Отец Борис отложил перо, сложил исписанный лист пожелтевшей бумаги и крепко запечатал его сургучом. Взяв стоявший у двери костыль, вышел на улицу. "Бабье лето" в нынешнем году выдалось отменное, теплое, сухое. Он прохромал по тропе до храма, отворил тяжелую скрипучую створу двери и вошел внутрь. Лучи вечернего солнца, хаотично пересекались под куполом, выдавая парящую в воздухе пыль. Старик в три поклона перекрестился на алтарь, оперся о нижнюю стойку строительных лесов и костылем застучал в нижний настил:

– Григорий, – Бум, бум… – Гришка, – Бум, бум… – Гришка, да где ты пустомеля?

С верхнего яруса выглянуло худощавое лицо обрамленное аккуратной бородкой.

– А ну-ка спущайсь, – сделал жест рукой отец Борис, – задание тебе будет.

Парень проворно спустился по грубо сколоченным лестницам и уже стоял перед настоятелем.

– Живо ты! – удивился отец Борис. – Ну, как там дела обстоят? – указал он пальцем вверх и, не дожидаясь ответа, направился к выходу.

– Сюжет Рождества заканчиваю, – последовал за ним Гришка, снимая перепачканный красками передник.

– Молодец.

– Вот бы еще флуоресцентные краски раздобыть.

– А почто они тебе?

– Как почто? В роспись добавить. Вот представьте себе – собрался народ на вечерню, вы молитву читаете, и, как только солнце за горизонт перевалило, так на образах Нимбы засияли! Чудеса, да и только, – радостно хлопнул в ладоши Гришка. – Вещь, а?

Отец Борис остановился. Пожевывая нижнюю губу окинул строгим взглядом тщедушного Гришку с головы до пят.

– А что за задание? – нетерпеливо спросил юноша.

– Вот что, Гриня, – отец Борис достал и вручил ему письмо, – пойдешь завтра в Анастасову обитель. И грамоту эту, отдашь игумену Пафнутию лично в руки. Понял? – Гришка быстро закивал. – Здесь полный отчет о рождаемости и смертности. За урожай в нынешнем году и запасах на зиму, – пояснил старик. – Не то, как в прошлом году, затеряется отчет этот, тогда Пафнутий опять мне всю плешь изъест. Заодно и про свои фурманентные краски спросишь, – ободряюще хлопнул он юношу по плечу.

– Флуоресцентные, – поправил Гришка уже без энтузиазма в голосе.

– Во-во, про них самые, – проворчал старик, кряхтя, преодолевая три ступени паперти, оперся на костыль и побрел к своей избе.

Гришка в полной растерянности смотрел ему вслед. Переварив новость, он скомкал передник, просунул его через дверную ручку и побежал вдогонку. Перспектива идти одному через лес его никак не устраивала:

– Так ведь до туда, почти двадцать верст.

– И что? – недовольно прохрипел отец Борис, даже не остановившись.

– На рассвете надо выходить, – поравнялся с ним Гришка, – сначала через луг идти придется.

– И что из этого?

– С утра на лугу туман стоит, а там Ырка пристать может и всю кровушку попьет. Пастухи рассказывали.

– Да ладно? Сами то они ходят каждое утро и ничего – живы-здоровы. А у этих плутов языки, сам знаешь, как помело. Они там, на пастбище сочиняют всякие небылицы, а вечером в люд несут. Или услышат где-то на грамм, а набрешут на целый пуд.

– А дальше лесом идти надо, – не унимался юноша, – а там злой леший завелся.

– Не выдумывай, нет там никакого лешего!

– Нет – есть, все лето из лесу его рык доносился. Да вы и сами, небось, слыхали?

Старик остановился, ловко переставил костыль перед собой, оперся на него обеими руками и хитро прищурился:

– А ты что же с лешим не справишься, а Гриня? Как там вас Спиридониха то учила? Дулю нечистому показать, обувку на руки надеть и матюками его, матюками! Ну, что вылупился? Думаешь, не знаю я, что ты на танцульки под патефон к ней заходишь?

– Так все ходят, – начал оправдываться Гришка.

– Все, все, – передразнил его отец Борис, – а ты не все!

– А поможет? Против лешего?

– Конечно, поможет, – с сарказмом протянул отец Борис, – Спиридониха зря брехать не станет! Вырасти тебе надо, обалдуй, – слегка стукнул он кулаком Гришку по лбу и серьезно добавил, – Ступай спать, завтра тебе вставать с петухами. Ты парень шустрый, одним днем управишься.

На рассвете помолившись, надев чистую рясу, собрав в котомку провиант, спрятав за голенище сапога головку чеснока, чтобы отпугнуть упырей, Григорий отправился в путь. Прошел мимо старой водонапорной башни, с которой сонным жестом его поприветствовал дружинник, и растворился в стелющемся на лугу тумане.

– Ишь ты, что удумал, старый пердун, – ворчал Гришка, перебираясь через овраг, – на, говорит, неси грамоту. Как будто с обозом отправить не мог. Мол, затеряется, как в прошлом году. А тогда ведь сам забыл отправить, все был занят, мол, крышу чинить надобно. Пошли, говорит, дранки наколем, не то зальет по осени. Себе почини, да и про его избу не забудь. Как будто на один день дел…

Впереди показался ржавый скелет башенного крана, лежавший на опушке леса с незапамятных времен и служивший негласной границей села. В детстве Григорий с мальчишками часто лазил по нему. Тогда еще можно было различить на его боках старинные надписи типа "= LOVE" или "_ АША ЛОХ". Сейчас их, наверное, уже полностью поглотила ржавчина. Сквозь железный остов прорастали березы, чья листва сейчас демонстрировала яркие краски осени. А дальше, непроглядной стеной возвышались вечнозеленые ели и могучие дубы, в нагромождении которых утопал старый тракт.

Гришка глубоко вдохнул, перекрестился и вошел в лес. Дорога здесь была не хуже, чем на лугу, так же в две колеи накатанных телегами. Местами, по обочине, встречались серые островки асфальта и железобетонные дорожные столбы. Старики рассказывали, что раньше дорога была совсем другой – ровной, точно речная гладь, но до поры до времени.

"Самое главное лес преодолеть и ни разу не оглянуться, – подумал Гришка, – а там уже равнина до самой обители простирается. На равнине обитают мамбеты, овец пасут. Раньше, говорят, их не было, а когда они там появились, никто не помнит. Пришлые люди, диковатые, но в лошадях толк знают".

Григорий активно шагал по дороге, боязливо озираясь по сторонам. Через полчаса он выдохся, да и страх отпустил, и, перейдя на обычный темп, погрузился в свои мысли.

"А какой сыр вкусный варят, эти мамбеты, – он с удовольствием причмокнул, – из наших никто такой готовить не умеет. Раскатаешь тесто тонким слоем, накидаешь туда колбасу кружочками и сверху сырок ихний тонкими кусочками. И все это дело в печь. А потом ешь, ажно тянется, и запиваешь пряным сбитнем. Вкуснотища…"

Юноша бережно погладил котомку с провиантом.

"Все-таки здорово сидеть дома! Особенно зимой, когда сугробы доходят аж до самых окон. На улице снег блестит на солнце, от мороза деревья потрескивают, а ты сидишь в протопленной комнате и пьешь липовый чай. Да не псалтырь штудируешь, а читаешь какую-нибудь запрещенную литературу.

Или летом, когда окна раскрыты настежь, в комнату проникает ночная прохлада и слышно стрекотание кузнечиков. Сидишь и накручиваешь педали динамо-машины, вырабатывая энергию для "светокоробочки", которую выменял весной на ярмарке. Треснутый дисплей ее светится и от этого на стенах танцуют тени. Аккуратно нажимая на кнопки, очередной раз проходишь заложенную в ней историю. Эх, жаль, что больше не встречал того цыгана, – в сердцах выдохнул Гришка, – того кучерявого, в рубахе горошком, глядишь нашлись бы у него еще какие другие диковины"…

А вещица была и впрямь занимательна! Исходя из названия, как перевел Гришка с латиницы, управляешь принцем, который отправился за персиками. В старой энциклопедии сказано, что персик, это фрукт, сродни нашей сливе, произрастает в южных широтах.

