Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Эдвина Лю - (Семинар) Последний у костра предков

Эдвина Лю - (Семинар) Последний у костра предков

 
Там, где не видно у прерии ни конца, ни края, где ложится под копыта коня неровная сухая земля, где в ложбинах над ручьями вздыхают невысокие деревья, – лежал под солнцем человек. Густые колючие заросли сорной травы почти смыкались над ним. Высоко в безоблачном небе кружили стервятники, вытягивая тощие лысые шеи.
Другой человек тем временем вёл в поводу уставшую лошадь. Её крупное и не слишком складное тело было покрыто подсохшими хлопьями пены, морда понуро опущена к земле. Бока тяжело подымались и опадали. Хозяин лошади выглядел не лучше – худой и изможденный. Временами он поднимал ко рту полупустую флягу и делал глоток воды. Затем рука его бессильно падала вдоль тела.
Через седло лошади были перекинуты две тяжёлые сумки. Из них выглядывали полотняные мешочки с клеймом Первого Народного Банка.
Лошадь услышала журчание ручья первой. Она встрепенулась и пошла чуть быстрей. Еле слышный за шорохом травы и трескотнёй цикад стон привлёк их внимание. Человек сел в седло, к неудовольствию усталого животного, и поехал на звук. Он больше не повторялся, и всадник заозирался в степи. Лошадь фыркнула раз-другой и сама пошла в сторону, откуда доносился стон. Увидев смятую траву и что-то красное на земле, человек на всякий случай достал из самодельного чехла на боку видавший виды обрез. Загорелое лицо в крупных, глубоких морщинах и серые прищуренные глаза выражали в этот миг настороженность и опаску. Из зарослей послышался тихий шорох, красное пятно пошевелилось, и человек выстрелил. Вслед за этим раздался другой выстрел. Худой, изможденный человек рухнул лицом вниз на простреленное красное одеяло. Одна нога его застряла в стремени, и испуганная лошадь потащила хозяина и зацепившееся за его голову одеяло по сухой, колючей траве. У неё не было сил бежать, и она шла неровным спотыкающимся шагом.
Лежавший в засаде стрелок поднялся, закинул винтовку на плечо и догнал испуганное животное. Он схватил лошадь под уздцы и заставил остановиться, хотя та испуганно перебирала ногами и вскидывала голову. Отцепив от стремени ногу убитого, человек повёл кобылу к ручью. Он дал ей сделать всего несколько глотков, а затем отвёл упиравшееся животное в сторону и снял с него мешки и седло. Протёр пыльную, потную лошадь пучком травы, затем отпустил, похлопав по крупу. Кобыла по колено зашла в ручей и снова принялась пить.
- Как бы тебе не поплохело, милая, - равнодушно пробормотал стрелок и сел на берегу, ожидая, пока коняга напьётся.
Ей не поплохело, но от воды она отяжелела и задремала, едва выйдя из ручья.
Убитый лежал неподалёку, и стервятники постепенно слетались к нему, описывая круги над трупом всё ниже и ниже.
 
Прерия только кажется пустой. Конечно, если человек привык жить на острове, достаточно плотно населённом людьми, то ему кажется пусто в бескрайней лесостепи, где за несколько месяцев можно не повстречать ни единой живой души. Куонка был таким человеком: племя изгнало его. "Мягкое сердце", "последний у костра своих предков" - до тринадцати лет, возраста мужчины, он не совершил ни одного поступка, которые свидетельствовали бы о храбрости и доблести мальчика. Он не стремился к подвигам и не охотился на опасную дичь. Часами Куонка мог сидеть в засаде и ничего не делать при виде толстого кабана, обедающего жирными червями в нескольких шагах от горе-охотника. "Убивающий только лягушек", "боящийся шума ветра" и "дрожащая душа" - племя не скупилось на насмешки и эпитеты. Трусу не место среди терпонков – племя выгнало мальчика, который не годился на то, чтобы дать потомство женщине. Трусость заразительна – пусть идёт куда угодно.  
Куонка сел в лодку, найденную у берега, и отправился на континент. Его сердце, что ни говори, не было мягким. Встретившись один на один с морем, мальчик выдержал эту встречу и пересёк пролив, хотя к концу путешествия едва не умер от голода и жажды. А потом судьба, словно ветер, долго гнала его с места на место, пока Куонка не встретился с прерией, оказавшей ему истинное гостеприимство западной земли. Ледяное зимой и огненно-сухое летом. Прерия кормила и баюкала его сотнями голосов. Прерия давала воду, еду, укрытие от чужих глаз и непогоды. Куонка возмужал и одичал. Три года он не встречался с людьми, избегал любой встречи.  
