На центральной улице крохотного провинциального городка играл гитарист-импровизатор. Улица официально носила гордое название Проспекта Науки, прозываясь в народе Бродвеем или Арбатом. Гитариста звали Георгий Квятковский.

 

На очистку снега у коммунальных служб не хватало то ли средств, то ли вдохновения. Пешеходные дорожки не чистились вовсе, а проезжая часть – кое-как и очень время от времени. Бродвей единственный приравнивался к дороге. Вдоль его обочины громоздились корявые торосы отброшенного из-под ног снега. В недавнюю оттепель снег подтаял, поплыл, а потом по морозу схватился грубой ледяной коркой. И эти грязноватые груды возвышались существенно выше головы Георгия, сидевшего на детской табуретке. Справа от него стоял маленький усилитель, к которому от гитары тянулся хвостик шнура. На одном из башмаков с широкой замшевой полосой зеленого цвета глухо звякали бубенчики. Их бряканье удачно подхватывало музыкальную фразу, когда Георгий притопывал ногой.

 

Люди проходили мимо, к единственному в городке круглосуточному супермаркету, не обращая особого внимания ни на Георгия, ни на лежавший перед ним распахнутый чехол от гитары. Все торопились докупить внезапно иссякший майонез или зеленый горошек, а потому двигались очень целеустремленно. Не отвлекаясь на музыку.

 

Дух Рождества… или Нового года, у каждого складывается из собственных мелочей. Есть среди них вещи универсальные, вроде традиционного тазика оливье, обязательного холодца или языка с хреном, запаха мандаринов и хвои. Есть – индивидуальные. Вроде "каждый год 31-го числа мы с друзьями ходим в баню". Георгий каждый год ходил играть на улицу. Бенефис традиционно вызывал бурное негодование жены: расскажи, мол, потом антрепренеру, чего ради пальцы отморозил и концерт сорвал.

 

Пальцы по промозглому минус три мерзли и вправду изрядно. Струны Георгий перебирал рукой в тонкой перчатке, а вот зажимать приходилось уже голой. При меньшей влажности мороз почему-то переносился гораздо легче. Как-то Георгий несколько часов играл при минус двенадцати, иногда делая перерыв, чтобы отогреть пальцы. И мерз не так сильно. Допустим, теплым летним вечерком игралось бы куда приятнее. Но по настроению было бы совсем не то. Георгию нравился именно контраст погоды и музыки. Он завораживал, открывая нечто новое в давно известном. Старые, популярные до легкой оскомины, мелодии начинали звучать иначе. И это захватывало.

 

Однажды, много лет назад, Георгий так увлекся, что играл еще долго после того, как все разошлись. Перебирал на морозе струны немеющими пальцами и не мог остановиться. Записанный после этого диск до сих пор казался Георгию удачным. И, пожалуй, именно вновь поймать такое настроение он и надеялся, выходя в последний день уходящего года на улицу.

Тем временем у Георгия образовался, похоже, единственный за весь вечер слушатель. Первый раз девица со встрепанной короткой стрижкой в пуховике истошно малинового цвета пронеслась мимо. От остальных она отличалась пустыми руками и направлением движения. Спешила не к магазину, а в тупиковый конец Бродвея, упиравшийся в пустырь, за которым начинался коттеджный поселок. Возле Георгия приостановилась, а потом пошла вперед очень быстрым шагом, почти бегом.

 

Теперь она вернулась, и вот уже минут десять малиновая курточка мелькала перед глазами Георгия как маятник. Девице явно не стоялось на месте. Она быстро ходила туда-обратно в пределах слышимости музыки. Синкопированная какая-то была девушка. Впрочем, совсем и не девушка. Добрый сороковник, переваливший на вторую половину. Просто миниатюрная.

Георгий сам не заметил, как пошли джазовые вариации. Впрочем, это и не был джаз в полном смысле слова. Пальцы сами выводили мелодию, в которой мешалось все подряд, создавая удивительную полиритмию.

 

Почему-то хотелось, чтобы женщина, наконец, остановилась, замерла, перестала метаться взад-вперед. И на очередной теме она встала на месте. И подхватила мелодию голосом. Adeste fideles. Голос оказался негромкий, хрипловатый, надтреснутый. Но в ноты она попадала не хуже Френка Синатры. И пела на латыни, как уже потом сообразил Георгий. А в тот самый момент он вообще ни о чем не думал, а только играл. И как ни странно, почему-то не заметил, как отзвучали последние слова гимна, и она ушла. Так и не сказав ему самому ни единого слова.

 

Очнулся Георгий, когда мужчина с аккуратной седой бородкой положил в гитарный футляр бутылку советского шампанского и задумчиво произнес:

- Знаете, шел я как-то по утреннему Питеру с очередной студенческой попойки. От Дворцовой площади вдоль набережной. И представляете, выплывает из-под моста пароход. А палубе одинокий саксофонист сам себе играет джаз… Спасибо большое! С наступающим!

 

Что сказала жена Георгия, когда под двенадцатый удар курантов хлопнула пластиковая пробка дешевого шампанского, останется неизвестным.