"Главное, это дверь покрепче запереть. Не то, как однажды, войдет без стуку отец Борис. А ты сидишь, играешь, да ничего вокруг не видишь… Помню, читал себе "Молодую гвардию", да так увлекся, что даже не заметил, как он через плечо уже заглянул. Да как огрей костылем промеж лопаток. Схватил книгу и бросил в печь…" Григорий машинально почесал спину: "До сих пор интересно, что же случилось с отважными комсомольцами? Изгнали ли они вражину с земли русской?.."

Потом он вспомнил, что в лесу есть старинное имение и живет в нем кровожадный граф. В селе поговаривают, что он душу самому дьяволу продал, без посредников, повяз в грехе и разврате, пьет кровь невинно убиенных и пожирает их плоть. И опять же это только слухи, неподтвержденные фактами.

"Но так люди говорят, – крестясь, успокоил себя Гришка. – Может не такой уж он и кровожадный. Сидит сейчас в своем имении да попивает чаек с молоком, али еще что покрепче, а не шатается по лесу с утра пораньше, как я". Гришка усмехнулся.

"Хоть бы встретился кто в попутчики. Какой ни будь побродяга - камнесек… А вдруг мародером окажется? Тогда лучше не надо. Правда, ни тех, ни других давно уже, ни кто не видывал"...

Неожиданно, раздался громкий хлопок. Размышления мигом оборвались. Гришка опешил и стал осматриваться по сторонам.

И тут кто-то пронзительно заревел. Юноша заметался на месте. Потом, выставил перед собой кулак с просунутым большим пальцем и забубнил детский пошлый стишок. Рев смолк.

– Помогло, – Григорий нервно сглотнул слюну.

Снова заревело впереди. Гришка плюхнулся задом на землю и начал судорожно стягивать с ног сапоги. Из голенища выпала головка чеснока и покатилась по дороге. Юноша схватил ее и, не очищая, щедро откусил. Затем надел сапоги на руки, вскочил, и уже уверенным шагом, громко матерясь двинулся навстречу с нечистью. Дойдя до поворота, откуда доносился звук он замедлил ход. Рев тоже стих.

Гришка крадучись зашел за поворот. А там, под огромным дубом, что растопырил свои могучие ветви, прямо посреди дороги раскорячился неведомый зверь. Порыв осеннего ветра громко зашелестел листвой, добавляя картине больше жути. Само существо было огромное, грязное, на четырех коротких лапах. А над всем этим маленькая головка с широко раскрытой пастью. Гришку передернуло. Он еще крепче сжал кулаки в кукиш, вытянул перед собой и решительно пошел на зверя. Вдруг, опять громко хлопнуло, а за тем снова последовал рев. Из пасти зверя повалил густой дым.

От страха Гришка начал быстро креститься прямо надетым на руку сапогом, и зажмурив глаза, звонким голосом запел молитву. Зверь замолчал. Снова зашумела листва на ветру.

"Сработало,– подумал Гришка и, не открывая глаз, продолжил петь еще громче".

Тем временем из автомобиля, который Гришка принял за нечистого, вылез взъерошенный парень. Он даже не удивился, увидев посреди дороги поющего молодого человека в размотавшихся портянках и надетыми вместо рукавиц сапогах.

– Эй, уважаемый, – на полном серьезе обратился он к странному гостю, – ты мне не поможешь?

Гришка продолжал петь, руки его стали слабеть под тяжестью обуви и опускались вниз.

Взъерошенный парень сплюнул, ударил ногой по колесу и уже добродушно спросил:

– Эй, а ты никак дурачок? Заблудился что ли? – Но гость не унимался и запел еще громче, голос его уже хрипел. – Тьфу ты, – махнул рукой парень и пошел к открытому капоту.

Допев до конца все куплеты, Григорий приоткрыл один глаз – зверь оставался на месте.

Однажды он читал панихиду над одним стариком с дальнего хутора. И в его доме "одолжил" несколько запрещенных журналов "За рулем". Содержание он так и не понял, а вот картинки разглядывал охотно. Почти на всех были изображены такие же вот "звери" и назывались они автомобили.

