Пилот звездолета "Космический новосел" Теофёдор Гуссельский блаженно откинулся на мягкую спинку командирского кресла. Закурил, плеснул в стакан малоградусное пойло. В голове приятно кружилось, телесами овладевала горячая сонная нега. "Расслабься, дружочек, замри, -- разрешил сам себе Гуссельский, -- все звезды не сосчитаешь".

На комфортном седалище командира Теофёдор балдел не однажды. И не дважды, и даже не трижды. Всякий раз, по правде сказать, когда очередной "суровый-недремлющий" размораживался в соответствии с графиком дежурств комсостава и тут же спешил согреться в каюте c любимой путаной.

Пилот согревался напитками. Путаны, они дождутся. Распутные, отважные девчонки, покинувшие Этолину в надежде на лучшую участь, на деловитого жениха, на свой дом, на свои земли. Будет ли участь лучшей, вопрос остается открытым, а жених – он каждый достанется. На десять мужчин – одна женщина, перебирай, не ленись.

Контингент новоселов особенный, скомплектован в притонах, с помоек, из тюрем. Фракагон у нас экономит, выводит страну их кризиса. Ни к чему, говорит, кормить толпу обнаглевших паразитов. Каждому было сказано: либо становись полезным членом общества, либо -- на Маррусель. Строй дом иль ищи помойку, никому ты больше не нужен. И радуйся – мечта осуществилась, вокруг коллеги-единомышленники. Рай, да и только.

Теофёдор глотнул пару раз, видел он этот "рай". Пятый рейс с Этолины на Маррусель, в кюветах с жидким дриаком тридцать тысяч "почти добровольцев". По прибытии, их даже не будят, во избежание хлопот и огорчений. Конвейер выставляет ванны, скоро сами проснутся, согретые ласковым Блудосом.

Пятый рейс – это многие перемены. Теофедор состарился на десять биолет, а супруга его любимая – на двадцать три года. На Маррусели время свое, независимое, ни много, ни мало, восемьдесят годков утекло.

Оказалось, трудности облагораживают, мозги на место вправляют. Поселенцы дома построили, поля засадили, скотиной обзавелись, детей нарожали, внуков. Многие, правда, примерли, возраст берет свое. Да и хлопоты вольной жизни не каждому по нутру, привыкли крапленые кварты нежными пальцами щупать, здесь деревья корчевать приходится. Первобытный уклад, огрубевшие нравы. Зато, конкретные.

В том смысле, что за отсутствием судов, свои законы придумали. Маррусельцы тоже решили: содержанье в тюрьме – баловство. Эдак, каждый в тюрьму пойдет, на готовом морду отращивать. За воровство – виселица, за мошенничество – виселица. За разбой, убийство, насилие – страшно сказать…

В первые времена, звездолетчики облетали поселки на маленьком фрикселе, развозили почту, лекарства, принимали заявки разные, письма родным.

Один огорчительный случай нарушил сей славный обычай. Прилетел, однажды, Гуссейнов в молодой поселок эмигрантов. Завидев посланцев с Родины, люди работы бросили, все сбежались на площадь. Теофёдор аккуратно приземлился, принялся разбирать коробки, какие сюда полагаются. А Брадус Чик Норий повесил на шею камеру и к двери направился. Не успел эту дверь открыть -- разу несколько выстрелов в грудь. Норий вскрикнул, упал на спину. Пятерка лохматых-дюжих по трупу вбежали в салон, в Гуссельского тычут клойбойтами:

-- На звездолет, живо!

-- Лады, -- ответил пилот, -- подчиняюсь насилию. Только фриксель этот, парни, грузовой, для пассажиров не предназначен. Командира в кресло посадите, без него мотор не заведется. А сами ложитесь по центру. Аппарат сканирует силуэты, с вами с места не сдвинется.

– Ты, умник, переживай, чтоб мозги твои с места не сдвинулись.

Однако, кровавое тело пристегнули ремнями, сами на пол легли, в пять дул пилоту в голову целятся. Аж затылок взломило Гуссельскому от предчувствия метких пробоев. Пилот эти чудные ощущения в копилку злой памяти уложил, и местью не погнушался. Поднял фриксель на высоту, дернул рычаг. Вмиг пол под разбойниками открылся, и пять матерящихся недоумков красиво вниз полетели, паля безалаберно по облакам.

С тех пор, посещения отменили. Выставив ванны со спящими и сбросив коробки с воздуха, "Космические голодранцы" отправляются на другой континент, где завод по очищению тантирелла заполняет освободившиеся отсеки бесценным тантраллом. Собственно, ради тантралла и ведется большая игра, ради вывоза высокоэффективного энергетического сырья на оскудевшую Этолину. Пять сотен рабочих и инженеров трудятся днем и ночью. Их меняют, вахтовым методом пять сотен специалистов. Вылет звездолетов с Этолины – каждый год. Смена работяг на Маруссели – каждые пять лет. Как только мозги отпустишь и в график войдешь – перепадам времени уже не удивляешься.

Эти-то работяги экономику Тайда и подняли. Весь мир увязает в кризисе, леса вырубают для обогрева, а на Родине Теофёдора -- блага цивилизации, космическая эра.

-- Считай, уже завершилась, -- прозвучал отчетливый голос.

Гуссельсий аж привскочил. Напротив, в кресле пилота… сидел прозрачный дедок, и сияние золотистое от него лилось по кабине. "Бог! Вот ей Богу, Бог! На пол, плашмя надо бухнуться…" Но заветное быть не может и великая скованность чресел от порыва благоговейного удержали.

