Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Дельфин - Верхний Город

Дельфин - Верхний Город

 
Юлька
...и мы дошли до шоссе, о котором говорил Саш. Шириной с речку Бакланку, что течёт за посёлком, я её в двадцать шагов перехожу. Только тут вместо воды – бетон, весь в рытвинах и ямах, и машины обгорелые в ряд. Большие, потемневшие. Колёса и двери оторваны, рядом валяются. Стёкла повыбиты. А одна, самая здоровенная, – угловатая, тяжёлая, вся в чёрных подпалинах и хлопьях сажи, и пушка хоботом к небу задралась.
– Средний танк "Боливар", – сказал Саш. – Орудие сто миллиметров, самонаводящиеся ракеты, движок на полторы тысячи лошадок. Видишь, ему сначала в гусеницу засадили, кумулятивным, наверное... – и пнул ногой эту самую гусеницу, раскрутившуюся по земле как спящий удав. – Потом уже добивали под башню…
Саш, он знает. Он вообще очень умный, и большой уже – пятнадцать лет! Сказал, что надо в Центр идти, мол, так папка наказал. Я тоже слышала, – и правда, говорил так папка...
Когда вчера вечером радио включилось, я играла. То есть, это мамочка с папкой думали, что играю. Да и Саш тоже. Они же не понимают, что Верхний Город – это взаправду. Эх, если б можно было туда перебраться насовсем!
Живут в Верхнем Городе Тугуз-Молодец. Сильный, смелый, всё ему нипочём. Он маленьких и слабых защищает, никого в обиду не даёт, и всегда приходит, если кому-нибудь плохо. Потом, красавица Фея Фальцета. Краше нет никого в целом свете. Волосы у неё золотистые, как у мамы, губы алые и платье нарядное. Ещё Кико, маленький смешной кролик, друг Феи.
И тут радио заговорило тревожным голосом. "Тринадцатый регион... оппозиция... мятеж... контроль над колонией переходит к Временному комитету..." Ещё что-то, – я ведь не слушала толком, не до того было. В Верхний Город новый жилец перебрался – Колосс Белоснежный. Тот, из мультика, что на прошлой неделе показывали. Я его как раз в дом заводила – новый, с прудом и садом. Самый лучший…
А взрослые вскочили. У мамочки глаза стали огромные, как озёра Чистое и Глубокое. Мы туда прошлым летом ездили, купались и загорали. Там здорово было… А папка сказал: "Дьявол! Доигрались", а Саш спросил, что теперь будет. "Спать идите с Юлькой, вот что будет", – сказала мамочка, но голос у неё дрожал, как во время ссоры с тётей Настей.
Тринадцатый регион – это мы. Ну, то есть в этом регионе стоит наш посёлок. В школе "Наш Край" проходили, так Александра Матвеевна про колонию много чего интересного рассказывала. Где расположен Нижеград, столица то есть, а где мы. И какие реки по Региону протекают, где озёра, и где дороги проложены… Да много ещё чего.
Саш взял меня за руку и увёл в детскую. "Ложись", – буркнул, и помог постель расстелить. А сам за стол сел, книжку раскрыл. Я легла, конечно, – старшего брата слушаться надо, но заснуть сразу не смогла. На кухне мама с папкой сидят: бу-бу-бу да бу-бу-бу. Слышу – мамочка заплакала, а папка заговорил мягким таким голосом. Он всегда так говорит, когда мамочка расстраивается. "Завтра в Нижеград уйдём, там точно беженцев примут..." Наверное, они оба сильно переживали из-за этого радио.
Глаза слипаться начали. Пожелала я спокойной ночи Тугузу-Молодцу, и Фее Фальцете, и Кико. И новому моему жильцу Колоссу, чтоб спалось ему хорошо в подаренном доме. Завтра папочка что-нибудь обязательно придумает, и всё будет лучше прежнего.
Утром все такие встревоженные встали! Бегают, вещи собирают. Вещи в чемоданы помещаться не хотят, и потому все злятся ещё больше. Мамочка на меня накричала: "Что копаешься! Бельё собирай, и Сашке помогай! Времени нет совсем…" Папка с чемоданами воевал, и тоже сердился. А за что, я ж ничего плохого не сделала? Потом догадалась – не сердятся, а нервничают очень.
Помочь-то я Сашу помогла, но и про себя не забыла. Самое главное из захоронки вытащила и под свитерок спрятала: пропуск, печать и талисман. Пропуск – в Верхний Мир, печать, чтоб Дверь туда открыть, и талисман, что бережёт в Пути. Если бы прямо сейчас можно было туда отправиться!..
В этом мире нас никто бы не обидел! Там всегда лето: цветут цветы неземной красы, птицы дивные летают. Все люди добрые, ласковые, ходят и улыбаются. А деткам дарят кукол, самых дорогих, самых-самых! – просто так. Бесплатно. И никто никого не обижает.
И тут на улице закричали: "Бомбер! Спасайтесь! Бегите!.." – и Саш схватил меня за руку и потащил к двери. А папка сзади тыкал в спину пребольно, и Сашу тоже тыкал, и ему тоже, наверное, было больно, а папка приговаривал свистящим каким-то шёпотом: "Скорее, дети! Скорее!" Мы вылетели из модуля, скатились кубарем по ступенькам, а по улице уже быстро шагали люди. Даже бежали. И на ходу задирали головы к небу. И я тоже посмотрела вверх…
А там, в голубом прозрачном воздухе, распласталась и застыла уродливая клякса, будто капнули чернил на непросохшую акварельку. И похожа она была на летучую мышь, летящую задом наперёд. И вдруг эту злую уродливую мышь рассекла жуткая ухмылка – на всю ширину, от крыла до крыла! "Он открывает деструктор!" – крикнул кто-то, и все шарахнулись, молча рванулись к околице. Только заголосила вдруг тоскливо и страшно какая-то женщина...
Мы тоже было рванули следом, но папка поймал за шкирку и меня, и Саша. Сдавил мне шею – пальцы у него стали как клещи, и лицо совсем чужое, – развернул лицом в другую сторону. "Вот туда, – толкнул нас в сторону ангара, – и быстрее! Сашка, под козырёк! И помоги вам Бог, детки!"
Я знаю, там флаеры приземляются, но маленьких туда не пускают.
Мы помчались. Саш тянул меня за руку, – у него ж ходули вон какие! – а я еле за ним поспевала, спотыкалась, ноги заплетались, – и упала-таки, но Саш моей руки не выпустил, потащил волоком… Мне так хотелось плакать! и я бы обязательно заревела, но дыхалки не хватило – так, всхлипы одни…
А когда под козырёк втиснулись, места двоим еле-еле хватило, вижу – у Саша самого слёзы катятся. Крупные, как горошины. И грязные дорожки на щеках.
Тут тень бомбера сдвинулась и поплыла. Медленно-медленно. И модули, из которых весь наш посёлок состоял, сыпаться начали, будто сделаны были из песка. Начиная с дальней окраины, – словно кто-то злой дунул ужасно сильно на домики неживым дыханием – превращались они на глазах в легкую серую труху. В пыль, похожую на ту, что убирали мы с мамочкой позавчера на антресоли.
По посёлку двигалась жуткая волна, всё сметая, и приближалась к людям. К тем, что бежали к околице. Кто-то останавливался, садился на землю у дороги и закрывал голову руками. Кто-то падал и пытался вжаться в дорожную пыль. Остальные продолжали бежать, что было сил, надеясь на чудо. Но волна настигла и тех, и других. Накрыла всех. Взвился вихрем серый пепел, закрутился маленькими смерчами, и ничего не стало. И никого. Только кучки этой лёгкой трухи, и наш козырёк.
– Суки! – закричал тогда Саш. – Сволочи! Падаль! Чтоб вы сдохли!..
Он сжимал кулаки, и слёзы катились из глаз его уже совсем без остановки. И тут я заревела тоже.
Стало мне очень страшно. И горько. И тоскливо… Там же были мамочка и папка! И почему я не провела их в Верхний Город! Там Тугуз-Молодец, там Колосс... Они ни за что не дали бы маму с папой в обиду! В Верхнем Городе этот ужасный бомбер никогда не посмел бы причинить людям вред. Никогда! Не посмел бы…
А Саш прошептал: "Спасибо, отец. Ты один догадался – про флаеры, про постоянное магнитное поле, и что деструктор тут не возьмёт… Спасибо".
Бомбер улетел. Скользнул отвратительной кляксой по небу и исчез. Мы выступили из-под козырька. "Пойдём", – сказал брат, и двинулся из посёлка. Из того, что недавно было поселком и теперь от него осталось. Туда, куда бежали все, пока были живы. А я пошла следом.
Нужно выбираться на шоссе, сказал Саш, а там обязательно найдётся какой-нибудь транспорт. Доедим до Нижеграда, сказал он, будет полегче. А я сказала, что очень боюсь, и пить хочется... Не хнычь, сестрёнка, ответил брат, недалеко колодец – напьёмся. А шоссе... в какой же стороне шоссе?..
И тут впереди загрохотало. Земля затряслась, недалёкий лес вздрогнул. А я затряслась ещё того сильнее, на корточки присела. За кромкой леса поднялся дымный столб, что-то ухнуло, потом ещё – я даже зажмурилась. Потом лопнуло, да так, что уши заболели, и ещё раз за разом – хлоп! хлоп! хлоп! И всё стихло.
"Вот там и шоссе, – сказал Саш. – Пойдём потихоньку".
Мы вошли в лес: редкий, совсем прозрачный и очень тихий. Грохот не повторялся, и я уже совсем было успокоилась, когда открылась эта полянка. Нехорошая полянка – трава выжжена длинными чёрно-рыжими языками, посередине кусты обгорелые. Не кусты – обугленные палки, как корявые пальцы в чёрной перчатке. А левее – куча грязно-серого тряпья. Будто кто-то собрал много-много половых тряпок, которыми вымыли нашу школу. Собрал в кучу и забыл на полянке, да ещё заляпал чем-то тёмным.
Я подошла поближе, любопытно стало, что это посреди леса лежать может. И вдруг вижу – из кучи рука человеческая торчит. И пальцы чёрные, точь-в-точь как ветки обгорелого куста: такие же скрюченные и неживые. И пахнуло тяжело и сладковато, и меня замутило, кислая слюна в рот набежала, а Саш схватил за плечо и потащил меня прочь. И всё говорил: "Не смотри, не смотри..." Я вырывалась, и пыталась сказать ему, что не смотрю уже, что не нужно мне это, а он всё тащил и приговаривал.
Потом, уже на краю полянки, Саш нагнулся и поднял ружьё. Я такие по телеку видела. Длинное, блестящее, и сбоку огоньки такие красивые зажигаются: красный, жёлтый и зелёный. Как светофор! Мы через рощицу прошли, и опять на прогалину попали. Тут лес такой, сплошь перелески. А на этой прогалине – бетонный кубик.
Водокачка называется, я знаю. Их цепочками между реками строят и трубами соединяют. Только эта разрушилась совсем – остались одни опоры чуть выше Саша, а сверху металлический бак. Большущий – меня туда спрятать можно, точно! Братик поколдовал что-то с ружьём, и огоньки ожили. Все три. Потом прицелился, ну точно как в кино! – и выстрелил. От ружья оторвалась лиловая молния, вжикнула, треснула негромко, и тут же бак разлетелся с грохотом и яркой вспышкой.
Искры посыпались, как от фейерверка! Нам в прошлом месяце показывали, на День школы. Красиво!.. Даже в Верхнем Городе такого не увидишь, хоть чудеса там тоже случаются. А Саш кивнул довольно, повесил ружьё на плечо и сказал: "Порядок. Пошли". И тут я решилась.
Саш у меня высокий и широкоплечий, а с ружьём стал и вовсе похож на Аристарха-Стрелка. Тот тоже красивый, и с ружьём. Его прошлым летом в фильме показывали, очень интересном. Так вот, – сама я в Верхний Город идти боюсь. Давно бы ушла, но трусила. Да и мамочка с папкой – как их бросишь? А теперь что? – ни мамы, ни папочки... Но всё равно – самой страшно, даже ещё страшнее, чем раньше. А Саш, – он вон какой! с ним я ничего не испугаюсь.
Схватила я его за руку. Трясу – Саш, а Саш! Слуша-а-а-й! Ты большой и умный, и, конечно, знаешь, куда нужно идти. Но если нам совсем плохо станет, если совсем невмоготу, – уйдём в Верхний Город, Саш! Там нас никто не обидит! Там круглый год цветут цветы невиданной красы, и птицы дивные поют, и живут там Тугуз-Молодец, Фея Фальцета и смешной кролик Кико. Там нам всегда будут рады!
Саш хмурился. Брось свои глупости, говорил Саш. Не до того сейчас, идти надо... А я его всё теребила и теребила. Нет, ты посмотри сюда, Саш! И достала свои сокровища – пропуск, печать и талисман.
Ты слушай внимательно, Саш. И не перепутай ничего. Я поглядела на него строго, совсем как это делала Александра Матвеевна, и очень мне хотелось в этот миг быть на неё похожей. А Саш уставился на меня сверху и молчал.
Слушай и запоминай, сказала я. Вот это – пропуск. Здесь тайный знак нарисован. Говоришь: "Колдуй бабка, колдуй дед. Колдуй серенький медведь", – и бросаешь пропуск перед собой, картинкой от себя. А теперь – вот печать: "Эники-бэники, сим-салавим!" – и припечатаешь левую ладонь... А потом вот так зажимаешь талисман в руке, и выкрикиваешь: "Абракадабра!" Запомнил? Возьми, спрячь, пусть у тебя будет...
Ладно, сказал Саш, давай. И пошли уже! Так мы дотемна не выберемся.
И потом мы дошли до этого самого шоссе, о котором он говорил.
 
 
Саш
…как выбрались с той полянки, еле дух перевёл! Гора трупов, изувеченных тел – чуть не вывернуло… Такое в страшном сне не привидится. Одна радость, теперь у него есть импульсник. Правда, батарея заряжена наполовину, но работает. Проверил – шарахнул по пустому баку разрушенной водокачки. В клочья! Собрался, было, дальше топать, а тут Юлька – Саш, да Саш.
Это она его, Сашку, так называла, когда совсем маленькой была. Сейчас-то подросла, скоро семь будет, а всё по старинке кличет. Пристала со своими сказками – пропуск, пароль! Нашла время… Нахватала героев из мультиков, какой-то Верхний Город нафантазировала. Тут бы с этим миром разобраться…
Оппозиция приступила к боевым действиям. Последний месяц новости передавали – одна тревожнее другой. И вот, прорвало. Отец это предчувствовал, три дня назад отвел в свою комнату, подальше от ушей матери и сестры:
– Если с нами – с мамой и со мной – что-нибудь случится, бери Юльку и двигай в Нижерад. Там законное правительство, и помощь с Земли наверняка прибудет. Главное, – к шоссе выбирайтесь, там кто-нибудь подхватит...
Как в воду смотрел – так всё и вышло. Нет больше отца. И мамы нет. И надо, во что бы то ни стало надо выйти к этому фиговому шоссе, и добраться до города… И Юльку довести. Эх, если бы пропуск твой, сестрёнка, до столицы помог добраться! Боевикам глаза отвёл, машину предоставил. Здорово, конечно, жить в мире, полном героев и фей: добром как мать, и мудром как отец… Да где ж его взять.
Разглядел, что малышка в руки суёт: клочок бумаги с закалякой, нарисованной фломастером, детская печатка со смешной обезьяньей мордашкой, и разглаженная фольга от шоколадки с изображением бородатого витязя.
Сунул в нагрудный карман Юлькины сокровища, чтоб отстала только, и дальше потопали. А там и к шоссе вышли, долгожданному. Сидели в кустах, сколько терпения хватило. Осмотрелся: сожжённый "Боливар", два разбитых "хаммера", два грузовика. А немного в отдалении, нырнув капотом в кювет, – открытый джип. На него-то и нацелился.
Колонна здесь, что ли, проходила? Чья, куда направлялась – теперь не понять. Но сейчас вокруг было тихо, ни души не видно – ни своих, ни чужих. Только кто теперь свой, а кто чужой, разве ж разберёшься? Выждал ещё немного, а когда терпение кончилось, повёл Юльку на дорогу.
Сестрёнка совала любопытный нос в разбитые машины, всё потрогать норовила закопченный металл, но Сашка старался не отвлекаться. Только около танка приостановился, объяснил, что к чему, а мысли были не о том: если удастся выдернуть джип задним ходом…
И тут из-за грузовика появились они. Совсем близко – двое в активной броне и с импульсниками наперевес, похожие на крабов, вставших на задние... ноги, лапы, клешни? – или что там у них. Один с серебристой сержантской полосой через правое плечо: усатый, широколицый, в шлеме. Второй солдат – долговязый, со свирепой рожей.
Под ложечкой ёкнуло и засосало, и почувствовал себя Сашка слабым и беззащитным. Ноги, казалось, вот-вот подогнуться, и он позорно грохнется наземь – на виду у этих обозлённых боевиков, под взглядом сестры. Но, собрав последние силы, нетвёрдой рукой он сдвинул-таки предохранитель, и вспыхнули огоньки индикаторов на казённике – все три.
Сашка потянул оружие с плеча. Импульсник стал неподъёмным, движение получалось медленным-медленным. Он совершенно не успевал и всей кожей своей предвосхищал, почти чувствовал уже ожог плазменного удара. Но боевики спокойно наблюдали, а из-за дальнего "хаммера" выступил третий. Удерживая на плече толстенное блестящее бревно с широким раструбом на конце.
Никогда раньше Сашка не видел блокиратора, только читал о нём и видел на картинках, но сейчас узнал сразу. Вот почему противник проявляет такое спокойствие – огоньки на казённой части импульсника умерли. Красный – для батареи, жёлтый – накопителя, и зелёный – выбрасывателя. Все три. Разом.
Грозное оружие вмиг превратилось в обычную тяжеленную дубину. Но дубиной против боевиков в броне не повоюешь.
Рука безвольно опустилась, импульсник соскользнул, и бесполезная железка с лязгом упала на бетон. "Крабы" приблизились. Сержант сказал что-то солдату – тихо и коротко. Сашка не расслышал, но то ли по губам прочитал, то ли просто догадался – сейчас их с Юлькой будут убивать.
Сволочь усатая! Сам рук марать не хочет, детской кровью испачкаться боится, так солдату приказал!.. Гады! Гады! Как же так?..
Свирепый расставил ноги пошире, вскинул импульсник, начал наводить. Видно ему тоже было не по себе, палец гладил предохранительную скобу и не торопился лечь на спуск. Сержант стоял со спокойным лицом и смотрел, слегка прищурясь.
Юлька, испуганная и притихшая до этого, вдруг затопталась, затанцевала с левого бока. Ухватила за рукав, начала теребить – Саш, а Саш, у тебя же пропуск! Сашка стоял истуканом, заворожено глядя в дуло импульсника, и тело его тихонько раскачивалось от Юлькиного тормошения из стороны в сторону.
Юлька, Юлька... Я тоже хотел бы жить в твоём чудесном Верхнем Городе – чистом, как горный хрусталь, и ласковом, как руки мамы. Слушать пение дивных птиц и вдыхать аромат неземных цветов. Нежиться под тёплым солнышком... Дружить с феями – и жить, жить... Господи! Как же хочется жить!
И тут Сашке стало всё равно. Играть, так играть. Нужно сестрёнку занять, отвлечь, чтоб не уловила она момента гибельной вспышки разряда. Пусть перейдёт в мир иной незаметно, играя. Верхний ли, нижний – там разберёмся…
Осторожно потянул он из нагрудного кармана принадлежности – пропуск, печать и талисман. Брови сержанта дрогнули, но солдат всё ещё медлил с выстрелом – опасности "крабы" в движении не усмотрели. Что можно спрятать в кармане мальчишеской рубашки – не бомбу же, и не пистолет. Они вообще не видели никакой опасности в подростке и маленькой девочке. Что ж – поиграем на прощание.
"Колдуй бабка, колдуй дед, – начал Сашка формулу тайного детского заклятия всех времён. – Колдуй серенький медведь…"
И швырнул клочок с цветной закалякой в сторону боевиков. Ах, жаль, что не в их поганые рожи!
Брови сержанта поползли вверх. Солдат снял палец со скобы и чуть опустил ствол. Такое поведение расстреливаемых было им в диковинку.
"Эники-бэники, сим-салавим..." – продолжал онемевшими губами Сашка, припечатывая левую ладонь смешной обезьяньей мордашкой.
Боевики продолжали удивлённо взирать на действо, вслушивались в шёпот пацана, а Сашка уже с весёлым азартом вскинул победно руку с упаковкой от шоколадки. На ней бородатый витязь грозно сжимал меч! – талисман, хранитель от бед, последний этап перехода в чудесный Верхний Город!
"Абракадабра!" – выкрикнул он в лицо солдату.
И тут же что-то изменилось. Будто лёгкая сиреневая кисея опустилась на детей, сгустилась вокруг едва заметным туманом. Неуловимо сместилось пространство. "Крабы" почувствовали неладное – сержант напружинился, отпрянул немого, и, повернувшись к солдату, гаркнул: "Огонь!"
Тот испуганно вскинул импульсник и нажал на спуск. С треском вырвалась из ствола лиловая молния, хищно нацеленная в детей, скользнула в стремительном полёте, но упёрлась в невесомую сиреневую кисею – нежную и хрупкую, – и тут же плеснул весёлый и жаркий фонтан огня – обратно, в стрелка, в присевшего сержанта! – в злой враждебный мир!
Солдат со свирепым лицом разом превратился в головешку. Сержанту огненным вихрем снесло пол-лица, шлем, сорванный с головы, поскакал футбольным мячом по щербатому бетону.
"Абракадабра вам!" – кричал Сашка, и злые слёзы второй раз за сегодняшний день катились по его щекам, – "Абракадабра!"
Он размахивал талисманом, как мог бы махать мечом бородатый витязь с картинки. "Абракадабра!.."
По пустынному шоссе, от разбитых машин улепётывал, сгибаясь под тяжестью блокиратора, обезумевший боевик. Два обгорелых трупа лежали на выщербленном бетоне. В сиреневой дымке таяли два детских силуэта.
 
"Молодец, Саш! А то я боялась, вдруг чего напутает…"
 

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования