На краю жизни

 

Лето…

 

Художник, или как он сам себя называл, Спящая тень, думал: "В моих руках лишь грязь и песок, вместо кисточки - сухая ветвь, вместо идей – месиво из воспоминаний и внушительная картина безграничной пустыни.

Сколько я уже не писал? Когда мои картины последний раз видел человек? Похоже не так давно… Пару лет? Да, кажется около того… Но в последнее время муза отвернулась от меня, бросила посреди зноя и камня, дала шанс найти себя. Этим я и занимаюсь".

Что это был за город? Хлипенькие дырявые ворота, старые полуразрушенные дома-бараки, забегаловка для путников, таких как он. Люди с пустыми глазами и серыми душами, кто с бутылкой, кто спящий посреди дороги под палящим Солнцем. Мертвый? Художник не останавливался, шел по одной единственной улице и наблюдал сквозь солнцезащитные очки.

Взгляд остановился на двухэтажном здании с вывеской "На краю света", на крыльце стоял мужчина в грязном фартуке и курил что-то, напоминавшее сигарету, но скрученное то ли из тряпки, то ли из носка.

- Куда путь держите? – он выдохнул изо рта густой черный дым.

- Держу путь? Пожалуй, остановлюсь у вас на часок. Не против?

Мужчина еле заметно кивнул и пригласил пройти за ним.

В обширном, освещенном только ярким Солнцем зале, стояло порядка десяти круглых столиков, потрескавшиеся, деревянные стулья и барная стойка. Клубы пыли кружили в воздухе то замедляясь, то ускоряясь в потоках солнечных лучей. Один из таких лучей, тонкий как надежда художника, замер на… картине. Прекрасной, единственной за многие годы, настоящей, из холста и красок.

Он снял очки и подошел ближе.

- Можно… дотронуться? – художник робко взглянул на хозяина.

- От чего нельзя? Но картины в свое время служили не для того.

- Я знаю, для чего они служили, мистер. Я знаю, – и он провел кончиками пальцев по грубому полотну, по сильно выцветшему голубому небу, по не сдающейся перед временем зеленой траве, по женщине, сидящей под широкой кроной дерева.

- Прекрасно! – глаза художника блестели от слез и он тут же надел очки. – Где вы ее взяли и почему не сожгли?

- Сжег? Я даже стулья не жгу! Здесь не так холодно как на севере. Нет необходимости, да и, рука бы не поднялась. Она последняя осталась, - его узкие, закопченные дымом черты лица напомнили ему о старом друге, с которым он пережил войну. Пережил последний взрыв. Да, он очень похож на него. Но тот умер, с него слезла кожа и искусством он не увлекался… никаким. Хм… это не он.

- Не хочешь выпить? У меня есть отличный самогон.

- Боюсь спросить из чего вы его гоните? – художник улыбнулся и присел за барную стойку.

- Я и не скажу. То секрет, который унесу с собой в песок, - он зубами откупорил литровую бутылку с бурой жидкостью и плеснул в мутный граненый стакан.

Странник недоуменно пялился на пойло пока хозяин не одернул его.

- Это надо пить, вот так, - и он запрокинул воображаемый самогон себе в горло.

- Я художник, - он посмотрел хозяину в глаза, зеленые как трава.

- Вот как?! А разве художники не пьют?

- Я ищу музу, - он сказал это так серьезно, как только мог, он верил, что его муза живое существо. Художник знал - это так.

- Тогда ты пришел по адресу, у меня ее несколько бутылок и еще парочку я могу сварганить до завтра. Можем поискать вместе, - он осклабился черными как ночь зубами.

- Вам не следует курить эту дрянь, - художник глотнул из стакана и его чуть не вывернуло. Хозяин растянул улыбку еще шире. Казалось, его рот – черная дыра.

- Мне многого не следовало делать в жизни и уже поздно. Да и когда ты в последний раз видел сигареты? – с секунду помолчав. - Вот и я не помню.

Путник отставил стакан подальше.

- Так ты художник, ищущий музу, я правильно понял? – хозяин приподнял бровь. Странник кивнул.

- Можешь остаться у меня. Я люблю картины, будешь рисовать для меня…

- Писать, - поправил художник, наградив собеседника недобрым взглядом.

- Ну да, писать. Пару лет назад торговцы проезжали мимо, выпивохи страшные и выменял я у них за бидон самогона, холсты, да засохшие краски. В детстве я обожал карандашами рисовать, но их у торгашей не было. Так что довольствоваться пришлось тем, что есть.

Они ушли, хохоча как гиены, а я знал, пригодятся мне и старые краски, и грубые холсты. Сам я попробовал, да не мастер красками малевать и забросил на время… и вот ты.

Художник, после небольшой паузы, ответил:

- Не могу, ведь я ищу свою музу, а здесь ее нет.

Лицо хозяина застыло.

- Ты можешь попробовать найти ее здесь. Я отдам тебе краски и холсты даром – пиши, ищи ее, можешь пойти в горы на востоке, там, говорят, великолепные рассветы. Разве в наше время отказываются от таких предложений?

- Ты добр, но мне это не нужно! – художник встал, взял стакан и разом проглотив остаток, посмотрел в последний раз на картину.

- Она прекрасна…

Достав из кармана плаща две трухлявые сигареты, он положил их перед хозяином.

