Июль 1944 года

Они отступали. Для Дитриха Кравца, унтер-офицера немецких войск, это означало возвращения в его родной город Дрезден. К его больным родителям преклонного возраста, жившим недалеко от Эльбы в двухэтажном, загородным доме. Доме его детства. Его и брата, которому уже суждено было вернуться домой.

Он умер вместе со своим взводом, их расстрелял русский партизан. Дитрих видел это сам. Он видел, что русскому, убившему брата не было даже восемнадцати и он вряд ли знал теплоту женского тела. Но зато он хорошо знал, что значит убивать армию вермахта. Этот паренек набежал в самоубийственной атаке, запрыгнув на бруствер с автоматом наперевес. Прежде чем его снес ответный огонь товарищей Дитриха, партизан успел смертельно ранить его брата.

"Я очень устал, - думал Дитрих, ведя колону солдат сквозь лес". Внезапное нападения советских солдат разрушило их заставу в течении жалкого дня. Даже не солдат, поправил себя Дитрих, подростков, у которых было слишком мало лет для вступления в армию, но у них было слишком много поводов для убийства немецких солдат, чтобы оставаться в тылу. Они уходили в леса, ведя ожесточенное сопротивление. До недавнего времени Дитрих был уверен, что они победят или хотя бы все вернется к миру. Он ошибался.

Дитрих подумал, что он слишком долго на этой войне. Он так и не решил, что скажет родителям, когда вернется домой. Если, конечно, вернется. Эта война обещала стать великим подвигом несокрушимой машины Рейха, но немецкая армия не ожидала встретить такую самоотверженную оборону, где каждый житель этой необъятной страны готов был защищать себя и родину до последней капли крови.

Где-то в глубине души Дитрих знал, что у него нет шансов выбраться. А может, это даже и к лучшему – они причинили столько боли мирным людям этой чужой. Было бы искренне жаль, если их не постигнет кара правосудия. Одолеваемый этими мыслями, Дитрих не заметил, как они наткнулись на горстку сгоревших хат, еще слабо дымившихся. Воздух был наполнен запахами пороха.

- Рассредоточится и глядеть в оба. Осмотрите деревню, ищите продукты или воду, неизвестно, когда мы догоним командование и нам понадобятся любые припасы, - отдал приказ Дитрих, снимая с плеча винтовку Маузер 98 проверяя ее на заряженность.

Они разбрелись, осторожно ступая по сгоревшим доскам. Вокруг еще дымились дома и тут и там виднелись тела убитых, в основном женщин. Дитрих видел, как по сосредоточенным лицам его солдат стекают струйки пота, они шли, постоянно озираясь, в любой момент ожидая выстрела откуда-нибудь из кустов. Постоянная близость смерти должна была убить чувство страха, но почему-то этого не случилось. Они, как и сам Дитрих страшно боялись всю кампанию. Как, впрочем, и их враги. О, эти безжалостные тиски страха, Дитрих не знал, сумеет ли забыть все это когда-нибудь.

Есть ли вообще в этом обезумевшем мире место, где не нужно будет испытывать этот страх?

Проходя мимо одного из сгоревших домов, Дитрих показалось, что он увидел шевеление внутри неплохо сохранившейся хаты. Скорее больше доверяя чутью, чем наблюдению он шагнул в опустевший дом. Огонь не пожалел стены и крышку, практически уничтожив этот дом, но несмотря ни на что это жилище выдержало пламя.

Дитрих всегда удивлялся, когда встречал такие дома. Русские люди делали их из огромных бревен, они казались нерушимыми и стойкими. Будто эти люди, построившее такие строение надеялись на то, что много поколений будет проживать тут. Но война безумно жестока в своей непредсказуемости и не дает выбора ни участникам, ни свидетелям.

"Они отстроятся, - думал Дитрих, осторожно ступая на неровный пол. – Они вернуться, когда выгонят нас, своих оккупантов. Так было когда-то с монголами, шведами и французами. Такая же участь ждала и нас, немцев".

Он заметил тело женщины, пулей ей раздробило половину черепа. Мухи уже вовсю копошились в ее глазах и ране, тошнотворный запах сводил с ума и вызывал тошноту.

"Судя по всему, день или два назад тут отступала наша армия, - подумал Дитрих, зажимая нос рукой. – И сожгли это селение. Просто так или по злости от поражения. А может и сами русские спалить к чертям это место, узнав, что тут могли помогать нам. Война запускает самые страшные жернова, перетирая человеческие жизни"

Внизу раздалось сдавленное покашливание, едва различимое. Но Дитрих услышал этот звук, он поискал взглядом люк, зная, что в таких избах всегда должен быть лаз внизу. На случай, если придут по их души такие он захватчики.

Нашел. Еле приметная дверь в полу, с железным кольцом. Дитрих приблизился к ней, наклоняясь, чтобы дернут за железку, но так и остановился в нерешительности. Есть вещи, которые порой лучше не знать, есть места, в которые лучшие не заходить.

