Пролог

 

Перебирая волосы Лизы своими пальцами и вслушиваясь в её голос, я словно забывал самого себя. Она лежала на моих коленях и рассказывала о том, насколько мало было неба над Токио. Мне безумно нравилось слушать её истории обо всём на свете, так как она никогда мне не лгала. Слова уносили меня прямиком в эпицентр её рассказа. И вот я уже стою в том самом городе-миллионнике, стараясь разглядеть среди сотен небоскрёбов хотя-бы частичку лазури неба. Люди, всё спешащие куда-то, не замечая меня, бежали по своим делам, а я стоял с задранной головой и улыбался. Вернуло к реальности меня прикосновение губ Лизы к моей руке. Открыв глаза, она по-хитрому посмотрела на меня и сладко зевнула, не отрываясь от своего рассказа. Каждый раз, когда она открывала глаза, умирал целый маленький мир. Я недовольно щёлкнул её по носу, в протест этой неуместной остановки моей прогулки по Токио. Она отфыркнулась, но послушно закрыла глаза.

 

Лиза была ирреальным созданием, словно кто-то, обладающий прекрасным эстетическим вкусом, её выдумал. Золото её волос, словно первые лучи солнца, небрежно падало на мрамор оголённых плеч. Карие глаза-рентгены, всегда полузакрытые, смотрели не на тебя, а в, из под упрямого лба. Опасаясь пореза, я осторожно провёл безымянным по её греческим скулам-лезвиям, переходя на самую малость вздёрнутый нос. Находясь пальцами на её лице, невозможно было устоять от прикосновения к проникновенно-тонким губам, которые сейчас изогнулись в улыбке мне. Завершающим аккордом стало её тихое дыхание, которое приподнимало упругую грудь с вызывающе торчащими через майку сосками.

 

Лиза продолжала свой рассказ лёжа на моих коленях до самого утра, которое так неизбежно тянуло нас в объятия Морфея. В Момент, когда я сидел в баре на окраинах Токио, вместо слов Лизы я услышал её тихое сопение. Приподнимая уголки губ, я осторожно переложил её с колен на подушку и накрыл пледом. Приоткрыв в полусне глаза, она обвила своей рукой мою шею и притянула к себе. Вместо заезженных поцелуев, она слегка укусила моё ухо, обжигая вдогонку зефирным "я люблю тебя". Эти три слова, эта комбинация букв, этот разъедающий пространство звук, которые так сладко отравляли мой разум, звучали каждый раз так неестественно громко. Любовь, это мифическое существо, которое проникает в кровь через чужие слова, медленно овладевает тобой, обездвиживает, ускоряет пульс, сейчас резвилось по моим венам.

- Только тебя, - сорвалось вдогонку с её дрожащих от дыхания губ. Новый штрих в полотне моей судьбы. Исключающее "только" раздалось эхом в голове. Глобализируя слова Лизы и осознавая истинность этого признания, я попытался представить, как это: полностью концентрировать себя лишь на одном определенном субъекте, не распыляясь на такие условности, как любовь к детям, друзьям, родителям, домашним питомцам. Ограничить свой мир лишь одним голосом, одной парой глаз, одним телом. Отрицать целую вселенную ради трёх наркотических слов и человека, произносящего их. Я так и заснул, путая пальцы в бесконечных реках-волосах моей Лизы.

Утро, в которое мы проснулись, было невероятно тихим. Солнце, струящееся через жалюзи, лениво поползло по щеке Лизы. Скользящей струйкой света оно осторожно облизало ей ключицы, плавно переходя на рёбра. Легким шлейфом по комнате проплыл запах бергамота, вперемешку с жасминовым чаем и дымом. Она повернулась ко мне лицом, и солнце попало ей на закрытые веки. Зажмурившись, Лиза улыбнулась нежнее обычного, прикоснулась ко мне, и мы провалились в сон обратно.