Он познал такое одиночество, от которого из памяти стираются слова и обиды, злые и добрые поступки и речи. Ветер вычистил, вылизал его душу, обглодал добела, словно оставленные посреди степи кости. Но желание встретиться с другими людьми выгнало Куонку к форту, стоявшему на границе двух больших округов. Заросший и почти онемевший, с гноящейся от укуса степной кошки ногой, он встретился с солдатами имперской армии. Люди теперь звали его "дикий человек" и "человек-койот". Никто не называл сердце Куонки "мягким", никому не было дела до его сердца.  
А оно не изменилось. Осталось сердцем брошенного всеми ребёнка, которого выгнали из дома не за проступок – а скорее за отсутствие действий.  
 
В аккуратный, славный городок с кротким названием Пома молодой мужчина на старой лошади въехал на третий день после убийства, совершённого им в прерии. В поводу он вёл мула с двумя мешками денег через седло. В притороченных сумках на спине мула помещалось ещё немало добра: так, из одной виднелся потёртый приклад старого обреза, а из другой торчал клок красной шерстяной материи. Старая кляча теперь выглядела на удивление бодрой, хотя всаднику и не удавалось пустить ее рысью, сбив с размеренного шага. Чумазый малец лет восьми стоял у обочины, во все глаза рассматривая незнакомца. У мужчины были загорелое лицо и длинные волосы, собранные на шее в пучок, как у дикаря, старое армейское кепи и порыжевшая от времени, а когда-то голубая куртка пехотинца-имперца. Осколком былой империи блестел на левом рукаве серебряный орден. Но больше всего притягивали внимание глаза путника – светло-карие, почти янтарные, как у предателей-желтоглазых. Возможно, всадник действительно принадлежал к проклятым племенам. Одна старуха, к примеру, так и решила – иначе с чего бы ей плевать под ноги худющей лошади, везшей на себе чужака?
У конторы рыча – главного блюстителя порядка в округе, - на большом крыльце, под тенью широкого козырька сидели на стульях-качайках четыре дежурных: руки на животах, большие пальцы вверх. Обманчивое впечатление покоя. На поясах всех четверых - тяжелые кобуры с револьверами. Доска объявлений пестрела листовками "разыскивается" - и мужчина не поручился бы за то, что его лица на них нет. Но портреты по большей части были очень скверного качества.
Привязав поводья мула и лошади к коновязи под дощатым навесом, мужчина снял с одного седла два мешка банковскими штампами, а с другого – полосатую домотканую сумку и неспешно, вразвалочку двинулся к дверям конторы.
Едва он ступил на первую же ступень крыльца (всего их было три) – как один из дежурных лениво приподнял поля твердой, словно картонной, серой шляпы и вопросительно хмыкнул.
За спиной чужака уже собралось несколько зевак – день близился к закату, люди уже настроились на отдых, а тут какое-никакое, да развлечение. Будет о чём поболтать за кружкой прохладного пива в одном из баров Помы…
Так же медленно чужак шагнул второй раз.
Тут и три других дежурных приподняли шляпы кончиками пальцев – почти одновременно.
Третий шаг – и на пол легли два связанных друг с другом казенных мешка. Молодой мужчина указал на одно из объявлений.
- Двести пятьдесят тинаров, - сказал он.
- С чего это? – не оборачиваясь к доске с наклеенными листовками, вопросил первый дежурный.
- Грис Багул, - уточнил чужак, протягивая сумку. Дежурные уставились на неё как на диковину, затем один из них повёл носом.
- Пованивает.
- Это ничего. Липухом обложил, лицо узнать можно, - спокойно ответил на это мужчина.
На полосатой домотканине снизу проступили буроватые пятна, на которые не отрываясь смотрели дежурные. Чужак ткнул сумкой в руки одному из сидящих. Качнулся, скрипнул стул. Дежурный остался сидеть, раскачиваясь, остальные привстали. Самый молодой, щуря серые глаза, оглянулся на доску.
- Багул, двести пятьдесят тинаров, - напомнил мужчина. – Деньги банка можете не считать. Я не открывал мешки.