-- Да, ладно, к чему формальности? -- дедок совсем не обиделся. – И, ошибся ты, я – не Всевышний. Я, всего лишь, миры комплектую. Разницу уловил?

-- По правде сказать… -- Гуссельский и рад бы хоть что уловить. Но от близости миража (???), от могучих его флюидов, в голове совсем переклинило.

-- Позволь, я тебе объясню. Вот ты, отправляясь в полет, для дочки купил аквариум. Водицы чистой налил, засадил создаваемый мир растениями, заселил рыбами. И дочке велел папу помнить, за миром подводным ухаживать. Но ведь дочке ты не сказал: "Называй с этих пор меня богом!"

-- Еще бы… -- промямлил парень.

-- Потому что, соображаешь: ни рыб, ни растения ты не создавал. Ты воспользовался результатами Его Вдохновенного Творчества, соединил закупленные товары в водной среде, в соответствии с Замыслами Его. А иначе бы, твари погибли, а растения высохли.

А с точки зрения рыб? Они в банке сидели и видели, как ты своими руками их уютный мирок обустраивал. Ты -- Творец, по их пониманию. Если б это понимание имели.

Между рыбой и человеком пропасть неодолимая. Примерно, такая же пропасть разделяет тебя, грубоматериального, и меня, созданного из тонких материй.

Но не я сотворяю миры. Не я программирую их расцвет, развитие и затухание. Великий Космический Разум, вне времени, вне материи, вне нашего осмысления. Он все создает, и нас, и вас, и наши, и ваши "аквариумы". Я, "всего лишь", миры формирую из Его доматериальных Мыслеобразов, как из кирпичиков. Контролирую и направляю поступенчатую материализацию сущего. Называй меня просто -- Скалоний, слуга Творца.

Теофёдор рьяно поклонился, признавая могущество собеседника. Не признать было просто глупо, он нутром это как-то прочувствовал.

-- Я по делу сюда пришел. Ты, вроде, здесь самый трезвый?

-- Да, теперь… -- признался пилот. И бутылку опустошенную украдкою пнул за кресло.

-- Мне помощь твоя нужна. Присмотрел я, милок, народы, чья планета вот-вот погибнет. И построил для них миры новые. Надо бы переселить.

Теофёдор, чей мозг заработал и следил за мыслью рассказчика с какой-то возвышенной ясностью, в этом месте опять запнулся.

-- Не сочти за дерзость, сиятельный и славнейший из слуг Всевышнего. Очень сложно понять тебя смертному. Вроде, правильно нас учили, что планеты формируются на протяжении миллиардов лет. Народы твои облюбованные погибли давно, я сожалею.

-- Эх, разумники, -- проворчал терпеливо Слаконий. – Вас делам человеческим учат, человеческому восприятию времен и заключенных во времена событий. От прошлого к будущему, через скользящий нуль настоящего.

А мы, слуги Божии – сущности надвременные. Для нас, ваше прошлое и ваше будущее -- понятия равноценные. Мы по вашей шкале времен как угодно перемещаемся, да не всякое событие переиначиваем. Не имеем мы права на глобальное миропереустройство. Но кой-что мы, однако, можем, с благословенья Создателя.

Я народы, положим, позавчера разглядел и долго их потенциалом любовался. Великий Дух вложил в них часть Своей Души, и Любовь, и Мудрость Свою. И зреют в этих народах великие тайные силы, да не время им проявиться. Через множество смутных эпох, через множество испытаний пройти должны дети Божии, чтоб себя самое осмыслить, чтоб созрели в их душах стремления эволюционного преображения, чтобы сын Отцу уподобился.

Ждет их будущее великое, и рождаться будут великие, люди славные, гениальные… А звезда, представь себе, гаснет, скоро в новую превратится.

И воззвал я, Скалоний, к Господу, и спросил я Его, недостойный, как с душами освобожденными поступать, на какие планеты их транслировать? С тайной горечью вопрошал, ибо многое, своеобразное, в результате матричного слияния с гуманоидами других направлений, утрачено будет навеки.

И отверзлись очи мои, и узрел я пространства скрытые, и в сердце, потоком пламенным, влилось Вдохновенное Творчество. И построил я, Волей Создателя, и с помощью сотоварищей, два десятка прекрасных миров.

В течение двух дней мы строили, если на ваше время переводить. На самом же деле, использовали миллиарды лет, законсервированные в скрытых прослойках Вселенной. Теперь это время запущено, и планеты чудесные, плодообильные, ждут явления разумного существа.

Потому я к тебе и пришел. Надо бы твой кораблик на время мне ангажировать, чтоб людей живыми развести. Не любитель я, знаешь ли, ужасов. Вроде, души все соберешь, утешишь, к делу пристроишь, а на сердце боль остается. Не вечны звезды, не вечны…

-- Я, конечно, все, что могу… -- с готовностью молвил Гуссельский. Было б глупо с его стороны отношения портить отказом. И все же, опять не понял: как он на своем тихоходе(!) минимальной вместимости(!!) вывезет несколько миллиардов(!!!) представителей неведомой цивилизации (!!!!) куда-то в другую галактику (!!!!!) и по двум десяткам планет (!!!!!!) раскидает? До взрыва.

-- Осталось четыре дня, -- подсказал спокойно Скалоний. – Время более, чем достаточно. Ты, пилот, пространствами мыслишь. А попробуй мыслить параллелями. Что так смотришь? В школе не проходили?

