"А этому фанту пойти в чёрный лес, ночью, без никого".

 

Нюша. Смешарики

 

 

Чуть скрипнули тормоза, захрустел сухой гравий… Пустой студенческий автобус качнулся, сполз на обочину и замер в клубах догоняющей пыли. На минуту мир за окнами помутнел, пожелтел. К раскалённым маслянисто-бензиновым ароматам прибавился мраморный привкус. Зачесалось в носу.

- Вот и приехали. Давай, выковыривайся, - тягостно пробасил дядя Семён. Воткнув вторую передачу, ему удалось заглушить непокорный, заупрямившийся двигатель и в салоне воцарилась долгожданная тишина.

- А инструктаж? – робко поинтересовался Борис. – Я же ещё ничего…

- Вот и не ссы, - также меланхолично прервал дядя Семён. – Здесь хорошо, сам всё увидишь. А думать не надо, думать потом. Успеешь ещё. – И, предупреждая ненужные расспросы, он спрыгнул на воздух.

Делать нечего - пришлось выходить. Всё равно выходить. Не оставаться ж одному, не уподобляться ребёнку. В конце концов, всё это в равной степени было и его осознанным выбором. В неосевшую пыль, в тишину, в долгожданное лето. Туда. А в голове одна мысль: "ну, вот, началось".

 

 

Вообще, по всем бумагам, Борис Бичугин, студент третьего курса специального строительного колледжа, проходил стажёром-помощником прораба. Большие дома, большие свершения. Графики, планы… Большая летняя практика в большой красной каске.

В действительности же, от планов осталась лишь каска. Да и то, не красная, а какая-то желтоватая. Словно трофейная, словно с безвременно почившего строителя. Вместо больших городов – деревенское захолустье, вместо многоэтажек – два пустыря. Два заброшенных поля, обнесённых забором и размеченных под дачную застройку.

От кого их здесь охранять – вопрос философский. Так сказать, на личное усмотрение. Вот только Бичугин предчувствовал, что за отведённые четыре недели ответ не отыщется.

- Жить будешь здесь, - басил дядя Семён, гремя ключами. – Не смотри что бытовка, внутри… во, кровать. Тут холодильник, здесь печка, в шкафу тушёнка и крупы. Газ много не жги – не помню когда заправляли. Если что - котелок. Костёр разведёшь. Вода в цистерне, ну, видел на улице. Электричество, понял, – уже дотянули. Мобильник тоже должен ловить, так что и со связью порядок.

Звыняй, чего нет, так это сортира. Но здесь смекалка поможет, это как говорится.

- От жилья далеко отъехали? – обречённо поинтересовался студент.

Похоже, Семён предчувствовал нечто подобное и даже хрюкнул от удовольствия, что ожидания оправдались.

- За водкой нацелился? Смотри, не советую. По асфальту, как ехали, километров двадцать, не меньше. И это в один конец. Пока дойдёшь – весь хмель в никуда. Да ещё комары…

И вообще, ты здесь работаешь. Не забывай. Другой бы на твоём месте кипятком писал, что на природу вырвался, что не в городе жарится. А ну-ка пойдём, ещё покажу.

Сказав это, дядя Семён заходил по поляне. От дерева к дереву, от бытовки к оротам… по пояс в траве, словно силясь ногами нащупать нечто особенное.

- Да где же… Да где же… - нашёптывал он. – Ведь было… ведь… Ай! Ёп... Блин! Всё - нашёл!

Последние слова донеслись уже откуда-то снизу из недр зелёной массы. Опять загремели ключи, но Бичугин только поморщился. Студент, он давно уяснил, чем может грозить внезапная радость наставника и подтверждения не заставили себя ждать.

- Теперь всё в поряде. Гляди, будет чем на досуге развлечься, - сиял дядя Семён, отплёвываясь от растревоженного гнуса. Весь в паутине, сейчас он больше походил на лесного чародея и, проплыв сквозь крапиву, словно магический артефакт протянул своему ученику старенькую бензиновую косилку.