Там могли находится выжившие или дети, которым он мог помочь. Или там мог быть паренек, вроде того, который убил его брата, бросившись под пули. Этот мальчишка внизу мог сжимать в своих маленьких ладонях осколочную гранату РГ 42, ожидая удобного случая, когда Дитрих откроет этот чертов люк.

Дитрих доводилось видеть, как русские подрывали под собой снаряды, стараясь подпустить к себе по ближе своих врагов. Это всегда сильно впечатляло Дитриха и потрясало до самой глубины души – пренебрежение к боли и смерти, желая защищать свой дом, даже ценой собственных жизней.

"Нет, - хмуро подумал Дитрих, сжимая в руках кольцо от люка. – Нам никогда не победить этих людей. Фюрер совершил ошибку. Советский Союз – это именно то место, куда не следовало заходить с оружием в руках"

Дитрих рывком распахнул дверцу. Перехватив винтовку, он начал спускаться вниз. Посветил включенным фонариком, осматривая подвальное помещение. И сразу же нашел, что искал, но что не хотел находить.

Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, мелко дрожа от охватившего их страха или холода. Мальчик и девочка, лет десяти отроду. В рваных одеждах и покрытые копотью от сгоревших домов в них с трудом узнавались очертания детей. Блестели лишь глаза, но слез не было видно. Они выплакали до такого, когда из глаз перестают идти слезы.

Дитрих подумал, что это очередное и самое мерзкое из проявлений войны. Когда у детей отнимают их детство. Их юные годы должны были стать самым счастливым воспоминанием, а стали ужасом, страхом, навсегда поселившимся в их неокрепших умах.

"Что же мы натворили? – спрашивал сам себя Дитрих".

Он чувствовал подавленность, будто уже не имело смысла вообще ничто. Ни война, ни их поражение, ни отчий дом на берегу большой и шумной реки. Ни что в этом безумном мире не может выстоять перед взором этих детей. Он был совершенно пуст, они тоже смирились со своей судьбой. Этот отстраненный взгляд, уставившийся на немецкого солдата, их врага, поразил Дитриха.

"Когда дети начинают привыкать нечто подобному, то это означает что человечество ошиблось, раз подобное допускается. И это будет и будет допускаться и впредь, - напряженно думал Дитрих, опуская винтовку. – Человек никогда не учится на своих ошибках, он будет повторять и повторять, как по заколдованному кругу, сея и пожиная страдания раз за разом, так и не найдя выхода".

- Я не причиню вам зла, - произнес Дитрих, поднимая вверх руки в знак этого. Но тут же отругал себя, ведь эти дети не понимают немецкого. От звука его голоса они прижавшись к друг другу еще сильней.

Дитрих медленно, чтобы не напугать детей, свободной рукой полез в мешок, который висел у него за спиной. Аккуратно сняв, он положил на пол, не сводя своих светлых глаз с грязных и болезненно худых лиц мальчика и девочки. Они смотрели на него, обхватив друг друга и сжав кулачки, готовясь к самому худшему, что мог сделать для них этот немец.

Присев на корточки, Дитрих начал распутывать узел на мешке, негнущуюся пальцы никак не желали слушаться его. Наконец развязав его, Дитрих показывал ребятам находившиеся в котомке вещи. Пару банок консервов, половины буханки зачерствелого хлеба, и на четверть пустой сухой паек. Это были жалкие крохи, но это все что у него оставалось. Немного подумав, он отстегнул фляжку от пояса – там плескались остатки пресной воды. Фляга приземлилась рядом с мешком, дети уставились, боясь даже выдохнуть.

Немец медленно попятился, не опуская рук и держа винтовку над головой. Он не вполне понимал, что делает, отдав еду этим, скорее всего, обреченным детям все равно долго не протянуть в одиночку. Оставалось надеяться, что наступление советских войск найдет это место прежде чем эти дети, ставшие сиротами, умрут.

Выйдя наружу, Дитрих увидел, что его подчиненные стоят возле сгоревшего дома, в котором спрятались эти дети. Один из немцев подошел к Дитриху, который слепо смотрел на солнце, совершенно позабыв, что он на войне и их преследуют. Он думал обо всем и ни о чем одновременно, до конца еще не осознавший, что только что сделал.

- Дитрих, в селении пусто, - сказал один из солдат, Клаус. Он был выше Дитриха и теперь нервной рукой приглаживал соломенные волосы, сняв каску. – Нам нужно уходить, русские могут нагрянуть в любой момент. Что тебя там так задержало? Мы с ребятами начали беспокоиться. Там есть выжившие или провиант?

- Все в порядке, Клаус, - произнес Дитрих, внезапно охрипшим голосом, вытирая лицо, что бы Клаус не заметил покрасневшие глаза. – Кроме женского трупа там ничего нет. Проверить снаряжение и построиться в колонну, выдвигаемся. Нам еще топать и топать.

