Миша спит. Спят и другие дети. Спят по подвалам и убежищам, в погребах. Потому что выехать из осаждённого города нельзя.

Надёжно укрытые, укутанные. Спят. Спят сны.

 

* * *

 

Машенька пяти лет. Ей снятся качели. И на качелях можно качаться. Днём. И не прятаться, если где-то за горизонтом забухало. Потому что здесь, во сне – не бухает. Здесь нет пушек. Машенька это знает.

Она раскачивается всё выше и выше. Качели взлетают к самым облакам.

И вдруг, на этих белых облаках Машенька замечает чёрную точку.

Чёрная точка растёт, приближается. Она падает. Большая, круглая, как кит, и с зубами. Она страшно скалит свои острые зубы и падает. Машенька оглядывается через плечо. Там – их домик. Их, с бабой и дедой, с мамой. А вот папа идёт с работы. Он остановился у калитки и машет Машеньке.

Машенька кричит ему:

- Папа!! Бомба!!

А папа стоит и машет, и улыбается. Он не видит бомбу, и не слышит Машеньку.

И тут Машенька понимает, что если она не остановит эту зубастую страшную бомбу, то она упадёт на папу. На маму и деду с бабой. И даже смешного кота Тузика не останется у Машеньки.

Машенька спрыгивает с размахнувшихся в небо качелей и летит, и хватает чёрную, гладкую, как кит, бомбу.

Но Машенька маленькая. А бомба – большая и с зубами.

Мама говорила Машеньке, что Машенька растёт, а папа, такой большой и сильный – уже нет. И Машенька начинает расти.

Она растёт, растёт, растёт. И вот уже её большие ноги в больших сандаликах стоят на дороге перед домиком, а большие и сильные ручки хватают крепко-крепко большую тяжёлую бомбу и кидают её, как Елена Ивановна учила кидать мячик.

От себя и двумя руками. У Машеньки лучше всех получалось кидать мячик. Далеко-далеко!

И бомба тоже улетела – далеко-далеко.

Даже точки не осталось на облаках, белых, как рисовая каша в тарелке.

 

Машенька бомбу выкинула и стала снова маленькой. Обняла папу, обняла маму и Елену Ивановну тоже обняла.

А людей много стоит возле их домика и все в ладоши хлопают. А баба Маня слёзы вытирает. Она всегда почему-то плачет, когда все радуются. И Машенька ей кричит:

- Баба Маня!! Не плачь! Я буду кашу есть.

А баба Маня ещё сильнее заплакала.

 

* * *

 

Мишка пошёл бы осенью во второй класс. Мишка уже большой и сильный. Мишка умеет подтягиваться целых пять раз! А ещё мама учила Мишку прошлым летом из арбалета стрелять.

Мишке очень понравилось это красивое слово "арбалет". И стрелял Мишка хорошо – тяжёленькие болты с размаху втыкались в мишень, выбивая мелкие щепки.

"Мишка" и "мишень" - какие похожие слова. Мишка даже сказал сегодня вечером об этом маме, а мама обняла его и заплакала.

Мама не плакала никогда, даже когда папу убило войной, мама не плакала.

А вчера…

И Мишка проваливается в тёплый сон. Почти незаметно для себя, только на самом пороге сна вздрагивает, будто наступил мимо ступеньки. Как тогда, когда они с Ириской шли зимой в школу.

 

Мишка играет в снежки с мальчишками. Они построили крепость – большую, хорошую. Запаслись ледяными снежками и кидают в противника. А противник – это с соседней, с Курганской улицы пацаны и девчонки. Тоже кидают.

Но наша крепость лучше. У неё стены выше и снежков у нас целая горка. А ещё Мишка считается самым метким на всех улицах, до самой речки.

И он метко кидает ледяные шарики.

Сначала в ребят, и они смеются и тоже кидают. Снеговые шарики рассыпаются и всё в снежном крошеве. И лицо, и одежда, и ребята тоже все.

Мишка кидает в ответ и попадает по солдатской каске.

А каска не наша – это немецкий шлем. Не, папа говорил, такие лучше называть… мундирование ермаха.

Точно – немец оборачивается и смотрит прямо на Мишку. Мишка пугается. У немца очень страшное лицо, как в фильме про войну.

И так же, как в том фильме, немец наставляет на Мишку автомат. Мишка видит, как по его твёрдым от снега варежкам ползёт красная точка лазерного прицела. Мишка отодвигается, а точка снова ползёт и Мишка знает, что, когда она доползёт до груди, Мишка умрёт. Это так небывало, так громадно и жутко, что Мишка отползает всё дальше и дальше.

Он боится. Мишка думает: "Под снегом он меня ни за что не найдёт!"

И Мишка под снегом. Он надёжно укрыт толстым слоем мягкого, лёгкого снега. Тут тепло и светло – снег пропускает солнце, как тонкое мамино одеяло, когда Мишка по утрам, когда мама с папой уходят на кухню, пробирается в большую кровать. И ему уютно и…

- Пошёл, гад!!

Это мама кричит. Кому она кричит? Она так кричала на псов, когда они хотели покусать Мишку.

Мишка вспомнил страшного немца. Немцу кричит. Потому что он тоже хочет Мишке навредить.

Папа всегда называл маму "малышкой" и смеялся, что Мишка её ко второму классу уже перерастёт. Мама тогда будет маленькой.

Маленькая мама кричит на немца с автоматом. Мишка видит, как немец с противной рожей наводит на маму красную точку прицела. Точка ползёт выше и выше, а мама плачет и кричит ему:

- Уходите, а то милицию вызову!

