Что там за жизнью?

Теплый свет,

Иль тьма,

Когда мурашки топчутся по коже?

Мы все получим на вопрос ответ,

Но дай нам Бог,

Немного позже.

 

 

 

 

 

Иду на работу по февральскому снегу, точнее, льду, который хрустит под ногами, как битое стекло. Солнце сейчас где-то на востоке, карабкается через уральские горы, а я скольжу ботинками по тёмной улочке маленького городка. Семь часов утра, ни одного горящего фонаря, их светлая душа потухла, они все умерли стоя, опустив свои большие вытянутые головы. Из редких окон двухэтажных домов сквозь шторы пробиваются лучи света, указывая мне направление. Там, наверно, тоже кто-то собирается на работу, пьёт чай или кофе, спасибо вам добрые люди, что вы зажгли свет в своих квартирах.

Вот и проходная. Роюсь в карманах в поисках пропуска. Он, как обычно, провалился за подкладку куртки. "Надо бы зашить", - в очередной раз говорю себе. Охранник, увидев меня, нажимает ногой педаль. Кручу вертушку турникета, как рулетку, прохожу и оставляю пропуск около окошка охранника. Обычная процедура. Вот уже почти месяц я прохожу её перед работой, но до сих пор не привык, вот и сейчас оглядываюсь назад. Вертушка делает два оборота и резко останавливается – охранник убрал ногу с педали. Она замерла, не докрутив пол оборота, и обойти её не составляет труда, но это не поломка сложного аппарата это обычное состояние.

Прохожу проходную. Справа ворота второго цеха, слева здание гальваники и кузни, впереди высокое и длинное здание первого цеха. Это сварочный цех. Даже сейчас, когда там уже горит свет, большие окна еле-еле светятся бледно-желтым светом. Это налёт от сварочного дыма, но мне странно другое: почему номер этого цеха первый, когда по расположению от входа он второй. Загадка остаётся неразрешимой, и я сворачиваю направо, по направлению к длинному одноэтажному зданию – отделу главного энергетика.

Вхожу в мастерскую и чувствую знакомый запах, Петрович уже сидит в своём кресле, прикрыв глаза. От него, как обычно по понедельникам, несёт самогоном.

- Здорово Петрович!

Он приоткрывает один глаз:

- Здорово практикант.

Его бас звучит необычно громко, так, что рыбки в аквариуме с которым он сидит рядом, шарахаются в противоположную сторону.

- Я уже почти месяц, как не практикант.

Петрович открывает второй глаз:

- Вот когда получишь зарплату, проставишься коллективу, вот тогда и перестанешь быть практикантом.

Голос его уже не такой громкий, а с каждым словом он становится всё тише и тише. С последними словами Петрович закрывает глаза и начинает дремать. Переодеваюсь. Присаживаюсь на стул, вытягиваю ноги. И бренные мысли лезут мне в голову: "Хорошо! Вот мой дружок Витя, тоже электрик, пошел работать в частную фирму. Так там его каждую смену заставляют писать отчет о проделанной работе, ни минуты не сидит, то лампочки меняет, то светильники ремонтирует, а то и вообще грузчиком заставляют работать. Платят, конечно, больше, но стоит ли продавать себя в рабство".

Потягиваюсь и оглядываю мастерскую. Петрович сидит справа от меня, широко расставив ноги, закинув седую голову, словно смотрит в потолок, но глаза его закрыты. Длинные, черные, еще не успевшие поседеть брови, топорщатся, как щетина какого-нибудь огромного паука. Крючкообразный нос загибается и упирается в густые, уже начинающие седеть усы. Их длинные жесткие волосы закручиваются над верхней тонкой губой и заворачиваются прямо в рот. Рот приоткрыт, из него раздаётся шипяще-скрипящий звук и распространяется запах перегара.

