Мотя проснулся с третьими петухами.

Полежал, жмурясь от бьющего сквозь щель в ставнях лучика солнца. Поковырял в носу, чихнул – от души, так что в нутре всё всколыхнулось и опало, вставая на свои места – и трижды прочитал про себя утренний заговор на удачу. Теперь, когда все ритуалы соблюдены, можно было и вставать.

Известному всей деревне дурачку шел сорок седьмой год. Последние двадцать из них, со смерти родителей, Мотя пробавлялся человеческой щедростью и состраданием. Бродил по окрестностям, косил под юродивого и пел залихватские песенки, веселя народ в обмен на хлеб и кашу. Мяса не ел, даже если угощали. На пироги соглашался только по большим христианским праздникам.

Люди к Моте привыкли и подкармливали, хотя давно уже не смеялись его ужимкам. Так из жалости кормят приблудную хромую собаку – и взять к себе невозможно, и прогнать трудно. Мужик своей участи ничуть не стыдился, да и вряд ли соображал, что с ней что-то не так. Есть крыша над головой, где сухо и печку можно затопить, есть еда, старый петух и четыре полосатые кошки. А нужно ли еще что?..

Выйдя на крыльцо, Мотя огляделся и никого не увидел. Недавно распустившееся лето рано выгоняло крестьян в поле, заставляя начинать работу на заре и делать перерыв в самое пекло. На улице, однако, не было ни баб с курями и козами, ни ребятни. Деревня словно вымерла, оставив дурачка наедине с собственным петухом, кособоко сидящим на заборе и посматривающим на всё единственным зрячим глазом.

Мотя утробно гукнул и припустил вдоль улицы, заглядывая за соседские заборы. Двери в большинстве домов были распахнуты, внутри на столах остывали самовары, во дворах у стен стояли приготовленные к работе косы и вилы. В колодце плескалось ведро с водой, которое не успели вытянуть наверх. Вдали на дороге виднелась одинокая телега, нагруженная товарами на продажу. Людей нигде не было. Исчезла и вся местная живность – от тучных пятнистых коров до любимца детворы колченогого Шарика.

Пометавшись по деревне, Мотя вернулся к своему дому, сел на крыльцо и завыл. Слезы текли по лицу, цеплялись за усы, оседали в кудрявой бороде. Впервые в жизни он проспал что-то важное, и они сразу его бросили. Ушли, забрав с собою всех, кроме него.

Из-под крыльца выскочила полосатая кошка и, ластясь, стала тереться о мотины ноги. Она могла бы много порассказать о причине таинственного исчезновения жителей деревни, но говорить не умела.

А если бы даже и умела, то ей бы всё равно никто не поверил.

 

***

– Ну, как он там? Обвыкается? – директор историко-культурного заповедника "Святогорье" помешивал в стакане липкую бурую жидкость, которую раньше на Руси называли чаем. Пить эту бурду не хотелось, но занимаемая должность и окружение обязывали. Ближайший год здесь все будут жить по правилам крестьянского быта конца XIX века.

– Так точно, Василий Степанович! – бодро отрапортовал стоящий перед директором косматый мужик в лаптях. Нарочито застиранная рубаха его была подпоясана грязной веревкой. – Уже перешел из стадии первичного шока в стадию отрицания. Закрылся у себя в доме, гудит оттуда неразборчиво, но почти сердито. В ближайшее время, надеемся, перейдет на стадию гнева. А там и до принятия недалеко. Тогда можно будет и народ запускать.

– Погоди пока с народом, – мужчина за столом отхлебнул чай из стакана и поморщился. Ядреный терпко-сахарный вкус противно обволок нёбо, непривычное к ярким вкусовым ощущениям. – Для начала надо понять, в порядке ли он? Готов ли делать то, что от него потребуется? А то будет, как в том году с менеджером среднего звена, помнишь?

– Такое забудешь! – подчиненный округлил глаза, вспоминая страшный случай. Но тут же отвлекся, начал ожесточенно чесаться под рубахой и в бороде.

– Чего ты там скребешься?

– Так блохи же, Василий Степанович! Из крестьянских домов уже понабежать успели. Можно я на санитарную обработку, что на входе, сгоняю?

– А ну-ка цыц! – рявкнул директор. – Аутентичность должна быть во всём, иначе её не хватит для впечатления посетителей. В выходные отмоешься, а пока – за работу. Что там у него, говоришь, еще? Петух?

– Так точно! Только немного ущербный – с одним глазом и почти без перьев. А еще кошка. Крикливая полосатая тварь. Читал, что они наглые и громкие, но чтобы настолько… Полчаса орала во дворе, а потом забралась ко мне в дом через окно и утянула со стола последний кусок мяса. Пожевала и бросила. То ли синтетику учуяла, то ли просто так дурит.

– Кошка – это хорошо. Гостям должна понравиться… Она-то хоть не лысая, как петух?

