День.

Не приемлю, так же, как и он меня.

Все бы ничего, просто я слаб, когда властвует свет. То ли далеко, то ли долго между нами – трудно разобрать, я вообще начинаю забывать разницу. Утробное урчание человеческого муравейника заглушает мой голос. Рев, скрип и скрежет, они сильнее, это их мир. Бороться с ними не имеет смысла, лучше молча переждать, забиться в осколки памяти, в приятное небытие.

Но яростная звезда, наконец, выдыхается. Умаялась давать жизнь, бедная. И темнота, чуть повременив, берет свое. Она никогда не упустит возможность поживиться. Надрывная истерика, какофония стенаний замирает. Нежданно-негаданно на головы разгоряченных, загнанных людей сваливается тишина. Вот тогда-то и настает мое время: крадусь сквозь нее, плыву, преодолевая сопротивление…

Комната пуста, на стене – нежный голубоватый светлячок. Часы жонглируют глазами и отмеряют несуществующее. Кровать под ними, в ней заботливо укутанный в пестрое одеяло комочек жизни. Ребенок, мальчик, посапывает сквозь сон. Моя ставка, мое оружие, мое сокровище.

 

Малыш, ты слышишь?

В ответ легкий трепет ресниц и сладкое позевывание.

Хорошо. Я боюсь, ведь ты взрослеешь с каждый днем, и мне все сложней достучаться. Панически боюсь опоздать. Твои и чужие Большие люди – те, что все знают лучше остальных – постараются сделать тебя своим подобием. Они дали тебе жизнь и считают, что имеют на это право.

Но пока меня еще хватает, я буду снова и снова бросаться на стену, как на приступ. И повторять то, во что верил… верю.

Он не открывает глаза.

Но мне этого и не нужно: все, чего хочу – говорить с тобой, говорить для тебя. И таких, как ты.

Только ворочается с боку на бок, главное – слышит, внимает.

Малыш, я здесь. Я научу, как назло моде на зверье, вырасти человеком.

Чувствую неприятие, сомнение.  

Ты многое еще не понимаешь? Что-то я объясню, но…потом, все потом. Мои слова останутся в тебе, я постараюсь. Выстраданные и пронырливые, выроют норку в душе, совьют там гнездо, прорастут упрямой, неистребимой виноградной лозой. Только дай время.

Он не противится, ему интересно.

Зачем мне это все? У тебя уже есть любимая женщина?

Малыш улыбается сквозь сон, дышит чаще, веки слегка подрагивают.

Да-да, огромные домашние очки в толстой оправе, спутанные ласкающие волосы. Мягкие, теплые, ароматные ладони. Тяжелая, набухшая грудь и вкусное молоко. Спокойствие и нега.

И у меня была. Я любил. Любить это знаешь как? Это когда знакомые тепло, дыхание и запах живут рядом в темноте и тишине. Готовые явиться по первому зову, не смотря на все далеко и долго. И тебе не страшно, потому что чувствуешь – ты не один.

Он улыбается еще шире. Ему приятно вспоминать.

А, так ты уже знаешь! Хорошо, это важно, почти единственное, что еще важно. Запомни навсегда любовь. Большие люди часто забывают этот вкус, от страха и безнадежности заменяют его другими. Обещаешь?

Сморщил нос, надулся. И снова улыбается.  

Спасибо. Это даст мне силы. Надежда великодушна, она всегда делает так.

 

Я буду говорить тебе и таким как ты, чтоб услышали. Буду учить о добре. Почему? Я пока еще помню – малыш, моя женщина очень болела. Болезнь это когда горькие разноцветные кружочки, противные вязкие сиропы. И холодно, потом жарко, опять холодно. Еще боль.

Ребенок морщится, чмокает губами.  

Боль – это просто. Каждый твой новый зубик рождается через боль. Приготовься: все важное в твоей жизни будет болеть. Если не само по себе, так отзовется в груди.

Да, я не способен на чудо. Просто хотел сделать, чтоб меньше болело. Такие вещи называются "лекарства" и стоят дорого, а получить можно по "чуть-чуть". Что значит "стоят"? Ты просишь Больших людей позволить взять тебе сладкое шоколадное яйцо в магазине на углу, так? Там еще игрушка внутри. А тебе говорят – сегодня нет денег. Вот это то самое, и его нужно было очень много.

Не имело значения, и я пошел туда, где было лекарство, встал в очередь. Но Большие люди подумали, что я беру для себя. Чтобы сделать себе "безумно хорошо". Наверное, я был непохож. Черная грязная майка, длинные волосы, горящие глаза. Откуда деньги?

Вертит головой, словно голодный птенец в пестром одеяльном гнезде.

Не понимаешь пока? Я говорил, все после, все придет.

Лекарства мне не дали.

А женщина, ей было очень больно, а потом… Понимаешь, расставаться очень неприятная штука. Расставаться навсегда вообще не для людей, они созданы не для этого…

Малыш, может быть, у тебя получится. А я не умею чудо. Поэтому обиделся и разозлился. Почувствовал свое бессилие, неспособность что-то изменить и испугался. Стал говорить Большим людям, как сейчас тебе. Стучать по клавишам, стучаться в сердца. Говорить долго и упрямо, несмотря на окрики, плевки и смех. Мне хотелось сказать им, что так неправильно. Что они лучше, чем хотят казаться. Просто обязаны быть лучше, что я не верю!

Но, ты же помнишь, Большие люди все знают лучше других! Знают, что нельзя доверять, нельзя рассказывать то, о чем думаешь на самом деле. Нельзя помогать кому-то просто так, без выгоды. Что такое "выгода"? Твоя любимая женщина щекочет тебя, а ты ей улыбаешься. И вам обоим хорошо, ей уж точно – это в глазах, не солгать.

 

Улыбка снова танцует на его губах. Мальчик что-то шепчет сквозь сон, но я не могу расслышать. Хорошо хоть, он слышит меня.  

Я боюсь, слышишь, солнышко! Они сломают, они научат и тебя! А я верил… верю, что так нельзя. Поэтому здесь и не допущу.

 

Я боюсь. И жалею, что когда-то поступил неправильно. Отшатнулся, сдался. Наверное, устал, выбрал не быть, и вот между нами далеко и долго. Все могут ошибаться. Я уже истратил свое право и больше не стану.

 

Поверь, теперь я знаю. Боль проходит. Злость проходит. Злость на себя умирает медленнее, но и она не вечна.

Все, что не проходит – вот ради чего жить.

Мне бы хотелось взъерошить твои влажные от пота волосы – под одеялом жарко, но ты продолжаешь кутаться, тебе неуютно. Хотел бы задернуть штору, закрывая от едкого лунного света. Поправить одеяло, подоткнуть сбившуюся подушку. Не могу… неважно, главное, что ты слышишь. Моя ставка, мое оружие, мое сокровище.

Я буду учить о добре.

Слышишь?