" И как это я сразу не узнал?" – выдохнул Гришка.

Из-за машины вышел парень и, не обращая никакого внимания на недавно поющего, сел в водительское кресло. Страх полностью отпустил Гришку, и на его место пришло любопытство. Он подошел ближе, чтобы заглянуть внутрь.

За рулем сидел хорошо сложенный молодой человек, в потертой кожаной куртке и штанах из неизвестного материала. Обут он был в странные "недосапоги" – низкие и со шнуровкой спереди. Лицо и руки его были перепачканы чем-то черным.

– А это никак автомобиль? – обратился к нему Григорий.

– Надо же! – саркастически развел руками парень, – говорить могет! А я-то подумал, ты только песней общаешься. Вот сужу тут, рифмы подбираю…

Не поняв шутки, Гришка решил блеснуть эрудицией:

– А какой породы твой автомобиль?

– Это "Тигр" на базе БТР, – парень гордо шлепнул ладонью по приборной панели.

– Нет, – недоверчиво замотал головой Гришка, – тигры – это большие полосатые кошки. Я в энциклопедии читал.

– А я думал, вы там, в Богоугодном, окромя псалтыря ничего другого не читаете, – удивленно поднял бровь парень.

– Откуда знаешь, что я из Богоугодного? – насторожился Гришка.

– Интуиция, – усмехнулся тот. – Ты ведь пришел с той стороны? – Парень показал большим пальцем себе за спину.

– С той.

– Ну вот, а там Богоугодное находится. Да и вид у тебя соответствующий для тех мест.

Только сейчас Григорий понял, что выглядит нелепо – ноги босы, а руки обуты. Путаясь в подоле рясы, он смешно запрыгал на одной ноге, пытаясь обуться.

– Ну, так я могу рассчитывать на твою помощь? – спросил парень.

– А что делать то надо?

– Я объясню…

Следующие полтора часа Гришка по команде крутил ключ зажигания, с огромным удовольствием нажимал на гашетку, пока новый знакомый занимался починкой.

Когда двигатель равномерно затарахтел, парень захлопнул капот и, вытирая руки, сказал:

– Спасибо тебе дружище, если бы не ты, я бы здесь до вечера провозился. – Его помощник улыбался во весь рот. – А ты вообще, куда идешь то? Али так гулял, песни пел?

– Дразнишься?

– Да нет, что ты.

– В Анастасову обитель иду, к игумену тамошнему, по делам.

– Ааа, ну так давай подвезу.

Заманчивое предложение. Гришка задумался: "А если увидит кто? Слухи пойдут. А народ у нас такой, наврут потом в три короба. Еще, не дай бог, в лес уведут. В прошлом году вот, осерчали бабы на Дуняшку, дескать, блудом промышляет и мужиков их соблазняет. Так они ее в лес увели да к дереву привязали, что бы проучить. На следующий день пошли искать, а ее и след простыл, только веревки перерезанные остались. Видать утащил беднягу старый граф в свое логово. Да разве могла эта "корова" Дунька кого-либо соблазнить? Вот что молва людская делает".

– А давай, – махнул он рукой и живо уселся на место рядом с водительским, – но тока как лес закончится, я сойду.

– Заметано, – хлопнул, растирая ладони, парень и начал заводить. – А что от тебя чесноком так несет?

– Так недуги простудные предупреждаю, – соврал Гришка, – осень же на дворе.

– Профилактика это хорошо!

Машина резко тронулась и помчалась вперед по дороге, резво подпрыгивая на колдобинах. Гришка несколько раз ударился головой об потолок.

– Пристегнись, – посоветовал парень, указывая на ремень безопасности.

Гришка поспешно последовал его совету, и довольный высунул голову в окно. Лес стремительно проносился мимо. Ветер трепал его бородку. Сейчас он считал себя самым счастливым человеком на всю округу. Насмотревшись вдоволь, он спросил:

– И откуда у тебя техника такая мил человек?