– Нормальная, шерстяная по всему телу. Странная такая, знаете, после наших роботов-питомцев. Почему у них никогда не было шерсти?

– У первых образцов была. Настоящая, честь по чести, выращенная из древних генетических образцов. Но у половины граждан обнаружилась сложно излечимая аллергия. А пока от неё искали лекарство, все уже привыкли к голым животным, покрытым приятным гладким пластиком. Много ли времени нужно нашим людям, чтобы принять новую картинку?

Сидящий на деревянной скамье Василий Степанович откинулся назад, оперся спиной о бревенчатую стену и унесся мыслями в прошлое. В их время мало кто вспоминал былое. Минувшее перестало интересовать людей еще три века назад. Все торопились жить и только и делали, что мечтали о будущем, стараясь как можно быстрее пробежать отведенный им жизнью срок и реализовать заработанное право на посмертный Парадиз. Никого не интересовало, что и как было до них. История, культура, искусство, гуманитарные науки поддерживались только усилиями энтузиастов и нескольких десятков ученых, которым не повезло во время жеребьевки в начале их научной карьеры. Набор необходимых знаний о мире был одобрен на правительственном уровне и подгружался непосредственно в мозг, как только в возрасте десяти лет ребенок достигал совершеннолетия. Навыки чтения и письма в число жизненно важных умений не входили. В мире победившего интерактива любая информация поступала к человеку в формате картинок – озвученного видео или набора ярких слайдов. Книги и документы окончательно перешли в пользование ученых и людей, которые сами изъявили желание научиться читать. Последних с каждым годом становилось всё меньше.

– Сань, скажи, ты считаешь себя энтузиастом? – пришедший в голову вопрос удивил самого Василия Степановича не меньше его сотрудника.

– В каком это смысле? Вы что, нашли кого-то на мое место? Если вы из-за того случая с менеджером, так мы же тогда всё исправили…

– Да я не про то! Просто иногда начинаю думать, правильно ли мы поступаем. Нужны ли вообще кому-нибудь наши усилия? Или лучше оставить всё, как есть? И там, когда и где есть.

– Ну, это вы загнули. Да сами же нам целую презентацию устроили, когда на работу зазывали! Про красоту и продуманность древнерусской культуры, про необходимость донести её до людей, помните?

– Это всё так, да. Но оправдан ли сам метод?

– А что делать, если наши по-другому не понимают? – фыркнул в бороду старший научный сотрудник заповедника. – Простых инфофильмов тут мало. Смотрят две минуты, потом скучать начинают и отключаются.

– Есть же еще и художественные картины.

– Это вы о ваших экспериментах со сценарием и монтажом? Что же вы бросили тогда это дело, если оно так хорошо работало?..

Василий Степанович поймал себя на том, что смотрит на левый угол стола. Раньше там стояла награда за Самый кассовый фильм всех времен и народов. Да, закрученный сценарий и быстрый монтаж кадров хорошо помогали в деле раскрашивания поблекшей со временем действительности в привлекательные цвета. Вот только никакой успех не оправдывал того, как приходилось грешить против истины. Те крупицы достоверного знания о прошлом, которые создатель вкладывал в свои кадры, оставались незамеченными, зато многое менялось в угоду интересам публики. Мужчина вздрогнул, вспоминая день, когда отчаялся и решил уйти из кинопроизводства. С другой стороны, вырученные деньги позволили выкупить у правительства право на несколько лет тунеядства и спокойно всё обдумать.

– Идея историко-культурного заповедника – это же шик! – не успокаивался Саня. – Куда лучше любых ваших видеофильмов! Все экспонаты прямиком из нужного времени. Ежегодное обновление выставки. Максимальная достоверность. Полнейший интерактив.

Оставалось только улыбаться, глядя на то, как воодушевленный сотрудник сыплет цитатами из презентации двухлетней давности. Вот уж действительно, энтузиаст.

– Но люди, Саня, люди… Они же живые. А мы мним себя творцами нового искусства, сажаем их в клетки на потеху публике.

– Какие клетки? – наморщил лоб собеседник, но тут же расслабился, поняв, что директор по привычке выразился фигурально. – А что люди? Вот делали мы прошлой зимой "Городскую жизнь россиян в начале 2010-х годов". Феноменальный успех, абсолютная аутентичность. Народ валил толпами, чтобы наши "живые картинки" посмотреть. А те что? Знай себе, занимались своими делами, как обычно. Лишь бы в соцсетях можно было обсуждать происходящее, и деньги платили вовремя.

В этом Сашка был прав. Перемещенные в их время собратья из прошлого ничуть не возражали против того, чтобы побыть интерактивными экспонатами. Жизнь их текла по-прежнему, в привычной обстановке, работа и экономика в городе оставались стабильными. Единственное, что они утратили на время выставки, – это возможность путешествовать. Но поскольку психологи сразу посоветовали взять для опыта не столицу, а небольшой региональный центр, проблема многими жителями осталась просто незамеченной.