Рядом с Петровичем аквариум с мутным стеклом, пластиковыми бледно-зелёными водорослями и десятком мелких пестрых рыбок, которые крутятся вокруг кормушки, наверно, он насыпал им корма. Веки мои начинают тяжелеть. Я перевожу взгляд на рабочие столы, чего здесь только нет: разобранные пускатели, прямоугольные дроссели, реле в пластиковых прозрачных корпусах, большой недоделанный светильник с матовой лампой и многое-многое другое. Все это надо ремонтировать, но Петрович спит сладким сном. Взгляд мой мутнеет, он падает на стеллажи рядом со мной, упирается в экран лампового телевизора "Рекорд" на верхней полке, и тухнет.

- Электрики! Черт вас дери! – слышу сквозь сон и вскакиваю, как ошпаренный. Передо мной стоит главный энергетик Евгений Анатольевич с широко открытыми глазами.

- Хорош спать! ДИП пятьсот не запускается во втором цехе!

- Чего орешь, Анатольич, ну, не запускается – запустим, куда он денется, – возмущается Петрович и проводит мозолистой рукой по рту.

- А где Смирнов? – не успокаивается энергетик.

- В отпуске с понедельника, – говорю я.

- Петрович, тогда берешь Емельянова, - он кивает в мою сторону, - и идёте вдвоём ремонтировать станок. А ты Сергей, начинай уже сам соображать чего да как…

- Сделаем, Анатольич! – Петрович встаёт и оказывается лицом к лицу с начальством.

- Опять бухал?

- Выпивал, - спокойно отвечает напарник, - не на работе, дома!

- Ладно, - махает рукой энергетик, - идите, через полчаса зайду, проверю.

Дверь жалобно хлопает за его спиной.

Петрович берет металлический сундучок с инструментом:

- Пошли, что ли, посмотрим, что там случилось.

Надеваю шапку, что связала мне мать и молча, идём во второй цех. Уже рассвело. У самого входа я спрашиваю:

- А что за станок такой ДИП, дизельный что ли?

Петрович останавливается и высокомерно смотрит на меня:

- Эх, молодежь, ДИП, это значит: "Догоним и перегоним".

- Кого догоним?

- Америку.

- А…

 

Входим во второй цех. Запах масла, эмульсии, металла, горячей, стружки, всё слилось в один неповторимый аромат производства.

- Где ДИП-то? – интересуюсь я.

- Вон, с левой стороны видишь большую переднюю бабку?

- Какую бабку?

- Переднюю, зелёного цвета.

Чешу затылок.

- Иди за мной, практикант.

Мы идём мимо токарных и фрезерных станков. Синяя стружка вьётся живой змейкой у токарей, а у фрезеровщиков разлетается осколками. В центре цеха мой напарник останавливается:

- Вот ДИП пятьсот. Это передняя бабка, это задняя, - показывает он рукой.

Оглядываю станок. Он отличается от своих соседей токарных станков огромными размерами, длина его не менее десяти метров. То, что Петрович назвал передней бабкой, представляет собой массивную прямоугольную, железную коробку, высотой выше половины человеческого роста. Обхожу её и вижу спереди множество металлических рычагов с пластиковыми набалдашниками. Среди них виднеется алюминиевая пластинка, приклепанная к корпусу бабки. В самом верху на ней красуется герб СССР, чуть ниже написано: "Рязанский станкостроительный завод". Далее идёт таблица из римских и арабских цифр. Внизу стоит год выпуска: тысяча девятьсот семьдесят третий.

- Петрович, этот станок старше меня в два раза, ему на пенсию уже пора.

Напарник не спеша подходит ко мне:

- Он будет еще работать до твоей пенсии, сынок, если, конечно, наш завод не купит какой-нибудь олигарх, не снесёт всё это, и не построит здесь склады для хранения товаров из Китая. Бери лучше ключ и иди, открывай силовой щит, вон он, возле задней бабки.

Направляюсь к металлическому шкафу, перепрыгиваю через заготовки, трубы и прутки металла разного диаметра, открываю широкую дверь щита и слышу Петровича:

- У тебя индикатор есть?