- Я иду на север, там моя муза, в городе у которого когда-то было название. Знаю и иду…

Он вышел из здания, с названием"На краю света" и больше никогда туда не возвращался…

Шли дни. Погода менялась. Песчаные бури искажали местность и каждое утро, вылезая из под занесенного песком плаща, художник видел другие дюны или не видел их вовсе. По-другому было в дни гроз, когда небо затягивалось жирными лиловыми тучами, и на песок извергался целый океан дождя. Путник лежал под своим плащом и жевал остатки вяленого мяса, а сплошная стена воды, льющаяся с неба, не позволяла сомкнуть глаза.

Дожди меняли пустыню не меньше чем песчаные бури. Бывало, он ложился на одном месте, подальше от высоких дюн, а ночью, сквозь оглушительные раскаты грома он слышал, как шевелится все вокруг, как меняется мир. На утро, он не мог понять, где очутился.

В один из таких дней, у него кончились силы. Ливень, похоже, почувствовав слабость, усилился, выбивая из путника остатки жизни.

Предсмертная дрема. Шелест вокруг. Он двигается, скатывается вместе с песком и потоками воды в неизвестность. Но ему уже все равно. Вместо музы он нашел смерть. Спящая тень захлебнется водой или песком, или всем вместе. Как жаль…

Перед смертью он вспоминал ту женщину, под выцветшим небом.

 

Осень…

 

- Я умер? – перед глазами художника, миражом проплывали белые облака. Да так близко, что казалось, можно было ухватиться за них. Потом, сквозь мутный туман, в который превратились облака, он увидел прекрасное лицо женщины, что склонилась над ним. Зеленые глаза, аккуратный носик, родинка на щеке и волосы стального цвета. "Доброе лицо. Та женщина с картины, это точно она".

- Да, так и есть. Вот только не думал, что после всего я попаду в Рай.

Женщина улыбнулась.

- Разведчики нашли вас у границы с пустыней. Долго же вы плутали?!

- Не очень, - он огляделся.

Просторная комната, полупустая – кроме древнего столика и стульчика, там стояла лишь кровать, на которой он сам и разместился. За окном слышались раскаты грома и мерный стук неуемного ливня.

- Дождь когда-нибудь кончится? - мужчина попытался присесть, но голова пошла кругом и он, прикрыв глаза, лег обратно.

- Рано, - женщина смочила полотенце и положила ему на лоб, - вы были почти мертвы, но Глория, наш ангел-хранитель, вытащила вас с того света. Мы все ей чем-то обязаны, чаще всего жизнью. Вот и вы…- она улыбнулась, он видел это из-под опущенный ресниц.

- Дождь… - напомнил он.

- Ах, он?! Да что вы заладили? В этой части мира он как часть семьи, не забредали сюда раньше?

Художник не ответил, он лишь наблюдал за ней украдкой. Сейчас перед ним она, не Глория. Вот кто его спас, вот кому он обязан жизнью.

- После дождя тут очень красиво. Я покажу… после того как Глория разрешит. Скоро.

- Вы не боитесь меня? – не хотелось задавать этот вопрос, но больно было любопытно, почему женщина так непринужденно с ним болтает.

- Вы шли из-за пустыни, это чудо что добрались. Плохие люди не могут быть такими везучими.

"О, как же ты ошибаешься " – подумал он и скосился на кольцо на ее пальце.

- Ваш муж – разведчик?

- Муж? Хм… Он был почтальоном. Однажды, уйдя с нашими торговцами на север, не вернулся. А кольцо, это память. Если вы понимаете, о чем я.

Он улыбнулся и взял ее за руку.

- Спасибо вам. Вы могли бросить меня.

- Мы ценим каждого, друг мой. Как тебя зовут, не буду же я все время называть вас другом? Меня вот зовут Кедровкой, как птичку…

- Простите?…

В этот момент в комнату, неразборчиво причитая, ввалилась толстая негритянка в сером домашнем платье и с тазиком в руках.

- Мистеру надо бы помыться Джудит! Не стесняй мужчину, выйди или я тебя выпровожу!

"Кедровка Джудит?! Занятное представление они мне устроили".

- Расскажешь мне о себе, когда Глория разрешит, я подожду, - улыбаясь, она скрылась за дверью.

Он остался один на один с обширной как само небо Глорией.

- Ну и что ты развалился как перезрелая тыква, ноги что ли не ходят? Я мыть тебя не собираюсь. Вот тебе полотенце, водичка, какая есть теплая. Мыла нет, нищие мы, зато есть такая вот мазь. Помажься ей и вонять от тебя не будет, по крайней мере, не будет тем, чем воняет сейчас. Только смыть не забудь.

Она стояла и испытующе смотрела на него.

- Спасибо, - выдавил он и медленно привстал. Пока он корячился, Глория успела выйти.

Вода была теплой, как в те времена, когда он еще не знал истинного смысла слова "разлука".

 

После купания, пришла девочка лет девяти и принесла еды. Жареная картошка с кукурузным хлебом, чай, немного отдающий луком и, о боги, мясо. Точнее, сало конечно, но там были прослойки мяса. Как же давно он не ел свежего мяса. Так же давно, как последний раз виделся с женой.

"Нет, так дело не пойдет!". Он отложил вилку на стол и сжал голову руками. "Прекрати, слышишь? Перестань! Ты найдешь ее, подкрепишь силы и двинешься в путь. Ешь, что дают, одевай, что дают, живи, где разрешат. Но помни, ты должен отправиться в путь".

