Хорошие парни не пользуются таким успехом у девушек, как плохие парни. Пётр Пименов видный собой, непьющий, а Федька Шхонкин, шибздик чернявый, но на гармони наяривает будь здоров, и девок не меньше наяривает.

Таких как Пименов нужно сразу в мужья арканить... а до свадьбы ни-ни... такова нехитрая бабья мудрость, уже позже понял Пётр. А с Федькой можно и погулять, главное не нагулять. Поскольку Пётр абы на ком жениться не хотел, то его особо не трогали. До тех пор, пока не вернулся из училища с погонами лейтенанта. Тут уже ставки высоки. Стать офицерской женой это вам не это. Танька, девка видная и красивая, просчитала варианты и легла под Петра. Тот с изумлением обнаружил, что Татьяна девственница. Такое у него было впервые. Пётр, чувствуя и гордость, и некоторую неловкость, предложил ей руку и сердце. Свадьбу сыграли вскорости, как полагается, с размахом. Правильную свадьбу.

Вскоре началась война. Пётр получил боевое крещение под Одессой, откуда войска благополучно эвакуировались в Севастополь. Во время первых боёв заходилось сердце, дикий адреналин мешал чётко мыслить. Главное не оказаться трусом, считал Пётр.

Когда очередной из господствовавших в небе над Севастополем "мессеров" с натужным рёвом пикировал на позицию, Пётр остался стоять в полный рост. Он просчитал, что шанс попадания пулемётной пули относительно невелик, и хотел показать пример хладнокровия рядовому составу.

- Ложитесь, товарищ лейтенант, - заорал ефрейтор, распластавшись в пыльной траве. Пётр лишь махнул рукой, дескать, отдыхай.

Пуля попала в брюшину. "Ой, дурак лейтенант", покачал головой ефрейтор, глядя на скорчившегося Петра.

В госпитале Пётр познакомился с Ниной, медсестрой. Отношения в такой обстановке обычно развивались стремительно.

- Ну что, Пименов, ВПЖ нашел себе? Так держать, - усмехался, топорща усы на широкой роже, капитан Евстигнеев. Пётр, подавив острое желание врезать по этой роже, лишь отшучивался.

Уже когда Пётр пошёл на поправку, в палату вбежала Нина.

- Грузят ранеными паром на Сухуми, я за тебя замолвила словечко, - обрадовано выдохнула она.

- Нина, ты чего? Тут тяжелораненых куча, ты же сама говорила, а я на выписку иду, - искренне удивился Пётр.

Нина посмотрела на него как на дурака и тяжело вздохнула.

В Сухуми Пётр не поплыл и вскоре вернулся в строй.

Когда немецкие штурмовые отряды прорвались на Корабельную сторону, поступил приказ командующего флотом Октябрьского об эвакуации офицерского состава.

Объяснялось это сохранением нужных армии кадров.

- Товарищ капитан, это же... неправильно. Это же подло... трусливо в конце концов, - в голове Петра идея оставить рядовой состав без офицеров попросту не укладывалась.

- Ты что же, хочешь сказать у нас в командовании трусы?? - свирепо ощерил усы Евстигнеев, оглянулся и сплюнул, - дурак ты, Пименов.

Свои эвакуационные документы Пётр в последний момент отдал Нине. Та на прощанье всплакнула.

- Найди меня... дождусь.... Слышишь??

- Нина, ты это... извини, меня жена ждёт, - с неловкостью ответил Пётр.

Нина и рыдала и улыбалась сквозь слёзы.

- Эх, Пименов, Пименов, - всхлипывала она.

Больше Пётр её не видел.

Остатки войск скапливались на мысе Херсонес. Эвакуация шла теперь по воздуху, "Дугласами". Пётр дождался своей очереди, и на карачках попытался влезть в один из последних самолётов.

- Куда мы щемишься, шалава офицерская? Только моряков берём, - краснофлотский сапог повстречался с лицом Петра. Кроме сапога, тот успел заметить еще рыжую ухмылявшуюся харю пилота. Пришёл в себя Пётр через пару минут. Вокруг царил ад. Вывозили моряков, потому что тех немцы в плен не брали, расстреливая на месте. Кое-кто из пехоты, изрыгая проклятия, стрелял вслед самолетам, но таким сразу заламывали руки свои же, еще сохранившие способность рассуждать.