 

День 1

 

Спустя неделю, в канун нового года, мы вместе решили отправится в Подмосковье отметить праздники с родителями, которые должны были уже быть там и приводить домик в праздничный вид. Ленинградское шоссе вечером в воскресенье было тихим, и с Лизой мы почти не говорили. Мои мысли одолевали её слова о том с того самого момента, когда она с лёгкостью взмаха своей тонкой ветки-руки обусловила любовь ко мне исключением всему остальному. Мимо её бездонных глаз не ускользнуло напряжение,

которое выражалось на моём лице ледяной маской. Она прекрасно знала, что это означает, и осторожно коснулась ладонью моей щеки. Я скупо улыбнулся, но никак не отвлекся от своих мыслей. Я знал, что должен был сделать по приезду. Я не мог просто взять и оставить этот факт в глубинах своего разума так же, как и не мог рассказать Лизе о том, что мчусь по этой дороге уже второй раз за неделю.

Прибыв к нашему домику, мы начали разгружать из машины вещи, украдкой заметив старенькое родительское Рено на заднем дворе.

- папа, наверное, уже нас заждался!, - восторженно вскричала Лиза. Я лишь молча хмыкнув, и прихватив с собой побольше пакетов направился в сторону дома. Отперев входную дверь, мы не обнаружили её родителей на месте. Пробежав почётный круг по дому и убедившись в нашем двойном одиночестве, Лиза, восприняв это как повод, демонстративно скинула с себя кофту, поманив пальцем за собой в сторону спальни, полуобернувшись мне, даря ту самую хитрую улыбку. Включив на стареньком компьютере её любимый Tricky, я медленно подходил к ней, словно в чарующем танце, скидывая с себя одежду. Упавшая на кровать, она лежала в позе звезды в одних лишь кружевных чёрных трусиках, и вызывающе смотрела мне прямо в глаза. Приземляясь на кровать лицом в районе её живота. Мои губы скользили по её бёдрам, заставляя её спину выгибаться как у кошки. Я поднимался языком вверх, играясь зубами с тонкой ниткой влажной ткани, которая отделяла её увлажненный бутон от моего проворного языка. Изрядно поддразнивая её, тыкаясь носом прямо в эпицентр сладострастия, я начал подниматься выше. Мой язык не знал пощады на её дрожащем от возбуждения теле: он поднимался вверх по лобку, покусывал, целовал каждую клеточку её прекрасного тела. Вцепившись в мои волосы своими цепкими пальцами, она поднимала меня всё выше. Подарив её животу всю пошлость и изящность французского поцелуя, я стал двигаться вверх, ведомый её цепкими пальцами. Я слышал, как быстро стучало её сердечко, когда моя щетина коснулась низа её груди. Покусывая её набухшие от жажды соски, я не прекращал издеваться над ней, вгрызаясь в неё как можно нежнее, и в тоже время — грубее. Стоны Лизы утроились, когда она почувствовала, как мои руки осторожно поднимаясь по её бёдрам, подбираются прямо к трусикам. Отодвинув мизинцем ткань её кружевных трусов, я вошёл в неё средним и указательным, дразня безымянным клитор. Вторая рука цепко сжимала её попку, массируя весьма чувствительные зоны, что заводило мою красавицу ещё больше. Окончив игры зубами с её сосками, я плавно передвигался на её тонкую шею, кусая ключицы и увлажняя губы. Подобравшись к верху, я отбросил к чёртовой матери нежности, и впился в её шею да так, что одна её рука на моей голове переключилась на мою спину, оставляя на ней кровавые отметины. Своими же руками, в ответ на порезы моей спины, я вошёл в неё ещё глубже, увеличивая темп до степени, когда Лиза перестала издавать членораздельные звуки, а продолжала просто стонать от наслаждения. Резким движением губ, я укусил её за язык, обсасывая его и покусывая, одним глазом наблюдая, как меняется её выражение лица.

Очутившись полностью на неё, я лукаво улыбнулся. Выпрямившись по пояс, я вопросительно смотрел на её вытянутое от страсти лицо, которое смотрело на меня сейчас с такой мольбой.

- ну же, трахни ты меня уже наконец!, - выдавила из себя Лиза, - ещё немного, и я просто разорву тебя от желания!

- всему своё время, киса, - загадочно добавил я, доставая с полки наручники в меховой обтяжке и чёрную непроницаемую ленту, - ты это заполнишь надолго, уверяю. В глазах Лизы заиграли дьяволы, и она покорно дала себя арестовать. Завязав ей ленту на глазах и защёлкнув наручники за спиной, я поставил её на пол. Откровенно говоря, сложно было представить себе в тот момент что-то более возбуждающая, чем Лиза, стоящая во весь рост в одни трусиках, в наручниках за спиной и с чёрной матовой лентой на глазах. Не выдержав этого великолепия, я согнул Лизу пополам, и вошёл в неё быстро и

неожиданно. Не вдаваясь в скромности, я начал трахать её в ускоренном темпе и крайне грязно, не забывая делать весьма сильные шлепки по её упругой заднице. Я ускорялся до момента, пока струя моей спермы не брызнула ей на поясницу, а её колени не согнулись в блаженном экстазе, и она плавно не сползла на кровать. Больше всего в сексе с Лизой я любил то, как мы синхронно кончали. Упав рядом я дотронулся до её вспотевшей шеи, подтянул к себе и прошептал "это ещё не конец. Тебя ждёт небольшой новогодний сюрприз". Улыбнувшись, она подвинулась ко мне и поцеловала меня в нос.

Немного придя в себя, я поднял Лизу за наручники и повёл за собой. Она ничего не спрашивала, лишь изредка спотыкалась, когда мы спускались по лестнице в подвал. Спустившись вниз, я приковал её к весящей цепи с потолка, для удобства. Любившая экстрим Лиза отреагировала на это с энтузиазмом, и поддалась мне, подняв сама руки вверх. Наградив её обильной мастурбацией, я погладил её по щеке.

- ты готова к сюрпризу, дорогая? - украдкой спросил я.

- не спрашивай, а оттрахай меня так, чтобы весь следующий год у меня ноги колесом были, - прорычала в ответ Лиза.

- ну что же... - протянул я, снимая с неё повязку, - Занавес!

Следующим, что она увидела, был подвал, украшенный внутренностями Семёна Борисовича — отца Лизы. В углу со распоротым до кадыка животом неподвижно глядел в пустоту труп старика. По подвалу, в качестве гирлянд, были развешаны ещё влажные кишки, которые придавали помещению слегка странноватый запах. Над дверью в подвал в качестве ёлочных игрушек красовались глазные яблоки Борисовича, к искусственной ёлке на самую верхушку был прицеплен кусок мяса, который, некогда перекачивал кровь старика.

- я...ты...папа..., - Лиза не могла выдавить из себя даже пол слова, и тупо глотала огромными порциями воздух. Я провёл тыльной стороной по её влажным, но уже от слёз скулам, и сел на стул прямо напротив неё, сверля её уже отнюдь не возбуждённым взглядом. В моей голове зародился шторм, который не давал телу покоя. Я не мог спокойно спать, спокойно дышать, спокойно думать, пока кто-то поставил меня в центр вселенной. И причина этого шторма извивалась сейчас в одних трусах напротив меня.

- Лиза, радость моя, скажи, ты любишь ТОЛЬКО меня? - закурив сигарету спросил я её, глядя прямо в карие глаза, залитые морем. Я пристально просверливал зеленью своих роговиц прямо её испуганное лицо. Мне необходимо было знать эту правду, которая весила во мне целую планету.

- я...не...же...я..., лепетала она, стараясь совладать со своим языком, который над которым в данный момент она утратила маломальскую власть. В следующий момент её вывернуло наизнанку, и Лиза потеряла сознание. Зевнув, и оглядев содеянное мной, я в смятенных чувствах пошёл спать.

Мысли бились в моей голове обезумевшими птицами, в глазах темнело, и я шаткой походкой уронил своё тело на кровать, всё ещё пахнущую сексом. "Любить...только...одного..." раздавалось эхом внутри моего черепа. Я достал из потайного кармана своих брюк небольшую коробочку с таблетками, и проглотил не запивая две. Транквилизатор подействовал на меня буквально через минут 20, и оставив свои размышления меня выключило из реальности.