Он принялся за еду и в голове было пусто.

 

Джудит принесла завтрак на следующее утро. Яичница и тосты с молоком.

- Откуда у вас все это? – он спрашивал это у девочки вчера, но она удостоила его лишь легкой усмешкой.

- Дары Бога, - без доли веселья ответила Джудит.

- А Кедровкой вас зовут, потому что…

- Муж так меня звал иногда, а вы… - она замялась и, поставив поднос на край кровати, добавила, - девочка, Берни, принесет вам одежду. Как будете готовы, можете выходить. Погуляем, поговорим. Тогда я и отвечу на ваши вопросы.

Сегодня она была так же прекрасна как и вчера, но ее красота, веселая и азартная, сменилась на величественную красоту, скромную и немного тщеславную. Так ему показалось.

Он принялся за завтрак и уже через пятнадцать минут стоял одетый на крыльце.

Берни же, наоборот сегодня была словоохотливой и рассказала обо всех ее восьми котятах: как, когда и каким образом родился каждый, у кого где норка и как она с ними играет. Натягивая теплый серый свитер и линялые джинсы он и подумать не мог, что Берни, дочь Джудит. Как оказалось это так, она все время называла Кедровку мамой и хлопотала за ее здоровье. "Хотел бы я познакомиться с отцом. Возможно, я найду его и попрошу вернуться домой".

Джудит стояла у крыльца и глядела в ярко-голубое небо, начинавшееся где-то у макушек сосен. Меж их стволов резвился холодный ветер и лишь сейчас он вспомнил, что на дворе конец октября.

Она повернулась к нему: волосы, обвязанные косынкой, зеленая жилетка, резиновые сапожки. Ее глаза смотрели в его, и легкая улыбка коснулась губ женщины.

- Ну что, вы готовы? Тогда пойдем на экскурсию, - она пристроилась рядом с ним и, продев руку ему под локоть, повела.

- Большая же у вас община, - он ехидно взглянул на один единственный дом посреди леса, да сарай-пристройку.

- А кто говорил об общине? – она вела его по размытой дождем тропинке, уходящей в хвойные заросли.

- Вы сказали, что меня нашли разведчики, и где же они прячутся?

- А вы весьма любопытны. Я покажу вам их в конце дня, а пока следуйте за мной.

 

Он стоял перед пустым холстом уже восьмой час, краска на кончике кисти давно засохла, как, впрочем, и его идеи. Когда он вешал на стену последнюю картину?

И что бы не было у него в руках, баллончик с распылителем или кисточка из беличьих усиков, выходило одно – минутная стрелка, остановившаяся на бесконечности…

- Куда вы направляетесь, если не секрет? – женщина старательно обходила лужи.

- Не секрет, но, боюсь, вы меня не поймете.

- Попытайте счастье, в нашей ситуации хуже быть не может, - улыбка не сходила с ее тонких нежно розовых губ.

- Хочу поправить. Вы живете в изумительном месте. Этот лес, после пустынь и Серых гор – чудо. Многие бы мечтали поселиться здесь.

- Многим здесь не место, - резко оборвала Джудит, повернувшись к нему. В суровом взгляде читался страх.

- Не переживайте, я никому не скажу.

- Тебя еще никто не отпускал. Когда мы придем к разведчикам, они скажут, что с тобой делать. А пока, идешь со мной.

Страх, именно он, неподдельный и его ей скрыть не удалось.

- Пожалуй, ты можешь сказать, куда и с какой целью идешь.

- Я ищу музу.

Она остановилась и повернулась к нему.

- Как мне прикажешь это понимать?

- Хм… - он почесал заросшую бородой щеку и сказал.

- Когда-то, она была у меня, а потом, ушла. Просто испариться ведь невозможно? Все, что когда-то было, бесследно пропасть не может?! Нужно только хорошенько поискать, вот как я думаю.

Они продолжили путь сквозь густой сосновый лес.

- И сколько длиться твой поиск, хотя могу угадать, лет так двадцать?!

Он не ответил, потому как понял издевку и это его немного задело.

- Ты художник? – чуть погодя спросила Джудит

- Это написано у меня на лбу?

- Нет, просто на штанах я нашла пятна краски. Ты же не маляр, правда? Не похож на маляра.

Тропинка расширилась и он посмотрел на Джудит. Лицо ее порозовело и было видно, что страх ненадолго ушел. Она улыбалась.

- Пусть так будет всегда!

- Как? – и она взглянула на него

- Смейтесь. Вы еще прекраснее, когда смеетесь…я…так давно не видел красивых женщин… - и он опустил глаза.

Румянец на ее щеках заметно расширился, и ее улыбка приобрела некий загадочный оттенок.

- Настали времена, когда поводов для смеха не так много. Трудно выживать в таком мире. За границей леса, думаю, мы бы погибли.

- А как же разведчики?

Она замялась.

- У них хватает забот. Мы выходили вас, поставили на ноги, свою работу сделали. Они же, сами по себе. Охраняют границы…не будем о них. Я бы хотела узнать немного о вас. Вы действительно ищите музу и куда вы шли?

- Она, единственное, что у меня осталось и последнее, что я потерял. Я обязан ее найти Джудит, я… - он запнулся, ему не хотелось говорить ей то, что не сказал тому доброму человеку из города, но, взглянув на нее, понял, что эта женщина, зовущая себя Кедровкой, как никто другой поймет его.