-- Ученые предполагают… Но, вроде бы, не доказано…

-- Вот ты сейчас и докажешь. Корабль твой смонтирован мудро, способен преодолеть барьер между параллельными мирами. И численность народов ты преувеличил. Их всего 498 735 человек, вместе с теми, что на борту. За четырнадцать рейсов управишься.

-- Если вы возьмете на себя обязанности штурмана…

-- Куда я денусь? – Слуга Божий поощрительно улыбнулся. -- А чтобы твои командиры не мешали благому делу, вот им приказ фракагона Тю Дою Гилемы.

Вдруг в правой руке у пилота, непонятно каким манером, оказался запечатанный пакет с надписью: "Вручено кавейтону Т. Фаю Гуссельскому с приказом передать дежурному командиру". И печать самого фракагона! И подпись размашистая, самоличная!

У парня челюсть отвисла.

-- Ну-ну, сынок, не тушуйся. В посланье написано, что учеными Тайда предсказано превращение некой звезды в сверхновую. Фракагон приказывает экипажу провести эвакуацию населения. Командиром спасательной операции назначается специально обученный Теофедор Гуссельский.

Парень совсем растерялся, такая ответственность не для простого пилота. Но Скалоний его подбодрил:

-- Я здесь останусь, невидимым, твоими устами говорить буду. А чтоб выражение личности моего возлюбленного избранника сбросило маску туповатой растерянности, обрело черты твердые, самоуверенные, заранее расскажу, как действовать будем. Взгляни, для начала, на Блудос. Что видишь?

-- Растет, приближаемся. Странно. Рано ему расти.

-- А если затребовать анализ состояния этой звезды?

-- Превращение в сверхновую!.. Значит, мы спасать будем этих, -- до Гуссельского только дошло, -- голодранцев, нариков, пьяниц?! Это и есть они, восхваляемые народы? С небывалым потенциалом, с душою Всевышнего за пазухой? – И парень расхохотался, разбрасывая в углы скопившееся напряжение. – Да если они все подохнут, моя совесть даже не пикнет! Весь мир от них избавляется, а мы их спасать!.. Зачем?

Слаконий с печальной терпимостью веселие переждал.

-- А ты, человече, смири гордыню свою неуместную. Ты их "в данном случае" видишь, что сегодня они вытворяют. А я – в разворотах тысячелетий. Эти вот голодранцы, их дети, их внуки род человеческий на каждой планете поднимут. Два десятка параллельных цивилизаций вызреют в перспективе. Два десятка! Не слабо! А ты людей презираешь, на смерть мучительную обречь их готов.

Но парень уже опомнился:

-- Простите, святой Скалоний, я, в принципе, не убийца. -- "Если мне в затылок не целятся".-- И дети там, знаю, и женщины. Мною можете располагать.

-- А коль так, то слушай внимательно…

 

Уже через четверть часа, аспаран Рубион Грам Атик, высокий плечистый блондин, безукоризненно одетый, свежевыбритый, срывал пломбу с "послания фракагона". И чем глубже хмельные мозги проникали в печатные строчки, тем ровнее вытягивалась спина пораженного офицера перед бывшим своим подчиненным.

-- Приказ о передаче командования выполняю! – отчеканил Грам Атик и приставил к вискам кулаки, как требовала субординация.

-- Командованье принимаю! – вторил ему Гуссельский, повторяя жест левой рукой. -- Аспаран! Нашей целью является эвакуация населения на вновь открытые параллельные планеты. Параперелеты безопасны, кратковременны и требуют мало топлива. Тренировки я проводил на Этолине, в обстановке строжайшей секретности. В кабине буду один.

-- Да, командир! – опять согласился Грам Атик. Похоже, в душе возрадуясь отстранению от паратрюков.

-- Назначаю вас командиром оперативных групп. В вашу задачу входит сбор людей в отмеченных на карте районах, от 12 до 15000 человек на точку. Исключения составят города Акапас и Бедокурия, чье население превышает 25000 человек. А также подготовка площадок для посадок корабля, организованное проведение эвакуации, предотвращение паники, суицида и массовых беспорядков.

Распределите весь экипаж в пятнадцать имеющихся фрикселей. Считаю необходимым пополнить команды фрикселей толковыми парнями с завода. Через час мы будем на Маррусели.

-- Через два дня, командир, -- невольно поправил аспаран.

-- Через час, -- повторил Гуссельский. Он и сам не догадывался, как выжмет из двигателей невиданное ускорение, но Скалоний, заверил, что проблему возьмет на себя. – Корабль посажу у завода. Пока заправляюсь, формируйте опергруппы и отправляйте в населенные пункты. В первую очередь, выставлю ванны на парапланете-1, это займет три часа. Вот вам и фора для подготовки. Облетать точки сборов буду в порядке их нумерации, от больших селений к меньшим. Дальнейшее по ситуации.

-- Есть, командир! Разрешите идти?

-- Разрешаю, будите команду. И вот еще что, аспаран. Со сменой скоростного режима, корабль как будто перекосится. Да и наши организмы тоже. Секунд через двадцать, неприятные ощущения отступят.

Аспаран развернулся и вышел.

-- Садись-ка ты в кресло, сынок, -- довольно молвил Скалоний. -- Сейчас я твою машину вперед передерну, по возможности, аккуратненько.

Теофедор глаза зажмурил, мысленно кости свои рассыпчатые пересчитывая. А когда их открыть решился, корабль передвигался меж планетами Блудоса. Как будто бы в пекло целился. Ослепительная пульсирующая звезда зависла по центру лобового стекла, ярая иллюминация выжигала мозги. Гуссельский стекло затемнил и отдал команду экипаж и помощников снабдить солнцезащитной экипировкой. "А как же там люди? – впервые подумал о населении с тревогой и состраданием. – Кто ослеп, у кого ожоги". И представил толпу калек.