Изрядно потрёпанная, с треснувшим кожухом, по цвету она соответствовала ранее заявленной каске, что наводило на совсем уж тревожные размышления.

- Что не танцуешь? Не нравится? Ну, это пока. Бензин, масло, инструкция – всё там, в погребке. Не хочешь – не надо. Но если здесь у ворот выкосишь… даю на следующий семестр зачёт по ландшафтному проектированию. А на поле не лезь – всё равно перепашут.

На том и расстались.

 

 

"Четыре недели блаженства на бесплатных харчах. С утра и до вечера валяться на солнышке, а заплатят как за охрану, - прикидывал в уме Борис. - Плюс премиальный зачёт по результатам покоса".

Как ни взгляни - сплошные каникулы. И тем удивительнее, что радовало парнишку вовсе не это, а целых двадцать восемь дней "без никого!" Без контроля, без понуканий, без общества… Двадцать восемь суток – шестьсот семьдесят два часа, его собственного самостоятельного и ни от кого не зависящего бытия.

Жизнь вообще интересная штука. Одна большая загадка, которую не обойдёшь. Вроде пушистая, но руками лучше не трогать. Как так получается, не разберёшь, но одинаковая для всех сразу, она в то же время ухитряется быть различной для каждого. С самого рождения, стремится прихвастнуть необъятностью просторов и полной свободой, но чуть зазевался и всё – кругом сплошные заборы.

Ты красив, ты прекрасен, ты - само совершенство! Но только если они так решат.

Ты умён, находчив, изобретателен! Подождём их вердикта.

Эй, гляди, ты свободен! Ты можешь всё! Можешь всё, но нельзя. Потому что они.

Какие, к чёрту, ОНИ?! Зачем? Для чего? За всем этим просматривался какой-то хитрый и неизбежный обман, мираж, ловушка для доверчивого путника. И каждый со временем начинает жить по её правилам. Думать, что смысл жизни – сделать себя более привлекательным для окружающих. Воспринимать себя через призму ИХ мнения. Смотреть их глазами, думать их мыслями… Интересно, о какой свободе вообще может идти речь, если мы с самого детства не сделали ни одного самостоятельного шага. Поднимали ногу, а в мыслях: "что скажут они?"

Бичугин видел, что отделаться от навязчивых мыслей просто так не получится, но и становиться философом не торопился. Он просто хотел остаться один. Отдельно от всех. От всего. Навсегда. Или хотя бы на четыре заповедных недели. Ведь, когда разобраться не получается, может, удастся просто сбежать? И что характерно, если один раз подумал, то отойти от подобных мыслей уже не получится. Петляешь-петляешь и снова к началу. Пока не попробуешь.

Так что, расстраивался Боря недолго. Не успел ещё институтский автобус скрыться за поворотом, а от напускной чёрной грусти не осталось и следа. Маски долой - наконец-то свободен! И прежде всего от главного раздражителя - от собственной ненависти.

Ох, как же он их всех ненавидел: вездесущих, приторных и неизбежных. Всех целиком и каждого по отдельности. Ненавидел не просто за расхождение взглядов, а за какую-то странную, надуманную необходимость быть рядом, быть вместе. Терпеть и сливаться в единое целое.

Однажды, в рамках факультатива, студентов возили на соседнюю ферму, посмотреть, как устраивается колхозная инфраструктура. Силосная яма, молокопроводы, коровники… Там Бичугина грохнуло в обморок, поскольку он своими глазами увидел, как становятся частью системы, называемой социумом.

Теперь же, без никого, он мог избавиться от стереотипов и, поднявшись над ненужным навязываемым мнением, стать полноценной самодостаточной личностью. Человеком, живущим в полной гармонии.

Но пора распаковываться.

 

 

В целом, содержимое Бориного рюкзака мало чем отличалось от обычного походного варианта. В карманах ложки, зубная щётка, лекарства. Два баллончика от комаров. Чуть глубже одежда: смена белья, куртка, штаны... В них же тарелки. Отдельно зонтик и дождевик. По бокам приторочены пенка и новенький походный топорик.