- Я потерял близкого человека. Мир жесток, правда?

Она кивнула.

- Извините, я не хотела.

- Я странствую с тех пор, как моей жены не стало. Сколько? Время относительно. В бороде у меня проступила седина и сменилось несколько пустынных зим. Я пытался писать. После ее смерти прошло пару дней или неделя и вместо картин, что пылали в моей душе, я мог лишь смочить кисточку в воде и поднести ее к краскам. Не знал, какую выбрать, какой цвет сможет передать чувства, сможет оживить ее…

Он незаметно для Джудит смахнул слезу и продолжил.

- Я собрал вещи и отправился на север.

- У нее есть имя, у вашей музы.

Он задумался. Да у нее было имя, но он давно его забыл.

- Как у всех. Особенное. Мне не вспомнить сейчас.

Молчание. Он погрузился в него как тогда, в день ее смерти… или ночь… Стоял и молчал посреди дома в луже крови, на краю жизни.

Джудит взяла его за руку.

- Я все еще здесь, - пальцы сжались сильнее. Тепло разлилось по его телу.

- Давайте представим, будто это просто дружеская прогулка. Я же могу считать вас другом?

Он никогда не забудет лица Джудит, по-детски чистого, и доброго. С ямочкой на подбородке и темно-зелеными глазами.

- Конечно, от таких друзей не отказываются.

- Вот и прекрасно и, я совсем забыла…как твое имя?

- Ну, раз ты Кедровка, пускай я буду Вороном. Как тебе. Похож? – он улыбнулся, но улыбка его сразу потухла. "Почему ты не сказал, что имя тебе - Спящая Тень, а?".

- Возможно, ты на него и похож, но вот как тебя зовут по настоящему?

Он не сказал, все время, переводя тему, заостряя внимание Джудит на лесе или каком-нибудь животном, пробегавшем мимо. Он расспрашивал о ней, о том, как она здесь оказалась и каков их быт. Сам же говорил очень мало и руку, в один очень подходящий момент, он все же вытащил из кольца ее пальцев. Она не показала вида, но в его сердце, что-то щелкнуло. Он захотел снова взять ее за руку, обнять, поцеловать, попросить их о приюте для него. Но его картины. Он видел перед глазами холст и тело жены в крови на ступеньках их дома, и что-то еще, что-то, что она сжимала в руке, он не мог смотреть на это, не мог сдвинуться с места и произнести хоть слово…

… - Вот так мы и познакомились, - закончила Джудит, - он был хорошим мужем, но работа... Она его сгубила.

- Может, он просто ушел. Ты же не знаешь наверняка?

Она горько улыбнулась.

- Ты прав Ворон. Могло быть и так, но это мой муж, а не чей бы то ни было, и я знала его очень хорошо. К моему сожалению – он мертв.

Тем временем они вернулись обратно к домику. Художник вытаращил на нее глаза.

- У меня все время возникала мысль, что это ни какая не экскурсия, а только лишь для того, чтобы поближе со мной познакомиться. Я прав?

Она кивнула.

- Пожалуй, я могу тебе доверять.

- И никаких разведчиков нет?

- Пришлось рискнуть. Тем более у меня всегда с собой мистер Бом, - она достала из сапога крохотный револьвер.

- Он пулями стреляет?

Джудит улыбнулась.

- Сарказмом делу не поможешь. Во времена, когда любой путник может оказаться убийцей, лучше быть хоть с эти, чем без ничего.

Художник согласился, поглаживая место на поясе, где должен был быть нож. Он только сейчас заметил, что его нет.

- Ты останешься с нами? – это больше походило на мольбу чем на вопрос. - Нам нужен надежный мужчина, ты бы смог здесь поискать то, что ищешь и заодно, возможно, нашел бы и еще что-нибудь, - она смотрела на него преисполненная радостью, в глазах блестел уголек надежды.

О, как бы он был здесь счастлив. Джудит, со временем, стала бы для него хорошей женой, Барни, дочерью, а Глория надежным другом. Он бы ходил на охоту, ставил капканы, исследовал этот лесной мир, находил живописные места и без сомнения, писал картины. Он бы нашел, чем и на чем, главное, все условия были, но…

- Нет! – ее лицо, будто подхваченное невидимой рекой разочарования и горя, плыло на встречу океану одиночества, - У вас этого нет. Давным-давно я видел то место, - он прикрыл глаза, так, что в уголках образовались глубокие морщины. Он - одинокий путник, ищущий музу, пришел в райские кущи из самого жерла ада и, вкусив различия, выбирает продолжение пути по неизведанным пустошам нового мира.

- Я помню блестящий шпиль, и обрывки голубой ткани флага, что трепыхался на ветру. Помню купол и еще… забыл, как они называются. Но я обязательно вспомню, при встрече. Я не знаю куда идти, но меня ведет сердце, разве я в праве ослушаться?

Женщина, растерянная, стояла и смотрела в область его груди, будто увидела там черную дыру, засасывающую ее взгляд. Она тяжело дышала, сдерживая слезы, губы поджаты, глаза блестят, руки плетьми висят вдоль бедер.

