Ловцы неудачи

 

Одно из самых больших удовольствий в жизни – это февральский шашлык. Если ты все делаешь правильно: с правильными людьми живешь, правильно поступаешь с этими людьми и думаешь с ними правильные мысли – то нет большего удовольствия, чем выехать с ними зимой на природу. И если твоя правота угодна высшим силам, то все пройдет необыкновенно хорошо.

Будет снег свежевыпавший, пушистый и сухой. Будет мороз до десяти градусов, не больше. Будет солнце целый день: с утра и до самого вечера. А вечером, часам к семи, на небо выползет месяц лодочкой, и какая-нибудь планета создаст такой вид, что захочется встать и крикнуть: А-а, Николай Васильевич, не только в Диканьке!..

Особую радость зимой доставляет холодная водочка и горячее вино. Вино пьется дамами, когда их водишь по лесам и полям, показывая окрестности, а водочка пьется всеми. Когда усевшись вокруг костра, ты увидишь, как в проталину пробивается прошлогодняя зеленая травка вперемешку с сухостоем, которую угораздило проклюнуться на зиму, когда тебе поднесут стеклянную рюмочку и большую толстостенную глиняную чашку, в которой самый лучший в мире человек перемешал румяные кусочки баранины и свинины с запеченными овощами – станет ясно, что жизнь удалась.

Здесь тебе и синенькие с молодыми зернышками, и сладкий перчик, и помидорчики с печеным луком. Ты ешь это пропахшее дымком великолепие и сам себе завидуешь.

И когда в налитой водочке, в хрустальной рюмочке, блеснет яркое утреннее солнце, а ты вдруг поймешь, что только десять утра и весь день еще впереди – ты испытаешь самое что ни на есть человеческое счастье.

А после полудня, вдоволь находившись по окрестным лесам и холмам, ты возвращаешься назад. Тебя ждет жаркий костер и котелок горячего крепкого чая. А возле костра, на ковриках, укрытые пледами, лежат твои друзья, ведя неспешный разговор:

-…нет-нет! Я не имею в виду математику, я говорю именно об удаче – о судьбе, если хочешь, о такой судьбе, которая приводит тебя к чему-нибудь хорошему. Вон рыбаки сидят: теория вероятности одна на всех - кто-нибудь придет домой ни с чем, а кто-то принесет полный рюкзак рыбы.

- Это ты хорошо про рыбаков сказал, - Петр Павлович взял длинное бревнышко и положил его на костер, чтобы перегорело посередине. – Помню я одно такое озеро, не такое красивое как то, что перед нами, но тоже с рыбаками. Никто из него рыбу поймать не мог. Только не в удаче там дело было.

Он замолчал, и все замолчали в ожидании: Петр Павлович был великолепным рассказчиком.

- Вот ты сказал про удачу и про рыбаков, а у меня эта история сразу в голове вспомнилась. Я себя в то время называл "специалистом по неудаче", и когда меня на это озеро привезли, как раз февраль был.

Он опять замолчал.

- Рассказывайте, Петр Павлович.

- Я длинной историей вам весь диспут перебью.

- Не о девках спорим, рассказывайте.

Петр Павлович достал сигарету из пачки, закурил и начал свой рассказ:

- Дело было в конце девяностых, когда начали гулять очень большие деньги, а понимания как с ними обращаться ни у кого не было. Я мотался по всей стране, пытаясь вразумить людей, которые брали на себя невыполнимые обязательства.

В феврале девяносто восьмого я вместе со своим будущим хозяином попал здесь, в столице, в серьезную переделку. Человек забыковал, и мне пришлось порезать его нафик, схватить своего товарища за шкирку и бегом отправить в теплые края, за границу, от греха подальше. Потому что должник его хоть и был кидалой и подонком, но силы рядом с ним были серьезные, и по-деловому, и по-родственному.