-- Мы делаем, что возможно, -- откликнулся слуга Божий. – Тучи над поселеньями держим, ветер северный дуем, охлаждающий дождь моросим. Но, сам понимаешь, сверхновую тучами не прикроешь.

 

Завод по производству тантралла выглядел сверху расплавленным, ни движения техники, ни человека. Но, когда космолет затребовал разрешения на посадку, восторженный голос диспетчера немедленно отозвался:

-- Приветствуем "Новоселов!" Посадочная в порядке! Тантралл упакован, работники в полном составе ожидают эвакуации!

-- Сегодня погрузки не будет, обеспечьте заправку корабля. Людям, с директором во главе, срочно собраться на первой палубе. Имеется важное сообщение.

-- Вас понял! – диспетчер отключился.

Корабль перешел в вертикальное положение и плавненько опустился. Махина двести мукаров в диаметре и пятьсот в высоту легко обходила закон всемирного тяготения.

Оставаясь в кабине пилота, Гуссельский контролировал по приборам наполняемость приемников топлива. Шестьсот викобоут – достаточно, и для фрикселей, и для параперелетов, и для возвращения на Родину. А вот разговор директора завода с аспараном, подаваемый в наушники командира, мягко говоря, настораживал.

Недоверчиво этот директор к грамоте Слакония отнесся. Утверждал, надрывая голосовые связки, что имеет собственные предписания, на все случаи жизни, что помощь в эвакуации он и его сотрудники оказывать не обязаны. Их обязанность – горючее на Этолину поставлять, ничего больше. И, как старший по званию, командованье берет на себя. Ванны со спящими приказывает выставить здесь, и немедленно приступить к погрузке.

-- Спустись-ка к нему, сынок, приказ фракагона передай, что в грудном кармане лежит, специально для этого живодера заготовленный.

Теофедор провел по груди – в самом деле, пакет обнаружил. Спустился на первую палубу, где два офицера его полномочия оспаривали. Обоих приветствовал левым кулаком у виска, как командир подчиненных. И подал директору завода, высшему кацукату Вальтарану Обноске, приказ от фракагона Гилемы. Кацукат, бородатый и кряжистый, что-то там пропыхтел и в досаде сжатые кулаки к вискам приложил – смирился, временно. После эвакуации, когда полномочия Гуссельского себя исчерпают, он этих сопливых мальчишек в клочья порвет.

Теофёдор, тоном спокойным и самым непререкаемым (приятно командовать офицером на шесть трангов старше по званию) приказал кацукату выделить 150 человек для пополнения команд фрикселей. Самому же велел командовать оставшимися тремястами пятидесятими. Назначал его ответственным по приему и размещению эмигрантов внутри корабля. Сорок тысяч человек каждый рейс, испуганных, ослепленных -- не шутка. Их надо по лестницам водить, чтоб толкучку не создавали; в лифтах возить, чтоб оборудованье не портили; в отсеки на пол рассаживать, спиной к стене, чтоб при маневрах корабля не покалечились. А минут через двадцать после взлета, на новой планете высадку производить. Та же докука, в обратном порядке. И так, суток трое без перерывов.

Но это позже. Задание первое: ускорить выгрузку ванн на парапланете-1.

-- Слушаюсь, командир! – прохрипел Вальтаран, поднося кулаки к вискам. Теофедор вдруг ясно представил в этих мощных, поросших черными волосами кулаках пару клойбойтов, направленных в его брюхо, и зарекся спиной к своему подчиненному не поворачиваться. Но и табельное оружие отобрать не решился: помнил о попытке захвата звездолета бандитами. "Пока ты командир, этот человек тебя не тронет", -- "успокоил" парня Скалоний. Теофёдор запомнил -- пока. И принял философское решение: делай, что должно, а там, будь что будет.

На лояльность вынужденных помощников не понадеялся, заблокировал подходы к кабине и в небо корабль поднял. Замер среди пышных туч, как Скалоний велел.

-- Какие программы задействовать?

-- Ты, пилот, о программах забудь. Круг сейчас появится горящий, величиной с хороший стадион. Я центр тебе точкой большой обозначу, в нее и ныряй. А если вдруг промахнешься, корабль на части разрежет. Одна половина в параллельное измерение спланирует, другая вниз бухнется.

"На этом и завершится наше с вами деятельное знакомство", -- позволил себе иронию "опытный паралетчик". Но руки не задрожали, точно в черную точку нос громадной посудины ввел.

Мгновенно вокруг почернело, ослепительный Блудос исчез, руки-ноги оторвались и куда-то рванули вперед, а за ними и голова, и начинка накаченного торса… "А-а-а! …!...!...!" -- шумело в наушниках сотнями голосов. Почему-то, Гуссельский не умер. А секунд через пять, удивленно, своими руками, ощупывал собственную голову, и ноги, и живот. Все крепилось в нужных[ местах и, вроде бы, не болело. А вокруг -- небо чистое, голубое, и звезда сияет умеренная, желтенькая, без спеси.

-- Поздравляю с первым переходом, сын мой!

Теофедор лишь улыбнулся, смакуя торжество первопроходца. Взглянул в монитор отсека Ф-1, где сотни мужчин свалились с кресел на пол.

-- Переход в параллельное измерение успешно завершен! Начинаю посадку!