- Как тебя звать? – спросил дежурный, осторожно развязывая сумку и отделяя липкие широкие листья растения от мёртвой головы преступника. – Мне надо записать тебя. Бирка есть?
- Куонка Островитянин, - неохотно ответил человек. – Записывайте. Номер три-четыреста-десять, остров Болга.
- Болга? – машинально повторил дежурный, разглядывая застывшее лицо убитого. – Земли непокорённых?
- Бывшая колония Империи, - с печалью в голосе сказал Куонка. – Так я заслужил награду?
Собравшиеся возле конторы зашумели.
- Багул убил четырех охранников и двух клерков! – крикнул кто-то.
- И украл деньги завода! – вторил ему звонкий, почт и мальчишеский голос.
- Заплатите желтоглазому!
Рыч стоял, держа большие пальцы рук за ремнём. В его начищенных сапогах отражались два мешка с клеймами Первого Народного Банка.
- Республика благодарит тебя, - торжественно произнёс он наконец. – Я, рыч округа Помы, справедливый человек. Я даю этому человеку, Ку...
- Куонка, - громко повторил мужчина.
- Ку Онке, - всё-таки переврал туземное имя рыч, - законную награду за избавление наших земель от пережитков имперской тирании. В новой стране, свободной от гнёта, нет места таким, как Грис Багул… и другим бандитам!
Один из дежурных нагнулся, поднял мешки и унёс их в контору. Другой, поднявшись, наконец, с стула-качайки, потащил туда же мёртвую голову, всё ещё наполовину облепленную листьями. Вскоре они вышли – у одного дежурного в руках все увидели тощую пачку купюр.
- Двести пятьдесят тинаров!
Зеваки радостно загудели.
Желтоглазый без улыбки принял деньги, отвязал мула и лошадь и уселся в седло. Серый мул задрал губу и попытался укусить кобылу – он ревновал. Раньше хозяин всегда ездил только на нём.
 
Среди дикой и почти пустынной местности растут самые стойкие растения. Деревья прерии невысоки и очень крепки. Они переносят и ураганы, и засухи. Лишь немногие погибают. И животные прерии живучи и невелики размерами. Самые крупные из них – волки и степные кошки – не превышают ростом обычную собаку. Куонка оказался сродни им: невысокий, жилистый человек, прочно стоящий на земле. Лишения и одиночество не затронуло его души, и война, где он потерял людей, выходивших "человека-койота" и сделавших из него бойца, ничего не изменило в сердце Куонки. Оно по-прежнему переполнялось горечью, но в нём не происходило бурь. Куонка не желал убивать. Приходилось подчиняться обстоятельствам, только и всего. Как на охоте в прерии приходилось ловить зайца в силки ради еды. Как при защите от стаи волков вставала необходимость перестрелять их всех до единого. Как во время войны, чтобы не только выжить, но и выручить товарища, он был вынужден убивать врагов… не чувствуя в душе настоящей вражды и ненависти к ним.  
Степь не враждебна к человеку. Снег и холод, также как и знойное солнце, могут убить любого, но без малейшей неприязни, просто потому, что это мороз и жара. И никак иначе. Так и Куонка, который не ощущал в себе потребности победить врага, растерзать противника, уничтожить чужую жизнь.  
На войне желтоглазый чувствовал себя частью хоровода снежинок, которую подхватил ветер. Снежинки таяли, умирали, и как странно было оказаться одной из нерастаявших частиц большого снегопада. Из всех, неистово хотевших выжить и победить он, равнодушный и к жизни, и к победе, остался.  
 
 
Старая кляча неохотно ступала по каменистой дороге между двумя рядами домов. Городок Пома, казавшийся раньше гостеприимным, не пускал Куонку никуда далее главной улицы. Он свернул сначала к едальне, но хозяйка вывесила на двери табличку "закрыто". Затем желтоглазый заприметил оружейню – но ему не продали ни патронов для винтовки, ни красивого ножа в узорных ножнах, который Куонка присмотрел на витрине. "Не положено нам вашему брату оружие продавать", - сухо заметил хозяин лавки.
В магазине "всё за двадцать птичек" Куонке продали старое одеяло, кисет с махоркой, мешок зерна и брусок серого, слоистого мыла. Но при этом неприветливый продавец разговаривал с островитянином злобно и отказался подать ему зелёное летнее пальто, висящее на крюке под самым потолком.