Отправил я, значит, человечка, а сам выехать не смог - я и до лихих девяностых был невыездной, а в лихие – тем более. Это сейчас я сколько хочу катаюсь по европам и азиям, а тогда – мне и здесь интересно было. Деньги на такси у меня были, но по тем временам не было ничего проще, чем от аэропорта отследить человека, если задействовать правильных людей. А мне надо на юг, там у меня знакомые хорошие, к делам не имеющие никакого отношения, а я – на севере. Поэтому город я пересек на общественном транспорте, избегая метро, а посты обошел через частный сектор и второстепенную дорогу.

Вышел я на трассу, и тут метель началась. Метет пурга, а я иду вдоль дороги в легком пальтишке и без шапки. В очки снег набивается. До ближайшего населенного пункта около восемнадцати километров, а на дороге – никого. Как вымерло. Я голову свитером обмотал и трусцой побежал. Вдруг, обгоняет меня серьезная машина, мерс-кубик, останавливается и задом сдает. Я остановился – оружия нет, но чуть что – вон посадочка поля разделяет - лишь бы добежать. Но джипчик просто стоит, ждет пока я дойду, и только я поравнялся с ним, сделал пару шагов, как мужик из машины вышел и крикнул мне: мол, садись, давай. Я оглянулся, вижу через переднее стекло, что никого нет в машине кроме водителя, вернулся и сел.

Еду, отхожу в тепле. Он спрашивает: куда тебе? Я говорю: в гостиницу какую-нибудь, и называю город в пятидесяти километрах по дороге. Он говорит, ну мне дальше.

Едем медленно, дорога очень плохая и не видно ничего. Помолчали еще минут двадцать, а потом он, видать, для поддержания разговора, возьми да спроси: чем, мол, по жизни занимаешься? А я возьми да ответь: я, говорю, специалист по неудачам! Он посмотрел на меня так, очень внимательно, и говорит: ну, значит, мне тебя бог послал, давай знакомиться!

Петр Павлович затянулся пару раз, выбросил фильтр в костер, хлебнул чая. Его глаза, под синими стеклами очков, были задумчивы, по лицу бродила грустная улыбка.

- Когда я утром проснулся в доме своего нового знакомого, подошел к окну, а там - мать честная! – красота: озеро в чаше холмов, небо синее. Солнце в снеге золотится. У меня на душе потеплело, думаю: ну есть на свете высшие силы, которые меня любят! Ну и рыбаки, эти самые, на льду сидят. Как мухи на стекле.

Новый собственник мой, как услышал про "неудачу", так целый час меня уговаривал. Говорит, если у тебя ничего не получится – брошу эту затею нафик. Сил уже нет.

Как-то пару лет назад он проезжал здесь и увидел это озеро: с одной стороны холмы зеленые с леском, с другой – гранитные берега. Загорелся и выкупил его полностью, или отобрал – не суть важно. Село тут маленькое – меньше полусотни дворов. Так он надумал людям работу дать. Задействовал их на стройке.

Началось все очень хорошо: место расчистили, фундамент залили, но потом он не приезжал месяцок, а после возвращения – как будто после ядерной войны. Песок и щебень по дворам растаскали, из фундамента туалет устроили. Как будто в душу ему насрали.

Он не долго горевал - деньги были - пригласил гастрабайтеров и возвел себе такую мини-деревушку, в австрийском стиле. Но все ему хотелось что-то для людей сделать хорошее. Задумал он поставить здесь нормальную мельницу, с зернохранилищем и крупорушкой, фасовочным цехом. Чтобы и свое хранить и фасовать, и аргентинское зерно перемалывать.

Везде, где бы он ни работал – алюминиевые заводики покупал, или ферросилиций плавил – у него все хорошо идет, а вот здесь, где он решил новую жизнь начать – как поделано!

Зарубежный инвестор приехал, да спрыгнул – пришлось свои деньги отдать. Оборудование - ломается, зерно – портится. Воровство постоянное. А вчера еще председатель сельсовета ему экологические требования выставил, хотя сам кормится с его стола.

Поэтому: принимай Петр Павлович дела. Если получится – бери что хочешь с прибылей, а нет – закрою все к черту.

Оставил он мне в подчинение сторожа, милицейского отставника, и укатил деньги зарабатывать.

Я из его рассказа сразу все понял: мужик оказался хорошим продавцом, но плохим покупателем. Когда он дела ведет, он поступает жестко, и в глазах у него твердость необходимая есть. А дома решил, что если он по доброте к людям относится, так и они к нему с лаской должны. А что, на работе у него люди одни, а дома другие? Если он лентяев на своих заводах палкой гоняет, то с чего бы здесь доброго слова должно быть достаточно?

Прошелся я по селу. Пригляделся. На мельницу зашел. Там в директорах один итальянец, с женой из местных, и еще пяток теток с лопатами. Нормальные все. Узнал, что участковый в соседнем селе живет, наведался к нему. Он со мной поговорил, хороший мужик, все просек, говорит: если бы твой собственник к нам в село приехал, то здесь его на руках носили бы. Да оно и видно: дворы у них подметены, заборы выкрашены, а у нас, рядом с австрийской деревней, утки по снегу ходят и гадят – не то что заборов нет, дырки у многих в крыше.

Вернулся в село, начал по дворам ходить, с людьми разговаривать. Понравились люди, пьяных не увидел. Но только глаза у них как у собак, какие-то рабские, несамостоятельные. Смотрят на меня, со всем соглашаются. Пригласил я всех на собрание. Только к председателю не пошел. Он один на несколько сёл, да и вообще, чего мне к гавнюку ходить?

Всего один житель отказался: в центре села стоял один крепкий дом, с высоким забором, радиолюбитель там один жил. Вышка стоит, ветряк есть. Серьезная собака голос подала. Вышел он за ворота в кожаной жилеточке и брючках на голое тело, с бородкой клинышком, как у Владимира Ильича. Одобрил все, что я сказал, но, говорит, у меня и так все нормально, работы не надо, а с другими - сам разбирайся. Но и на том спасибо.

Только сели мы с отставником ужинать, как заявился наш председатель на "Ниве". Парень еще молодой, лет тридцати, но морда уже округляться начала, и такая вальяжная хамоватость в поросячьих глазках поблескивает. Зашел, как к себе домой, стул к столу поставил, тарелку чистую взял. Здрасьте, говорит, а что это мне вас никто не представил. И руку к хлебу протянул. Я его сзади по шее – раз! - и он прямо мордой тарелку разбил. Я его опять об стол. Он из-за стола выпал, сидит жопой на полу и глазами блымает.

Я ему говорю: тебя кто-то за стол приглашал? Он поднялся, руки сжал, глазами сверкнул, говорит: ну вы, суки, пожалеете еще об этом! И ушел.

На следующий день потеплело, как будто весна началась. Еще не тает все, но солнышко светит, температура минус три, ветра нет.

Люди все пришли и детей привели. Даже председатель приехал, а у него в машине вчерашний радиолюбитель оказался. В общем – все собрались, даже рыбаков на озере не было. Я с утра двор почистил, вынес весь инвентарь и несколько коробок с бытовой техникой.

- Вот, - говорю, – я со своей стороны обеспечиваю вас материалами и инструментом, а вы со своей – работой по благоустройству вашего клуба. В подарок от нас – пять телевизоров и полностью оборудованная компьютерами комната для детей.

А чтобы познакомиться поближе, прошу выделить несколько женщин для приготовления пищи. После работы всех приглашаю на банкет, в колонный зал.

Народ воспрял, разве что шапки в небо не кидали! И мы колонной прошли мимо председательского броневика прямо к клубу. И верите? Часов за пять все вычистили, погрузили и вывезли, крышу перестелили. Внутри обшили все дубовыми панелями и зеркалами, а с наружи алюминием. А сколько там этих панелей на клуб надо? Он размерами, как прачечная в доме. Конечно, сильно помогли два прораба, которых я из столицы пригласил.

Вечером был настоящий праздник.

Утром ко мне люди стали ходить. О делах своих рассказывать, разные разности предлагать. Я себя сразу царем феодальным почувствовал. К вечеру доложили мне, что председатель и радиолюбитель родственников своих собрали и укатили куда-то. Видно испугались.

А на утро я проснулся, пораньше, уставший, даже приболевший, но с грандиозными планами в голове. Из окна выглянул, а там опять рыбаки на льду сидят, и никто ко мне не пришел. Хотя и договаривались.

Пошел я снова по деревне. Снова смотрят в глаза стыдливо, снова головой кивают. Заболел я от этого, неделю лежал, чего со мной долго не бывало. Как то ночью встал, смотрю, а за окном как будто гроза зимняя. А там, на антенне радиолюбителя, огоньки горят. В первый раз в жизни такое видел. И закралась у меня одна мысль до того нехорошая, что я уже не заснул.

Утром я к дому этому с антенной сунулся, а там – никого. К соседям – тоже никого. К другим. Они говорят: не видели никого уже неделю. А соседи где? Так, говорят, нет соседей, померли все от рака, муж и жена. Радиолюбитель по дешевке у дальних родственников дом откупил, но так в нем никто и не живет. А где сам? Сказал, что на две недели уехал, оставил мороженых курей, чтоб через забор собаке бросали, денег дал и уехал.

Тут у меня все в голове на место встало.

Рванул я в столицу, потому что только там спецы знакомые есть. Приехал, объяснил ситуацию, деньги показал. Они говорят – вечером приезжай. Ну, думаю, как раз время есть, съезжу я в госпиталь.

Только приехал, к врачу знакомому зашел, как он сразу меня к окну подвел, внимательно посмотрел и говорит: со щитовидкой проблемы давно? Я ему: да никогда не было! Он: теперь – есть. Я вообще никогда ни чем, кроме близорукости, не страдал. Врач головой покивал и давай мне шею и горло гладить, а потом послал кровь сдавать на гормоны.

Вышел я из больницы, в машину сел, голову в руль упер и думаю: вот такая судьба, Петя! Ты думал, что тебя или в подъезде замочат, или на стрелке расстреляют, а порежут тебя, как ты всю жизнь и боялся.

И такая меня злость взяла, что даже затрусило.

У меня правило такое есть, если что страшное должно произойти, я заранее себя накручиваю, придумываю самые страшные вещи. Я представил себе все: и боль, и скальпели, и трату денег на врачей, и долги. Что друзья от меня отвернуться и придут только на похороны. Час просидел. Перетрусило меня и наизнанку вывернуло: себя пожалел и поплакал о своей жизни.

Потом вышел из машины, в сугробе снег расчистил до белого, умылся им, сел обратно, завел двигатель и поехал спецов забирать.

Петр Павлович встал, взял перегоревшее бревнышко и подвинул его на костер, потом обошел с другой стороны и задвинул вторую половину поближе к центру. Пока он шел, все непроизвольно смотрели на небольшой шрам у него на шее.

- Когда спецы приехали и развернули свои сканеры, они даже в дом заходить побоялись. Я по-быстрому привез участкового, записал на видео показания приборов и отцепил воздушку – ничего не произошло, тогда я обесточил всю деревню к чертовой матери: у этого радиолюбителя, что ли запасная электрическая линия какая-то была?

Ночью мы с приятелем, отставником моим, перелезли через забор, пугнули собаку и все что электронного нашли, забрали и сожгли.

- А что с председателем и радиолюбителем стало?

- Ну, они даже имели наглость приехать, права покачать. – Петр Павлович улыбнулся тонкими губами. – Повеселили меня.

В тишине весело потрескивал костерок и закипал, шумя одной стороной, котелок с чаем. На небе, на фоне великолепного заката, зажглась первая звезда.

Одна из наших дам не выдержала и спросила:

- А в чем удача то? Вы же сами чуть не погибли, и толку вам от того, что вы всех этих тунеядцев-алкоголиков спасли.

Петр Павлович снисходительно посмотрел на всех нас и сказал:

- Во-первых, я мог в своем пальтишке на трассе замерзнуть. Во-вторых, еще неизвестно, когда бы я к врачам заглянул, если бы тогда не перепугался.

- А в-третьих?

- А в-третьих – с хорошим человеком познакомился. Добрее от этого к людям стал. Правда, я теперь туда только летом приезжаю