- Не пойми меня не правильно, я не слабая женщина и я не прошу помощи тогда когда могу справится сама, но… - она сделала паузу и стерла быструю каплю с щеки… - умоляю тебя остаться, хочешь…я… стану перед тобой на колени. Я буду умолять тебя, я…заставлю остаться, - она подошла к нему и обвила руками шею. Губы стремились к его щеке, к уху, она шептала - прошу, ты нам нужен. Что тебе до призрачной надежды, когда все в руках твоих. Бери, и никто это не отберет у тебя. Оно будет твоим. Бери, пока есть возможность. Ее может больше не представиться.

Немигающий взгляд Спящей тени буравил землю за спиной Джудит. Он чувствовал запах ее волос, ее гибкое тело и сильные руки. Ее слова ласкали слух.

- Призрачная надежда, так ты называешь мою цель? – он отстранился от нее и, глядя в глаза. - В мире, где было полно женщин все мужчины, думали об одной и обо всех сразу. Не знаю, какого это, потому как я думал лишь о ней. Первого же достойного мужчину направлю к вам. Ты поймешь, что он от меня. Сам же, ухожу. Много миль пройдено, еще больше осталось…

Он прошел мимо бледной Джудит в дом, там, прощаясь с Берни, подарил ей шелковый платок с медвежонком. Хм… Откуда у него эта вещь, он не помнил, но ему она не к чему, а ей приятно. Глории он открыл секрет приготовления чудесного чая из песчаных скорпионов, и она была несказанно рада, а Джудит, стояла у двери и смотрела на лужу в которую наступил уходящий мужчина. Она знала, что он не вернется, знала, что никто не придет…

 

Зима…

 

Лес скрипел волчьими зубами и из оскаленной его пасти вырывался несказанный холод.

В ту пору он встретил старика с всклокоченными волосами и глазами, синими и слепыми как морские пучины.

Дом его стоял в глухом лесу, засыпанный снегом, но пути к нему были расчищены. Путник устал и продрог, ему нужен был приют и он постучал в дверь.

Некоторое время ему никто не отвечал. Только ухал где-то на дереве филин и нарастающий треск мороза предвещал скорый вечер.

Дверь открылась и на пороге появился глубокий старик в потрепанной рубахе и ватных штанах. На босу ногу он ступил за порог и протянул к лицу художника руку.

- Что привело столь мудрого мужа в эдакую глухомань?

Старик отступил в дом, жестом приглашая путника войти.

- Я ищу город у моря, тот, что сохранил искусство. Этот лес, последняя преграда перед ним, - он закрыл за собой дверь и мельком оглядел дом.

В камине горело сильное оранжевое пламя, освещая просторный зал. Это был на удивление ухоженный дом, стулья задвинуты за чистый стол, у раковины ни одной тарелки, кресла аккуратно стоят перед камином. На столике перед ними лежали книги.

- Этот лес не последнее с чем тебе придется столкнуться, - старик удалился в другую комнату.

- С чем будете чай, с сосновыми шишками или еловыми? Кедровых в этом году нет. Сил уж за ними ходить нет вовсе. Кедровая роща в пятнадцати километрах к северу. Моими ногами, да с моими глазами туда и в жизнь не дошлепать.

- По вашему усмотрению.

Старик что-то невнятно проворчал и странник услышал плеск воды.

- Вы сказали, что перед городом есть что-то еще, но, я ничего такого не помню, то есть …

- А ты был в том городе?

Молчание. Он не помнил, был или нет. Лишь смутное видение того высокого здания со шпилем и флагом вырисовывалось на дне его памяти.

- То-то и оно. Дойти туда не каждый может, а уж вернуться. Хм…Нужно быть полным дураком, чтобы выбирать смерть.

Через пару минут старик, аккуратно шагая, вынес две ароматно дымящие чашки и поставил их на столик перед камином.

- Присаживайся, грейся и не задерживайся, а то понравиться, я тебя и ружьем не выгоню.

- А у вас есть? - с искренним любопытством спросил странник.

- Всякая живность бродит в этих лесах и пока ты не тронешь ее она к тебе и близко не подойдет, но люди…это другая порода. Много разочарованных и потерянных скитается по эти лесам. Бегут из города, оттуда, куда ты стремишься. Они не находят там то что ищут и пытаясь вернутся, теряют веру и звереют. Зимой многие замерзают - время спокойное, а вот летом. Столько бродяг. Благо я научился сам пули мастерить, да и ружьишко еще пару лет протянет. Так что будь осторожен в своих действиях. Я хоть и стар да к тому же слеп, руки, сердце и слух служат мне исправно.

- Я не собираюсь долго у вас задерживаться. Разрешите только обогреться и выспаться, и завтра же утром вы меня не увидите.

Старик, сделав паузу, расхохотался, и смех его будто гусиное гоготанье оседал на стенах лесного домика.

- Я и так тебя не вижу муж, глазами, по крайней мере. Пожалуй, пред тем как я расскажу о себе, ты расскажешь мне немного о своем путешествии.

Странник кивнул, поднося горячий чай к губам. От него исходил густой запах хвои и смолы.

- Как мне расценивать твое молчание чужак? Я ведь не вижу твоих кивков, - ровным тоном произнес старик.

- Простите, я…вы просто сказали…

- Не оправдывайся, дай старику повеселиться, - он опять разразился гусиным хохотом, - кхм, знаешь ли, дружелюбных собеседников долгое время в этих краях не было, потому, я выслушаю тебя и, либо помогу, либо, дам умереть.

Последнее слово странник плохо расслышал, по крайней мере, ему так показалось.