- Нечего желтоглазому рядиться в нашу одёжу, - грубо сказал он и выдворил покупателя на улицу.
И теперь Куонка медленно ехал по городку, иногда украдкой поглядывая на почти нетронутую пачку денег.
- Эй, болго! – крикнул кто-то, и желтоглазый даже не повернул головы.
- Крипси? – тот же самый голос. Куонка покосился вправо – какой-то человек верхом на рослом гнедом жеребце отъехал от салуна и пустил коня бок о бок с клячей.
- Значит, крипси, - незнакомец был настойчив. Желтоглазый пожал плечами и отвёл взгляд от любопытствующего парня.
Одетый с иголочки, в хорошие брюки, новые сапоги и удобную куртку, с ружьем поперёк седла, молодой человек не смущался чужих взглядов и равнодушия островитянина. Он не отставал ни на шаг. Куонко подумал, что дело, возможно, в полученной им награде.
Он слегка пришпорил старую кобылу, которая немного ускорила шаг, но гнедой незнакомца даже не заметил этого.
- Почему ты не оставил себе все деньги? – спросил парень. – Мог бы купить себе табун лошадей. Или небольшой домик и кусок земли где-нибудь на островах. Почему ты привёз их сюда и отдал рычу?
- Это деньги государства, - нехотя ответил желтоглазый.
Парень расхохотался.
- Крипси, - сказал он, будто это слово всё объясняло. – Государство, республика, Первый Народный банк! Эти слова что-то могут значить для островитян? Для дикарей, которые запутались в понятиях о собственной чести?
Куонка старался, чтобы его лицо не выражало ровным счетом ничего. Но парень всё-таки что-то прочитал в его взгляде.
- Сначала желтоглазые борются с колонизаторами. Потом покоряются Империи и идут за неё воевать. А потом что? Ответь мне, крипси!
- Я терпонк, - процедил Куонка сквозь зубы. – Мы не воевали с колонизаторами. И не сдались республике… И не сопротивлялись ей, как это делали крипси. Мы всегда были сами по себе.
- О, да. А это кепи и куртка достались тебе от прадедушки!
- Я имперский пехотинец, - изображая безразличие, сказал Куонка. – Прем Куонка Островитянин. Единственный из племени, кто воевал.
Незнакомец закашлялся, прикрывая рот кулаком, и некоторое время молчал.
- Прем, - наконец, сказал он. – Не знал, что туземцам давали чины в имперской армии.
- Много ты вообще знаешь об имперской армии, - равнодушно ответил Куонка. – Прем – всего лишь звание второго потока.
- Но уже не пушечное мясо, - с оттенком зависти сказал парень. – Ладно, я – Стеф, Стеффиян Карин, путешественник.
Куонка кинул на парня и его коня косой взгляд.
- Ага, путешественник. Примерно такой же, как я - охотник за головами.
Стеф рассмеялся.
- Хочешь, я отдам тебе запасную куртку? Она, конечно, не того… но она зелёного цвета, и ещё у меня есть шляпа. А если ты надвинешь ее поглубже, да острижёшь свой хвост – так вообще за человека сойдёшь.
- Гм.
- И я куплю тебе патроны. На твои деньги, разумеется, - Стеф протянул желтоглазому руку для пожатия. – Я никогда не воевал против островитян. Всегда чувствовал к ним расположение.
Куонка пожал плечами.
- Чего ты от меня хочешь? - спросил он.
- Я буду честен, потому что такие, как ты мне по душе, - сказал Стеф. - Мне нужен напарник для одного несложного дельца.
Желтоглазый на миг приподнял козырёк старого кепи и бросил на Стефа Карина цепкий взгляд.
- Если оно несложное, то зачем тебе напарник?
- Просто хотел поделиться с тобой, - Карин отвёл взгляд от Куонки и пожал плечами. – Ты показался мне славным малым, и довольно сообразительным.
- Первым попавшимся малым, - уточнил Куонка.
- Я слышал о таких, как ты. Желтоглазые – ловкие охотники и верные товарищи. Мне всегда недоставало именно верного товарища. Намыкался один, устал – сил нет.
Некоторое время они ехали молча, только фыркали лошади. Городок был почти пройден, оставалось всего несколько домов на окраине да последняя лавка – с покосившимся козырьком над треснутой дверью. Синяя облупившаяся краска на деревянных стенах свидетельствовала о том, что хозяин лавки переживает не лучшие времена.
