, развитые многолетним выживанием и охотой в самых суровых условиях, мгновенно определили: к укрытию движется стая собак. Через несколько секунд зрение вскочившего и прильнувшего одним глазом к щели в стене пса подтвердило выводы обоняния, дополнив их: к укрытию Одиночки двигалась небольшая стая из семи-восьми собак.

Одиночка зверски оскалился, подался было к окну, но затем, будто вспомнив что-то важное, метнулся к пролому в противоположной стене. Осторожно выглянул. Все чисто. Это значит, что неизвестная стая вовсе не осуществляет загон одинокого пса. Если бы это был Загон, которые объединившиеся в своры собаки частенько устраивали на чужаков-одиночек, забравшихся на их территорию, то пса сначала бы плотно окружили, а уж затем подбирались бы к его логову. То, что с другой стороны здания не было врагов, уверило Одиночку в том, что стая бродяг приближается к его убежищу, абсолютно случайно.

Но, так или иначе, чужаков необходимо уничтожить. Иначе они неминуемо сообщат об Одиночке своей стае, и тогда начнется Загон. Который окончится если не смертью одинокого охотника, то уж потерей обжитого логова точно.

В доли секунды приняв решение, пес неслышно подошел к щели и вновь глянул на стаю. Та уже была ближе к его домику, и очень скоро собаки должны были почувствовать присутствие чужака. Этого Одиночка допускать не собирался.

С силой оттолкнувшись от грязного бетонного пола, пес взмыл вверх и вскарабкался в довольно узкое окно, то самое, через которое этой ночью едва ли не ему на голову сверзилось маленькое пушистое создание. Выпрыгнув из окна наружу, Одиночка приземлился всеми четырьмя лапами на влажную от утренней росы землю и, не снижая скорости, которую набрал в прыжке, бросился к стае.

Собаки заметили его и попытались было ретироваться – справиться с разъяренным Одиночкой им было явно не под силу, для этого требовалось как минимум стая в двадцать-двадцать пять псов, осуществляющих Загон.

Однако спастись бегством собаки не успевали: коротко рыкнув, Одиночка совершил несколько огромных шагов, больше похожих на прыжки, в мгновение ока оказался около крайней из собак и ударом тяжелой лапы разорвал ей брюхо. Спустя несколько мгновений еще три псины, мертвые, валялись на земле: двум из них пес также выпустил кишки, а одной перегрыз горло.

Потерявшая больше половины бойцов свора (если можно назвать сворой трех в ужасе улепетывающих псов) побежала. Однако Одиночка, не останавливаясь на достигнутом и не задерживаясь, чтобы добить двух еще дышащих противников, бросился за ними.

Через несколько секунд для одной из убегающих псин погоня закончилась: разъяренный Одиночка, не останавливаясь, на ходу ударил ее лапой по шее, разорвав артерию и залив землю и собственные лапы бледной кровью. Еще через некоторое время та же участь постигла второго пса. Одиночка не останавливался для того, чтобы добить врагов, зная, что те очень скоро умрут от потери крови.

Теперь пес гнался за единственной уцелевшей собакой. Та, подгоняемая страхом смерти, бежала изо всех сил. Бежала, не особо вдумываясь в то, куда она бежит. Ее гнал ужас: она очень не хотела валяться на земле с разорванным горлом или брюхом. Она хотела жить, дышать, возможно, даже любить…

Собака не особо вдумывалась в то, куда бежит. Она вообще не любила думать, предпочитая поддаваться стадному инстинкту: куда идет вся стая, туда идет и она. Возможно, она вообще впервые оказалась в одиночестве, впервые не могла положиться на мнение большинства, впервые думала и спасалась сама.

Видимо, она и вправду не умела самостоятельно думать, ибо она побежала и завела за собой Одиночку в одно из самых страшных городских мест. В очаг радиации.

Таких мест в городе было всего два. Одно около побережья, там, где раньше находился порт, а теперь был странно голый, выжженный огнем и радиацией пляж с глубокой, наполовину затопленной водой воронкой. На Пляже этом никто не жил, разве что изредка забредали из других районов города стаи собак. Но поживиться на Пляже было нечем, а радиация здесь была губительной даже для вроде бы адаптировавшимся к гамма-излучению тварям, так что собаки отсюда очень скоро убирались. Однако если какая-то особо сдвинутая стая вдруг думала заглянуть в воронку, оставшуюся после ядерного взрыва, или даже спуститься на ее дно, ее ожидала страшная участь. Никто оттуда не возвращался, лишь доносились из глубины повизгивание да утробный, вселяющий ужас рык.