– В имении нашем, в каретной стоял, еще с войны остался. Долго я с ним провозился. Зато теперь на ходу.

– После какой еще войны?

– Как какой? Буд то ты и сам не знаешь? Когда три дня межконтинентальными ракетами взаимно "обменивались". Да так увлеклись, что шарик наш, чуть с орбиты не слетел.

– Какой шарик?

– Ну, планета наша.

– А. Так разве ж это война? Это больше вредительство какое-то! – возмутился Григорий. – Поэтому иссякло у Господа нашего терпение, и сжег он почти все человечество.

– Кажется, мы говорим об одном и том же, – засмеялся парень.

– Нет, – уверенно сказал Гришка, – я про День Гнева говорю, а ты про баловство какое-то вспоминаешь. – И тут его как прострелило, – а в каком имении говоришь? Не в том ли, где старый граф проживает?

– Ага, это отец мой. И не такой уж он и старый.

Гришка закусил губу. "Ну вот, попутал все-таки Лукавый. Настал мой последний час. А ведь я еще так молод. Сейчас завезет к себе на подворье, и съедят меня с папенькой на пару".

– Нестарый, это потому что вы там людей кушаете, – дрожащим голосом произнес Гришка.

– С чего ты взял?

– Так как же, прошлой зимой, решили бабы Дуньку за разврат проучить, и в лес увели. На перекрестке к сосне привязали. Дескать, на милость графу. Через день пошли искать, а ее и след простыл.

– Ее наш егерь нашел, когда кричать начала.– Парень рассмеялся, – а почему такую упитанную, да и в блуде обвинили, постройней не нашлось?

– Ну, то бабы кашу заварили… Так вам же лучше, что толстая, – начал оправдываться Гришка, – аппетитней да сытней…

– Жива она, – засмеялся еще сильней парень, – мы ее при кухне оставили. – Ха-ха-ха, – она сейчас еще толще стала!

Григорий почувствовал, как его щеки наливаются краснотой. А парень хохотал от души. Закончив смеяться, он вытер слезы и спросил:

– Как насчет музыки?

– Музыки… "Ишь ты, виртуоз какой, – подумал Гришка, – и автомобилью править и одновременно музыку играть собирается." Он оглянулся назад, но не обнаружил там, ни гармони, ни балалайки, ни какого другого инструмента.

– А на чем играть собираешься?

– Не на чем. Все здесь, – постучал парень по светящемуся экрану на приборной панели. – Один терабайт памяти. Есть все, от Вивальди до "Водопад имени Вахтанга Кикабидзе". Ты какую музыку предпочитаешь?

Никогда Григорий не задумывался насчет музыки. Летом гуляет молодежь на околице – поют. Когда песнь затянут, а когда частушки. А гармонистам всегда почет. Как праздник, какой так в несколько гармоней играют… Красота.

– На твое усмотрение.

Не сбавляя скорости, парень склонился над светящимся экраном и стал тыкать по нему пальцем. В тот же миг раздался оглушительный звук, Гришка только успел прикрыть ладонями уши.

– Ну как, нормально? – перекричал музыку парень и весело закивал в такт, показывая большой палец. – Сабвуфер и динамики на двести ватт по периметру.

У Гришки начало захватывать дух от количества впечатлений, свалившихся на него за эти полдня. Он сидел как завороженный, притоптывая ногой в ритм мелодии. На четвертом треке он стал вслушиваться в текст песни, где подросток со смазливым голосом, повествует о своей неразделенной любви к белым цветам во время морозов. Григорий даже не обратил внимания, как закончился лес, и машина уже неслась по полю, оставляя за собой клубы пыли. Опомнился он только когда заметил впереди юрты мамбетов:

– Стой, стой, – закричал он, вцепившись водителю в руку. Тот резко затормозил. – Дальше я пешком пойду, не то вдруг из обители кто увидит.

– Ну как знаешь, – усмехнулся парень и протянул попутчику раскрытую ладонь.

– Спасибо, – Гришка пожал ему руку. – А как величать тебя мил человек?

– Глеб, Глеб Александрович, – гордо произнес парень, – можно просто Глеб. А тебя как?