- Ну так что скажешь? Или мне… проваливать? – Стеф усмехался, но Куонка увидел в серых глазах нового знакомого беспокойство.
- Проваливай, - равнодушно сказал желтоглазый и несильно ударил в бока лошади каблуками изношенных сапог.
Лошадь негодующе заржала и осталась верна неспешному шагу. Серый мул зафыркал и замотал головой, сердясь на негодную клячу. Стеф похлопал его по шее, успокаивая, и пустил своего гнедого аллюром по дороге, ведущей прочь из Помы.
Островитянин нагнал его вечером, на привале, у переправы через неширокую речку. Стеф сидел у костра, подкладывая хворост под закипающий котелок.
- Расскажи про своё дельце, - попросил Куонка, садясь рядом.
- Передумал? – Карин сломал толстую ветку пополам и сунул в огонь. – Я тоже, может, передумал.
- Тогда не рассказывай, - желтоглазый достал из сумки нехитрые припасы, отрезал кусок от буханки хлеба.
Стеф вытащил из кармана куртки листовку с портретом очередного негодяя и кругленькой суммой под ним.
 
Даже самая бесконечная степь когда-нибудь кончается, самые непролазные дебри низкого кустарника обрываются возле берега реки, и у самого топкого болота где-то есть твёрдый берег. Прерия имеет границы, а человек устаёт от нескончаемого одиночества, полного опасений, сомнений и тревог. Куонка тоже устал противостоять целому свету. Его нигде не привечали уже целую вечность, и из всех занятий, которыми он мог жить, желтоглазому пришлось выбрать самое отвратительное для его души. Духи предков словно насмехались над ним, рисуя на облаках ту судьбу, которой этот человек изо всех сил избегал. Куонка порой думал – так надо. Наверно, предки хотят, чтобы он был не последним у их костра.  
Оказаться посреди прерии в паре с человеком, не желающим ему зла, было для желтоглазого в новинку. Это ведь не военный поход и не пребывание в форте, полном солдат. Военные относились к "дикому человеку" достаточно снисходительно и даже с сочувствием. Стеф держал себя панибратски и на равных с островитянином. Куонка старался проявлять недоверие и осторожность, да только понапрасну! Вместе они изловили двоих бандитов, которых сдали живыми рычу округа Пома, и действовали при этом сообща и слаженно.  
Приходит же в прерию весна? Цветут сочные травы, щебечут птицы? Куонка впервые задумался о будущем. Скопить денег, купить землю поближе к колониям, где, говорят, не так плохо относятся к желтоглазым. Найти себе женщину, жениться… пусть у их детей будут какие угодно сердца – но они начнут биться благодаря ему, Куонке Островитянину.  
 
…Спустя несколько недель два путешественника, ведущие в поводу тяжело груженного припасами мула, подъехали к крупному промышленному городу, находящемуся почти в центре Республики. Город дымил несколькими десятками труб, создавая над собой пышное серое облако, и Куонка с неодобрением уставился на серый, грязный тракт, ведущий туда.
- Свят-Валин, - сказал Стеф, сплевывая на землю. – Видишь, сколько храмов?
Действительно, в небо уставились не только трубы, но и вытянутые "груши" куполов, увенчанные знаками Колеса.
- Как в таком месте можно найти хоть кого-то? – спросил желтоглазый.
- Нам туда не надо, - успокоил его Стеф. – Нам всего-то нужна вон та траттория. Если того человека там нет, то я съем свою шляпу. Он уже останавливался тут в прошлом году… тогда-то я и узнал, что он перевозит хорошие деньги раз в год – это деньги банды, они кладут их в здешний банк.
Куонка хмыкнул. Он сомневался, что Карин откусит хоть кусочек от своей драгоценной щёгольской шляпы, даже если вдруг им придётся голодать. В походе Стеф ничего так не берёг, как оружие и головной убор! Сдувал с полей пылинки, тщательно расправлял пёструю полоску тесьмы на тулье, аккуратно прятал шляпу в полотняный мешок и вешал на луку седла. Только так, а не иначе! Куонка посмеивался над привязанностью Стефа к шляпе, а Стеф подшучивал над старым кепи и серебряным орденом, которые желтоглазый так и не выбросил, а прятал в седельной сумке.
