- Каждый вечер счастливые люди счастливы по-своему. Но каждое утро ВСЕ они несчастны одинаково, - зевал Штапик, топчась вокруг чайника. Как только ни перефразировали известное изречение… всякий раз акцент в негативе.

А ведь солнышко, лето, туман из полей, ну, или красивый дымчатый смог. «Отдохнутость» и свежесть. Энергия жизни. Птицы поют… чтоб они передохли! Сплошной позитив и если им срочно не поделиться…

- Света! Яна! Подъём!

А-а-а-гм… - как отлегло-то. Всё же, добро – мощная штука. И лёгкость, и свежесть, и даже птичек можно оставить.

Доча, как водится, выплыла первой. Молча, словно на ощупь, прошаркала в туалет, потом в ванную. Чёрт, опять бритву забрызгает. Впрочем, ладно, неважно.

Тем временем в комнате что-то грохнуло и тихо выругалось – ага, значит и эта проснулась. Медведица в спячке. Енотиха. Борсучилла.

Закончив прелюдию, чайник цокнул стальным лепестком, кипяток устремился в «бокалы».

И тут Яна первая – вот что значит каникулы. Беззаботная… эм… одним словом – ребёнок. Ничего, недолго осталось. А там уроки навалятся… да, это похуже работы. Арифметика всякая, сочинения... бр-р-р. И ненавистное подотчётное «Как провёл лето». Вот, интересно, а правда…

- Слушай, дочь, а каким для тебя сложилось прошедшее лето?

- Нуу, - протянула Яна, копошась в холодильнике, - ну, хорошее, наверное. Солнечное.

- И у меня солнечное и хорошее. Ты на юге, на море, а я здесь, в Москве. Неужели у нас… для нас лето было совсем одинаковым?

Раздобыв перекус, девочка молча подсела к столу, и отец продолжил.

- Ведь лето… Как думаешь, разве оно может быть только хорошим, или только плохим? Да, ещё тёплым или холодным, дождливым, а может ветряным… И ещё двадцать пять вариантов и всё? И никаким больше другим? И оно такое для всех? Максимум в двадцати пяти лицах. А можешь попробовать изобразить, каким оно было лишь для тебя?

- Изобразить? – переспросила Яна, вгрызаясь во второй бутерброд. – Нарисовать, что ли?

- Да, конечно, только словами. Попробуй подобрать максимально подходящие. Смешать их как краски и получить нужный цвет. Просто «тёплое лето» – это скучный прогноз захудалого Гидрометцентра. Ещё одна безразличная надпись в тетради с отчётами. Ладно, давай попроще. Скажем, ты сейчас бутерброд ешь, так вот он какой? Вкусный?

- Вкусный, - уверенно согласилась Яна.

- А чай вот этот горячий с лимоном с конфетой - он тоже вкусный?

- Очень вкусный.

- Так что, у них, что ли вкус одинаковый? Оба два просто вкусные и больше всё – ничего?

Брякнув об стол посудой, Яна перестала жевать и озадаченно нахмурилась.

- Юр, прекращай. Не мо..орочь дитю голову – дай нормально позавтракать, - зевнула подошедшая из спальни Светлана. – Начитался своей ерунды. Лучше б уроками с ней занялся.

- Да ну, Свет, ты неправа. Я как раз этим… Вот у тебя что там? кофе? – он у тебя там какой?

- Какой?.. Бессмысленный и беспощадный. Потому что среда и я уже третий день катастрофически не высыпаюсь.

Похоже, это был тот редкий случай, когда супруги оказались на единой волне. Просиявший Штапик, как мог, не вставая, изобразил благодарный поклон и перевёл торжествующий взгляд на Яну.

- Бессмысленный и беспощадный… Видала? Давай, теперь твоя очередь.

Но Яна с ответом не торопилась. И даже совсем. Старательно, пальцем, собрав со стола хлебные крошки, она одним махом допила остатки чая и, подхватив тарелку с бутербродами, шустро ретировалась к себе.

- Ай, молодца, - не удержавшись, прыснула Светка. – Ну что, папаня, уделала тебя молодёжь?

- Ну, да, это конечно… Уйти от ответа - оно так по-женски, - закусил губу Юрий. - Прям образцовая дочь своей матери.

- Да ладно, брось, она же ребёнок. И она не виновата, что один шибко читающий лоб тратит остатки свободного времени на ерунду. Лучше б про..оснуться помог. Выкладывай, что там ещё в твоей книжке написано? – и, повысив голос, так чтобы Яна точно услышала: - До выхода сорок минут. Никто не опаздывает.

xml:namespace prefix = o ns = "urn:schemas-microsoft-com:office:office" />xml:namespace prefix = o /> 

*

 

Красивые прямые деревья, зелёная трава и свежий воздух, – с интересом оглядываясь по сторонам, Микки шла по лесной тропинке. Новый незнакомый мир её совсем не пугал, напротив, всё вокруг казалось интересным и необычным. Птицы напевали весёлые песни, пчёлы озабоченно жужжали в поисках лучших цветов, а вдоль оврага звонко журчал ручеёк. Вот только этот…

- Послушай, внезапная девочка, ты себя с самого начала абсолютно неправильно здесь ведёшь. Если, конечно, хочешь понравиться королеве. Потому что, если не хочешь, то ведёшь себя в самый раз, - причитал Крыжовник, суетливо перебирая мохнатыми ножками. Торопясь из последних сил, он даже пробовал кувыркаться, подражая заправскому перекати-полю, но всё равно едва поспевал за неспешными шагами Микки.

- Вот скажи, скоростная моя, как же всё-таки о тебе доложить? Ты же ещё не придумала, зачем к нам пожаловала. Где это видано – ходить в гости просто вот так. Да ещё без подарка. Никуда не годится. А главное, ты совершенно не умеешь культурно общаться. Я – ладно, чего с меня взять. Патрулирую вдоль южных границ, и всякого навидался. Но при дворе, при высочестве, при высочестве её двора… при них и при ней… Да подожди ты! Посто… стой… хоть минутку. Не могу же я…

Но закончить фразу Крыжовнику не удалось. Микки послушно остановилась, и разогнавшееся растение на полном ходу уткнулось ей в ноги.

- Странно, ты такой мягкий. А колючки? – удивилась девочка, разглядывая сверху вниз чахлое тельце. - Разве бывает Крыжовник совсем без колючек?

- Да какие уж тут… какие колючки, - пытался отдышаться запыхавшийся куст, - Набегаешься… за некоторыми – совсем облысеешь. Ладно, не будем. Так о чём я? Ах, да, о непонимании. Как бы это тебе объяснить… Вот, скажем, лес, что вокруг. Это ведь так некультурно называть неугомонные болтливые заросли просто красивыми. Зелёные деревья, прямая трава… Где ты такого понахваталась? Словно не живая природа, а какой-то скучный забор. Разве подходит, разве передаёт самую суть? Так может приключиться конфуз, и никакой сказки у нас не получится.

- Не знаю, я как-то не думала, но… Разве лес может быть болтливым? И каким там ещё… неугомонным?

- Конечно! Это же так очевидно. Разве нет? Ну, не знаю. По-моему, достаточно лишь на минутку прислушаться. Но не этими, как их… не лопухами твоими. Попытайся прислушаться сердцем. Ага?

Девочка попыталась. Потом попыталась ещё. И ещё. И уже собиралась оставить бессмысленный эксперимент, когда вдруг ощутила странный щекочущий отзвук. Нет, не услышала, а именно ощутила. Почти как вибрацию. «У нас гость, у нас гость…» - волновалась листва. «И она - человек…» - вторил ей озорной ветерок.

Не «тёплый», не «лёгкий», а именно озорной! А если ещё точнее – невероятно шкодливый. Скользя вдоль вспыхнувших щёк, играя в растрёпанных волосах… Он шалил и подтрунивал, над растерявшейся девочкой.

- Скажи ему, чтобы он перестал! - испуганно вскрикнула Микки. Но разве проказника так остановишь? И обобрав до нитки пяток одуванчиков, очередной порыв заснежил, закружил вокруг путников пенистым облаком… Хороводом смешинок в звенящих лучах топлёного солнца.

 

 

Королева, как и полагается высокой особе, росла в самом центре тугого мясистого бора на берегу акварельного озера. Заботливо посаженная на царство, она цвела и благоухала, не столько управляя, сколько не вмешиваясь в течение жизни. Впрочем, многие говорят, что у мудрого руководителя всё как раз и должно происходить, словно само собой.

Каждый день, перебирая серёжки плакучих ив, она настраивала палитру зелёного мира. Где-то понизить тональность, где-то добавить аккорд. И лазурный туман, как знак вечной гармонии, не переставал клубиться над водоёмом.

- Помни, ни слова о ёжиках, её величество их никогда не видела и поэтому очень боится, - подшёптывал Крыжовник, откуда-то сзади. Разрешив гостье ступать первой, он решительно кукожился где-то там за спиной, чему был несказанно рад.

- А девочек? Девочек она когда-нибудь видела? – на всякий случай спросила Микки.

- Ой, тоже нет. Об этом я не подумал. И как же нам теперь быть?

- Ну, я могу сказать, что я какое-нибудь растение. А когда она поймёт, что я совсем не страшная, мы расскажем правду.

Крыжовник скептически оглядел неинтересное человеческое тело и лишь удручённо вздохнул.

- К счастью, с такими вульгарными стеблями у нас ничего не растёт. Разве что пальмы… но у них исключительно вальяжная мохнатость, а тут… нет, не годится.

В ответ захотелось съязвить, и Микки решила не сдерживаться. Крыжовник парировал - философским сомнением из под бровей. Добавил нюансов, подтянул крапинки фактов, тут же получил в лоб, но ничуть не смутился. Напротив, казалось, столь пристальное внимание ему только льстит. В любом случае много приятнее, чем отбиваться от гусениц и влюбчивой тли.

Щипок за щипком - увлёкшись прицепками, они не заметили, как добрались до озера. Вот, только что на весь лес пинали скрипучую пыль, а теперь… разом умолкли, уткнувшись глазами в колышущийся зеленоватый бархат. Оставалось найти королеву.

 

 

От удивления Микки открыла рот и забыла быть вежливой:

- Это простая капуста?!

- Ой-ё!.. Что ж такое! И об этом забыл предупредить, - в отчаянии пискнул Крыжовник, а его дрожащие корешки начали зарываться в прибрежный песок.

Тем временем королева молча разглядывала нежданную гостью. Ни листочком не повела. Поистине королевской невозмутимости мог бы позавидовать даже подсолнух.

- Между прочим, не такая уж я и простая, - промолвила она через минуту, исчерпав потенциал многозначительной паузы. – Между прочим, мой папа был истинным брокколи. А вот у вас, дорогуша, судя по вашим манерам, наверняка не один ёж в роду потоптался.

Не зная, как выйти из неловкой ситуации, Микки вдруг вспомнила слова Крыжовника о подарке и принялась шарить по карманам в поисках чего-нибудь ценного. Увы, как всегда один мусор и, не найдя ничего стоящего, кроме ленты для волос, она протянула её королеве.

- Спасибо, не надо, - отрезала королева. – Впрочем… - видя растерянность девочки, она немного смягчилась – это Коджик тебя надоумил, да? Извечный подлиза. Выходи, интриган, можешь больше не прятаться!

Последние слова капуста произнесла особенно громко, и со дна свежевырытой лунки, в которой отсиживался Крыжовник, послышалось неопределённое хрюканье. Сам же куст предпочёл не выкарабкиваться из импровизированного убежища. Так, помахал веточкой над краем воронки и, сделав вид, что крайне занят раскопками, вернулся на дно.

- Хорошее имя, - сказала Микки. – Меня Микки зовут. А вас?

- Её величество Антуанетта, – донеслось из всё той же воронки.

- Вот именно, - кивнула капуста. Правда, в её случае кивок больше походил на размашистый поклон. – А что до подарков… Вот это было бы очень полезным, - и она ткнула свернувшимся листиком в нижнюю часть композиции.

- Э… нет. Ноги я вам не отдам.

- Да не ноги, глупышка, – чулки. Отличный капрон, у нас такой не растёт. Зимой в мороз знаешь, как зайцы лютуют? Все саженцы могут сгрызть, под основание. А у капрона запах такой, ммм… специфический. Один раз замотался, и до лета не тронут.

- А я тогда как?

- Ничего, для тебя льняные сплетём. За пару дней. Ты же никуда не торопишься?

 

*

 

«Иногда найти динозавра проще, чем кажется. Для этого не нужно скакать во времени, не нужно рыть чернозём, и даже ходить по музеям не обязательно. Достаточно всего лишь заприметить нечто громоздкое да вымирающее. И чуточку подождать».

Любимая Бабы-Анина поговорка бесила Яну не по-детски. Казалось бы – невинная шутка. Но сколько невыносимых несчастий таится под час за простыми словами!

Интернет – срезу нЭт. О таком тут не слыхивали. Даже простого компьютера днём с огнём не найти. И «Па, ну, пожалуйста-пожалуйста, поставь, поставь, поставь…» здесь не работало. Привезли – спихнули дочу под зоркий контроль. Только рады отправить ребёнка в бессрочное прошлое.

Телевизор – здоровый как слон, как холодильник. Больше шипит, чем показывает. Антенну держать, наклонять – что за фигня? И эти девять программ… Ни одного канала с мультфильмами.

Даже на кухне… на кухне-то что? Какие-то спички, крутить, поджигать… Где нормальная печь – нажал и готово?

Мобильник, и тот почему-то не ловит. Как в ужастиках, блин. А до школы почти две недели. Теперь каждый день, с утра и до вечера… нет, это невыносимо! Хотя бы… Ах, вот как… Даже книжки - и те без картинок.

Спешите! Спасите! Здесь жизни нет!

Уйдя от судьбы на лоджию, Яна не придумала ничего лучше, как надуться в окно. Уклад антикварный, как при Царе Горохе, но этаж всё же восьмой. Вид – залюбуешься, только… «Не убежать», - подумала девочка и тяжко вздохнула. Не то чтобы её кто-то удерживал, нет. Просто, вдруг захотелось сделать что-нибудь запрещённое. Насолить поперёк. Чтобы помучались, поискали, поплакали… А просто так «дозволено» выйти во двор казалось страшнее, чем согласиться на условия террористов.

Досада рвалась наружу, но, всё на что её хватило, это откинуть скрипучую створку и, кое-как перегнувшись через парапет, плюнуть вниз. Полегчало, не сильно.

Вспомнилось, что в холодильнике есть яйца, сметана, пакет молока… Не, не сейчас. Может, позднее. Здесь нужно придумать что-нибудь этакое, с размахом. Такую замуту, которой хватит до сентября. И желательно без последствий.

Взгляд сам собой скользнул вдоль заброшенных стеллажей. Коробки, коробки, коробки… Сто лет никто не притрагивался. Извечные балконные свалки – залежи золота, однажды обернувшегося поблёкшими черепками.

Любопытство – не грех, например, что у нас тут?.. Сухой от времени, ломкий картон - первый ящик, слегка позвякивая, словно сам прыгнул в Янины руки. Тяжёленький, с головой замотанный скотчем, он напоминал древнюю мумию, да и попахивал не цветочками. Делать нечего - пришлось сбегать за ножницами и наконец высвободить красивейшие, непривычно богатые росписью тарелки…

 

*

 

- Чего уставилась? Посуды не видела? – буркнуло блюдце, и от неожиданности Микки чуть не выронила столовый прибор.

- Ты что, тоже умеешь разговаривать?

- Конечно. Жизнь коротка – чего время терять?

Ох уж эти растения. Перечить королеве девочка не осмелилась, и расстаться с чулками ей всё же пришлось. А пока суд да дело, согласиться пожить в специально построенном гостевом домике. Невинное предложение, но разве ж она могла предположить, что все обычные на вид вещи в нем окажутся живыми, включая фарфор?

- Правда, на вид как фарфор? Но это всего лишь глазурь, - словно прочитав мысли девочки, продолжило блюдце. - А я – всего лишь обычный лист лотоса. Здесь, конечно, не так спокойно, как в нашей заводи, но, если не забывают купать, то вполне ничего.

- Обалдеть! И вы тут все… такие… ну… в общем… Вон тот чайник тоже из ваших?

- Не, этот из тыквы. Совсем другое семейство. И, скажу по секрету, ты его лучше не грей. Один раз пытались – воплей-то было, ой, словно его черенкуют. Гляди, как надменно носик задрал.

Но Микки глядела на мир затуманенным взором. Проголодавшись с дороги, она уже предвкушала королевское пиршество, но, честное слово, как? Как можно пить, подливая заварку из чужого живота, а есть со сплетниц-тарелок? А ложки, что с ложками? Подносишь её ко рту, а она давай болтать?

Кровать из лиан, перины из тополиного пуха. Стол вроде бы ладный – стоит недвижим, а вот стулья… Приставучая табуретка уже пол часа трётся о ноги. На такую и сесть страшновато – неизвестно, где окажешься через мгновение. А ванна, а унитаз?

Мысли об унитазе ввергли её в смущение и хандру, и она поспешила вернуться к вопросу банкета.

- Ну, нет, мы своих не едим. Мы же не каннибалы, - гордо звякнуло блюдце, развивая любимую тему. – Солнце, вода, минеральные соли… Понятно, что человеку этого мало, но не волнуйся, для тебя наши охотники уже постарались.

- Охотники? – переспросила Микки и, предчувствуя недоброе, всё же присела на несносную табуретку.

- Ага, первоклассные зверобои. Столько бездушного мяса шатается по лесу, бессмысленные мешки из плоти и крови. А иногда от них вообще только вред. Одни бобры чего стоят – столько невинных жертв пало под их ненасытными вегетарианскими зубками. Главное ж, бесстыдные палачи, сгрызают в основном молодняк. Каждый год на них капканы устраиваем, но полностью избавиться от убийц пока не смогли. Хотя, вот, теперь и они пригодились. Сегодня всё в твою честь, так что непременно попробуешь мохнатых на вкус.

- Подожди! - воскликнула девочка. - А я что, для вас тоже бездушный мешок?!

- Эээ… не совсем. Всё не так просто. Ты нам нужна, для того чтобы… - но, словно спохватившись, что разболтает лишнего, блюдце внезапно умолкло. И сколько ни приставала к нему гостья – больше не смогла добиться ни слова. Да и остальная утварь, словно стесняясь, хранила приторное молчание.

Микки долго ворочалась на перинах, прежде чем заснуть. Что-то в этом лесу было не то, что-то не складывалось… Жаль, говорливого Коджика рядом не было - вот кто точно не стал бы секретничать. Но делать нечего, придётся дождаться обеденного бобра и уже во время застолья пробовать разузнать, в чём же, собственно, дело.

И когда её уже совсем уносило, в голову пришла ужасная мысль: что будет, если обещанные льняные колготки тоже окажутся живыми?

 

*

 

Под коробкой с тарелками обнаружились ложки. Непривычно-тяжёлые, иногда с вензелями, иногда с вкраплениями эмали. Кое-как закутанные в марлю, они больше походили на расползающиеся паучьи коконы, чем на холодные железяки. Под ложками несколько цветастых подносов, проложенных ветошью. Ещё ниже большие эмалированные чугунки, прям как из сказок. И уже на самом дне, вековым основанием, целый ящик витых почерневших от времени подстаканников. Такие Яна видела только в кино да на картинках.

Она уже потянулась изучить находку повнимательнее, когда что-то странное внушительных габаритов заслонило солнечный свет. Непонятная тень, словно чёрная вспышка и одновременно с ней звонкий тугой удар. Всего на мгновение и… ничего. Опять всё как прежде, и только лёгкий дребезжащий отзвук в ушах.

Испуганно замерев, девочка не сразу заставила себя оглянуться. Сантиметр за сантиметром, словно перешагивая, заступая взглядом всё дальше. Ещё чуть-чуть, ещё самую малость, и…

- Мамочки, - в ужасе прошептала она, не замечая, как зазвенел посыпавшийся фарфор. В противоположном углу лоджии, неуклюже раскорячившись на бельевых верёвках, восседал могучий радужный попугай. Целый орёл, а может, и больше.

Не помня себя, Яна вывалилась в кухню, с облегчением щёлкнула шпингалетом. Обалдеть! Попугай, наверное, влетел в открытое окно: разогнался, вдарил что было сил, и, протиснувшись в щель, захватил балкон. Вот только откуда вообще посреди Москвы попугай? Из зоопарка? Из цирка? С птичьего рынка?

Убедившись, что происшествие не потревожило задремавшую бабушку, девочка первым делом вооружилась. Варежки в зубы, веник под мышку и махровое полотенце, как последний шанс на спасение. В таком виде она уже собиралась подкрасться к окну, чтобы ёщё раз взглянуть на врага, но пронзительный треск дверного звонка судорогой свёл и без того дребезжащие нервы. Трусливое тело предательски подпрыгнуло, ёкнуло всеми органами, лязгнуло зубами.

- Чего тебе, мальчик? – крикнула Яна в распахнувшуюся дверь и сама испугалась незнакомого истеричного голоса. – Ч…чего тебе? – повторила она, уже сдержаннее, и только теперь заметила, что в руках паренёк сжимал большую проволочную клетку.

 

*

 

Бобрёнок был неподражаем. Запечённый прямо так, в собственной шкуре, трофей, словно живой, возлежал по центру стола. Белоснежные зубки, оттопыренный с корочкой хвост… Нафаршированный раскидистыми фазаньими перьями, торчащими из маленькой задницы, он всем своим видом походил на только что поверженное сатанинское божество.

- Да-а-а, жуткий зверь. Правда, хорош? – непринуждённо обронил господин арбуз. За столом он сидел по левую руку от Микки и, казалось, планировал по полной использовать своё положение. – Целый день загоняли. Сперва по болотам - он в горы. Мы следом. Не отстаём. Он одного хвостом «на!» Другого «на!» И уже хотел улететь, но здесь я ка-а-ак закричу! А голосище у меня о-го-го – соловьи обзавидуются. В общем, перепугался он и решил, что лучше убиться об камни. Чем со мной дело иметь. Держи яйцо – давай выпьем.

Микки с сомнением приняла скорлупку, но делать нечего – пришлось пригубить.

- Что это? – она закашлялась, задохнулась крепким, пряным напитком.

- Ааа… Думала, простое яйцо? Не, не оно. Только бокал. А в бокале осенний экстракт берендейского енота. Ощущаешь? Чувствуешь, как продирает?

Микки чувствовала. Правда, не знала радоваться по этому поводу или плакать.

- А как его получают, этот эстра… экстрат? – осторожно спросила девочка.

- Всё очень просто. Берём енота и извлекаем экстракт.

- К… как?

- Что – как? Берём енота и извлекаем экстракт.

- Да, но енота сперва убивают?

- А ты вот сейчас зачем об этом спросила? – господин арбуз испытующе воззрился на неё, и пришлось допивать без лишних вопросов.

А потом цикадная ночь просветлела. С каждым новым глотком, с каждым вдохом и с каждым отзвуком Микки становилось теплее. Овощи, ягоды, фрукты - лес пировал, и она, человек, ощущала себя частью огромного целого. И ритмы тыквенных барабанов, и разбитные пляски морковок, и даже трофейный бобёр – такого сочного вонючего мяса она не пробовала ещё никогда.

Мир кружился, раскачивался, вздымался волнами и опадал. Одной большой колыбелью, одним организмом. И даже капуста, хотя ей было и не по чину, смеялась не меньше других.

И вдруг музыка стихла, словно дирижёр резко опустил палочку.

- Гонец! Гонец с верхних полей, - зашептались в толпе, а овощи уже расступались, разбегались в стороны, давая дорогу усталому путнику. Шушуканья близились, и через минуту у стола без сил повалился на землю измождённый долгой дорогой чеснок.

- Беда, ваше величество. Воды почти не осталось. Горные дикари строят всё больше плотин, река мелеет, всё вянет. Урожай под угрозой. Наша жизнь под угрозой.

 

*

 

- Не хнычь! – приказала Яна. – Не смей!

Сейчас она ощущала себя настоящей хозяйкой квартиры, нет, дома!

– Значит, не ты виноват, что попугай улетел?

- Не я. Это мама её так.

- Её?

- Это попугаиха. Трушка. Мама её выбросила.

- Как выбросила?

- Просто. Распсиховалась и эээ… - мальчик хотел показать руками, но чуть не выронил клетку. - И в окно. А она вернуться хотела, но заблудилась.

Яна присвистнула:

- Она же, наверно, кучу денег стоит?

- Не знаю, Это подарок. От папы. Мама его никогда не любила. Надо поймать, а то совсем улетит.

- Ладно, давай, заходи. Только тихонько.

Упрашивать не пришлось, и, скользнув в направлении кухни, парнишка прильнул к окну. Теперь, отставив громоздкую клеть, он выглядел ещё более жалким. Растрёпанный, с покрасневшими глазами, в рубашке на вырост…

- Трушка, привет! – прошептал он в стекло. - Не бойся, мы тебя спасём!

В ответ он получил звонкий тычок по стеклу с обратной стороны.

– Обиделась, - сказал он, чуть не плача. - Сердится. Что же нам делать?

- Нам? – переспросила Яна. – Это же твой попугай… попугаиха… забирай давай, пока делов тут не натворила. Обалдеть, какой клюв! Кувалда целая. Чего смотришь? Давай.

Но мальчишка не двигался, кусал губы.

- Нельзя. Нельзя забирать, - прогнусавил он с неожиданной решимостью. – Мама её опять выбросит. Можно она у тебя поживёт? Всего пару дней, пока мама не успокоится…

Яна аж руками всплеснула, как бабушка.

Хотела чего-нибудь интересненького – получите и радуйтесь. Как говорится, осторожнее с желаниями, иногда они исполняются. Вот только… за что?

 

*

 

- А ни за что. Просто у нас не было выбора, – пояснял Коджик, нависая очередной головной болью над Микки. – Найти такую добрую, бескорыстную, щедрую… в наше-то время… Давай, красавица, проснись. Разуй сомкнуты негой взоры. Ох, и нахреновертила же ты вчера, ни в сказке сказать... И это всего с одного яйца. Знаешь, мне даже немного завидно.

- Агх-м… А что я вчера? – проскрипела Микки, с трудом садясь в постели.

Сейчас ей казалось, что «вчера» вообще не было. Вернее, было, но как-то не полностью – не для неё. Этаким днём из далёкого прошлого, который точно стоял в календарном ряду, а чем доказать – ни единой зацепочки. Разве что неутомимый оркестр, блуждающий от виска к виску, но это тот ещё аргумент.

- Ты вчера да-а-а… Но главное, что всё-таки согласилась помочь, - продолжал трепаться Крыжовник. - Не каждый согласится сражаться с горными злыднями и разрушить плотины, это вам не хухры-мухры, это для настоящих героев…

- Я?!

- Именно.

Обалдеть попадалово. И не то, чтобы девочке не хотелось помочь новым друзьям, но… такие решения принимаются сердцем. А здесь всё как будто в руках незримого режиссёра. Каждое телодвижение не по доброй воле, а по написанному. Шаг вправо, шаг влево… нет, не предусмотрено. Тянут строго вперёд, как собачку на поводке.

- А ещё меня в напарники выпросила. Ой, я так рад, я так рад… Такая честь, ты даже не представляешь. Докажу и подтвержу. Вот, держи молочка – освежает, бодрит.

Микки растерянно приняла тыквенный кубок, который улыбался во весь рот, но, к счастью, помалкивал. Молоко оказалось настоящим молоком, только с терпкой кислинкой. Вкусное, тёплое, как будто парное. Правда, есть незадача – коров в лесном царстве она ещё не встречала.

- Коров? Ну, ты скажешь, – Коджик покатился со смеху. – Этих убийц у нас давно днём с огнём. А молоко… Так это же птичье. Никогда не слыхала? Деликатес. Особенно хорошо голубиное, но и от тетерева тоже годится. Мы его делаем так: берётся молодой тетерев, лучше самец…

- Перестань! Замолчи! Хватит уже! – в отчаяние взвизгнула Микки и вскочила с перин. - Вчера про енота, сегодня про это… Вы что, все издеваетесь?

- Вот я и говорю, что бодрит, - потупился Коджик. – Теперь важно не упустить настроение. Давай, надевай свои щегольские подштанники, и поспешили на подвиги.

 

*

 

По душе у Яны шёл дождь. Размеренные, моросящие шаги со знанием дела. По листьям, по крышам, по настроению. От такого не спрятаться под деревянным грибком. Не закутаться в плащ, не закрыться подушкой… Когда сырость внутри – спасения нет. И даже кошки пришли, вся банда, как на параде. Сейчас начнут… Ну! Начинайте! А мы поглядим кто сильнее.

- А ещё его надо кормить, - продолжала упорствовать девочка. – Что он ест? Манную кашу? Бутерброды? Пельмени? У нас заморских фруктов здесь нет, это только в… в заморье. А может, он вообще человечину любит?!

Парнишка молча ждал оглашения приговора.

- А если шуметь будет? А если кудахтать? Пожить пару дней… Это же не хомяк. Опять же - нагадит. На коврики, на бельё. Кстати, бельё: машинка без сушки, и оно всегда на балконе, - девочка махнула рукой в сторону Трушки, и та привычным движением заложила голову под крыло.

- Боится, - тихо проговорил мальчик. – Мама тоже вот так. Вечно кидается.

Обалдеть, какой выпад! Видели, да? Вот он – образцовый удар ниже пояса. Запрещённый приём, чтобы в самое сердце. Записали? Запомнили? В жизни ещё пригодится :)

- Блин… Ладно… – нахохлилась Яна. - Но всего на пару дней. И как сейчас, всё равно нельзя оставлять. Давай, упаковывай свою курицу.

Паренёк с облегчением поднял глаза, но с места не двинулся.

- Нельзя, - произнёс он, и Яне показалось по голосу, что он прикалывается. – Пока не стемнеет – нельзя. Не подпустит. В клетку тем более никакой силой не загнать.

- Да, но… Мама с папой же... Придут, увидят – и все.

- Может, получится уговорить?

- Ага, десять раз. Чую, снова всё самой… Ладно, сейчас что-нибудь изобретём.

До этого места Яна ещё сомневалась, но теперь, когда решение было принято, отступить она не могла. В конце концов, кто здесь за старшего? В теле появились стать, рост, сила, которой минуту назад вовсе не было, вот только руки… Но куда без страха? Он всегда рядом.

 

*

 

- А я его не боюсь, не боюсь, не боюсь! – твердила Микки, перешагивая лужи.

- Правильно. Только жаль, что это всего лишь слова, - вторил ей Коджик, и через некоторое время всё повторялось. – С горным Страхусом так просто не справиться. Он не видит, не слышит, даже запаха не чувствует, но зрит в самый корень. Можешь тысячу раз повторить, что ничего не боишься, но если хоть малость, хоть толика робости… О, для него это словно вспышка в ночи. Сразу заметит, и прятаться без толку. Жуткий зверина. Прирождённый убийца. Смотрит в самую душу и видит то, что видеть невозможно. Мимо такого не проскользнуть.

- Но если не проскользнуть… зачем мы идём? Это же самоубийство.

- Есть один трюк... Если очень сильно бояться, то Страхус увидит очень сильную вспышку и может подумать, что нас очень много. Тогда сам испугается и решит, что лучше не связываться.

- Ох, но нас всего двое!

- Да-а-а, но ты даже не представляешь, как я умею бояться, никто так не умеет. И тебе надо постараться.

 

 

Для ночёвки Крыжовник выбрал самое лучшее жуткое место. На краю трясины, посреди дубового бурелома… Ни поляны тебе, ни тропинки - шага нельзя ступить, чтобы за что-нибудь не зацепиться. А теперь ещё этот туман…

Когда стало смеркаться, Микки заметила, что из каждого дупла из-под каждой коряги за ними приглядывают суетливые, чуть бесноватые огоньки.

- Эй, есть здесь кто? – а в ответ тишина. Настолько острая, что и вправду режет не хуже бритвы. Даже деревья: живые, зелёные, но больше похожи на мертвецов. Стоят. Молчат. Не шелохнутся. Хоть бы веточкой помахали – нет, ничего.

Вот же странность: чем ближе они были к опасности, тем безопаснее был их поход. Как бы не переступить зыбкую грань и не расстаться с жизнью просто так, ещё до появления Страхуса.

Но Коджик, хоть и боялся, что есть силы, этой её тревоги не разделял. Трясясь, как полноценная осина, он с упоением отдавался любому шороху, любому сопению, доносившемуся из полумрака. А когда в темноте что-то ухнуло и протяжно завыло, так вообще запрыгал от счастья.

В такие минуты девочке становилось страшно не только по первому пункту. Радостный Крыжовник-самоубийца… А что, если он возьмёт и свихнётся?

Ночка обещала быть не из лёгких, и, устав бояться, Микки с головой зарылась в листву.

 

 

Проснулась она от холода. И тишины.

- Коджик, - тихонько позвала девочка.

Не получив ответа, осторожно выглянула из своего убежища и обомлела. Каждый листок, каждая веточка, каждая травинка у ног – всё вокруг было покрыто невесомой хрустальной пыльцой. Низкое небо, целый день клубившееся грязными тучами, сейчас просветлело, и холод звёзд осторожно сошёл на притихшую землю.

Заворожённая невиданным зрелищем, Микки несколько минут разглядывала преобразившуюся чащу, но затем её взгляд упал на замершие ветви Крыжовника…

- Коджик, проснись, погляди что вокруг!

И опять ничего. Её заиндевелый товарищ мирно посапывал, не в силах вырваться из морозных объятий. Звать, трясти – всё бесполезно.

- Проснись же! Проснись!

Звук рассыпался, крошился, оседал облачками белёсого пара… Кричать хорошо на пугливых котят, но настоящую зиму, увы, так не прогнать. Эх, если б костёр… но Крыжовник ненавидел огонь и запрещал разводить.

Тоненький серп месяца повис над самой макушкой. Такой же холодный, призрачный свет… И тут Микки поняла.

А может, услышала.

А может, одновременно.

Всё тщетно – затея не удалась. Милый Коджик уснул, и сейчас в своих снах ничего не боится. Эх, если б и она спокойно спала! Тогда бы никто из них не боялся, и всё могло получиться, а теперь…

Страшное животное совсем рядом.

Оно знает.

Оно чувствует.

И оно приближается.

Сдавлено пискнув, Микки выкатилась из своей кучи.

В голове прозвучали слова Коджика: «Не видит, не слышит, даже запаха не чувствует…», и Микки приободрилась.

- Нас инвалидами не запугаешь! – с вызовом топнула девочка. И дальше хотела добавить, что ни капельки не боится, но не смогла, поперхнулась собственным голосом. Она увидела зверя.

Без цвета, без формы… Страхус не был похож ни на одно из известных чудовищ. Огромный сгусток тягучего ужаса. Обтекая деревья, подминая булыжники, он медленно надвигался из темноты. Непреклонно, неумолимо… не убежать.

«Может как-нибудь отпугнуть?» - в отчаянии подумала Микки. Чем-нибудь тёплым, чем-нибудь светлым… Любыми добрыми воспоминаниями. Терять было нечего и, собрав волю в кулак, она постаралась вспомнить:

«Конфетки… Да не, какие к чёрту конфетки. Торт, новогодний, медовик… Подарки! Кукла… нет. Телефон! Интернет! Безлимитный! Тоже не очень… Думай, блин, вспоминай, где ж твоё счастье?! Аттракционы, на море, каникулы, лето и папа дал порулить… Нет, это не это. Тогда зимою с горы. И Юлька-зараза, на санках и в самую лужу! Чумазая. Так ей и надо. И кофточка розовая, и варежки, и сапожки модные – всё в грязных ошмётках. Да, вот оно! Самое. Самое-самое. Глазками хлопает – вот-вот разревётся. И можно вечно смотреть, упиваясь моментом».

На мгновение Микки показалось, что это сработает - зверь замер, словно волна налетела на стену. Осторожно качнулся, смакуя новое блюдо, и, распробовав, с удвоенным рвением попёр к своей цели.

Ох, откуда девочке было знать… Подчас ничто не раздражает, не злит сильнее чужого успеха. И случай на горке, - лишь неосознанный первый шажок. Ведь счастье, далёкое, недостижимое… Оно словно вызов. Нет. Хуже. Словно соринка в глазу. Пока не избавишься – ни минуты покоя. И теперь, для Страхуса, уже она – та самая Юля.

Но зверь промахнулся! В последний момент Микки отпрянула с пути, а он, одурманенный рвением, пролетел по прямой, словно нагруженный поезд. Зацепил лишь немного… совсем чуть-чуть… самую малость… Но девочке показалось, что всю её правую руку объяло огнём! Было так больно, что слёзы брызнули из глаз раньше, чем стон сорвался с губ. Микки упала на землю, будто подпалённый мотылёк. Взмах, взмах… трепыхание… Крыльями, лапками, изгибаясь всем тельцем… Под невидимый хохот, под бесполезное молчаливое сочувствие, под музыку пламени, в смертельном танце, где боль танцует с болью…

 

 

Сколько так продолжалось, Микки не знала. Не в силах подняться, не в силах разжмурить окаменевшие веки она потерялась во времени. Дни, месяцы, годы… Она думала… думала, что… «А действительно, о чём же я думала?» И эта нежданная мысль стала первым звоночком, что страдания отступают.

Девочка не знала, сколько пребывала в обжигающем беспамятстве, но, когда она открыла глаза, над ней радостно прыгал Коджик и говорил без умолку:

- Вот это тебе повезло! Вот это ты везучая! Никогда такого не видел!

Утренние лучи пробудили его ото сна, и отогревшийся куст снова был полон сил.

– Не видел и не слышал, хотя нет, слышал, но, конечно, не верил. А так, оказывается, и правда бывает!

Вечно весёлый, вечно смешной и такой неуместный. Как-нибудь в другой раз Микки обязательно придушит несносную гадину, но не сейчас. В эту минуту Коджик почему-то казался таким пустым… бестолковым… абсолютно неважным.

- Почему я жива? – только и смогла спросить девочка. Не из любопытства, нет, а просто потому, что надо было попробовать сказать что-нибудь. Проверить, всё ли по-прежнему работает.

- О, это фантастика! Страхус тебя потерял! Он развидел! Ты перестала бояться, и он не нашёл. Так не бывает, но у тебя получилось!

- Мне было больно, - ответила Микки, и голос её был как будто бесцветным.

- Я знаю, я видел, - усмехнулся Крыжовник. – И, знаешь, похоже, эта боль хорошенько прочистила всё, что там у тебя в голове. Все мысли, все чувства… продула, как ураганом. Любопытный эффект. Нам же ещё обратно идти… Пригодится.

 

*

 

- Дудки! Чтобы ещё раз?! Да ни за что! – негодовала Яна, тряся опухающей пятернёй. – В следующий раз сам будешь ловить свою клушу! Зараза, как тяпнула – чуть руку не отхватила. А мне скоро в школу, как я писать буду?

Мальчик смиренно молчал. Накрыв полотенцем клетку с пойманным попугаем, он терпеливо ждал, что будет дальше. Нести питомца к себе было нельзя, но и вопрос с временным проживанием теперь повис на волоске.

- Но ты же справилась, - заискивающе пробормотал он.

- Тьфу на тебя! Справилась… Дальше чего?

- Может, так на балконе и поживёт? Мы клетку в самый угол поставим, накроем, и ничего, никто не узнает. Это она днём хулиганит, а когда в темноте… не хулиганит. А корм я из дома. Туда-обратно, это сейчас.

И - ууух! - только пятки взвизгнули по линолеуму!

Когда Яна осталась наедине с Трушкой, ей стало будто полегче. Словно гора с плеч упала. Не то чтобы мальчик её напрягал, но было в нём что-то несносное, напористо-требовательное, как у наглого птенчика. Дайте! и всё тут. Расшибись десять раз, но изволь.

А с другой стороны, попугай… попугаиха… Зыркая чёрным глазом из-под полотенца, она тоже ожидала развязки. Хоть и злобная, а всё же живая. Да и кто будет рад металлической клетке?

Крылья поджала, скукожилась… эх, бедолага.

- Ох ты господи, это кто же здесь так? - раздался из комнаты заспанный голос. – Понатоптали-то… Яна, поди-ка сюда! Твои безобразия?

А Яна уже металась, пряча улики. Клетка - на лоджию, погром - прикрыть, чем придётся, коробки – как-нибудь по местам, только скорее. Пару разбитых тарелок - тоже приткнём. Лишь бы пока, лишь бы не видно. И следы, следы, как будто везде… из коридора по кухне, на лоджию, там и обратно.

«Не успею!» - мелькнула мысль, и в этот самый момент, раскорячившись в эпицентре урагана, Яна встретилась взглядом с бабулей.

 

*

 

- Какой-то странный у вас туман, - пробормотала Микки, окончательно потеряв из виду тропинку. – Клубится по-над самой землёй, словно пена какая. Да и солнышко… пригревает ого как, а он, похоже, только густеет. Ноги ещё видать, а земли словно и нет вовсе.

- А её там и нет, - радостно откликнулся Коджик. – Не хотел сразу пугать, но что уж там… В общем, это мы сейчас по облакам идём. Над бездонной пропастью правды. Страшного ничего: облака – штука надёжная. Хоть танцуй – не развалятся. Только с людьми небольшая загвоздка: чтобы человеку не провалиться, ему время от времени нужно говорить какую-нибудь правду. Несложно, правда? Давай, скажи на пробу что-нибудь этакое.

- Эм, - Микки почесала в затылке, - какое небо голубое?

- Неа, не сработает. Про небо и так все знают - вон оно, над головой. Здесь нужно что-нибудь тайное. О чём просто так трезвонить не будешь.

Задумавшись, девочка опустилась на колени и запустила руку в пушистое белое варево, похожее на манную кашу в огромной кастрюле. На всю длину руки дна у кастрюли так и не оказалось. Посильнее ткнуть пальцем, и вот тебе дырка. Если же осторожно, то каша пружинила, словно безбрежный надувной матрас. Не слишком надёжно, но почему-то не страшно. Во всяком случае, не настолько, чтобы делиться секретами.

Едва эта мысль прозвучала в голове, Микки провалилась по пояс, не успела и ахнуть.

- Скорее, скорее, а то будет поздно, - засуетился Коджик. – Скажи мне хоть что-нибудь, что я не знаю.

И Микки не выдержала.

- Достал уж! Я тебя ненавижу! – в отчаянии выпалила она и сразу почувствовала, как облака обретают прежнюю твёрдость. Всего мгновение, и окрепшее небо буквально выпихнуло её на поверхность.

- Сработало, - только и смог произнести обалдевший Крыжовник. Хоть и растение, но он понимал – слова были искренними.

И почему с языка сорвалось именно это? Ведь секретов у девочек… на все случаи жизни. Но нет, поспешила – ляпнула самое гадкое. Словно и вправду хотела уколоть побольнее. С друзьями так не поступают. Хотя, с друзьями ли? Пожалуй, слишком громкое слово для случайного встречного. Да и Крыжовник – тот ещё куст. На словах прям герой, а на деле…

Но Микки всё равно бросилась объяснять, что имела в виду вовсе не то. Правда, сама уже видела – всё бесполезно.

- Не надо, ты молодец, - остановил её Коджик. – Сказала, так уж сказала. Теперь такой правды хватит, чтобы дойти до конца. Только… даже не знаю… иди без меня. Я-то тебе для чего?

И, отступив чуть назад, он резким движением ветки разделил надвое млечный покров. Пелена всколыхнулась, задрожала, словно живая, и огромная трещина всё шире и шире пролегла между недавними друзьями.

Как в половодье расходится лёд, так и они с каждой минутой становились друг от друга всё дальше. А ведь проблема назревала давно, и скажи Микки чуть раньше…

«И мы бы вообще никуда не дошли, - с ожесточением подумала она. – Колючка болтливая. Сам-то, небось, промолчал – отмазался от признаний. Зато всё на меня. Теперь в виноватые записали, давайте, чего уж… Можно подумать, мне больше всех надо».

 

*

 

- Значит, во всём виноват паршивый мальчишка? – сетовала бабушка, глядя на разбитые тарелки. – А вещи-то кто? Попугай разбросал?

Яна кивнула. Она уже десять раз пожалела, что ввязалась в авантюру с соседской птицей и, понимая, что без жертв не обойдётся, старалась свести их к минимуму. Посуда вдребезги, пол извазюкали, рука покраснела – болит, не проходит. Всё равно хуже не будет. Некуда хуже. Да и не врала она почти, ведь до появления пернатого гостя всё шло чередом.

И вроде всё складно она рассказала, за исключением малости – ускакав за едой, парнишка пропал. Словно и не бывало, словно растаял. Минуты, часы… Уже и порядок в квартире, и рука почти не болит. И вечер, стемнело, и папа заехал. Пора выдвигаться домой, но как быть с попугаем?

Баба-Аня категорически против, впрочем, как и всегда. У неё это в опциях – «против по умолчанию».

- Вы как хотите, но наедине с этой тварью я не останусь! На сегодня и одного погрома с излишком.

Что скажет папа - тоже понятно. Папа согласен. Согласен сразу и на любой вариант:

- Только решайте скорее, а то куча дел, и завтра рано вставать.

Осталась сама Яна, но…

- А что вы на меня-то смотрите, я же ребёнок!

 

*

 

Думая о своём, Микки не заметила, как сошла с облаков. Опять вокруг лес, опять под ногами извилистая тропка. Шаг за шагом, вперёд и вперёд. Да, чтобы двигаться к цели, голова нужна не всегда. Иногда обычные ноги гораздо нужнее, вот только цель… То ли есть, то ли нет. Для кого это всё? Для меня? Для королевы-капусты? Или же просто во имя добра? А есть ли оно, добро?

Взять того же бобрёнка с фазаньими перьями. Бедолага! Пристукнули без колебаний, и ведь тоже ради добра. А сейчас… Вот что мне сейчас?

«Победа - это мёртвый враг, и мы эту победу делаем каждый день!»(1) Сначала она никак не могла вспомнить, где слышала эти слова, но потом дошло: чванливый арбуз на злосчастном банкете! Захмелел и в хвастливом азарте молол всё подряд.

Цепляясь за образы, Микки наверняка припомнила бы и ещё что-нибудь, но в эту минуту случилось нежданное. Ни с того ни с сего перед ней на дорогу обрушилось здоровенное дерево. С оглушительным треском, увлекая за собой молодняк и кусты… Шагай она чуть побыстрее, и мокрого места от неё не осталось бы.

Похоже, гостей тут откровенно не жаловали. Но кто? Дерево есть, а обещанных дикарей - ни души. Просто взять и хладнокровно расправиться с путником, даже не поздоровавшись? Глупость какая. Видать, совсем одичали.

- Эй, где вы там? Выходи! Руки вверх! Я вас видела!

Вот она – кульминация всего предприятия, но девочка смотрит и не может сдержать подступающий смех. Она, конечно же, знала, конечно, догадывалась. Но всё равно не могла быть уверена. Теперь же можно расслабиться и спустить напряжение. Если проблемы с запрудами, то конечно бобры. Десятки, сотни, а может, и больше. Их убивали внизу на равнинах, и они попросту перебрались повыше. И сейчас, осторожно принюхиваясь, обступали нежданную гостью.

- Э-гей, белозубые! Давайте знакомиться!

Но отработанный хладнокровный удар по затылку оборвал этот день.

 

*

 

- Привет, – улыбнулся мальчик и замолчал. По-видимому, он считал, что его радостная физиономия сможет сказать куда больше обыденных слов.

- Привет, - так же лаконично ответила Яна. Клин клином, и растекаться по древу ей не хотелось.

- Ну, я пришёл.

- Вижу. Что дальше?

Улыбка всё ещё светит, словно прожектор, но рябь беспокойства уже покрыла безмятежный лик.

- Я Трушку забрать. Извини, что долго. Там это… в общем… Ну, понимаешь… Раньше не мог. Так получилось. - Слова звучат дёргано, вспоротым ритмом. Не извинение и даже не объяснение.

- Так получилось? А её больше нет, - и, выдержав паузу: – Три недели прошло. Теперь у неё новый дом. Ты извини – так получилось.

А потом… Не дожидаясь ответа, она захлопнула тяжёлую дверь, повернулась спиной и, не обращая внимания на надрывный треска звонка, направилась в комнату. У неё уже всё давно на нужных местах, и Трушка - уже не проблема. А проблема вон, лежит на столе возле клетки. Тетрадь с единицей за сочинение. Кровавая жатва, где уже заголовок обведён красной ручкой. И дважды подчёркнут.

Папа вчера похвалил... Но что скажет мама?

- Эй, Микки, спроси там, у нас когда-нибудь будет счастливый конец?

 

--------------------------

 

(1) В.И. Ардаматский - «Сатурн почти не виден». Слова штурмбанфюрера Грюнвейса.