Мишка встаёт. Хочет поднять валяющийся под ногами арбалет. Варежки намёрзли и не гнутся. Мишка зубами их снимает и хватает холодное арбалетное тело. А варежки? Потеряются же! Варежки висят на резинке. И Мишка спокойно достаёт болт из кармана.

Он тяжёлый и весь шипастый – Мишка понимает, что так надо, что это "боевой" болт.

Как мама учила, взводит арбалет, кладёт тоненькую стрелку-болт в желоб и, затаив дыхание, чтобы не сбить прицел, пускает прямо в глаз немцу "боевым" болтом.

Немец дёргает пушистым беличьим хвостом и упрыгивает на дерево. "Шишки полез искать" - думает Мишка.

А папа откуда-то с неба, из-за облаков кричит Мишке громко, словно гром:

- Молодец, Мишааааня! Молооодец!

 

* * *

 

Ириска трусиха. Ириска всего боится. Ириска боится собак. Особенно глупой злой Берты. Ириска почему-то боится пауков. Однажды в парке она выиграла игрушечного паука. Паук был, как настоящий. Большой и с мохнатыми лапами. Ириска поиграла с ним, а потом поняла, что он страшный, и спрятала его в шкаф. Теперь надо следить, чтобы дверца шкафа была закрыта. А мама забывает её закрывать, и закрывает её Ириска. Потому что боится.

Ещё Ириска боится мамы, когда мама начинает ругаться. И очень маму любит, когда мама читает книжки и не кричит.

 

Сейчас мамы дома нет. Мама ушла за Хвостиком в садик. Ириска говорила ей, что тихий час, а мама сказала: "Сиди тихо, я скоро приду"

 

И ушла.

 

Ириска всего боится, но когда на улице вдруг стали стрелять, она не напугалась. Она подумала, что – салют. Под самыми окнами! Вот повезло! Она всё-всё увидит! Обычно, когда на День Победы салют, она не видит его. Он бахает где-то там, куда их окна не выходят и так поздно, что почти пора спать. И Ириска ни разу не видела победного салюта.

А тут – под самым окном.

 

И она выглянула в окно, чтобы посмотреть. И вдруг увидела в окно маму и Хвостика. Они бежали из садика, но не успели.

Мама прижалась к подъезду Маринкиного дома. Там дверь на замке и войти они не смогли, а мимо бегут какие-то дядьки в военной форме с пистолетами и ружьями.

Один, с самым большим ружьём, присел на колено и стал стрелять. Забахало, как салют. Только салют летел в сторону моста и там вспухал чёрным.

Мама Хвостика спрятала за собой, потом толкнула в кусты возле подъезда, но Хвостик глупый, он стал орать. Ириска видит это по его перекошенной рожице.

Мама схватила его, но их уже услышали.

Один из дядек в военной форме повернулся и выстрелил маме в голову.

Мама сползла по ступенькам, пачкая их простреленной головой, а Хвостик всё орал.

Ириска знала, что сейчас будет, но почему-то не боялась. И не смогла отвернуться.

Она смотрит и повторяет:

- Это сон. Сон. Мне приснилось. Мне приснилось. Мне приснилось…

 

Она повторяет, но мир не верит.

 

* * *

 

Она повторяет, но мир пока не верит.

 

Ириска знает, что если долго повторять, то сном можно исправить.

Она знает, что можно исправить даже разлитый по ковру кефир.

Ириске надо заснуть, чтобы исправить мамину голову и дядек во дворе.

 

Ириска иногда поступает плохо. Она знает, что давить муравьёв на крылечке – плохо. И мама ругает за это.

Но рыжие муравьи больно кусают Хвостика. И он плачет.

Поэтому Ириска их давит. А мама, хоть и ругает, однажды вынесла кипяток на улицу и полила весь муравейник сразу.

Ириска кричала:

- Мама! Ты что! Там же муравьиные детки!

Мама посмотрела на неё странными глазами и ушла в дом.

А Ириска плакала, пока слёзы не выплакались. Она сидела на корточках у муравейника, и поняла.

 

Ириска уснула. Залезла под стол возле окна и уснула. Стала спать сон.

 

Сон выспался страшный.

Ириска стала большая, вылезла из окна и встала посреди двора. Она задела головой тополиные высокие ветки, и ветки запутались в её косичке. Ириска стала их выпутывать, а потом кто-то укусил её под коленку.

Ириска почесала ногу, посмотрела вниз и вспомнила, зачем она большая.

Ириска подняла ногу в носочке – мама ругать будет, если носки испачкаю. Ириска взвесила эту мысль и поставила ногу на того, у кого самое большое ружьё. А потом наклонилась к маме с Хвостиком и подняла их в окно, из которого вылезла.

И стала давить дядек. Дядьки орали и бегали, и лопались в пальцах, как смородины. И как смородины, сверху не такие, а внутри красные.

Ириска пожалела, что мама будет бурчать, намыливая носочки в ванной мылом.

 

Ириска села на землю, подняла ножку и посмотрела – точно, весь носочек в красных ляпушках.

Ириска заплакала.

 

Когда Ириска проснулась, мама была дома.

Она шумела кастрюльками на кухне. Хвостик смотрел фиксиков. Ириска тоже хотела фиксиков, но сначала надо сказать маме.

 

Или просто спрятать носочки? Пусть потом найдёт. Ириска сняла заляпанные чем-то липким тёплые носочки и запихнула под диван. Поглубже.

"А кто такие фиксики?"

 

Ириска вдруг подумала, что хорошо бы другие тоже умели спать сны.

 

И Мишка, и Маринка… Хотя нет, Маринка вредина, она домик сломала летом. Мишку научу, И Машеньку из деревни, и…

 

Это плохо. А чтобы не кусали!

 

И никто не узнает.

 

"А кто такие фиксики? Большой-большой секрет"