- Что вы сказали?

- Ты глух как дерево, это также очевидно, как и то, что я слеп уже многие годы. Мороз сожрал мои глаза. И мне повезло, что он ограничился только ими. Ведь прожорливее этой твари может быть лишь человеческая алчность. Но людей осталось не так много…кхм… Да, в твой чай я кое что подмешал и через некоторое время ты умрешь, быстро. На счет этого можешь не переживать. Я не жесток. Конечно, у меня есть противоядие и, более того, с помощью него ты пройдешь большую часть пути почти незаметно. Так я ходил за кедром много лет назад, но сейчас, здоровье не позволяет. Могу копыта откинуть, если ты понимаешь, о чем я.

Художник кивнул.

- Что-то ты молчалив, странник, не уж то задумал не ладное? У меня на такой случай заготовлен еще один подарок.

Старик достал из под стола огромный револьвер.

- Эта штука, делает такие дыры, как ядерная бомба. Слышал о таких?

- Да, - странник поежился, но все же не потерял концентрации и самообладания, - вы сказали, что слепы.

- А то как же. Слепее чем самый слепой крот.

- Как же вы убираете дом после таких вот посиделок. Не думаю, что все собеседники сидели спокойно после ваших заявлений.

Старик еле заметно улыбнулся.

- Пусть это останется в тайне, не хочу раскрывать всех секретов.

- Ваше право.

- Именно. А теперь, так и быть, дам тебе право первым задать интересующие вопросы. Только не надо спрашивать через сколько как скоро подействует яд. Если заикнешься об этом - пеняй на себя. Понял?

- Пожалуй, - художник отпил еще глоток чая.

Старик улыбнулся и положил револьвер на стол.

Странник долго не мог придумать что же спросить у старика. В мыслях крутилось множество вопросов, но не один не интересовал его в той или иной степени по-настоящему. Он тер виски, пил горячий чай совсем не похожий на яд, приятного вкуса, согревающий душу и тело и смотрел на слепого, сидящего перед ним убийцу. Художник понимал для чего все это представление. Старик как и Джуд, хочет испытать его, понять враг он или нет, но что то не хотелось путнику играть в игры, ему это порядком надоело.

- А что, если я просто возьму у вас воды и припасов, а затем пойду своей дорогой? Мне, если честно, все равно, что здесь происходит. Вы боитесь и мне это понятно. Будь я на вашем месте, тоже боялся бы.

- Но ты не на моем месте, так? – по сухому тону старика было не понятно, что у него на душе. Он просто смотрел на странника изучающим взглядом.

- Да, это так. Но уверенно могу сказать, я не дожил бы до вашего возраста без глаз. Как бы я видел свои картины?

- Так ты художник значит? Я прав? Не покажешь что-нибудь?

Странник понимал, что в его походной сумке нет ничего, что пришлось бы по душе старику.

- Нет. Извините, я не взял своих картин, их…нет уже.

Старик клацнул зубами и по его лицу пробежала тень сомнения. Вот она минута ясности.

- Ты врешь мне, сынок? – пальцы старика проворно скользнули к револьверу и подтащили ближе.

- Мне не зачем врать вам. Я художник…

"Ты жалкая Спящая тень художника. Вот ты кто!!!"…

- Нарисуй что-нибудь такое, чтобы я поверил. Проще простого. Нет, не нарисуй, так и я смогу, напиши…

Странник задумчиво посмотрел на лицо старика.

- Пожалуй, у меня готово несколько вопросов для вас. Вы же хотели чтобы я их задал?

Старик кивнул и добавил.

- Похоже, ты потерял сноровку, я прав? Такое бывает парень, бывает. Но ты спрашивай…

- Вы не видите, но просите меня написать для вас картину, что вы хотите этим сказать? – художник внимательно наблюдал за стариком.

Тот взял нешуточную паузу. Тень от пламени в камине плясала на стенах и потолке, сухие поленья тихо потрескивали, а вьюга, словно разъяренный зверь, колотилась в дверь.

Наконец, старик прервал молчание.

- Однажды, я был таким как ты. Скитался по странам и континентам, искал то, чего нет, жил там, где пошлет Бог и, наконец, одной холодной ночью, я забрел в этот лес. Была середина февраля и не было до того дня таких морозов. Деревья трещали, земля превращалась в лед, а человеческая кожа примерзала к одежде. И тогда я попрощался с жизнью. Я был несчастен, сметен, но жалел лишь об одном. Почему не остался там, откуда пришел. В моей голове застывали последние вопросы, вмерзая в охладевающий мозг. Зачем шел, стоило ли то такой смерти? И я не мог ответить, глаза закрылись и открыл я их только спустя долгое время. Я лежал во-о-он на той кровати, одет, так как сейчас, но с чувством глубокой усталости в теле. Я был стар и борода моя, была не короче чем сегодня. На столе стоял горячий суп и напиток, дымящий ароматным паром.

Я видел все это, но не из своего тела как ты странник, а будто сбоку, будто мои глаза летали около меня, кружили как два невидимых и беззвучных насекомых. То, что кажется тебе нелепым и невозможным, казалось и мне таким, но разве мы не живем в невозможном и нелепом мире, разве нет?

Старик остановил рассказ и повернул голову налево, туда, где о дверь бились клубы снега и снежной пыли.

- Ты можешь не верить мне, но зрение мое теперь вокруг, и я вижу все, что ты делаешь… и что хочешь сделать тоже вижу. Тот вопрос, что засел у тебя в голове, меня тоже интересует мой молчаливый друг. Я, так же как и ты хочу узнать, что со мной произошло в тот морозный день, кто спас меня и каким образом я пролежал без сознания столько лет. Но мой ответ тебе, будет таков. Все что я знаю об этом месте, это то, что оно очень холодное и древнее. Сомневаюсь, что много людей добредает сюда. Но, нам повезло. Так ведь?

Художник задумчиво глядел на старика, боковым зрением изо всех сил стараясь оглядеть комнату на наличие еще кого-то. Он обдумывал каждое его слово и не мог решить, верить старцу или нет.

- Может, вы вовсе не слепы? – почти шепотом сказал странник.

- Тело мое, что перед тобой, слепо будь уверен, а вот глаза мои, видят со стороны. Если честно, я увидел тебя, только ты только забрел в этот лес.

Странник с секунду молчал.

- Сколько вам лет?

Теперь умолкнуть была очередь старика.

Его лоб наморщился, брови сдвинулись, будто он припоминал какую то далекую формулу из детства для решения непростой задачи.

- Пожалуй, не знаю, мой юный дознаватель. Хм… Непросто считать время в этом месте. Вот мы сидим уже час или два, а может день, а что если месяц?!

Художник нервно заерзал в кресле.

- Что вы хотите сказать? Что… В это трудно поверить, но… Вы затеяли глупую игру. Я могу понять, что вам здесь весьма скучно, но я не могу развлекать вас, не могу, по крайней мере, таким образом. Когда передо мной револьвер, способный отстрелить мне голову, а в крови смертельный яд. На заданный вопрос вы, весьма своеобразно ответили, и я бы хотел избавиться от этой гадости у меня в крови.

Старик смотрел на пустую чашку странника.

- А ты дерзок сынок. Дерзок, смел и наивен. Пожалуй, я разрешу тебе продолжить путь сквозь мою землю, но только ответь мне, что ты ищешь на самом деле? Потому как не найти тебе то, о чем знаю я. Того нет в городе и вообще нет нигде, она лишь в сердце у тебя, твоя муза. Ведь я прав?

Возмущение странника, вызванное такой речью, медленно перетекало в злость. Спящая тень сжал кулаки и медленно, чтобы не сорваться на крик ответил.

- Ты не знаешь меня старик, не знаешь, зачем я иду и что потерял. Ты даже о себе толком ничего не знаешь… Что если я встану сейчас и пойду прочь? Ты застрелишь меня? Я все равно труп, ты ведь был так любезен, что отравил меня. Я сомневался, остались ли еще хорошие люди на Земле, но теперь знаю наверняка, что их на моем пути больше не встретиться. Даже ты, седой старик и тот прогнил насквозь в своем ледяном лесу.

Художник встал.

- Подожди секунду, прости старика, - он тоже встал, - я дам тебе противоядие, странник, покажу тебе дорогу туда, куда ты держишь путь. Не буду мешать, но послушай меня. Подумай, куда ты идешь и от чего? Что ты хочешь найти и что ты уже нашел? Кого любил и кого можешь полюбить? Неужели то стоит остатков жизни? Неужели то, что тусклым светом ослепило тебе глаза, настолько могущественно и ты не можешь избавиться от его власти?

Старик нахмурился, а странник был быстр в ответе.

- Именно так отец. Но не цель ослепила меня, тут ты не прав… - он выжидающе смотрел на старца.

- Хорошо, подожди тут, я принесу отвар. Он поможет тебе не чувствовать холода и поддержит в тебе силы до конца, но помни, кого бы ты не встретил на оставшемся пути, они будут обходить тебя стороной и не возьмут от тебя помощи даже при смерти. Помяни мое слово. Да будет так…

Он развернулся и уверенным шагом побрел на кухню.

 

Отвар был гадок на вкус и мысли после него будто затуманились, но прошла усталость и силы наполнили мышцы странника. Он не сказал ни слова старику. Лишь слушал, как тот описывал ему дальнейший маршрут. Художник в очередной раз почувствовал, где-то в глубине сердца, что что-то он делает не так. Где-то, пропустил поворот, и теперь пути назад нет. Лишь туман, да город, что в нем сокрыт…

 

Как во мгле, Спящая тень брел сквозь снежный буран, спотыкался, падал, тут же вставал, не чувствовал боли и холода, видел лишь точку среди деревьев и снега. Ему мерещились чьи то лица, вырезанные в стволах деревьев - они кровоточили, их рты извивались и из них доносился вой ветра. Они кричали и некоторые слова были известны страннику: беги, спасайся, дороги нет.

Но вскоре деревья пропали и появились первые селения, старые, те, что были еще до войны, обшарпанные здания, с выбитыми окнами, с сажей на стенах. Иногда встречались группы людей. Они обходили его будто волны, огибающие скалу, имеющую наглость встать у нее на пути. Они пялились на него, ругали по чем зря, бывало, швыряли камнями, но ему было все равно. Страннику давно плевать на людей, на безмозглые и коварные остатки человечества, что копошатся вокруг него будто черви.

Грязный, в истоптанных башмаках и разорванной всеми ветрами одежде, он подошел к двум зданиям, крыши которых скрылись в облаках. И тут таймер в его голове будто отключился, дымка с его глаз спала и он пришел в себя.