– Григорий…

– Ну, счастливо тебе добраться Григорий, – парень интенсивно затряс Гришкину руку, – глядишь, еще когда свидимся!

Машина круто развернулась, и, пыля, помчалась обратно в лес. Гришка проводил ее взглядом и пошел в сторону Анастасовой обители.

Солнце еще не перевалило за полдень, когда Григорий добрался до монастыря. Он вручил игумену письмо, набрал в мастерской новых кистей, спросил про флуоресцентные краски, о которых никто и не слыхивал, оттрапезничал и отправился в обратный путь.

Проходя через степь, Гришка услышал за спиной стук лошадиных копыт.

– Подожди, – донеслось до него. Он оглянулся и увидел двух приближавшихся всадников-мамбетов.

– Да подожди ты! – кричал, помахивая плеткой один из них.

Григорий нехотя остановился. Когда наездники поравнялись, он сразу узнал одного из них. Это был Темирбек – сын Хана, предводителя мамбетов.

– Вот ты шайтан, однако, – ловко спешился Темирбек, – юркий какой, чуть не пропустил тебя…

– Ну, говори чего надобно? – резко оборвал его Гришка.

– Да вот жена моя, которая сестрой тебе приходится, велела гостинцы передать –вяленую баранину и сыр. – Сказал мамбет, отвязывая от седла мешок.

– Передай ей мои благодарности.

– Хорошо, – лицемерно улыбаясь, поклонился Темирбек.

– Но пусть знает, прощения она все равно не заслужит, как бы ни старалась меня замаслить. – Григорий закинул мешок за плечо, резко развернулся и пошел дальше.

– Постой, – окликнул его хитрый голос.

– Ну что еще?

– Послушай Гриша, – приторно затянул мамбет. – А что это за повозка, на которой ты сюда приехал? Мы видели. И Хан видел.

– А тебе какое дело?

– Да вот отец заинтересовался очень, говорит, целую отару не пожалел бы за такую.

– Передай Хану, – решительно резанул воздух ладонью Гришка, – что не совладать ему с такой техникой. Ума не хватит. Это вам не конь с педалями. Автомобиль сеном не накормишь, да нагайкой не погонишь!

– Авто-мо-бил, – серьезно повторил второй мамбет пытаясь запомнить неологизм.

– Может, до лесу подбросишь? – Обратился Григорий к Темирбеку, – по-родственному.

– Нет уж, пусть тебя твой авто-мо-биля везет, – мамбет гневно сплюнул на дорогу, вскочил в седло, и, громко свистя, они поскакали обратно.

Когда Гришка добрался до опушки леса, он стал прислушиваться, не работает ли где мотор. Тишина, лишь шумели деревья на ветру, да каркала ворона. Говорят, что обратный путь кажется короче, но только не сегодня. Гришка, даже поймал себя на корыстной мысли, что Глеб снова поломался и ждет его помощи. Он начал креститься, чтобы отогнать злые думы.

Смеркается в лесу гораздо раньше, дневное тепло уходит и наплывает вечерняя прохлада. Григорий этого даже не заметил, он бодро преодолевал версту за верстой, перекидывая мешок с одного плеча на другое. Воспоминания прошедшего дня роились в его голове. В сердцах, он даже начинал рассуждать вслух:

– Ишь ты, что удумали! Целую отару, говорит, не пожалел бы. Да такая техника, дороже будет целого табуна. С этими мамбетами, ухо надо держать востро. Вон, сестру мою выкрали, по своим басурманским обычаям, да замуж выдали. А эта дуреха даже не сопротивлялась. Люблю – говорит. Дескать, мы давно втайне встречались. Был бы батька живой, он бы из нее всю дурь-то да выбил бы. Хворостиной по заднице… Да кого полюбила-то, этого Темирбека! Он даже читать не умеет…

Когда Гришка вышел из леса, солнце уже почти скрылось за горизонтом. На лугу, тонкой пеленой стелился туман. По центральной улице села, пастухи гнали коров с пастбища, громко щелкая кнутами. В окнах домов зажигали свечи. И последний луч заходящего светила, ярко отражался в куполе родного храма.