- Нет, только отвертка! - отвечаю я и вытягиваю из кармана инструмент, принесенный из дома.

- Ясно! Жди здесь, схожу за индикатором, заодно и прибор возьму. – Петрович медленно направляется к выходу.

В открытом щите стоит множество электрических устройств: пускатели разной величины, пакетный переключатель, трансформатор и множество реле. Решаю выполнить указание главного энергетика и начинаю "соображать чего да как".

Первым делом осматриваю пускатели – катушки вроде бы целы, никакого нагара на них нет, трансформатор тоже не сгорел, и тут вдруг замечаю, что на самом большом пускателе один из питающих проводов каким-то образом выскочил из-под прижимного винта. Достаю отвёртку и смело тыкаю её в винт…

Ярко красная искра, как кобра втыкается в кончик отвёртки, вонзается в руку, ползет внутри, извивается, добирается до лёгких, рвёт их своим кривым телом, проходит сквозь сердце, стекает вниз и через левую ногу прячется в землю.

 

Взлетаю вверх к самому потолку и вижу своё тело, которое сначала сгибается, а потом безвольно падает на сложенные рядом заготовки. Весь цех как на ладони. Токари и фрезеровщики работают на станках, заместитель начальника цеха Залоедов, вальяжно прогуливается по проходу, и вдруг среди шума слышу звонкий голос:

- Электрика током убило! – контролёр Света замечает моё тело.

Лицо Залоедова напрягается, он ускоряет шаг и его массивная туша на коротких ногах начинает подпрыгивать, как мячик. Два токаря на соседних станках с любопытством смотрят в сторону Светланы.

А я покачиваюсь наверху. Странные чувства наполняют меня. Но как они могут меня наполнять – органов чувств у меня нет! Сказать, что испытываю легкость - не сказать ничего! Как сахар растворяется в воде, так и я растворился в воздухе, но при этом ясно всё понимаю. Я не утратил свою личность, помню все до мелочей, работает мозг, которого нет, ощущаю тепло воздуха, только непонятно чем.

Внизу вокруг моего тела собирается народ:

- Пульс есть! - говорит Бабай, прикладывая руку к шее.

Бабай это кличка, фамилия - Шумилин Коля, здоровяк, гроза местных хулиганов. Живёт недалеко от моего дома, бывший десантник вряд ли он ошибается.

"Фу!" - выдыхаю я с облегчением и тут же лечу вверх сквозь перекрытия, крышу и чердак. Улица обдает меня холодом. "Что за дела, неужели небеса призывают?"– смотрю в небо, ни яркого света, ни коридора. "А может…", - проскакивает мысль, и я с силой втягиваю воздух, чем втягиваю, остаётся загадкой, но снова пролетаю чердак и крышу только уже в обратном направлении– я в цеху, под потолком на том же самом месте. "Значит, всё не так уж плохо", - радуюсь я.

Внизу Бабай шлёпает меня по щекам. Залаедов переминается с ноги на ногу. "Почему бы и не попробовать", - проносится в голове, и я лечу к заместителю начальника цеха, прямо в грудь, но не пролетаю сквозь него, как было с крышей, а останавливаюсь внутри, и вдруг отчетливо слышу:

- Только этого мне не хватало, вся ответственность теперь на мне, а Петя в Таиланде балдеет.

"Что это? Мысли Залаедова и кто такой Петя?" – озарение сходит на меня перышком ангела, Петя это Петр Михайлович Пышкин, начальник цеха.

Мне не терпеться проверить свою догадку, и я говорю уверенным голосом:

- Хотя бы тело перенесли на ровное место, изверги, а то лежит парень на заготовках.

И вдруг слышу командный голос:

- Ну, что вы там-то его в чувства приводите, Шумилин, выносите его сюда, на проход.

"Ага, - радуюсь я, - значит, меня слышат, значит, я теперь внутренний голос самого Залоедова а может просто совпадение?"

Тем временем Бабай и вернувшийся Петрович поднимают меня и несут к проходу, но несут, черт их дери, вперед ногами.