-- Предупреждать надо было, …!...! …! – откликнулись заводские.

-- Отставить перебранку! – прогремел командный голос Вальтарана. -- Приготовиться к выгрузке!

Вмиг все успокоились, встали, поглаживая ушибленные места, крутя уцелевшими шеями. Как он со своими работничками! А работнички-то, послушные, словно вышколенные солдатики.

Садиться пилот решил в зоне теплого климата, у могучей полноводной реки. Он и раньше своих выселенцев удобненько так пристраивал, чтоб в первые дни не погибли: река и напоит и накормит. И сейчас, снижая орбиту, изучал очертания континентов.

-- Ей Богу, святой Скалоний, мы, как будто, назад вернулись. Если бы не звезда...

Старичок виновато крякнул:

-- Ну да, я их всех двадцатикратно скопировал, и Блудос в режиме устойчивого функционирования, и планеты Блудоса, и ближайшие галактики., за два дня большего не успеть, не до творческого разгула мне было. Все двадцать моих Марруселей подготовлены под человека, под его выживание, это самое главное. Но, в каждом из этих миров, он будет развиваться по-особенному, согласно свободному духу и бескрайнему потенциалу.

Пилот запустил программу посадки на мягком, неровном грунте. Корабль застыл над землей, сотня сверхпрочных буров, толщиною в обхват человека, впились в песчаник, поросший невысокой травой. Обнаружив твердую основу, буры в нее внедряются, выпускают, на разных уровнях, широкие круговые пластины. На эти пластины гора звездолета и опирается. Закрепленная горизонтально, крепко стоит, устойчиво.

Вальтаран на удивление четко организовал разгрузочные работы. Подсказок ему не требовалось, от присутствия Гуссельского сквозь зубы отказался. Понятно, в глазах подчиненных единственным начальством хочет быть. Договорились: ванны с переселенцами выгружают здесь, а ванны с пятью сотнями специалистов, что летели на вахту, вверх по реке, на другом берегу. Их захватят последним рейсом, как отправятся на Этолину.

А пока, отдохнуть пилоту, пожалуй, не помешает. Впереди – трое суток полетов. Три часа сна – это благо великое…

 

Деревянный Акапас встретил снижающийся звездолет человеческим морем великим. Уговорами и угрозами, группам Грам Атика удалось подвинуть толпу на безопасное расстояние. Но никто не мог втолковать испуганным людям, что вернутся за всеми, что куда безопаснее собираться вблизи своих поселений.

Безопасности посадка не предвещала. Закрепив свою тушу в зените, рассвирепевший Блудос пожирал слой защитных туч, и они испарялись, чахлые, не успев намочить обгорелую кожу.

-- Командир, огнем по краям полыхните, чтоб под корабль не бросились! – прокричал Грам Атик в наушники. Вопли, плачи и причитания, выстрелы и надрывные крики больших и малых животных, которых люди зачем-то тащили с собой, заглушали его слова.

-- Прыгайте во фриксели, поднимайтесь в воздух!

-- Поздно! Фриксели далеко!

Корабль завис над полем, полыхая огнем, внедряя колонны в грунт. Двадцать лифтов выскользнули под днищем, и, как только сопла погасли, толпа подалась вперед, сметая расставленные заслоны. Обожженные, ослепленные, люди бились с разбега в колонны и сомкнулись под кораблем, душа и калеча друг друга. Вмиг кабины лифтов наполнились, первых беженцев потянули в спасательное нутро.

-- Внимание, опускаются трапы! Отойдите, опускаются тяжелые трапы! Вас раздавит, черт вас возьми! – гремел из громкоговорителей голос Вальтарана. Его не слышали. Мужчины поднимали на плечи детей и женщин, проталкивали их в открытые люки. Кому-то удавалось.

Не дождавшись нужной реакции, Вальтаран приказал опускать трапы прямо на головы. Вроде, ни одну не раскололи. Несколько космолетчиков в красных комбинезонах и рабочих с завода в синих к этим трапам пробились. Пытались навести порядок, вперед пропускать детей и женщин. Как же с! Если дюжий детина, размахивая топором, пробирался вперед, таща на веревке скотину, увешанную мешками, его было куда безопаснее направить вперед по лесенке.

Вот тут, надо отдать должное организаторским способностям Вальтарана, вступали в действия бригады в синем. Они направляли "скотоводов" на первый уровень, предварительно отобрав оружие. Женщин, детей отправляли в отсеки на втором и третьем уровнях. Мужчины, чье большинство как было, так и осталось, занимали верхние палубы.

Два часа продолжалась посадка. С высоты кабины пилота, Теофедор видел: человеческое море не убывало. Со всех сторон к Акапасу стекались ручьи и реки. Люди спешили пешком, на спинах изящных животных, на примитивных повозках без верха, погоняя впряженных в них несуразных страшилищ с рогами.

Когда приборы корабля указали максимальную загрузку, Теофедор объявил в динамики, вмонтированные над люками:

-- Посадка закончена! Корабль готовится к взлету! Всем отойти на безопасное расстояние! Мы вернемся через два часа, мы заберем вас всех!

Но люди ему не верили, рвались в забитые коридоры. Стихия, безумная, смертоносная, тупое сопротивление толпы, вопреки здравому смыслу, вопреки инстинкту самосохранения.

Пришлось задраивать люки, зажимая упрямцев в железных тисках. И парочку двигателей включать, обдавая народ резкой вонью, пугая оглушительным грохотом. Ближние в ужасе отпрянули, дальние их не пускали… Когда рассеялся дым, когда опустело поле, обнажились десятки затоптанных, окровавленных тел… Мужчины, женщины, дети… В дерюгах и в шкурах, в красных, в синих комбинезонах…

-- Люди погибли, я виноват! Но что я мог сделать, Скалоний?