– А менеджер тот? С ним как? – Василий Степанович не хотел в очередной раз вспоминать неприятный случай, но отказаться от его использования в качестве аргумента тоже не мог.

– Форс-мажор, – уверенно констатировал старший научный сотрудник. – Непредсказуемая дыра в пространственно-временом континууме. Интернет старого образца тогда отрубился у всех, по всему городу. Не выдержал только один индивид. Значит, субъективный фактор.

Возможно. В конце-концов, представитель вида "офисный планктон" по имени Геннадий в тот самый момент успешно завершал сложнейшую операцию в игре "Танки онлайн". Отключение Сети сорвало месяцами готовившееся наступление, и Гена впал в неистовство. До прихода врачей он успел разбить клавиатуру о голову коллеги, изнасиловать секретаршу босса в туалете и с диким криком броситься на посетителя заповедника с большим офисным степлером. Чтобы избежать таких инцидентов в будущем, Саня провел внеплановый инструктаж с сисадминами. С тех пор на офисных компьютерах все сайты с онлайн-играми были отключены. Выставочным образцам предложили участвовать в военных стратегиях только дома, в ущерб семейной, а не рабочей жизни.

– Не понимаю я вас, – продолжал бубнить собеседник, почесывая одну ногу в лапте о другую. – То вам аутентичность подавай, носитесь с этим словом. То вдруг экспонаты жалеть начинаете. Мы дарим людям новый вид искусства. Возвращаем им историю, за руку подводим к прошлому и заставляем в него влюбиться.

Снова пошли цитаты из его презентации. Только про "влюбиться", похоже, было свое, выстраданное. Ох, не зря парень тогда торчал в секторе С, рядом с той парикмахерской.

– Так что с этим делать? – голос подчиненного вывел директора заповедника из задумчивости.

– А? Прости, Сань, я отвлекся. Ты о чем?

– Что делать, говорю, будем? Из всей деревни вместе с домами и утварью перенесся один этот мужик. Остальные не прошли инерционное поле. Будем перенастраивать на другие показатели?

– Нельзя, у нас всё строго по выкладкам психологов. Есть предельный показатель умственной деятельности, обладатели которого могут перенестись к нам без нарушений психики. К тому же этот уровень интеллекта соответствует среднему у нас. Раз остальные не прошли, значит, им не место в нашем мире. Слишком умные, много думать будут, свихнуться могут.

– Но не мало ли одного мужика для нашей экспозиции? Что он вообще будет делать? Сможет ли заинтересовать публику?.. И открытие намечено уже на завтра.

Василий Степанович посопел в бороду и развел руками:

– Зато у нас есть живая кошка! На одно это люди еще долго будут смотреть с удовольствием. Попробуй изучить, кусачая она или нет. Не сможем давать желающим её погладить?

Аутентично чешущийся сотрудник заповедника вздрогнул, но быстро собрался и взял под козырек. Слишком уж увлекается армейской тематикой. Не дождется, похоже, когда начнем ставить военных офицеров конца ХХ века. Зря пообещал, что это будет уже скоро. Неизвестно еще, пройдут ли эти люди инерционное поле, если даже полуграмотные крестьяне застряли на входе. А тут как-никак офицеры! Элита общества. Или это было раньше, в конце XIX века?..

Тревога постепенно уходила. Благая цель всеобщего просвещения, в понимании Василия Степановича, могла перевесить временные неудобства экспонатов.

 

***

На следующий день, когда оголодавший Мотя снова выполз на крыльцо, его встретила толпа странно одетых незнакомцев.

– Вау! Какой колоритный мужик!

– Смотри, Серый, чем у него ноги обмотаны!

– А борода, борода-то…

– Он тут только стоит или еще чего делает?

– Да ладно! Что он тебе, сплясать должен?

– Дядя, скажи, что ли, чего…

Спавшая в доме кошка тоже вышла наружу, спустилась по ступенькам и по-хозяйски стала обходить гостей. Потом повернулась к хозяину и коротко мявкнула, то ли одобряя, то ли раззадоривая.

Вдалеке играла музыка. Её ритм был незнаком и неприятен, но красивых мелодий хватало и в собственной голове. Мотя взмахнул руками и пустился в пляс, громко выкрикивая любимые матерные частушки.

Уже через неделю заповедник "Святогорье" стал самым посещаемым местом в стране. Аутентичный русский мужик действовал на людей завораживающе. Подарков ни от администрации, ни от гостей он не брал. Питался только хлебом и кашей, изредка соглашаясь на синтезированные капустные пироги. А еще наотрез отказывался переселяться из собственного покосившегося дома, где жил втроем с полосатой кошкой и облезлым одноглазым петухом. Крик последнего по утрам вполне мог разбудить всю округу, если бы люди в 2414 году продолжали жить здесь, как раньше.