Клаус кивнул, не спросив у Дитриха, куда подевался его наплечный мешок. Подхватив свой МП 40, он побежал к остальным, на ходу надевая обратно свою каску. Едва он добрался до них, как вдруг из-за пригорка раздалась пулеметная очередь. Пули полетели в солдат, ранив Клауса в плечо и убив двоих других из группы Дитриха. Подхватив раненного и отстреливаясь, они побежали к Дитриху, который все так же стоял в возле дома, стреляя в слепую туда, откуда были произведены выстрелы.

- Нужно зайти в дом, - закричал Клаус, сжимая пробитое плечо. Сквозь пальцы быстрой струйкой стрекала кровь. – В доме у нас больше шансов отбиться от них, на открытой местности мы как на ладони, нас перебьют как уток.

- Нет! – закричал Дитрих, спрятавшись за стеной. Русские скорее всего подожгут дом или кинут внутрь гранату. Или просто расстреляют из пулеметов, в любом случае те дети могут пострадать.

Пули летали над их головами, Дитрих видел, что враги приближались, выкрикивая угрозы в их адрес. Дитрих принял решение, не колеблясь.

- Берите Клауса и уходите за дом, а там дальше бегите в лес, - он забрал автомат у раненого. – Я прикрою ваш отход, быстрее!

Дитрих поглядел в их перепуганные лица, но не один из его солдат не двинулся с места. Они пытались отстреливаться, но на каждую пулю русские отвечали тремя, выбивая щепки из их укрытия и горсти земли рядом.

- Это приказ старшего по званию, отступайте, живо! – закричал Дитрих, не сумев скрыть дрожь в голосе, сорвавшись в фальцет. Он начал подгонять их пинками и кулаками, перекрикивая шум очередей. Неподалеку раздался взрыв от гранаты и звук от взрыва оглушил Дитриха, он почувствовал, как в ухе лопнула перепонка и теплая кровь потекла ему за шиворот.

- Быстрее! – вновь завопил Дитрих, припав на колено, начал короткими очередями стрелять в русских солдат. – Уходите или мы поляжем тут все вместе.

Клаус коротко кивнул, державшись за прострелянное плечо. Он хлопнул Дитриха по плечу, повернувшись к остальным:

- Отступаем, вы слышали приказ! – он повернулся к Дитриху, желая что-то сказать на прощание. Но он не смог найти подходящих слов. Он понимал, что их командир принял решение и от своего вряд ли отступиться.

И они побежали под свист пуль, что летели в их сторону. Дитрих отбежал в сторону от дома, не надеясь в кого-нибудь попасть. Он должен был задержать врагов и не допустить, что бы дети погибли от шальной пули или взрывов.

В конце концов Дитрих не смог продержаться долго. Пули попали в живот, доставляя немецкому солдату волну нестерпимой боли. Он отстреливался еще пару секунд, но нахлынувшая слабость уже не позволила удержать автомат в руках. Он рухнул на колени и отполз за полу сгоревшее бревно, чувствуя сильную боль в животе при каждом вздохе.

Сквозь потемневшее сознание, Дитрих увидел, что его подчиненные скрылись из деревни и русские продолжали их преследовать.

"Что ж, - подумал Дитрих. – Не все из нас доберутся до дома…"

. Он еще не знал, что это только начало и немцев будут гнать до самого Берлина, сводя на нет все завоевания Третьего Рейха, освобождая страну за страной, неся месть за все страдания, что выпали на их плечи.

К нему подошел советский солдат, крепко сжимавший оружие в ладонях. Его лицо выражало лишь ненависть, ненависть за все то зло, что совершили немецкие солдаты в эти долгие военные годы.

Дитрих хотел улыбнуться ему, но лишь болезненно скривился – боль в животе была невыносимой. Он поглядел на тот дом с ребятишками в подвале. Он уже не узнает, что этих детей найдут через пару дней, когда они осмелятся выйти наружу. Они вырастут и обзаведутся своими семьями, а потом будут рассказывать своим детям, как их, голодающих и ослабших неожиданно спас один из немецких солдат, оставив им еду, не позволив свалиться от голода. Они навсегда запомнят его лицо этого человека, подаривший им шанс на выживание в разоренном войной месте, давший им надежду на спасение.

Дитрих умоляюще смотрел на русского, слабым кивком головы указав на оружие в его руках. Солдат понял просьбу и наставил дуло ему в голову. Дитрих смотрел в дуло и перед его взором проносились картины его детства, лица его брата и родителей, весело и беззаботно улыбающихся ему и счастливо живя в эти короткие мирные годы. Дитриху Кравцу было безумно жаль своего отца и мать, которых он уже никогда не увидит и не скажет, как же сильно он их любит.

Не всем было суждено вернуться домой. Дитрих устало закрыл глаза. Впервые за все годы, что он провел на войне его наконец покинул страх.