- Так он тебе всё это и рассказал, - сказал Островитянин.
- Он, допустим, и не рассказывал. Люди просветили…
- Почему же он один? Почему крупные деньги они не перевозят всей бандой?
- Чтоб не привлекать внимание, дубина. И необязательно один – скорее всего, как и я… с напарником.
Стеф, на взгляд Куонки, то ли недоговаривал, то ли привирал. Непонятно. Но желтоглазый уже давно перестал подозревать напарника, привыкнув к его обществу.
Вместе они подошли к шумному, неопрятному заведению и привязали лошадей и мула к чахлому дереву за неимением коновязи.
У самых дверей траттории несколько человек затеяло драку. Потасовка прекратилась, едва кто-то заметил желтоглазого. Его моментально окружили и принялись высказывать преложения о том, как лучше поступить с неосторожным "туземцем". Куонка огляделся – Стеф Карин куда-то пропал.
- Гнать пешком до самого пролива, а потом пустить вплавь!
- Привязав перед этим на шею парочку гирь!
- Это слишком милосердно, джентльмены! Может быть, отрежем ему сначала уши и нос? А его лошадиные волосы изгваздать в смоле и поджечь!
- Не обижай лошадей, Дарон!
Незамысловатые речи сопровождалось тычками и пинками.
Куонка поискал глазами Стефа ещё раз, и вытащил нож. Ему не хотелось драться с пьяными идиотами, но он не видел иного выхода. Выпад – и один из шутников с криком отпрянул, а остальные навалились кучей сверху. Время от времени кто-то отползал от кучи, получив рану, а наименее везучий уже и отползти не мог. Какой-то отчаянный смельчак отобрал у Куонки нож, но тут сверху на нападающих обрушился град ударов.
Куонка даже опомниться не успел, как его противников раскидали по сторонам. Лишь один схватился за старый-престарый револьвер, остальные забияки, видимо, были безоружны. Желтоглазый вскочил на ноги и огляделся. Лежащих он насчитал троих, двое удирали и ещё один отползал.
- Ну, неплохо, - снисходительно сказал Стеф, тоже оглядывая поле боя. – Почему ты не напал сразу?
- Не хотел, - буркнул Куонка и отряхнул новую куртку. Один рукав был порван.
- Ты слишком нежный для према, - ухмыльнулся Стеф.
- А ты вообще меня бросил, - буркнул желтоглазый.
- Пока ты тут миндальничал с пьянчугами, я видел наши деньги. Они уходили по тракту вон туда, - Карин указал пальцем на ответвление дороги, огибавшее город.
- Догнать успеем?
- Не с вьючным мулом и твоей клячей, - невинно заметил Стеф.
Он вложил в руку желтоглазого поводья от одной из лошадей, привязанных к перилам крыльца траттории. Рыжая, нервная, лошадь поводила глазами и прядала ушами – видимо, драка обеспокоила её не на шутку.
- Бросаем всё, кроме оружия, - Карин уже оказался верхом на гнедом, которого уже успел отвязать от дерева.
Куонка только подивился такой скорости.
Ему жаль было бросать мула и старую клячу, а ещё жальче – поклажу, но впереди маячило вознаграждение за поимку преступника. А не этим ли он хотел промышлять? Он умел охотиться и убивать. После войны для него не оставалось другой работы.
Поэтому он вскочил в седло, пришпорил рыжую, которая тут же обогнала коня Стефа, и помчался по дороге, поднимая клубы пыли.
Карин поравнялся с Куонкой и завизжал, подражая погонщикам скота.
- Иэ, иэ!
Желтоглазый кивнул ему, не осознавая, что Стеф вряд ли заметит слабый жест.
Спустя несколько минут они нагнали фургон, запряженный двумя толстоногими пони, которые уступали по росту обычным лошадям всего на две ладони. Фургон катился довольно быстро, и едва Куонка и Стеф объехали его справа и слева, как хозяин колымаги огрел пони хлыстом. Два звонких удара подействовали на нервы рыжей лошади, и та взвилась на дыбы. Стеф выстрелил в возницу, промахнулся, и пони, обезумев, понеслись во весь опор. Пока Куонка совладал с чужой животиной, которая отказывалась слушаться поводьев и шенкелей, Стеф и фургон обогнали его.