Правильных решений было два. Или идти на прорыв и погибнуть в бою, или плыть в открытое море. Пётр бросил монетку. Ночью, взяв шину, он поплыл прочь от берега, всё еще покрытого ждущей непонятно чего серо-зелёной толпой.

Жажда начала мучать его еще на берегу. Во второй половине дня, когда берег уже скрылся из виду, она стала нестерпимой. Пётр, отпустив шину. Когда ту отнесло в сторону, лёг на спину. Небо над ним и море под ним. Внезапно по небу пробежала рябь. "Морок... галюны начались", - равнодушно подумал Пётр. В следующее мгновенье он провалился в небо, и оказался в воде.

Вынырнув, Пётр не мог понять, что же изменилось. Вода стала теплее... и голубее что ли. Но жажда никуда не делась.

Оглянувшись, Петр обнаружил, что камера пропала. Отрешенно он подумал, сколько еще сможет продержаться на воде. Петр снова лёг на спину, раскинув руки и чувствуя, как тело само держится на плаву без малейшего напряжения. Пожалуй, так он сможет продержаться довольно долго.

А потом появились они.

Пименов решил, что это всплыла подлодка. Дёрнувшись и глотнув солёной воды, он рванулся в ту сторону, хрипло крикнув. Подлодки тоже были задействованы в эвакуации, и то что одна из них оказалась здесь, было.неслыханной удачей

Это была не подлодка. Существо дышало и неспешно шевелило плавниками, покачиваясь с бока на бок. Последние сомнения развеял фонтан. Впервые в жизни Петр видел кита. В Черном море китов не было. "Не верь глазам своим" - вспомнился Козьма Прутков. Мозг устал обрабатывать новую информацию, и Петр бездумно любовался неслыханным зрелищем, не пытаясь, впрочем, подплыть ближе. Кит удалялся и наконец исчез из поля зрения, и почти одновременно с этим с той же стороны, откуда плыл кит, появился парус. Вскоре катамаран приблизился, Пименов поплыл навстречу. Чья-то рука помогла ему взобраться на один из "поплавков".

- Воды, - прохрипел Петр.

 

***

 

 

Петр жадно припал к фляге. Воду они называли "вассер". Немцы – ухнуло сердце, и Петр сам усмехнулся нелепости этой мысли. На немцев эти ребята точно не походили. Петр был отличником в школе и любил географию, сейчас он пытался представить карту мира и определить где находится. Греки? Арабы? Полинезийцы? Говорящие по-немецки – возможно бывшее немецкое колониальное владение? Пожалуй, с полинезийцами схожесть есть. У двоих были татуировки на выбритых головах, на теле впрочем татуировок не видно… а цвет кожи может объясняться и сильным загаром. Черты лица то вполне европейские.

"Пираты", как их мысленно окрестил Пётр (вероятно, слово "моряки" еще вызывало у него негативные ассоциации) с не меньшим любопытством разглядывали его, вполголоса переговариваясь между собой. И это был не немецкий. Явно язык германской группы, но не немецкий.

Пименов вернул флягу, поблагодарив сначала по-русски, потом по–немецки. Других языков он не знал, да и смысла гадать не видел. Один из пиратов взял флягу и осуждающе покачал головой, затем показал, как следует пить – держа флягу чуть выше и не касаясь губами горлышка. Пётр кивнул, давая понять, что понял и согласен с местным обычаем.

У Петра создалось впечатление, что катамаран искал кита. Но, вероятно из-за потерянного времени "пираты" решили возвращаться назад. Развернувшись, суденышко набрало довольно приличную скорость. Пётр увидел, что их сопровождают несколько дельфинов, восхитившись, как высоко эти создания выпрыгивают из воды.

Вдали появилось подобие платформы на воде, к которой и направлялся катамаран.

По мере сокращения расстояния становилась видна грандиозность этого многоярусного сооружения. Катамаран проплыл мимо больших изогнутых труб, уходящих под воду. С неё в воду ныряли загорелые мальчишки, лет семи-десяти на вид. Они принялись вглядываться в катамаран, ладошками прикрывая глаза от солнца.

Катамаран пришвартовался у подобия дока, где катамараны и лодки лепились друг к другу так тесно, что не было видно воды..

