Раскалённое солнце, раскалённая мостовая и въедливый вездесущий песок. Метёт словно снег: вдоль разрушенных стен, вдоль сгоревших деревьев, вдоль заострённых глазниц выбитых окон. Шуршит - тихо шепчет, но от этого шёпота тишина становится только пронзительнее.

Упёршись взглядом в родную улицу, Владимир облизнул потрескавшиеся губы и, подыскав тенёк, повалился на землю. Долгожданный дом и единственный в сердце город… сползший с плеча автомат звонко бряцнул о камень и, подхваченный ветром звук, заплясал мелкой дробью.

Странное несоответствие мыслей и фактов: войны давно уже нет, но она… вот она, пред глазами. Вымела жизнь, словно сор из избы. Ни пылинки нет – ни человечка. Даже собак… да что собак, трупов и тех не осталось. То ли санитары зачистки прошлись, то ли эвакуация. А может они где-то рядом в братской канаве. Они!

Лейтенант знал - искать своих бесполезно. Люська, Егор… Ни жены ни сына здесь в принципе быть не может. Но какой к чертям здравый смысл, когда ты вернулся домой.

Третий этаж, направо, крайняя дверь… Так и осталась без номера. Так и указывал в письмах. Шершавится, скрипит под рукой… Так и не смазал. Может теперь?

И только сейчас Владимир осознал, что безумно боится. Боится переступить порог и безвозвратно разрушить остатки иллюзий. Ведь… всё-таки… они же всё-таки могут быть здесь. Нельзя, невозможно, но вдруг?

- Смелее, не трусь.

От неожиданности мужчина вздрогнул и, чуть отступив, растерянно завертел головой. Никого, ни души. Пустота и одиночество облетевшей побелки. Но этот голос…

- Заходи же. Ну что ты, как неродной.

- Люся! Живая! – совсем по-мальчишески выкрикнул Володя и, обрывая петли, бросился в дом.

Прижаться, обнять, стиснуть изо всех сил, чтобы уже навсегда. Расцеловать, хлюпая носом. В щёчки, в губы, в глаза, в бабочку – татуировку на левом плече. Моё! Никому тебя не отдам. И только спустя пару минут обессиленным опустошённым усмирить прилив радости.

- Как же ты здесь? Как смогла? Как оно… всё? Одна? Почему? А Егорка? – тараторил мужчина, размазывая по щекам подмокшую дорожную пыль.

- Вода только в тазике. Чумазый, умылся бы, что ли, - улыбалась супруга. – А Егорка сейчас. За хлебом пошёл. Пять минут и вернётся. Ужинать будем. Тут немного осталось… достанешь?

Сказав это, Люся кивнула в сторону громоздкого ящика из-под снарядов пылившегося возле кровати. Неподъёмный, он оказался доверху забит всевозможной снедью. Большие прямоугольные жестянки – тушёнка. Трофейная, без срока годности. Фляжки со сцеженным из двигателей и отфильтрованным маслом. Сахар – большая коричневая голова. И кофе. Настоящий. Чуть тронутый жучком, но аромата не растерявший.

- Папка! Вернулся! – налетел возвратившийся из магазина сынишка. – Во дворе расскажу – не поверят. Вот теперь заживём! Лучше всех, лучше прежнего! Ухты – автомат. Настоящий? Дашь пострелять?

 

 

Всего лишь крохотный росток после долгой зимы. Застенчивый, робкий, едва заметный в грязи, но мир больше не спал. Закрутившись защёлкав шестерёнками дней, загудев голосами возвращавшихся лиц. Город снова задышал, вливаясь в ритм размеренной жизни.

- Мам, дай две монетки, - суетился Егор, то и дело, бросая нетерпеливые взгляды в сторону тележки мороженщика. – Нудай, нучеготы?

- Действительно, Люсь, такой день… когда ещё вот так погуляем? – поддержал сынишку Владимир.

- Да я бы рада, но билеты в кино… вечерний сеанс… Всё что с собой на них и ушло. А твой кошелёк?

- Так, дома лежит. Думал, не пригодится. Погоди, а на проезд?

- Тебе по фронтовому бесплатно, - смущённо пожала плечами супруга. Похоже, она давно смекнула, что к чему и просто не знала, как отправить любимого за деньгами.

- Ясно. Гуляйте пока, через час вернусь. Только, чур, сходим, пиджак мне посмотрим, а то всю жизнь в военном - жуть надоело.

Разгорячённый, потный автобус никогда не опаздывал. Чётко по расписанию он всосал очередную порцию пассажиров и двинул по залитым солнцем проулкам. Час пик, выходной. Ни дать ни взять – воскресная баня.

Только протиснувшись ближе к окну, Владимир смог отдышаться и теперь, про себя отсчитывая остановки, отмечал приятные перемены. Кошмарных воронок почти не осталось, сгоревшие дома блестели новой побелкой, тротуары, фонтаны и, конечно же, зелень. Вот, кино уже есть и школу достраивают. Настоящую, новую, с библиотекой. Ещё бы больницу, но это тоже не за горами. Теперь бы ещё пиджак, двубортный, с блестящими пуговицами…

Помахав соседским бабкам, мужчина взлетел на этаж, запыхавшись ввалился в квартиру и остановился посреди комнаты, пытаясь сообразить куда же сунул бумажник.

- Стоять. Руки вверх. Медленно, - холодная сталь прижала к спине влажную гимнастёрку. – Рыпнешься – продырявлю. Поверь, не впервой.

Сухой незнакомый голос прозвучал столь уверенно, что Владимир повиновался. Вор или бандит? Да быть такого не может. Скорее всего, недавний враг нашедший лазейку в мирный послевоенный быт.

- Чего тебе ну…

- Молчать! Вопросы я задаю. Руки держать. Сам лицом ко мне.

Человек за спиной чуть отступил, и упускать такую возможность было нельзя. Всё осторожно, всё неспеша… Поворачиваться словно танцуя… Зная примерную высоту, на которой находится автомат… Ещё немного… Ещё… Пора! Лейтенант мгновенно ускорился и отработанным движением убирая ствол, другой рукой что есть мочи вложился в висок нападавшего.

 

 

Хрустнули кости, ухнуло на пол обмякшее тело. Выстрела удалось избежать - повезло, но в целом удар получился неряшливым. Один сломанный палец это как минимум, а то и все три, да костяшки в лепёшку.

- Сссука! – с надрывом проревел Владимир, обматывая руку подвернувшейся тряпкой. Боли пока не было, но он знал, - та обязательно заявит о себе, едва выветрится адреналин.

Враг лежал недвижим. Длинные седые волосы, лохмотья, какой-то самодельный шлем – причина неприятностей и истёртые временем тонкие пальцы. Белоснежные и сухие, словно растерявшие последние капельки жизни, они никак не могли принадлежать человеку, но тем не менее. Более того, судя по вздымающейся грудной клетке, этот человек всё ещё оставался жив.

Отпихнув автомат, лейтенант кое-как стянул с негодяя остатки вонючей шинели и, обмотав запястья ремнём, пристегнул к батарее. Покалеченные пальцы не слушались, и работать приходилось одной рукой. Непривычно, досадно… Вконец вымотавшись, но справившись с задачей, Володя повалился на пол и только теперь, когда обнажились плечи, понял - перед ним женщина.

Обтянутые кожей безликие скулы, впалые щёки, изъеденный морщинами лоб. Похоже, она давно недоедала и от того смотрелась намного старше своих действительных лет. Как здесь очутилась? Как смогла в таком виде пробраться сквозь город? Вопросы требовали ответов, но в парке жена и сынишка… Просто так ждать, кода пленница очнётся, Владимир не мог.

Порывшись в аптечке и, сунув под нос бедолаге пропитанную нашатырём ватку, сходил за водой. Плеснул в лицо, потрепал по щекам, несколько раз встряхнул… и замер. На левом плече, там, куда только что упали холодные брызги, проступила синева знакомой татушки.

Тряся головой, словно силясь прогнать наваждение, мужчина попятился и в ту же минуту встретился взглядом с глазами напротив. Пронзительный серый оскал чистой ненависти, но в глубине, где-то на самом дне...

- Старуха! Кто ты такая?! – прорычал лейтенант, отступая всё дальше. – Нет, невозможно. Так не бывает! - и с каждым шагом, словно прилипнув к ногам, вместе с ним отступал беззаботно-радостный мир.

Закорлючивались, сползали со стен солнечные в цветочек обои, линолеум таял, уступая место обшарпанным балкам, пыль, мусор и тлен. Остались только жестянки от старой тушёнки.

И лишь за окном всё было как прежде: спешащие люди, детишки в пристенок и зелень и солнце… Егор ждёт мороженного… И Люся… Не эта - другая. Живая. Реальная. Которую ждал и любил. Которой дышал.