Он лишь услышал ещё один выстрел и пустил лошадь галопом.
На такой скорости прыгать с седла на облучок фургона мог только безумец. Но видя, что Карин опередил пони и пытается замедлить их бег, Куонка приготовился к прыжку. Стеф опередил пони на полкорпуса, и дотянулся до морды пони рукой. Когда он завладел упряжкой, послушные, спокойные лошадки, не одобрявшие быстрых пробежек, стали постепенно сбавлять скорость.
Хозяин фургона, похоже, был ранен вторым выстрелом, так как не пытался снова огреть пони хлыстом или выстрелить в Стефа. Куонка видел только шляпу, скрывавшую лицо возницы, да тёмное пончо, на котором не различить, есть пятна крови или нет. Пони остановились, фургон качнуло, и вместе с ним покачнулся возница. Куонка подхватил его и крикнул Стефу:
- Он живой!
- Ну так добей его! – раздраженно крикнул Карин. – Или тебе духи не велят?
Он уже спешил к фургону, объезжая и желтоглазого на рыжей лошади, и возницу, чтобы забраться в крытую колымагу сзади.
- Откуда ты знаешь, что внутри никого нет? – спросил Куонка, и получил ответ:
- Ниоткуда.
Желтоглазый забрался на сиденье рядом с возницей, потерявшим сознание и истекавшим кровью, и заглянул внутрь. Его одолевало беспокойство.
- Ну что?
- Ничего, - с таким же раздражением отозвался Стеф. Он выдвинул к середине фургона небольшой сундук, и тут из угла выскочил мальчишка лет семи. Плача и повизгивая, он кинулся к ближайшему врагу: им оказался Куонка. В руке у малыша был нож – большой хлебный нож, казавшийся по сравнению с ребёнком саблей.
Стеф схватил мальчика за шиворот и отшвырнул прочь вместе с ножом, и тот вскочил, скаля мелкие зубки, словно щенок.
Тогда Карин отобрал у ребёнка нож, а самого мальчишку выбросил из фургона на дорогу.
- Ты добил этого? – спросил он у желтоглазого.
- А ты нашёл деньги?
Стеф с усилием приподнял сундучок и нарочно громыхнул монетами.
– Прирежь уже этого, и поехали. Только не в Свят-Валин, а в какой-нибудь округ поплоше. И подальше отсюда.
- Почему? – Куонка пытался разглядеть, что там с мальчишкой.
- Потому что тут слишком ушлые лапники. Заберут у тебя и деньги, и труп, а взамен только пинка под зад. Поехали, что стоишь? Вылезай, привяжи лошадей к фургону… и ещё, пожалуй, сбрось того щенка с дороги в канаву.
Куонка в задумчивости посмотрел на лежащего без сознания возницу, выбрался наружу и поймал сначала гнедого Стефа, а потом краденую рыжую лошадь. Накинул их поводья на облучок фургона, нашел в пыли возле колеса притаившегося мальчишку. Тот беззвучно плакал, сжавшись в комочек. При виде желтоглазого мальчик вскрикнул и сжал кулаки. У него больше не было ножа, но судя по воинственному виду, мальчик готов был сражаться.
- У тебя твёрдое сердце. Ты настоящий мужчина, - шёпотом сказал Куонка, встав на одно колено возле него. – А вот я, кажется, - нет. Скажи, это твой отец там, в фургоне?
- Да, - тоже шёпотом ответил ребёнок. – Мы везли деньги в банк.
- Твой отец так сказал? – Куонка нахмурился.
- Это деньги общины, - мальчик всхлипнул. – Они для новой земли.
- Так вы – всемиры? – желтоглазый понял, почему хозяин фургона не пытался дать отпор. У него ведь даже ружья при себе не оказалось! Сектант, один из проповедующих покорность судьбе со всеми её проявлениями – даже такими подлыми разбойниками, каким оказался Стеф. Странно, как им удалось воспитать такого ребёнка! Ведь он не покорился, не сдался и готов бороться.
- Отползи в траву и лежи тихо, - Куонка встал с колена и снял с плеча обрез, желая смерти предателю и подлецу. Он никогда так не хотел пристрелить кого-либо. Но помимо того, разве не переполняло его душу чувство вины? Ведь вознице и его маленькому сыну желтоглазый казался таким же подлецом и бандитом.
