"Имею ли право или тварь я дрожащая?" – такая мысль посещала голову профессора Дрампура, когда он, скрестив руки на груди, стоял перед доской с расчетами. Конечно, фраза известного убийцы старухи звучала несколько иначе, но профессору было не до этого. Перед ним стояла очень любопытная задача. С одной стороны он мог избавиться еще от одной напасти настоящего мира, прославиться, получить признание и стать богатым. Пускай последний довод меньше всего волновал Дрампура, но он всё же имел весомость.

А вот с другой стороны была жизнь. Одна-единственная короткая жизнь девушки, которая в ходе эксперимента попадала под угрозу. Вероятность ее гибели равна вероятности счастливого конца этого важного для профессора эксперимента.

Кто-то может сказать: да что тут думать?! Ставь эксперимент, ведь плюсов от риска больше, чем минусов. Попробовав, ты можешь в будущем избавить от недугов несколько миллионов людей, помочь роду людскому продолжать размножаться! Ведь мы и так на грани вымирания!

Подобную речь профессор Дрампура выслушал полчаса назад от молодого коллеги и вернулся к своим расчетам.

Полгода назад он отметил свое шестидесятилетие, уже давно на пенсию пора, но бросить свое дело незавершенным, профессор не мог. Воспитан он не так. А передать его кому-то тоже не вариант. Дрампура никому ничего не доверял – всё лучше сделать самому.

- Алексей Владимирович, - прервали от раздумий профессора, - так что вы решили?

Дрампура недовольно отвернулся от белой, исписанной черным маркером доски и посмотрел на молодого ассистента поверх своих тонких линз очков. Лысеющая макушка профессора едва доставала до плеч молодого человека, а надетый под белый халат коричневый в полоску костюм никак не соответствовал тридцатому году двадцать первого века. Как любило шутить молодое поколение, Дрампура – ходячее ископаемое. Ведь именно такими в фильмах восьмидесятых годов показывали ученых. Даже сморщенный лоб у профессора имелся.

- Такие решения нельзя решать с наскоку, - буркнул профессор.

- Хорошо, - примирительно поднял руки ассистент. – А вам это поможет, если я скажу, что подопытная знает риск и согласна всеми руками на эксперимент?

- Конечно она согласна, ведь этот опыт – призрачная надежда на исцеление! – фыркнул профессор, наплевав на то, что фыркать ученые, особенно его уровня, не должны.

Он снова вернулся к своим расчетам. Ассистент тяжело вздохнул и сел на табурет недалеко от дверей.

- Где Ёрик? – вдруг спросил Дрампура.

- Вы о черепе? – оживился ассистент. – Его же давно лабы забрали.

- Зачем? – удивился Алексей Владимирович, что даже оторвался от доски.

- А кто их знает, - пожал плечами ассистент.

Профессор тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на него:

- Что ж, за Ёрика ты сойдёшь.

- Я?! – не поверил своим ушам парень. Слухов о том, что старый череп, принесенный профессором в институт, очень помогает Дрампура в решении вопросов, молодой человек слышал не раз. Многие пытались подсмотреть, как идет их разговор, но все всегда говорили разное. Кто-то уверял, что в кабинете тогда профессор яро что-то доказывал черепушке, а кто-то говорил, что он просто молча держал черепную коробку и пристально смотрел в пустые глазницы. Но все были едины во мнении, что Ёрик – единственный, с кем Дрампура "общался" на равных. И поэтому мысль о том, чтобы стать на время равным великому профессору, польстила ассистенту.

- Раз бедного Ёрика унесли, то придется довольствоваться твоей черепушкой, - пробурчал Алексей Владимирович, не замечая, что от этих слов молодой человек слегка побледнел.

Профессор сложил руки за спиной и покачался на носках.

- Мой друг, задача у нас такова – протестировать введение эмбриона в матку несформированной самки. Ни менструальных циклов, ни доминирования женских гормонов в организме у подопытной не наблюдалось и не наблюдается. Распространенная проблема в наше время. Но начать этот длительный эксперимент мешает одно "но": животные таким отклонением не страдают. Только у человеческих женских особей обнаружились такие аномалии в организме. Поэтому, чтобы протестировать нашего врача-эмбриона, необходимо подвергнуть опасности девушку.

- Но если вы рискнете, то спасете мир! – не выдержал ассистент. – Людей и так около четырех миллиардов и эта цифра ежегодно падает. Даже на востоке прироста населения нет. Одна жизнь против четырех миллиардов.

- Одна жизнь и эта жизнь даже не прожита, - прервал парня профессор. – Девушке всего двадцать лет, она даже колледж не закончила. А представь, что она через пять лет окончит заочно вуз и станет кем-то?

- Кем? Дворником с красным дипломом? – скривился ассистент.

- Почему же сразу дворником? – спокойно отозвался профессор. – Кинозвездой, архитектором, космонавтом, переводчиком – да мало ли кем! Разве это важно?

- Вот именно, неважно, - подметил молодой человек.

- Я имею ввиду, что неважно, кем она станет. Даже тем же дворником с красным дипломом. Она мечтала стать кем-то, стремилась к своей мечте, поступила в колледж для этого. А теперь представь, Ёрик, что она достигла вершины в том ремесле, которому обучалась. И на этой вершине она изменила весь мир. Например, будучи переводчиком, она перевела так, что войны закончились и воцарил мир на земле. Или же, став известным и богатым архитектором или актрисой, она часть своих доходов стала регулярно отдавать на нужды бедных и смогла построить тысячи больницы.

- Ну, а если она станет дворником? – хмыкнул ассистент.

- А если, подметая улицы, она спасет от несчастного случая или направит в нужную сторону человека, который изменит наш мир? Раньше много фильмов снимали, где от простой мелочи мир в будущем менялся очень сильно.

- Тогда получается, что в любом случае девушка может спасти мир. Но в нашем случае она имеет больше шансов сделать это.

- Нет, Ёрик, ты не прав. В нашем случае она подвергается опасности, чего нет в будущем, если мы ей сейчас откажем в эксперименте.

- Но ведь она сама согласна на него! Даже если она умрет во время эксперимента, что маловероятно, то о ней все равно никто не вспомнит – она сирота!

Профессор резко поднял вверх указательный палец.

- А вот это самое страшное. Умирать и понимать, что ты никому не нужен, что о тебе никто даже и не вспомнит. Это чувство одиночества может убить тебя раньше, чем рак.

- А умирать и знать, что ты оставляешь в этом жестоком мире своих детей и беспомощных родителей, еще паршивее, - ощерился ассистент, которого, видимо, достала неуверенность профессора. – И еще страшнее понимать, что твои дети не смогут дать потомство и они – последние из рода человеческого. И они увидят конец света.

- Но разве мы боги, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? – спросил Дрампура. – "Тварь ли я дрожащая или право имею?"….

Профессор с задумчивым лицом повернулся к доске. А через пять минут проговорил:

- Леонид, подготовьте всё к введению эмбриона.

*

Перед операцией Дрампура подошел к подопытной, чтобы провести обычную для всех хирургов и главврачей процедуру: знакомство пациента с риском.

Девушка, которая сидела на кушетке в коридоре, совсем не походила на ровесниц профессора несколько десятков лет назад. К двадцати годам девушки несколько лет назад имели пышную грудь, талию и хорошо очерченные бедра, конечно, если себя не запускали. Но здесь перед профессором сидело дитя. Взрослое дитя – оксюморон, но правдивый. Даже не так – большое дитя. Никаких отличительных половых признаков. Отруби голову – и придется долго думать, пытаясь понять, какого пола этот труп – так грустно шутил в институте профессор о новой патологии.

Бледно-карие глаза с некоторым волнением смотрели на пожилого профессора, когда тот со строгим лицом рассказывал возможные последствия опыта. Болезненная бледность лица девушки не давала покоя профессору, несмотря даже на то, что все анализы находились в пределах нормы. Он не выдержал и померил температуру, не прекращая говорить. А забранные в хвост жидкие светлые волосы и вовсе напоминали пожилому ученому в этой девушке ребенка.

- Да не волнуйтесь вы так, всё обойдется, - улыбнулась девушка, когда Дрампура закончил. Детский голос без намека на женственность заставил профессора сдвинуть брови.

- Мы здесь наукой занимаемся, здесь нельзя говорить "обойдется", потому что так не может быть, - хмуро ответил на улыбку подопытной.

*

Введение двухнедельного эмрибона несмотря на все опасения Дрампура прошло хорошо. Даже послеоперационных осложнений не появилось. Подопытная чувствовала себя превосходно, правда, беспокоило ощущение тяжести внизу.

А вот на следующий день началось. Девушку тошнило и заносило в туалет. Коллеги и ассистенты радовались – симптомы первого триместра беременности есть, значит и остальные будут.

- А если и последний триместр хорошо пройдет, то и ребеночек родится, - радовались в кабинете лаборантов ученые, поздравляя Дрампура. Но тот не предавался всеобщему веселью, подозревая, что скоро случится что-то страшное.

Время шло. Девушка стала поправляться в весе, на ногах появились отеки, тошнота сошла на нет. Обследование плода показало, что "мелкий гаденыш" обосновался в утробе как ни на есть прекрасно и продолжает свое развитие, а в крови матери произошел скачок женских гормонов. Голос девушки изменился, а вот в груди изменений не произошло. Да ученые и не надеялись на такие сильные изменения.

Спустя какое-то время, девушку пришел проведать профессор Дрампура. Увидев ее, он пришел в ужас, однако без изменений в лице и голосе спросил подопытную:

- Дорогуша, у вас какой срок?

- Четвертый месяц, - с серым лицом ответила девушка.

- Точно четвертый?

- Да, я считаю дни.

- Тогда где ваш живот?

- Какой живот? – не поняла девушка, но ей никто не ответил, потому как профессор едва озвучил свой вопрос, выбежал из палаты за врачами.

Обследование заставило нахмуриться всех. Матка каким-то образом исчезла. Да-да, она исчезла, и теперь ни одно оборудование не могло ее отыскать.

- Не могла же она разложиться на атомы сама собой, - бормотал в недоумении хирург, глядя на снимки, где светился плод, однако вокруг него темнела пустота.

- Возможно, выброс гормонов заставил организм расщепить матку на нужды плода, как на еду, - предположил ассистент.

- Это же абсурд! И как же тогда плод существует в открытом пространстве живота? А?

- Никак, - сухо ответил Дрампура. – Плод давно умер и теперь он, словно вирус, убивает подопытную.

- Вы не правы, профессор, - позволил себе такое высказывание один из врачей. – На этом снимке виден фрагмент матки. Может, она еще есть, просто что-то с оборудованием?

- Всего научного института? – недоверчиво поднял бровь Дрампура.

- Давайте подождем еще недельку, пока всё чинят. В любом случае, пациентка не жалуется на самочувствие.

- Это только пока она не жалуется, - хмуро заметил профессор.

Когда молодой ассистент Алексея Владимировича вошел в кабинет, то застал спор между начальством и врачами в самом разгаре. Красные, злые светлые умы готовы были вот-вот пустить в ход руки, да только недоуменное лицо молодого человека поумерило их пыл.

- Она пробудет здесь еще месяц. Это мое последнее, как ее лечащего врача слово! И мне плевать, что весь эксперимент – ваш, Алексей Владимирович!

- Негодяй! – крикнул покрасневший профессор и вышел из кабинета прочь, громко хлопнув дверью.

*

Спустя две недели положение девушки стало критичным. Ее рвало, знобило, лоб блестел от пота, а низ живота страдал от невыносимой боли. Был поставлен диагноз – интоксикация организма. А еще через неделю живот разорвало от опухшего плода…

*

- Как же всё это невероятно! – говорил про неудавшийся эксперимент молодой ассистент, жуя мармелад.

- А чему ты удивляешься, Ёрик? – любимую черепушку профессора так и не вернули, поэтому Дрампура продолжал использовать ассистента вместо него. – Тому, что бедная девочка умерла в стенах нашего института, когда ее постоянно окружали светлые умы науки?

Профессор нервно вздохнул.

- Нелепая ситуация. Прошло уже двадцать лет, а лекарства от этой чумы до сих пор не нашли. Двадцать лет – это слишком долгий срок. И когда я выдвинул предложение о проведении такого опыта, у многих наших коллег загорелась надежда покончить с бесконечным поиском исцеления. Поэтому они старались не замечать, что с девушкой что-то не так... Довольно безответственно для тех, кто возомнил себя всемогущим.

Старик замолчал, невидящим взглядом уставившись на доску.

- Евгении природой было начертано жить бездетной. Она не могла забеременеть и родить, но мы вмешались и убили ее. Какие же мы боги, если люди умирают….

- Евгения?

- Девушка. Ее звали Евгения. Сирота Евгения, студентка архитектурного колледжа. Ты заходил в палату, когда она умирала? Нет? А я заходил. У нее были испуганные глаза. Она боялась…. Боялась умереть…… А ведь она могла закончить учиться и стать архитектором, который бы занимался благотворительностью, и таким образом изменить мир….. Ей природой было запрещено рожать, а мы влезли….Видишь, Ёрик? Мы так достали матушку-природу, что она стала нас истреблять. А может, это и вправду искусственный вирус, как ВИЧ, созданный людьми, чтобы уменьшить наше число….. Твари ли мы дрожащие или право имеем?.... Имеем ли мы право вершить судьбу всего мира, всего человечества? Звание ученого дает нам это право? Но мы ведь такие же люди, которым тоже страшно умирать, и которым хочется жить….. Как и тебе, Ёрик. Если бы правительство не решило за тебя тогда твою судьбу, то ты мог бы сидеть в тепле, а не под мостом греясь от огня костра. Эх, бедный, бедный Ёрик…. Бедная, бедная Евгения….