"Это ворота, наконец, пришел".

 

 

Весна…

 

Пустое подобие муравейника. Огромные соты пустующих небоскребов, непрекращающийся вой ветра в выбитых окнах, будто дикий плач зверя испускающего дух - город мертв уже много лет. Все вокруг заросло густой травой, брошенные в отчаянии машины покрылись ржавчиной, многие улицы затопило водой. Приходилось плыть на чем не попадя и в один миг ему показалось, что то здание, к которому он держит путь, может быть также затопленным, но этот груз скоро спал с его уставших плеч.

Нижние ступени, ведущие к цели, действительно были погружены в воду, но до самого здания она не добралась, зато его коснулась старость. Когда-то белоснежное, словно лебедь среди серых гусей, оно располагалось в центре города по соседству с его домом, обломки которого сегодня перекрывали улицу с севера от музея. Да, так называлось это здание. Большие, ржавые от дождей и ветров, буквы, последняя из которых, висела боком и тихо поскрипывала.

Он сделал первый шаг из воды, неуверенный, как бывает у подростка, делающего первый шаг на футбольное поле в ответственном матче, шаг человека, долго шедшего к цели и многим поступившемся ради ее достижения. Второй шаг дался куда легче, затем, ноги понесли его со всей быстротой, которые могли себе позволить.

Тело болело, босые ступни оставляли кровавые следы. От колотой раны, полученной пару дней назад в воде, стали проступать лиловые линии вен, в груди что-то клокотало, но он был так близко, что все предвестники смерти были всего лишь рядом. Они не поспевали за ним, не могли схватить за плечи и утащить на дно, в пещеры забытья. Он бежал по ступенькам, не замечая, как слезы заливают глаза, как стая голубей, заслышав его приближение, вспорхнула из-под козырька музея и, с недовольными звуками, закружилось над ним. Разве имеет хоть что-то значение, когда твоя цель так близко? Для него ответ был очевиден.

Массивные, дубовые двери музея покрылись широкими щелями толщиной в палец, но не поменяли цвет и былое величие. Они надежно скрывали внутренности музея от посторонних глаз, до сих пор оставаясь закрытыми.

Он помнил – двери открываются вовнутрь.

Слабые руки уперлись в мокрое, темно-коричневое дерево и из последних сил надавили. Тело художника издало пару недовольных хрустов, ноги пронзила острая боль, но он не прекратил попыток открыть двери. Рана на голени открылась и из нее потекла нездоровая, со светло-желтым оттенком кровь. Художник не слышал своих криков и боль отзывалась лишь призрачным эхом в его теле, он видел лишь сотни картин за закрытыми дверьми, сотни великих имен и названий, в том числе и свое имя он надеялся там найти, среди великих Да Винчи, Пикассо, Дали. Он выжимал все оставшиеся силы. Тело горело от лихорадки, внутренности крутило узлом, желудок, будто набитый битым стеклом извергал, съеденное сегодня утром полупереваренное тело крысы, которую он нашел плывущей по волнам реки посреди города. Запил ее той же водой. Не имело значения, что мир вокруг кишит бактериями и паразитами, ему нужно было поддержать жизнь до того момента как он войдет, наконец, в жилище своей музы.

… двери не поддавались, Спящая тень скользил босыми ногами по останкам крысы, подошвы жгло, теперь более отчетливо, боль впилась в него ржавыми клыками, он упал на холодный камень перед дверью и согнулся, прижав руки к животу. Смерть неотвратимо сжимала костлявые пальцы на его шее…

 

… художник вошел в царство света и увидел цветущий сад и ребенка, маленького мальчика со светлыми волосами. Он видел крохотные ножки, ступающие по мягкой зеленой траве, видел радость в глазах мальчишки, идущего к нему. Странник протянул к нему молодые, чистые руки и улыбнулся. В тот момент, когда мужчина обнял мальчика, из света появилась женщина, прекрасней которой он не встречал, в сияющем платье из миллиона ярких самоцветов. Мужчина смотрел на нее и сердце его обретало покой. Одной рукой он прижал мальчика к себе и встал. Другую, с нежностью приложил к теплой щеке женщины. Она провела по губам Художника тонкими пальцами, смахивая слезы и посмотрев в глаза давно потерянного мужа, улыбнулась. Эта улыбка, сдержанная, сказала ему о многом. В мире, где нет теней, они будут вместе всегда. Ведь именно так должно быть?!...

 

… когда, раскаленная добела боль проникла в мозг странника, он мог чем угодно поклясться, что видел своих жену и сына так же хорошо, как грязное лицо юнца, что свисало над его собственным в эту минуту. Художник учуял вонь, исходящую от тела парня сквозь предсмертную агонию и она его пробудила. Тот, что-то орал ему в лицо, на каком то незнакомом страннику языке и показывал в сторону музея. Двери его были открыты, на пороге стояли смуглокожие вооруженные мужчины. У одного из них в руках была цепь, к которой была прикована обезображенная пытками, рыдающая женщина. У ног ее, распластавшись в крови, лежало недвижимое тело мальчика. И если бы не глубокие рубцы на их лицах, он мог бы поклясться, что …

Нет! Он отвернулся, увидел яркое солнце меж огромных сиреневых туч и закрыл глаза…навсегда. И что увидел он после смерти и увидел ли что-то вообще, не знает никто…