-- Плохая организация посадки, -- констатировал слуга Божий. -- Аспаран умеет командовать небольшими группами, которые обязаны ему подчиняться. Но он никогда не командовал массами.

-- Аспаран Грам Атик! Ответьте, вы живы?

-- Жив, -- раздался в наушниках сдавленный голос, -- ребра поломаны, а так ничего.

-- Врач с вами?

-- В другой группе, у Бедокурии.

-- Наши врачи на корабле, -- вклинился голос Вальтарана. – Считаю необходимым собрать наших людей, убитых и раненых.

-- Действуйте, кацукат! Считаю также необходимым собрать раненых переселенцев, оказать возможную помощь.

-- А этих проще добить.

Гуссельского передернуло: стрелять в беспомощных, в детей, в женщин на глазах мирных жителей? Да с кем он имеет дело? С профессиональным палачом?

-- Не сметь обсуждать приказ командира!

-- Слушаюсь, командир! – Казалось, зубовный скрежет распорет ему оба уха. Но люди с носилками выскочили тотчас, и раненых поселенцев не обходили.

В круговые иллюминаторы, Теофедор видел, как люди Грам Атика пытаются пробиться к фрикселям сквозь плотную стену толпы.

-- Внимание всем! Если хотите выжить – делайте, как я говорю! Вы все здесь подохните, если не будут выполнены мои команды! -- загремел в динамиках его голос. И люди начинали понимать, впитывали слова человека, в чьих руках были Жизнь и Смерть.

-- Освободите проходы людям в синих и красных комбинезонах!

В массе образовалась трещина. В нее ловко втиснулся кто-то в красном, бегом добраться до фрикселя, и вот уже маленький самолет собирает "плененных", сбросив вниз веревочную лестницу.

-- Я вернусь через два часа! – возвестил Теофедор, окрыленный первой удачей. -- Пропустите вперед детей и женщин! Они будут садиться первыми! Если на поле выбегут мужчины, я улечу в Бедокурию!

Вторыми пойдут мужчины, спокойно, большими группами, кто без скотины. Если на поле возникнет давка, если прорвется скотина, я задраю люки и сюда уже не вернусь!

В третью очередь пойдет скотина. Одно животное на одного человека! Если для них останется место! Начинайте перестраиваться! Уберите своих покойников!

Море, размытое зноем, зашумело, заколыхалось. Теофёдор поймал себя на мысли, что ему безразлично, выполнят эти люди его команды или пренебрегут разумными требованьями. Не этих спасет, так других.

Спустился в медотсек, где два доктора делали перевязки. Уже забинтованный, Грам Атик доложил: все члены экипажа живы, но двое рабочих погибли под ногами толпы. Каждому было стыдно за первый блин с трупами.

Подошел молоденький парень, доложил, что термосы с едой для опергрупп отправлены на фриксель. Теофедор мысленно ахнул: вот об этом он не подумал! Пятьсот человек посторонних, и все жрать хотят! Они в трое суток прикончат запас концентратов. Как же мы назад полетим?

-- Что в термосах? – осведомился Грам Атик, скрывая за простеньким, вроде, вопросом бурю аналогичных эмоций.

-- Каша грчневая с мясом вагона. Мы оприходовали припасы, что вы привезли для заводчан. А вагон нам уж здесь достался, животина такая, огромная, мычащая, с рогами. Дурень один клойбойтом размахивал, требовал, чтоб звездолет на Этолину направили. Пришлось его отправить к праотцам. А скотину в кухне зарезали, чтоб по хозяину не скучала.

Офицеры переглянулись: о продуктах они не знали. Все контейнеры запломбированы, на одних написано "Поселенцам", на других "На завод". А что там, хоть крупы, хоть бомбы, перевозчиков в известность не ставят.

Со всех сторон кацукат их обставил. И люди у него не пострадали, и о хлебе насущном позаботился, и врачей на фриксели не отдал. Меж делом, предотвратил мятеж на борту. Вероятно, не один раз.

В глазах не стеснительного юноши читалась та же мысль: какие вы командиры? Название только. А вот наш – настоящий, продуманный.

-- Можете идти! – хмуро распорядился Теофёдор.

Доктора, наконец, отпустили изрядно помятые группы. Гуссельский поднял корабль, представил толпу людей, что вверх устремили взгляды, ужасаясь горящему кругу, и в черную точку кинулся, как головой в омут. "Зато, -- подумать успел, -- никто так не может. Я -- избранный". Скалоний улыбнулся в сторонку.

 

На парапланете-2 опять сели в "той же" пойме у "той же" реки. Удобно, не надо выбирать подходящую площадку. Продуманный Вальтаран выпускал пассажиров, начиная с первого уровня, чтоб давки на лестницах избежать. И каждого благословлял убираться как можно дальше, не заслонять отходы. Записал призывы заранее, зачем голос рвать в динамики полтора часа кряду?

Теофедор спустился в столовую, с жадностью принялся за жареную вагонятину.

-- А что, командир, Блудос в любой момент может взорваться? – кацукат развалился напротив.

-- Вряд ли, -- соврал Гуссейнов. – На борту установлены контрольные приборы. Около девяноста часов мы имеем, эвакуируем всех.

-- Скажите, какая доверчивость! Балансируем на кончике иглы в надежде на точность приборов, никогда не опробованных на деле. И тантралл загрузить успеем, так получается?

Что он с этим тантраллом носится? Весь мир приспособился к простоте, снизили планку комфорта, и живут себе припеваючи.

-- О тантралле в письме фракагона нет ни строчки.

Глаза кацуката блеснули хищнической проницательностью:

-- Значит, должно быть второе письмо! Которое от меня скрывается!

Трое специалистов, обедавших рядом, настороженно повернули головы. Гуссейнов нутром почуял: должен быть второе распоряжение, они все его ждут. Потому и вкалывают, не ропщут, на что-то значительное рассчитывают. Громко проговорил:

-- Я служу Тайду. И я выполняю приказы фракагона в заданной мне последовательности. Если вы подвергаете сомнению целесообразность планов…

-- Не подвергаю! – перебил кацукат. Как будто бы, с облегчением, в заныканное послание поверил. И люди его поверили, заметно повеселели.

 

Командир наблюдал за высадкой, и все возвращался к вопросу: как можно доверять Слаконию, незнакомому, сладкоречивому? Слуга Божий, хочется верить, не наугад назвал время взрыва Блудоса – в будущее смотрел, этот маневр ему труда не составляет. А если душой покривил, оптимизировал сроки? Великие, космические цели преследует. Что ему гибель пяти сотен материальных помощников? Им, вечным, им, не материальным, угрызения совести по барабану, бессмертие человека зрят, в свете грядущих реинкарнаций. Предсмертный мандраж материального игнорируют. А жить, почему-то, так хочется…

Теофедор чуток помолчал, предлагая Скалонию высказаться. Еще раз подтвердить безопасность мероприятия, что ли. Но тот упорно отмалчивался, делал вид, что сомнения не улавливает.

И парень внезапно пришел к удивительно верной мысли: а Скалоний тут ни причем. Мужчины во все времена спасали род человеческий, потому мы и выжили, потому и господствуем на Этолине. А сегодня вселенную осваиваем, семенами добротными разлетаемся. Разумеется, кто-то погибнет, а иначе и быть не может. Пять человек погибнут, пятьдесят или пятьсот, и насколько каждый хочет выжить – не имеет уже никакого значения. Все возвратятся вновь в чревах спасенных женщин, в род человеческий на параллелях вольются.

Теофедор даже усмехнулся: он рассудил, как надвременный. С кем поведешься, того и наберешься. Но 70 000 человек мы уже спасли, 30 000 в ваннах и 40 000 вторым рейсом. Мы будем еще спасать, мы спасем сотни тысяч жизней. Мы – не добровольцы, мы – мобилизованные, в любую минуту готовые к смерти. И мандражи здесь не уместны.

 

Акапас встретил спасителей четырьмя секторами с проходами, с женщинами в первых рядах. Увидав космолет, люди взвыли, вскочили, но с места не сдвинулись – поверили страшным угрозам вершителя судеб. И Грам Атик действовал умнее. На сей раз, его бойцы попрыгали загодя во фриксели: командовать можно и сверху, не подставляя бока.

Посадка прошла успешно, без мордобоя, без трупов. Это был идеальный заход, к сожалению, неповторимый.

В Бедокурии их ожидала стотысячная толпа, отчаявшихся, истерящих. Какие там сектора! Уходящий к закату Блудос плевался протуберанцами. Казалось, горы огня вот-вот упадут на землю, превращая живое в угли. Бандиты стреляли по фрикселям, с фрикселей – по бандитам.

Теофедор спустился до расстояния голосовой связи, пообещал вернуться через четыре часа, когда оружие будет выброшено на середину поля, а женщины с детьми пропущены вперед. Сам взмыл в направлении Карализы. В паническом, безрассудном порыве, люди бросились вслед за кораблем, затаптывая друг друга… В результате дисциплинарных мер погибло больше народа, чем могло бы погибнуть в результате посадки.

…И были дни, и были ночи, и свет не отделялся от тьмы. Все небо горело пожарами, грешникам предвещая огненную гиену. Сектанты бросались с откосов и вешались на деревьях. Бандиты захватили фриксель с заложниками. Грам Атик приказал взорвать фриксель с заложниками. Взбунтовались рабочие. Чем их Вальтаран "утешил", Теофёдор даже не вникал. В каком-то надличностном состоянии, он упорно сновал в параллелях, собирая полусумасшедших, ослепленных, продвигающихся к кораблю, повинуясь не жажде спасения, но напору толпы.

Блудос подгреб под себя треть неба, выпил реки, засасывал атмосферу. Каждый новый скачок на Маррусель мог стать последним -- скачком в раскаленную пасть…

 

Но Скалоний сдержал свое слово. Они переселили всех! И даже остались живы!!! Они возвратились на парапланету-1, где их ждали пять сотен проснувшихся специалистов, и бросились в реку, смыть пыль, порох, ужас…

Гуссельский с места не сдвинулся, разложил командирское кресло и заснул богатырским сном. Прекрасным, домашним сном, где видел жену в халатике, поющую у окна, и чуток повзрослевшую дочку, и пестрых пронырливых рыбок.

А Скалоний и здесь достал. Уселся на мягкий диванчик:

-- Разговор к тебе есть, последний.

-- Извини, я устал, я сплю…

-- Вот и спи, а меж тем, разумей. Сейчас подойдет Вальтаран, будет требовать, чтоб ты мигом поставил корабль под погрузку.

-- Совсем позабыл! Мы успеем?

-- До взрыва семь часов. На совесть твою оставляю богомерзкое это дело. В контейнерах новый груз: тантралловые бомбы. Если бомбу одну такую на город твой сбросить, ничего от него не останется. А округа вся будет болеть и постепенно вымрет.

-- Не бывает такого оружия.

-- Бывает, милок. Я, милок, не одну зарвавшуюся цивилизацию пережил. Счастье маленькой Этолины – на ней нет радиоактивных ископаемых. Горе в том, что о них узнали. Фракагон ваш Тю Дою Гилема метит в властители мира, всем столицам подарочки приготовил. Вальтаран – один из соратников, проводил последние испытания.

-- Они бомбы руками кидали? – Теофедор, вроде бы, отключился, а соображалка работала. – У них нет бомбардировщиков.

-- Есть, компактные бомбардировщики системы "Земля-Космос". Ты сам их привез, разобранными, в контейнерах. Этим деятелям на людях испытания проводить запретили, так они неудачными экземплярами Блудос бомбили, "научные наблюдения" вели.

-- Поэтому, он и взбесился?!

-- Поэтому. Сгубили целый мир. Этолину тоже погубят, на куски разорвут.

Мертвое личико дочери вдруг вспыхнуло пред отцом с потрясающий ясностью. Парень дернулся, но не проснулся, Скалоний держал его крепко.

-- А вы? Разве вы не способны препятствовать, вразумлять?

-- Вразумляем, а толку что? Тут все собрались идейные, к великим целям стремятся: к богатству да к власти. А препятствовать мы не вправе, человеку воля дана. Эта воля, как сито отборочное, захапистых да беспощадных на первых ступенях развитой цивилизации губит, в будущее не пропускает. Чтоб в будущем на чужие миры не зарились, чтоб соседей своих их не губили.

-- Извращается горстка, а гибнут миллиарды!

-- Вот и я говорю о том же, миллиарды достойных гибнут. Не тела разрушаются – души! И сборке не подлежат! Помоги мне в последний раз, на тебя одного лишь надежда.

-- Погрузки не будет, вылетим после взрыва Блудоса.

-- Если б было так просто. Положим, ты сумеешь корабль задержать. Но ученые, которых ты в секретные лаборатории возвращаешь, очень опасны. И корабль твой тоже опасен. Электронные контролеры зафиксировали работу систем, теперь вам будет несложно проникать в парамиры без моего участия. А здесь, на этих планетах, тантирелл скопирован тоже, нельзя без него обойтись.

Вальтаран на то и рассчитывает. Этолина – фракагону, ему -- параллели. Над мирами задумал властвовать, бомбами будет махать.

-- Кавейтон, подъем! – прогремело над самым ухом.

Пилот подскочил, спросонья уставился на кацуката.

-- Есть подъем!

Тяжелый удар по челюсти чуть не сбил его с ног.

-- "Есть подъем, командир!" -- говори мне, свинья! Эвакуация закончена!

-- Есть, командир!

-- Где второе письмо?

Теофедор повел глазами: будет новая филькина грамота? Но Скалоний, сидящий в сторонке, головой отрицательно покачал.

-- Нет второго письма, командир! Имеется устное распоряжение: действовать согласно ситуации.

-- Врешь, скотина! – Новый удар. Теофедор его пережил, кровь сглотнул, и огонь злобы мстительной в глазах пригасил.

-- Корабль поднимай, под погрузку!

-- Не могу выполнять приказ без подтверждения командира звездолета! Блудос может взорваться раньше срока, желающих следует высадить.

-- Вот тебе подтверждение, смертник! – в лоб пилота уставилось дуло. А за ним – пара глаз палача, безумные, ледяные…

"Он и его приспешники не могут вернуться на Родину без нового оружия, прав был Скалоний. Без бомб, они будут расстреляны за потерю богатой планеты. А с бомбами, будет обласканы, получит награды, новые назначения. Гибель миллиардов земляков для таких ничего не значит. Что там тысяча подчиненных…"

-- Хорошо, подчиняюсь насилию. Но я не убийца. Пусть все перейдут в сектор Д. Корабль уравновесится, тогда, быть может, проскочим.

 

…Над рекой, полноводной, бескрайней в сгустившихся летних сумерках, вдруг вспыхнул гигантский обруч, осветил пожаром округу, заиграл расплавленным золотом в тяжелых ленивых волнах. Его видели переселенцы, что недавно восстали из ванн и ходили с тоской по округе, дожевывая концентраты. Люди бросились к берегу, со страхом и с любопытством, и, быть может, с лукавой надеждой на какое-то доброе чудо.

Страшный грохот запущенных двигателей вдруг донесся до них с верховьев, и громадная темная туша межпланетного корабля с ревом бросилась в этот обруч, застилая собою звезды! И пропала… Лишь срезанный сектор пролетел вперед по инерции, с плеском шлепнулся, зашатался, как огромная черная лодка.

Люди ахали на берегу, провожая глазами проплывающую махину. Там, вроде бы, кто-то двигался, и слышались голоса, но тьма поглотила виденья…

-- Обшивка подводит, -- равнодушно молвил Гуссельский и выключил аварийку. "Дальше вниз по реке есть отмели, где-нибудь, да прибьются".

-- Время есть, мы успеем с погрузкой! – возгласил кацукат, торжествуя. И на Блудос лохматый уставился, орлом, победителем судьбы и стихии.

"Я никогда не увижу свою дочь. За это, я не увижу ее мертвой".

Теофёдор нажал на "сверхсвет" и бросил корабль в раскаленное пекло 

Коллаж художницы Марины Петровой mpsapfir@gmail.com