 

День 2

 

Проснувшись немного разбитым, я отшвырнул с себя лифчик Лизы, и направился к холодильнику. В голове звенело цепями всё тоже неумолимое "я люблю только тебя". Копаясь в недрах своих мыслей, я налил себе стакан молока, сел за стол и закурил. Пульсирующей вене на виске вздрагивала Лиза, которая вдруг стала центром всего моего существа. Я удалил солнце, я стёр Юпитер, я сжёг Луну, я выкинул в помойное ведро кольца Сатурна, но её силуэт застыл в моей голове слишком прочно. Я удалил любовь к матери. Я удалил любовь к отцу. Я удалил любовь к каким либо родственникам. И оставил лишь любовь к ней. Лиза. Моя любовь к ней — это чистые и белые простыни, которые так пахнут свежестью. И я не видел на них никого, кроме неё. Концентрация всего света и нежности, что был во мне, сейчас сошлось на

ней. Я не знал, есть ли это любовь, но мне очень хотелось в это верить так же, что я для неё — такая же чистая и белая простынь, где можем спать только мы.

Отдёрнув себя и допив молоко, я спустился в подвал покормить Лизу. Завидев меня, она принялась неистово верещать, призывая отпустить её. Не замечая её воплей, я сделал тщетную попытку её покормить. Стерев с себя выбитый из рук омлет, я молча поднялся наверх и привёл Надежду Валерьевну, которая тупо смотрела в пол и мычала бессвязный бред. Усадив её напротив Лизы, я вновь закурил, и стал наблюдать, как моя красавица конвульсивно дёргалась, и звала к себе мать. В её глазах чётко читалось отчаянье, и нечто бешеное. Словно её подсадили на героин, а теперь машут перед лицом заряженным баяном с хмурым содержимым. Докурив, я взял со стола, что располагался рядом, скальпель, и сделал надрез на блузке Надежды Валерьевны, оголив её обвисшую грудь. Стараясь не обращать внимание на вопли Лизы, я продолжил процедуру. Словно рисуя, я полоснул старушку по сухожилию сначала на правой, потом на левой руке, чтобы она в случае чего не доставляла мне неудобств. Она ловила воздухом ртом, тщетно стараясь вникнуть в смысл происходящего. Я, безразлично хмыкнув, начал осторожно срезать ей губы. У меня это выходило достаточно коряво, так как образования хирурга я не имел. Спустя минут 20, у меня всё таки получилось, и в моих ладонях были старческие губки, правда все перемазанные в крови. Сменив перчатки, я принялся за её причёску. Мне хотелось украсить этот подвал в новогоднем стиле, а у кукольного деда мороза не было бороды. Снимать скальп со старушки оказалось проще, чем срезать губы, и уже в течение 15 минут в моих окровавленных руках виднелась её седая шевелюра с одной стороны, а с другой — кровавое месиво. Улыбнувшись, я приделал новогодней игрушке строительным степлером скальп Надежды Валерьевны, который, к слову, смотрелся не так уж и плохо.

Конечным результатом я был так и не удовлетворен, а потому, принялся творить дальше.

- какой смысл во всех этих людях, если она любит ТОЛЬКО меня, - повторял я сам себе, срезая тем временем кожу с пальцев бабки. Судя по пульсу, она была ещё жива, но от болевого шока придёт в себя ещё не скоро. Закончив процедуру срезания кожи с пальцев, я расклеил их по гирляндам-кишкам, для эффекта праздника. Последним аккордом на сегодня я решил взять кость у Надежды Валерьевны. Резким движением, я вывихнул ей предплечье из сустава, а после долгое время корпел над ним, перерезая сухожилия скальпелем. В итоге, в моих руках оказалась дряблая рука, которая требовала эстетической обработки. Потратив полтора часа времени и выслушивая скуление Лизы на заднем фоне, я всё таки добился своего. На столе красовалась немного желтоватая, но тем не менее — кость. Удовлетворенный своим результатом, я сделал контрольный надрез по сонной артерии, дабы избавить старушку от мучений. Выпотрошив её кишки, и добавив новых гирлянд, я кинул её пустое тело в кучу к старику.

Закончив работу, я сел напротив Лизы, и закурил. К времени, пока я работал, она успела обблеваться, обоссаться, и, вроде как, насрать под себя. Сморщившись, я предложил её помыть, на что она лишь выдала очередную порцию блевоты. Удивительно, но мои ощущения к этому существу по-прежнему оставались чисты, будто она лежала сейчас абсолютно голой на свежих и чистых простынях.