- Что ты возишься? – только и успел спросить Стеф перед тем, как напарник выстрелил в него. И тут же его голос повысился до визга. – Чертов крипси! Ты ранил меня!
Из простреленного плеча, на два пальца ниже ключицы, текла кровь. Стеф прислонился к стенке фургона, обеими руками зажимая рану.
- Да. Ты умрёшь, Стеф. Это был мирный человек, а ты заставил меня напасть на него. Моё сердце полно горечи.
- А ведь я когда-то пожалел тебя! И даже думал, что мы с тобой друзья! – с трудом выговорил Карин.
- Хорошо, что это не так, - криво улыбнулся Куонка.
- За меня тебе ничего не заплатят! – взвизгнул Стеф.
- Ничего. Один раз можно и бесплатно, - желтоглазый поднял револьвер и выстрелил во второй раз.
Бескрайняя, неспокойная степь простиралась вдаль от Свят-Валина до самых Софейских гор. Шелестели травы, подвывали в сумерках подступающей летней ночи волки-логовины, тявкали ушастые лисойки, высунув острые черные мордочки из нор.
Пахло пылью и степной пряной травой.
Фургон, запряжённый двумя крепкими пони, медленно катился по дороге. Сзади были привязаны старая, вечно усталая гнедая лошадь и серый мул, то и дело норовящий укусить неприятельницу.
- Ты мог бы наняться к нам охранником, сыне, - тихо и настойчиво просил раненый возница. – В благодарность за наше спасение благочестивая община подыскала бы тебе место в одном из больших домов… Ты спас меня, сына и наши деньги. И ничего не хочешь взамен? Какую награду дать тебе? Хочешь, мы дадим тебе землю или найдем подходящую женщину? – последнее отец семейства выговорил с некоторым сомнением, что не укрылось от желтоглазого.
- Я уже получил награду, - ответил Куонка и слегка тряхнул поводьями. – Иэ, иэ, мои хорошие!
Пони чуть ускорили шаг, и кляча с неудовольствием зафыркала.
- Довезу вас до дома.
- Денег при нас уже нет, никто не нападет на пустую повозку, - сказал возница беспечно.
- Кому и повозка с двумя лошадьми добыча, - покачал головой Куонка. – А кому и сын твой – трофей.
Какое-то время ехали молча. Скрипели колёса, пели цикады, где-то заунывно, на одной долгой надсадной ноте вопила степная кошка.
Небо, единственное, что было больше необозримого простора степи, налилось густой мутноватой синевой, почти без звёзд. Стало душно. С юго-запада поползли тучи, и где-то вдалеке уже полыхнула первая зарница.
- Вооон там наш дом, - оживился вдруг парнишка, жавшийся к отцу. Тот время от времени морщился, когда мальчишка задевал раненое плечо, но не отстранялся и замечаний сынишке не делал. – Вон деревня! Отец, видишь деревню?
- Так и есть, сынок.
Куонка снова поторопил толстоногих лошадок, и когда до деревни с гостеприимными огоньками в окнах домов осталось всего ничего, передал поводья хозяину фургона.
- Езжайте, - сказал он.
- Пережди хотя бы непогоду, сыне, - возница неуклюже взял поводья левой рукой, придерживая пони.
- Неважно, - ответил Куонка. – Идите. Вас ждут.
- А что ты будешь теперь делать? – спросил мальчик с затаённым восхищением в голосе. – Ты пойдешь убивать плохих людей? Таких, как тот?
- Я не знаю, чем займусь, но убивать больше не желаю, - желтоглазый отвязал мула и снял с седла клячи сумки. – Позаботьтесь о моей старушке Мичи. Она заслужила отдых и покой.
- Хорошо, - сказал хозяин фургона. - Прощай, сыне.
- Хотел бы я быть таким героем, - вздохнул ребёнок.
- Не стоит, парень. Ты и так отлично себя показал. Моё сердце радуется тому, что на свете живет такой человек. Прощайте оба.
Куонка похлопал серого мула по шее и пошёл в обратную сторону, держа животное под уздцы.
В прерии притихли цикады, замолчали лисойки и логовины, умолкла и степная кошка.
С юго-запада ударил первый порыв свежего ветра, пахнущего дождём, и Куонка Островитянин встретил его с поднятым лицом.
- Хотел бы я стать таким, как ты, парень, - тихо сказал он, хотя никто его не слышал.
 
 
 
 

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования