Я, конечно, разозлился. То есть — вот котелок, вот крупа и вот кусок сушёного мяса. Мне надо решить — сколько мяса накрошить на ужин, чтобы на завтра осталось нормально. Всё очень серьёзно. И тут на меня начинают наводить сонные чары. Причём такой силы, что я должен просто-таки упасть лицом вперёд и забыться в томной дрёме. Хорошо, будем спать. Сидеть я и так сижу. По-турецки, как здесь говорят, обыкновение у меня такое. Слегка обмякаю, уперев подбородок в грудь. Из левой руки роняю на расстеленный плащ мясо, не на землю же, мне им ещё питаться. Кинжал в правой. Сзади двое, один подходит, второй в кустах. В кустах наверняка чародей, люди умственного труда рук не пачкают. Подошёл. Перекат назад, вскочил, рукоятью кинжала по затылку и сразу бью комком Силы в кусты. В кустах пищат — щита не было. Юнец лежит на поляне без сознания, как положено. В кустах стоит на коленях девчонка, держит перед собой обеими руках кинжал и быстро наговаривает на него какую-то гадость. Меча тьмы мне в этот тёплый вечер только и не хватало. Выбиваю ногой клинок, хватаю за горло, ставлю на лоб перстнем печать. Сильно так ставлю, чтобы зубы лязгнули. Всё. Только связать осталось. И наконец-то приготовить поесть. Вода уже закипела.

 

Мир и спокойствие. Мальчик лежит, усыпил я его, девочка сидит — печать и мне не даёт наложить многие заклятия. Покопался в их имуществе, два кинжала, толедских кстати, наговорённые. Не на людей, понятно. Малый ведьминский походный набор, это мне точно ни к чему. Одну бутылочку прибрал, не удержался, остальное в кусты выкинул. Где-то у них лагерь, но не чую я его. Щитом укрыт. Не нужен он мне, и эти разбойники-чернокнижники мне тоже не нужны. Сдавать мне их или не сдавать? Аббат со своими угрюмыми ребятишками ждёт меня только на рассвете. В Мёртвые земли в темноте идти нельзя. Вообще туда ходить нельзя, никому. Но у Клобуков — долг, а у меня — дурь. Неважно кто, зачем идёт, важно вернуться. Ведьма нам в тылу не нужна. Нигде она нам не нужна. Убивать её тяжело, муторно и не хочется. Им обоим двадцати нет. Аббат их сожжёт сразу. Он вообще после Фоджи сначала сжигает, а потом приказывает провести следствие. Ни разу не ошибся, говорят, что интересно.

Сильная девчонка, злая. Всё пытается что-то делать. И шепчет и глазки свои карие прикрывает, начиная гонять кольца слогов в голове. Хорошее мне колечко монахи дали, нужно обязательно забыть его вернуть. Если у них такие перстни просто для отличия союзников, то что же их верхушка на своих артритных пальчиках таскает? Придумать даже не могу, столбенеет мой разум. Темнеет. Хорошо, что она печатью прибита, а то бы вызвала уже чего-нибудь, бегай потом по кустам в темноте, мечом размахивай. С зыбкой надеждой на победу. Но не будем огорчаться, ведьма не вызовет — само приползёт, совершенно запросто. Места тут такие, какая-нибудь гадина обязательно по округе шатается. Нужно было в лагере заночевать, но людей там слишком много. Бродят, разговаривают, шуршат и звякают своими пожитками. Уходить надо. Домой. Зима скоро, Солнцестояние, ночи длинные-длинные, небо близко — рукой дотянешься. И никого.

Перебираю чётки. Двадцать одна косточка. На каждую косточку три слога. Это не успокаивает ноющее сердце, но дисциплинирует. Заставляет откинуть лишние мысли. Их у меня, к счастью, немного.

— Отпусти.

— Не хочу.

— Брата отпусти.

— Отпущу, буду уходить — развяжу, через сутки проснётся. Если повезёт — выберется.

— Он в одиночку не выйдет.

— Не моя печаль.

— Я дам что хочешь. Пусть он живёт.

— У тебя нет ничего. Ни-че-го.
     Человек, подаривший мне чётки, учил: прекрати говорить с людьми — услышишь тишину, прекрати говорить сам с собой — услышишь небо. Он держал большой прорыв три дня, одними наговорами. Люди вышли. Его долины больше нет, Мёртвая земля, как здесь. И ученики его там остались. Хорошо с ним молчалось. С кем я так ещё помолчу? Тоскливо. Повыть, что-ли? Ласково и протяжно. А тишина здесь плохая. Птички не чирикают, волки не воют. Нет здесь птичек, на юг улетели, все. И волки тоже, похоже.

Сижу, курю. Опёрся спиной на старый бук, прихлёбываю граппу из кружки. Зря трачу напиток, совершенно зря. Не действует на меня водка. Очень давит, опустошает само нахождение здесь. Водке через эту лютую душевную хмарь — пробиваться сложно. Но есть причина повесомей. Третий день я пью и глотаю свою алхимию, скоро летать начну, без крыльев, наяву. С другой стороны — ведьму, без помощи всех этих корений и трав, мог ведь и не скрутить. Живой бы точно не взял. А ещё с одной стороны, взял живой и что — полегчало? Всё у меня как-то коряво, то водка не пьянит, то ведьма выживает. Вот морока на мою голову. А что они от меня хотели-то? Одет я, прямо скажем, очень скромно. Такого ограбишь — не разбогатеешь. Припасов при себе никаких, лошади нет. Связываться ради пары медяков с одиночкой, забрёдшим в эти края — чревато. Что я убедительно доказал. Из свойственной ведьмам злобности и порочности, небось, проистекло желание напасть. Если вот только меч. Вещь в хозяйстве совершенно необходимая, особенно на границе Мёртвых земель.

— Зачем тебе мой меч?

— В нём сила.

— Ты его в руки взять не сможешь.

— Custos я сниму.

— Я не о стороже.

— Меня не посвятили Тьме. Я ушла из ковена. Убежала.

— Тут монахи за холмом, я их позову сейчас, они тебя канонизируют. Святая, кто ты там, Отринувшая Тьму.

— Я не отринула, я не пустила её в себя.

— Вот-вот. Мне совершенно не за что тебя не убивать.

— Возиться не хочешь? Зови монахов, только брата развяжи и спрячь.

Смелая девочка. А крепкое то подействовало, разговорился я не на шутку. Болтаю прямо без умолку. Помолчать мне надо. Совсем помолчать.

 

Словно кто-то подошёл и обнял.   Здравствуй.   Здравствуй, Бабочка.   Ты опять готовишься к битве.   Мёртвые земли. Те, где был Рим.   Ты сошёл с ума.   Книги. Рукописи первого века. Я должен знать.   Береги себя.   Нельзя. Буду беречься — проиграю. Где Тень, я давно не слышу его.   Тень ушёл в тундру, к саами. В Крако ему всадили в спину пять стрел, свои. Он не вернётся на Юг.   С кем вы были.   Орден Света.   Там он тоже может помочь. Плохо везде. Не бойся за меня. Я скоро вернусь домой, сам.   Я жду тебя всегда.   Я могу позвать тебя сегодня. Будь готова. И ещё. Я люблю тебя.  

  

Дотянулась. Как редко это сходится. Дров подкинуть. И водки выпить, раз действует. Ещё что-то поделать. Руки чем-то занять и голову.  Орешков буковых нажарить, их тут столько… Завтра монахам продавать буду — пять медяков кружка, пойду в Мёртвые земли богатым, уважаемым человеком. Опасность! Что-то приблизилось, сильное, внимательное. Посмотрело не глазами, поколебалось и тихо-тихо двинулось подальше. Жаль, не к лагерю Чёрных Клобуков. Сейчас бы расцвело небо праздничными фейерверками. Монахи к таким визитам готовы. Встретят ласково, проводят с почётом. Умная тварь, если она здесь останется, парню не выйти. Ведьма как-то странно на меня смотрит, мечтательно как-то. То есть всё-таки свихнулась, от избытка впечатлений.

— С кем ты говорил?

— С женой.

— Я хочу любить как она.

— Не сможешь, ты ведьма. Это раз. Тебе сегодня умирать. Это два.

— Белые могут.

— Ты не захочешь. Ты знаешь силу Тьмы, она даёт много, слишком много. А у Белых только тяжкий труд и короткая жизнь. И Ордена их жгут совершенно запросто. Правда, не везде.

— За всё надо платить.

— Ты не захочешь.

Про белых ведьм я, конечно, приврал. Так, бескорыстно, больно уж оборот красивый. Труд у них не сильно тяжкий и живут долго. Там где Орденов нет. Ведьмам Тьмы, правда, ещё лучше. Силы — хоть отбавляй, совесть не мучает, душа не болит. Нечему.  Захотелось вот поговорить сурово, со значением и в конце чтобы обязательно — мораль. Накатило. Ничего, сейчас крепкого кружечку набулькаю и трубочку закурю — отпустит.

       Даже когда я не чувствую никакой конкретной опасности поблизости — ощущение непрерывно следящих глаз не проходит. Они даже не злые или там голодные, нет. Просто — взгляд повара на кусок мяса. Вот ты сейчас есть, а к ужину ты уже котлетка. Очень своеобразное чувство. Был-бы нормальным, вменяемым человеком — убежал не оглядываясь и не секунды не жалел потом.  

Походил, попинал камушки, нашёл ухватистый обломочек песчаника. Вынул кинжал, осторожно поправил лезвие, попробовал на ногте. Вроде — ничего. Что бы такое ещё порезать? Ага, ведьма. Подошёл, глядит спокойно, разрезал путы.

— Сбегай в кустики, пока пузырь не лопнул.

Легконогой ланью поковыляла злодейка в кусты, видать, ножки затекли. Разрезал верёвки парню, пусть спит свободным человеком. Надо бы щит на него навести. Пока приговаривал, девушка вернулась. Указал ей пальцем на прежнее место. Сиди, мол. Три раза по семь слогов, хватит. Так не учуют, а случайно набредут — судьба. Воды поставлю, мяты заварю. Перечной.

Небо над голыми холмами Мёртвых земель светится полосами синего огня. Тусклыми полосами. Не северное сияние, совсем. Даже звёзд в той стороне не видно. Красиво, конечно, но смотреть долго не хочется. В деревнях и замках, где ещё живут, окна, выходящие на эту сторону — закрыты, заколочены, заложены камнем. Не знаю, зачем Тьме эти места на земле. Не крепости, не гнёзда и не плацдармы. Аду они не нужны, Ад приходит куда захочет и берёт что захочет. Тень Совы говорил, что в местах больших прорывов просто умирает суть мира. Ему видней, он с шаманами по Верхнему миру часто бродит. Может, это действительно просто места полной усталости земли. Только вот обитатели сих мест — чрезвычайно бодрые. Меч после рейда точно точить придётся. Сам не сделаю, не тот предмет. Значит — Людей Стали мне не миновать. Оно и к лучшему. Возьму у них кольчугу. Стрела в спину — вещь неприятная и очень обидная. Только вот Орден Света я бы своими не называл. Никого бы не называл. Мы сами себе свои. Пододену я, пожалуй, свою нынешнюю кольчужку прямо сейчас. Не самая лучшая, но тоже не дерюжка.

— Где вы с ней встретились?

— Далеко отсюда. На Востоке. На большом поле боя у маленькой горы Мегиддо.

— Вот ты кто. Хоть не монахи. Есть, чем гордится.

— Гордись.

— Спасибо. За брата.

 

Как гордо стояли наши полки. Как мы были уверены в победе. Наши пророки, священники и шаманы указали на это место уверенно. Именно сюда шла Первая волна. И это место было в Главном пророчестве. Всё сошлось. Мы знали, что Отец наш встанет во главе армии. Даже воины земель, где не было Учения, верили в это. Очень уж убедительно являла себя сила первосвященников и Орденов. Индусы, персы, вольные бедуинские роды. Армии европейских королей. Кони, верблюды, слоны. Знамёна. Никто и никогда не видел столько знамён в одном месте. И не увидит больше никогда. Как мы верили… Мы кричали: "Отец Симон! Отец наш Симон! Во имя тебя идём мы на бой!". Многие продолжали кричать это, даже когда нас почти перемололи орды Первой волны. Никто не спустился с небес на белой лошади. Бабочка говорила мне, что слышала, как за пределами неба кто-то очень, очень горько вздохнул. Я ей верю, я слышал этот вздох. А потом мне по шлему прилетело от чьей-то когтистой лапы и я благополучно рухнул без сознания. Мята заварилась. Граппы на два пальца плеснуть и вообще прекрасно получится.

 

Малый котелок, мерная ложечка того, мерная ложечка сего. Щепотка такого, кристаллик сякого. Час-полтора и мы с монахами двинемся в дорогу, подвиги совершать. Небо уже посветлело изрядно. Восход мы встретим в пути. Дряни вот наварю, выпью и пойду, герой-героем. Глаза горят ярким зелёным огнём, земли не касаюсь — в полуметре я над землёй и крылья за спиной, ослепительно-белые крылья, чёрного цвета. Хорошо хоть монахи не увидят визуализацию моих галлюцинаций. Канонизируют ведь, или сожгут. Люди непосредственные, реакция на события у них быстрая и радикальная. Возможно, даже канонизируют после сожжения. Прецеденты были. Ох. Меня уже от одного запаха варева сносить начинает. Месяц после этого похода никаких настоев в рот не возьму. Только ключевая вода. И самогон.

Всё. Сейчас остынет — и пора. Ведьма грустно глядит на безмятежно дрыхнущего брата. Много и интересно она в эту ночь размышляла. Видно это было прямо-таки без специального приглядывания. Перемотав портянки, подошёл к девушке.

— Ну что, Тёмная, печать-то жжёт?

— Ой. Нет.

— Сними её, сама.

— Как?

— Ладошкой сотри.

— Ой. Я что, Белая теперь? Как?

— Все мы Белые. Пока душа есть — все. Только этому учиться надо, долго, всю жизнь.

Усмехается как-то неуверенно. С надеждой какой-то робкой. Вся такая трепетная.

— Синьор. Вы меня будете учить?

— Ты всё-таки немного слабоумная. Я похож на ведьму-наставницу?

Головой мотает. Не похож, дескать. Это обидно, но я смирюсь. Большой глоток из малого котелка.

Пьяная Бабочка.   Я слышу.   Ничего не говори, слушай меня и молчи.   Хорошо.
      Теперь — девушка.

— Ведьма, приготовься. Ты чувствуешь её?

— Да.

— Протяни ладонь вперёд. Возьми её за руку! Чувствуешь? Делай шаг вперёд! Ты окажешься далеко отсюда. Ты научишься там всему. Ты получишь великую Силу.

— А брат?

— Неважно. Вернусь — выведу.

— Нет.
      — Быстрее! Время уходит!
      — Нет.

— Твой выбор.
      Молодец девчонка. Не повелась. Толк — будет.

Ты там мухоморов наелся. Какие шаги. Какая сила.   Прости. Хорошему человеку фокус показал. Запомни её. Я направлю её на Север. Встреть в Новгороде. Отведи к нам. Найди наставницу. Пожалуйста. Мне кажется, она того стоит.   Хорошо. Ты сумасшедший. Я люблю тебя.
 

Ну, вот и всё. Пора идти. Лошадей своих она привела. Во вьюках её я копаться не стал, но одну штучку почувствовал, выудил из мешка и зашвырнул подальше. Стою, на пальцы дую. Что у них там за ковен такой? За такое женское рукоделие — руки надо отрывать.
      — Свои зелья не используй, повремени. Потом разберёшься — что можно. Дорогу представляешь? Деньги есть?

— Всё в порядке. Сюда дошли и туда дойдём.

— Действительно. Что это я.

— Удачи вам, синьор. Меня зовут Альба.

— Угу.
      Попрощался, значит.

 

А пойду-ка я сначала вот в ту ложбинку. Ночная тварь, вроде, там притаилась. Парню спать до вечера, нельзя его выдёргивать. Девчонка отобьётся, но лучше я. Разомнусь перед делом. Меч, пожалуй, сразу из ножен выну. Восход такой красивый. Отпустила тоска-то, немного, но отпустила.А костерок мой не погас, девочка дровишек в него подкинула. Готовить что-то будет. Живой огонь в Мёртвых землях. Надо запомнить этот образ. Балладу сочиню, по трактирам буду петь — верный кусок хлеба на старость.