- скажи мне, пожалуйста, ты ведь любишь ТОЛЬКО меня, скажи мне!, - крикнул прямо ей в лицо я, - мне жизненно необходимо знать, что в тебе не осталось никого, кроме меня! Скажи мне, я умоляю тебя!..

...и никакого ответа. Лишь притупленный взгляд и монотонные всхлипывания. Проведя указательным по её заблеванным губам, я вышел из подвала, предварительно обдав всё тремя баллонами освежителя воздуха с запахом хвои. Новый год всё же.

 

День 3

 

Проснувшись в полдень, я отправился в Москву за лучшим другом Лизы. Он обещал отметить хотя-бы день праздников с нами, а я, как добродушный жених красавицы согласился подкинуть этого добродушного

паренька прямо к нам. Денис не представлял собой ничего примечательного: короткие русые волосы, непримечательные черты лица, мелкие, водянистые глазки и достаточно плотное телосложение. Всю дорогу он рассказывал мне о марках машин, которые ехали нам на встречу. Меня это порядком утомило, и под предлогом найти таблетки от головы в кармашке за его сидением, вколол ему в шею знатную дозу клофелина. Дальше ехали в тишине.

Прибыв в наш уютный домик, я вытащил Дениса из машины, и приволок в подвал. Прикидывая, что придёт в себя он не раньше чем через часа два, я попытался покормить Лизу. Сказать, что я снова был обблеван — ничего не сказать. Единственным достижением стало то, что она выпила почти всю бутылку воды. Я погладил её по щеке, но она лишь испугано отдернулась. Её некогда золотистые волосы сейчас падали грязью на впавшие плечи, трусики были измазаны в дерьме и моче, а её голос больше походил на хрип. К себе она меня перестала подпускать, отбрыкиваясь и крича что-то нечленораздельное. Ну что же. Эксперимент должен продолжаться.

Я посадил Дениса на стул, надел медицинские перчатки, и приступил к процедуре. На его шее я обнаружил тату с иероглифами, что моментально было срезано скальпелем и брезгливо выкинуто на стол. Не люблю дешёвые татуировки, уж простите. Дальше — всё по сценарию. Перерезать сухожилия на руках и ногах: исполнено. Внезапно, парниша стал приходить в себя и издавать лишние звуки. Недовольно хмыкнув, я отточенным движением я полоснул его скальпелем по шее, лишив бедолагу жизни лишь одним неосторожным движением руки.

Озадаченный внезапным сопротивлением, я снова углубился в свои лабиринты мыслей о любви. Концентрация внутренней вселенной человека на другом — реальность ли это, или выдумка? Я видел сотни доказательств того, что это выдумка, но сомневался в искренности этих примеров. Как бы цинично не звучало — я не верил в любовь. Но Лиза. Эта девушка зажигала во мне нечто такое, о чём не напишет Байрон, не проанализирует Фромм, не опошлит Ж. Жене, не вознесёт в степень карамельности Ремарк. Все те представления любви, что были описаны до меня — были мне отвратительны и чужды, и это отнюдь не недостаток информации. Это моё собственное ощущение, что моя любовь — будет только моей, и никто из тысяч мертвецов не сможет её описать. Я должен сам её найти, сберечь, сохранить, и мне глубоко наплевать, какими методами я к этому приду.

Отвлекаясь от своих мыслей, я принялся делать очередную новогоднюю игрушку — маску из скальпа лица Дениса. Слепок гипса, свежесрезанное лицо парницы — и вуаля. Правда, больше походит на наряд для хэллоуина, но суть остается неизменной. Далее, я принялся оглядывать тело на пригодность к новым полезным деталям. Больше всего мне приглянулась его чистая спина, с которой была моментально снята кожа. На ней чудно вырезалось "Happy New Year!", которая сейчас висела над входом в подвал. Остальные части его тела были мне абсолютно не нужны, и я повторил с ними предыдущую процедуру, с выпуском кишок наружу. Единственным исключением было то, что метры кишок пошли не на украшение комнаты, а на искусственную ёлку. Забрызгав это всё освежителями (которые, к слову, уже не особо то и помогали), я сел напротив Лизы и устало взглянул на неё.

- скажи мне, радость моя, просто скажи мне, что в твоей жизни только я, - вяло произнёс я. Лиза продолжала сверлить меня взглядом, но уже как-то по другому. Жестом она попросила воды и приготовленный бульон. Покормив её, но не дав переодеть и помыть, я поплёлся в свою комнату осмыслять её поведение сегодня.

Больше всего на свете сейчас мне хотелось читать её мысли, но увы-увы. Две таблетки транквилизатора выбросили меня из реальности до утра, а точнее — до последнего дня эксперимента.

 

День 4

 

День начался с заморозка и плохих новостей. Телефоны Дениса, Лизы и её родителей разрывались уже дня 2, что активно мной игнорировалось. Это пророчило мне скорый визит людей, которые вряд ли будут в восторге от моих экспериментов, а потому, я

поспешил подвести итоги. Одевшись на скорую руку, я прокатился в Москву за любимцем Лизы — огромным рыжим котором Фаней. Обладая добродушным темпераментом и отсутствием яиц, Фаня охотно согласился прокатится со мной на машине, не особо вдаваясь в подробности, куда и зачем его везут.

Спустившись в подвал, меня окликнул голос Лизы, что повергло меня в настоящий шок.

- развяжи меня, пожалуйста. Мне нужно сделать кое-что важное. Пожалуйста. Я не нанесу ни тебе, ни себе вреда. Верь мне,- уверенно произнесла Лиза своим металлическим голосом. Снявш наручники, от которых у неё остались кровоподтеки, она отправилась в душ.

Выходя из него, на меня смотрела моя красавица Лиза, та самая, которая создавала цунами в моей крови. Улыбнувшись мне, она взяла в руки Фаню, и долго гладила его вдоль шерсти, на что комок шерсти отреагировал вполне сносно.

- я теперь всё-всё поняла! И...Я не отказываюсь от своих слова...я люблю только тебя. И в этой вселенной мне больше никто не нужен, - прошептала мне Лиза. Хлюпая босыми ногами по крови, она медленно прошлась по комнате, ощупывая кишки, трупы друзей и родителей, сердце отца в качестве звезды на ёлочке. На её лице не было и тени испуга. Складывалось впечатление, что она ходит по нашей комнате в поисках нужной книги.

- я знаю, что нужно делать, - сказала она, беря в руки скальпель.

На секунду, мне стало страшно, что она может покончить с собой, но словно услышав это, она нежно поцеловала мои губы, и улыбнулась.

- всё хорошо, мой милый, - улыбаясь сказала она, - всё так, как должно быть.

Осмотрев скальпель, повертев его пару секунд в руках, она резко отрезала голову Фане. Кошачья часть тела глухо плюхнулась на пол, разбрызгивая кровь по полу.

- покажи мне, что делать дальше, - попросила меня Лиза. Слегка оторопев, я стал снимать рыжий скальп с её кота, а тушку бросил к остальным трупам. Звонко рассмеявшись, Лиза набросила на себя рыжий скальп, и кружась в танце, стала бегать по дому, так, словно я только что сделал ей предложение. Ринувшись за ней, я нашёл её на белоснежных простынях, которые она успела расстелить, пока я бежал за ней. Золото её волос распласталось по снегу кровати, и всё, что мне хотелось в этот момент — задохнуться в этом. Я упал на кровать рядом с Лизой, и наступила тишина, о которой мечтает каждый влюбленный романтик. Мы растворились в чистоте уходящего солнца, не разжимая пальцев.

 

Эпилог

 

- Лиз, ты в этом абсолютно уверена? - поинтересовался я немного дрожащим голосом.

- более чем когда-либо. Нам это нужно. Иначе, всё окажется ложью, - нежно шепнула мне она.

Мы стояли абсолютно голыми в самом центре двора, и нас медленно и уверенно заносило вьюгой. Между нами была глубокая серебристая ваза, а в руках у каждого — по скальпелю.

- Прощай и здравствуй, моя вселенная, - нежно произнесла Лиза, перерезая себе скальпелем горло.

- Прощай и здравствуй, моя любовь, - тихо ответил ей я, вторив её движениям.

Упавшая сталь на снег и её объятия было последним, что я запомнил в этой жизни. И этого было достаточно.