Другое аномальное место находилось на окраине города, в бывшей промзоне, месте, где взорвалась вторая ядерная боеголовка. Здесь, в отличие от Пляжа, не было пустыни. Наоборот, местность в обилии заросла всевозможными видами растительности всех форм и размеров, гармонично сочетающимися с покрытыми толстыми слоями мха и плюща развалинами строений. В этих странных джунглях, которым, в общем-то, здесь вовсе не место, жили странные, страшные существа.

Это были мутировавшие и сильно видоизмененные потомки некогда живущих в окологородских лесах животных, причем мутировали они так сильно, что теперь, через несколько десятков поколений, невозможно было определить предка того или иного монстра. К примеру, пращуром огромной, с двумя недоразвитыми и болтающимися где-то за плечами головами, образины, сильной, свирепой, вечно голодной, мог быть в равной манере как какой-нибудь крошка-кролик, так и огромный медведь или тигр.

Жили мутанты только в этом странном лесу, почти не выходя за его пределы. Видимо, это объяснялось большим радиационным фоном зарослей, фоном, подпитки которым зачем-то требовал мутировавший организм.

Мутанты были быстрыми, сильными и очень свирепыми противниками. Все нормальные животные старались избегать их, даже близко не приближаясь к проклятому лесу. И то, что собака завела Одиночку именно в этот лес, означало только одно: она совсем потеряла от страха голову.

Последствия этого необдуманного, смертельно глупого поступка не заставили себя ждать. Не успели жертва и преследователь и на десяток метров углубиться в лес, как из-за обломка то ли гранитной породы, то ли, что вернее, толстой стены, им наперерез метнулось странное существо.

Оно было необычайно жилистым, и внешним видом своим напоминало смотанную в комок толстую проволоку. Только комок этот был весьма неправильной формы, более толстый с одной стороны, и более тонкий с другой. Формой своей он напоминал грушу. Передвигался Груша с помощью пяти неравномерных лап, похожих на крепко сплетенные канаты, причем пятая его лапа, видимо, была чем-то вроде руки, ею Груша тормозил на резких поворотах и отметал с пути незначительные, мешающие бегу препятствия вроде металлических бочек или больших валунов весом никак не меньше центнера.

Впрочем, сейчас грушевидная тварь мчалась по идеальной, расчищенной от препятствий прямой, причем делала это с весьма немедленной скоростью. Не прошло и пары секунд с того момента, как она выскочила из убежища, как ее длинная конечность уже схватила не успевшую опомниться собаку чем-то вроде когтей, подняв ее в воздух, а затем с силой ударив о землю. Отбросив в сторону лишившуюся сразу всех костей, умершую от мгновенного болевого шока тушку, мутант повернулся к Одиночке.

Зафиксировав на себе зловещий, смертоносный взгляд, пес оправился от ступора, поразившего его при появлении свирепой твари, и быстро-быстро побежал из радиационного очага. С такой ошеломительной скоростью он бежал впервые в жизни. Но тварь бегала быстрее. Через несколько секунд, уже на обычной, нерадиоактивной территории, она догнала его и разорвала на части. После чего, издав какой-то мертвый, потусторонний свист или хрип, неспешно, покачиваясь из стороны в сторону на своих лапах-канатах, пошла в сторону зарослей.

Однако уйти далеко ей было не суждено. Из близлежащих кустов раздалась сухая автоматная очередь, слегка приглушенная маломощным глушителем. Со свистом пронзив воздух, тяжелые противомутантные пули изорвали в клочья спинной мозг твари, которая, не успев издать ни звука, рухнула на землю. Через несколько мгновений из кустов, от которых велась стрельба, вышел невысокий человек. Он был одет в плотный, не уязвимый для укусов и ударов мутантов, камуфляжный костюм. Он же защищал человека от радиации. Наготове таинственный стрелок держал что-то вроде короткоствольной винтовки. За плечами у незнакомца висел рюкзак.

Человек подошел к убиенному им монстру, сделал фотографический снимок мертвой твари, после чего продолжил свой долгий путь, ежесекундно оглядываясь и держа наготове оружие. За его спиной к убитому монстру рванули несколько странных существ и, опасливо косясь на человека, поволокли его в кусты радиоактивной зоны.

Через несколько минут поляна была абсолютно пуста.