- Эй, - кричу я, - только не вперед ногами!

Залоедов послушно повторяет:

- Чего вы делаете, головой вперед несите!

"Нет, не совпадение, а реально работает!"

И тут вкрадчиво говорю руководству:

- А ведь мог разбиться при падении парень. Ударился бы головой вон о край той здоровой трубы и всё, а кто виноват – замначальника, не следит за складированием материалов.

- Уследишь тут, - слышу вдруг недовольный голос, - да и кто складировать будет, на это время надо, а токари работают, деньги зарабатывают.

"Это что он, - думаю, - препираться значит, будем с собственным внутренним голосом, можно даже сказать голосом свыше", - и тихонечко, не навязчиво так, говорю:

- А ты человечка возьми в штат, пусть он этим и занимается.

- Зарплату кто ему платить будет?

- Ну, тогда сидеть тебе Залоедов на нарах, вместе с Петей!

И тут замечаю, Света, присела рядом со мной и на лоб мокрый платочек прикладывает. Взгляд у неё ласковый, ручки нежные, а сама красивая, словно мадонна с картины Рафаэля. И возникает у меня желание мысли её прочитать, но одно дело Залоедов, а другое дело Светлана…

Выбираюсь из начальника и осторожно-осторожно лечу к девушке.

- Бедный мальчик, - слышу её мысли. - Симпатичный, молоденький, жаль, правда, что лет на пять меня младше.

- Ну и что, что младше, - возмущаюсь я, - тоже мне аргумент!

- Нет, мужчина должен быть старше женщины.

- Предрассудки это, он тебе нравится?

- Да, симпатичный, волосы кудрявые, брови красивые, а какие длинные ресницы и ямочка на подбородке, но он совсем же мальчик.

- И мальчики становятся мужчинами, когда с ними настоящие женщины.

- Ой, - слышу её взволнованный голос, - он совсем бледный стал, умирает!

И действительно, лицо моё побледнело, под глазами проступила траурная синева. Залоедов пухлой рукою вытирает пот, Шумилин подозрительно ко мне наклоняется.

"Что-то задержался я, - думаю, - пора возвращаться".

 

От работы меня отстранили, и весь оставшийся день я просидел в мастерской. Смотрел на рыбок через мутное стекло и думал о материальности мира. Петровичу в помощники, вместо меня, дали механика Халтурцева. Когда у моего напарника появлялось свободное время, и он возвращался в мастерскую, то уже не прогонял меня со своего кресла, как раньше, а только косился на мою неподвижную фигуру возле аквариума. В конце дня выходя с завода, я заметил объявление о том, что во второй цех требуется такелажник.

"Что же это было, - думаю по дороге домой, - неужели я действительно покинул своё тело, и смог внушить Залоедову взять нового работника. Вот бы так полететь к президенту всей страны и рассказать ему, как люди живут у нас здесь, он наверно ведь, даже и не знает".

День близится к вечеру. Сумерки снова опускаются на поникшие головы мертвых фонарей. Редкие прохожие торопятся домой, к свету. По привычке смотрю на второй этаж обложенного кирпичом барака. Свет горит в комнате Витьки. Поднимаюсь. Скрипучие ступени, деревянный потрескавшийся поручень и дверь обитая темным дерматином.

- Привет, - говорит Витёк и кивком головы приглашает войти, - только что чай закипел, будешь?

- Буду.

Вешаю куртку, снимаю сапоги, левый носок промок. Знакомая квартира, маленький коридор с пятнистыми обоями, желтая бра перед пыльным зеркалом. Прохожу в тесную кухню и сажусь на синий самодельный табурет.

- С чем будешь с сахаром или вареньем?

- Витя, ты веришь в существование души?

- Хотелось бы, Серега, но что-то не верится, всё говорит о том, что душа умирает вместе с телом.

- Нет, Витя не умирает! – встаю, достаю из кармана два, заранее приготовленных гвоздя, и уверенно вставляю их в розетку…