Петра провели к лифту, на котором они поднялись на верхний ярус, где его оставили в небольшой комнате, или каюте, сложно сказать какое слово тут уместней. Во время довольно длительного ожидания Пётр безуспешно пытался идентифицировать марку карабина в руках у оставшегося с ним охранника. Наконец за ним вернулись и провели в другое помещение, вероятно выполнявшее функции командного пункта.

Там сидели трое человек. Последовало бурное обсуждение, и послали еще за кем-то. Как вскоре выяснилось, за переводчиком. Некая, едва уловимая, аура бардака во всём происходящем до боли напомнила Петру армейские будни.

Язык напоминал смесь нескольких языков – и что самое странное, отдельные слова были русскими.

- Саргассес? Берингиа? Балтиа? Черномориа? – переводчик явно перечислял названия морей Возможно люди уже попадали схожим с Петром способом, но из других морей? Кстати, Саргассы – ведь именно там находится Бермудский треугольник…

- Черное море, - без особой уверенности кивнул он.

Мужчины переглянулись. Один из них спросил еще что-то, но тут Пётр непонимающе покачал головой.

В итоге мужчины пришли к общему решению Один из них, как и остальные невысокий (пока все, кого встретил Пётр, были ниже его ростом), с сединой в коротко стриженных волосах, проводил Петра на нижний ярус платформы.

 

 

***

 

 

Так началась жизнь Петра на плавающем городе. Мысленно он перестал называть это сооружение платформой, поскольку вскоре убедился, что это действительно целый город, с населением по его оценкам в несколько тысяч человек, со своей инфраструктурой и самоорганизацией.

Мужчину, сопровождавшего его, звали Эгон. Тот показал Петру его койку, а позже и порученную ему работу. Похоже, тунеядцев тут не жаловали. Пётр принял это с готовоностью: во-первых, это вполне справдливо, а главное - это означало, что его принимают в сообщество. Поскольку неизвестно, сколько он тут проведёт времени, занять свое место в сообществе явно лучше, чем оказаться на правах пленного.

Хотя работа была тяжелой. В группе с десятком других мужчин Пётр занимался разделкой китовых туш. Когда он впервые зашёл в ангар, где проходила разделка, его чуть не вырвало от жуткой вони. А к концу дня все мышцы ныли от усталости. После ужина, состовяшего из рыбы и подобия морской капусты, он едва дополз до своей койки.

Пётр лежал в тесной комнатушке, с тоской прислушиваясь к доносившимся из-за перегородки звукам непонятного ему плавающего города. Для того чтобы вернуться домой, сначала нужно понять где он. Пётр сообразил, что за целый день не видел неба над головой. Возможно по звёздам получится определить полушарие, успел подумать он прежде чем заснуть.

На следующее утро мышцы болели еще сильнее. Эгон, скептически оглядев его, дал понять, что пару часов Пётр может отдохнуть. Больше всего хотелось вернуться в койку, но Петро воспользовался случаем осмотреть плавучий город.

Люди похоже жили на всех ярусах, но условия жизни и престижность явно возрастала от нижнего, где сейчас жил Пётр, к верхнему. Вспоминая курс марксизма, он констатировал, что это общество далековато от социалистического. Всего Петру удалось насчитать семь ярусов в надводной части, плюс его ярус "ниже ватерлинии", вполне возможно, ниже были еще – это проверить ему не пока удалось. В центре нижнего яруса находилась тщательно охраняемая установка по опреснению воды. Под охрану выделили все отсеки по её периметру. Похоже, тут всерьёз опасались диверсии. Нашёл Пётр и подобие школы. Заблудившись в лабиринте коридоров и заглянув в один из отсеков, он увидел детей, сидевших за партами, и писавших на грифельных досках, лежавших перед каждым. Пётр автоматически извинился и выскочил, сопровождаемый детским хихиканьем. Было еще много ангаров, значения которых Пётр не понял. Зато обнаружил с южного края платформы огромную плантацию мидий. Под их рост использовалось буквально всё – трубы, сама платформа под ватерлинией, специально опущенные в воду цепи. На плантации работали девушки и женщины всех возрастов, одетые в одинаковые купальные костюмы. Некоторые вполне симпатичные, но Петр не успел толком их разглядеть – девушки сразу его заметили и принялись перешучиваться, явно его оценивая его самого. Петр поспешно ретировался.

Размышляя об устройстве города, Пётр вспомнил, что отходы от разделки китовых туш сбрасывались в море. Это наверняка должно было привлекать акул. Мысль об акулах показалась Петру необычно важной. Вернувшись, он попытался спросить Эгона об этом, но тот явно не понял о чём речь. Вместо того чтоб махнуть рукой на далеко не самый животрепещущий вопрос, Пётр решил нарисовать акулу. Где взять бумагу, он не имел ни малейшего представления, и тут вспомнил о "школе" и грифельных досках. Сам не понимая своего упорства и мысленно обозвав себя бараном, Пётр отправился в тот отсек. Скорее всего, мозг требовал систематизации в мелочах, дабы справится с лавиной новой информации, отсюда и эта навязчивая мысль об акулах, поставил он своеобразный диагноз сам себе. Не без труда найдя нужный отсек, Пётр попросил у девушки, ведущей урок, грифельную доску. Дети уже заливались от смеха - похоже Пётр сорвал урок. Девушка, впрочем, поняла его и вежливо протянула доску и карандаш, тоже явно удерживаясь от улыбки. Красный как рак Пётр выскочил из учебного помещения.

- Акула! Шарк! – Пётр тыкал в усердно нарисованную акулу пальцем, показывая её Эгону. Тот долго рассматривал рисунок, но вернул его, пожав плечами и отрицательно качнув головой. Никто из рабочих тоже не признал "этой рыбы". Решив, что художник он еще тот, для чистоты эксперимента Пётр нарисовал рядом дельфина. Дельфина сразу узнали все.

Оставшись в недоумении, Пётр понёс доску назад. Дети снова захихикали, кому как, а по их мнению урок удался. Девушка с любопытством глянула на него, потом на рисунок. Когда Пётр уже выходил, девушка показала рисунок детям. Те хором назвали дельфина, но замолчали, когда девушка показала акулу.

- Акула, - сказал девушка по-русски, и добавила еще несколько слов, которых Пётр не понял.

Странная идея с рисунком привела к парадоксальным результатам. Акулу не узнали рыбаки, но узнала девушка-учитель.

Впрочем, неожиданно этот вопрос перестал казаться таким уж и важным. Перед Петром, улыбаясь и демонстрируя милые ямочки на щеках, стояла симпатичная девушка, глядя на него с явным интересом, но и некоторой опаской, не зная что еще ожидать от странного незнкомца.

Так Пётр познакомился с Амари.

 

***

 

Дни пролетали за тяжелой работой, а вечером он обычно шёл к школе. Благо повод был прекрасный – изучение языка. Хотя будь Амари против, этот повод ничего бы стоил -у неё хватало и своих учеников. Но девушка не возражала против такого общения, и Пётр надеялся, что причиной тому не только любопытств, вызванное странной истории его появления в городе.

Язык Пётр освоил на удивление быстро, и был уже в состоянии сносно изъяснятся. Практики теперь хватало, стимулов тоже.

Один из стимулов обладал милыми ямочками на щеках.

Труднее всего было привыкнуть к однообразной пище из водрослей, рыбы и едва ли не чаще чем рыбы - морских моллюсков, моллюски были похожи на мидии, которые Пётр пробовал в Севастополе, но заметно крупнее. Именно на пищу и изменение климата Пётр списывал периодические тошноту и приступы головокружения. Впрочем, они случались всё реже.

За всем этим Пётр забыл о своей мысли взглянуть на звездное небо с целью определить полушарие. Пару раз он пытался пригласить Амари на прогулку под луной, но девушка отнеслась к этой мысли без энтузиазма, а настаивать Пётр не стал, опасаясь быть превратно понятым.

В тот день у Амари был выходной, и вечер оказался свободным. Поужинав, Пётр отправлился в неблизкий путь по коридорам к выходу наружу. Вот уже слышен плеск волн. Жадно втянув бодряще пахнущий йодом, непривычно свежий после долгого пребывания в помещении воздух, Пётр посмотрел на небо, и громко выругался.

С Амари если удастся прогуляться, то минимум под двумя лунами. Одна висела в зените, вторая, побольше, восходила над южным горизонтом.

 

 

***

 

Человеку несвойственно смотреть на солнце, да и сейчас Пётр не видел в нём ничего необычного, но против двух лун не поспоришь. С мыслью, что он находится на другой планете, Пётр примирился на удивление быстро. Судя по всему, гравитация тут, пусть незначительно, но меньше земной. Этим объяснялись и приступы головокружения, и необычно высокие прыжки дельфинов из воды.

Самым подходящим источником информации представлялась Амари. Но Пётр решил не задавать вопросов "в лоб", а постепенно узнать как можно больше об этом мире.

Планета называлась Океания. Что суши в этом мире нет, узнать удалось с вовсе не обрадовавшей Петра легкостью. Девушка настороженно восприняла эти вопросы, заподозрив Петра к принадлежности к неким сектантам, которые верили в появление суши, но всё-таки дала урок географии. На полюсах имелись ледяные шапки, которые не имели постоянного населения вследствие своей нестабильности – временами они превращались просто в скопление айсбергов. Моря были заселены видами, акклиматизированными человеком – криль, креветки, несколько видов рыб, один вид китов, который по каким-то хитрым замыслам эволюции тут даже немного увеличился в размерах - особенно его полярный подвид, и дельфины – вероятно потомки земных афалин.

Люди жили в плавающих городах. Всего на этой планете таких было, вернее оставалось семь. Саргассы, Берингия, Балтия, Черномория, Карибия, Китай-город и тот, на котором они находились – Адриатика. Какого либо этнического разделения по городам не было, за исключением Китай-города. На данный момент Адриатика была в коалиции с Черноморией и Саргассами против трёх других городов, опять же за исключением Китай-города – поскольку китайцы (Амари упомянула характерную внешность) отличались от остальных, они были крайне осторожны в своих отношениях с другими городами, соблюдая строгий нейтралитет.

Кодекс чести запрещал наносить вред самим городам, как бы не разгорался конфликт. Причина была простая и пугающая – те и так медленно, но неизбежно изнашивались. Процесс этот длился много поколений. Два города уже пошло ко дну. Выживших подобрали другие. Что будет, когда все города перестанут держаться на плаву, неизвестно, но ускорять этот процесс никто не хотел.

Так что столкновения происходили из-за добычи, в основном из-за китов – каждый город обладал своей флотилией из небольших судов, оснащенных гарпунами.

- Расскажи, откуда эти названия городов? – спросил Пётр.

- От названий стран той планеты, откуда переселились наши предки, - сказала Амари.

- Не стран, а морей, - хмыкнул Пётр.

- А ты откуда знаешь? – явно скептически спросила девушка.

- Что стало с той планетой?! – не обратив внимания на вопрос, воскликнул Пётр. Девушка глянула на него, чуть нахмурив брови.

- Она погибла. Впрочем, сейчас уже сложно отличить правду от вымысла. Вполне возможно всё это лишь красивая легенда, - наконец ответила Амари.

Эту ночь Пётр долго не мог заснуть, раздумывая над своим положением.

Одно очевидно – этот мир становился для него всё более своим.

***

 

 

Дни летели незаматно. Пётр загорел и был счастлив как никогда. Вскоре они с Амари стали жить вместе. Отдавалась она ему лишь в полной темноте. Прям как Танька в тот её первый раз. Впрочем, о своём мире Пименов вспоминал всё реже и реже.

Пока снова не увидел на небе морок.

- Там мой мир! Суша! Ты слышишь, там суша!! Идём со мной, - возбужденно звал Пётр Амари. "Тане всё объясню. Я люблю Амари", думал он.

Амари внимательно посмотрела на Петра, чуть покачала головой и сняла сандалии. Впервые при Петре. Между пальцами на ногах у неё были перепонки.

Пётр глянул на Амару, на морок... и принял решение.

Амари посмотрела вслед бухнувшемуся в воду и вскоре пропавшему Пименову, провела ладонью по едва заметно округлившемуся животу и тихонько сказала что-то на своём языке.

Пётр выбрался на берег в сумерках. "Надо идти к партизанам в горы", решил он. Патруль обнаружил его в районе Большой Ялты. Это оказались свои, русские. На дворе был 1944й год.

Петра направили в фильтрационный лагерь, где он честно от начала до конца повторил свою историю. НКВДшник, похоже, неплохой мужик, долго смотрел на него.

- У нас, парень, аннанербы нет, под психа косишь ты неплохо, но не знаю, пройдёт ли твой номер в психушке... в общем так, контузило тебя, небось... подпиши, что был в плену, и пройдешь фильтрацию. Нет - сгниешь в лагерях, скорее всего, - наконец устало сказал нквдшник. У него таких были сотни. Попавших в плен под Севастополем особо не трогали.

Пётр подписал, что был в плену. Нквдшник слово сдержал, и уже спустя месяц Пётр вернулся в строй РККА. Медали за оборону Севастополя ему не дали, а так всё кончилось хорошо.

После Победы Пётр вернулся в родное село.

- Танька твоя спуталась с Фёдором... Катька вон гутарит, Танька и до тебя с ним мутила, - рассказывал друг детства за бутылкой самогона.

- Брешешь! - вспылил не привыкший пить Пётр, - я у неё первый был.

Жена друга, Катька, округлила глаза.

- Ну Танька, ну хитра лиса! Ты что же, месячные от первого раза отличить не смог? Дурак ты, Пименов, - расхохоталась Катька. Друг смущенно молчал, и вдруг грохнул кулаком по столу.

- А ну тихо! Раскудахталась тут!

Петру было нехорошо.

Таню он встретил за домом, где та развешивала бельё.

- А если и встречалась Федькой? Нечего в плен сдаваться было, - ляпнула та, уперев руки в ладные крепкие бёдра, и прикусив язычок от собственной дерзости, но не с раскаянием, а с весёлым вызовом, мол, и что ты мне теперь сделаешь.

Совсем плохо на душе стало Петру... ведь никому бы сказать такое не посмела. А ему сказала. Коротко замахнувшись, ударил в лицо. Танька ахнула, пошатнулась, аж изогнулась вся, колыхнув грудью, но устояла таки на длинных ногах, прижимая ладонь к лицу. Такая искренняя обида появилась в её глазах... и ведь Федька её постоянно по пьянке лупит, так терпит, разве что добавки не просит. А тут Пименов ударил! Всегда правильный Пименов! Петром овладел разухабистый садистский кураж, и он уже хотел снова замахнуться, чтобы врезать в это холёное красивое лицо... теперь уже поширше, наотмашь, так чтоб кровь не капелюшками закапала, а фонтаном захлестала из носика...

Танька всё прочитала в его глазах и бухнулась на колени, выдохнув:

- Не бей.

Пётр понял, что так же она и перед пьяным Федькой стояла на коленях. А тот всё равно бил. А потом они сношались. И всё повторялось, снова и снова. Плюнув, он ушел.

А Танька, оставшись одна, зарыдала с глупой бабьей жалостью к нему и к себе.

- Дурак ты, Пименов... Ой, дурак... - повторяла она, всхлипывая.

После этого Пётр запил. Амари снилась ему каждую ночь. Из села он уехал. Решил вернуться в Одессу, где служил.

Однажды в уже ставшим привычным кабаке увидел он знакомую рыжую харю.

- О, лейтенант, - лётчик "Дугласа" тоже его узнал. - С меня бутылка, лейтенант. Надеюсь, ты не в обиде? Сам понимаешь, от меня тогда ничего не зависело.

- Да какие обиды, командир... в следующий раз, значит, я угощаю, - ответил Пётр, улыбаясь.

Когда бутылка почти опустела, рыжая харя обхватил голову руками и стал раскачиваться взад и вперёд.

- Комиссовали меня, лейтенант... с-суки... тремор, видите ли... я же небо люблю... не могу я без него лейтенант! Понимаешь?? Да что ты можешь понять! Ты там не был! Ты никогда не сможешь понять, что, что я потерял! - говорил, захлёбываясь в словах, войдя в раж, лётчик.

На последних словах Пётр, до этого примирительно улыбавшийся, внезапно заорал и врезал прямо в рыжую харю. Потом снова и снова. На руках у него повисли, и самому Пименову теперь порядком досталось.

- Амари, - бормотал он, сплёвывая кровь с осколками зубов, - Амари...

Спустя пару дней Пётр сидел в плацкартном вагоне поезда, следующего в Севастополь. Хоть медаль за оборону ему не дали из-за записи о пребывании в плену, но участником обороны он оставался, и с билетом проблем не было.

Мысленно Пётр уже был там, в тёплом море, далеко от берега, за точкой невозврата... лежал на спине и смотрел в небо.

Какие у него шансы? Один из тысячи? Один из миллиарда?

Прислонившись головой к оконному стеклу вагона, Пётр счастливо улыбался.