В общем, много всего – перечислять слишком скучно. И только истинный горожанин, идущий в ногу со временем, уже догадался, где здесь подвох.

Никакой электроники. Бичугин не взял с собой ничего, что могло бы хоть как-то напоминать ему о других людях и мире вокруг. Ни приёмника, ни планшета, ни телефона. Даже книги – спасение томящихся душ, и те были оставлены дома. Без никого – значит без никого. Поэтому, первое же, что он сделал, вернувшись в свой новый дом – собрал всё скопившееся в бытовке чтиво и разложил костерок. Набралось немало, но были это в основном пустые прошлогодние журналы, да размохратившиеся кроссворды, так что сгорели за пару минут.

Вторым шагом стала вдумчивая ревизия по закромам. Всё что в ящиках, всё, что в шкафах – выставлялось на стол, где постепенно образовалась весьма внушительная продовольственная пирамида. "Словно в супермаркете, у кассы", - хихикнул Борис и на душе у него совсем потеплело. Как ни крути, но запасничать – это наше всё. Особенно если всё на халяву.

А вот с газовой плиткой вышел облом. То ли предыдущий хозяин забыл закрыть вентиль, то ли прокладка стравила, но баллон оказался пустым. Выходит не зря дядя Семён помянул котелок: старый хрен, наверняка про всё знал, но старательно не договаривал.

Отдельный вопрос, почему нельзя было обзавестись электрической плиткой или хотя бы электрочайником. Раз уж всё равно провода дотянули. Но, если даже он сообразил об этом не сразу, то, что взять с простых работяг. По списку не значится – значит, не значится. Ладно, будем считать, что так интереснее.

Зато нашлись два рулона туалетной бумаги, а в трудных условиях автономного проживания это целый подарок. Да и с постелью обстояло неплохо: два одеяла, матрас, свежий комплект белья. Халат, вот, не предоставили, а так, почти три звезды.

Что ещё… холодильник. Гудит - значит работает. И самое важное – свет. Лампочки вроде в патронах: и здесь и над входом, но это извечная лотерея. Щелчок тут, щелчок там – похоже, горят, хотя днём непонятно. А ещё огромный прожектор у главных ворот, но его Бичугин немного побаивался и решил пока не касаться.

Ещё оставалось уладить вопрос с туалетом, но, рассудив, что обстоятельства терпят, Борис решил ничего не форсировать. Уж очень чесались руки поскорее вкусить прелестей нового положения. Да и солнышко уходило. А потому, торопливо переодевшись в походное и вооружившись планом застройки, Бичугин зашагал осматривать вверенную ему территорию.

 

 

День первый: Прогулка

 

Куда идти – в принципе, было не так важно. Особенно, если можно вообще никуда не ходить. Тут главное - хоть как-то обосновать необходимость движения и, сверившись с картой, Борис зашагал вдоль забора, с его внутренней стороны. В конце концов, проверить надёжность ограждения – его прямая обязанность. Понятно, что бред, но даже в бред интереснее играть до конца.

Забор, набранный из глухих железных листов, тянулся вдоль автодороги. Этакий непреступный трёхметровый брандмауэр. Окрашенный в ядовито-розовый цвет, он со временем выгорел и сейчас больше походил на полинялую застиранную простынку.

Согласно плану, протяжённость придорожного участка, с которого начал парнишка, составляла чуть более четырёх километров. Дальше ограждение поворачивало к лесу – ещё километр. И вдоль леса обратно, замыкаясь и образовывая нечто похожее на покосившийся разносторонний прямоугольник. Это и было первое поле. Если двигаться в умеренном темпе - не более трёх часов приятной прогулки. Жаль, только, энтузиазм закончился раньше.

Ровное на бумаге, в действительности поле оказалось заросшей, грубо вспаханной целиной, изобиловавшей кочками, рытвинами и как будто противопожарными рвами. Избегать их было тем сложнее, чем выше поднималась трава. В результате нога то норовила скользнуть в неприметную яму, то, наоборот, на полушаге утыкалась в отвал.

Непривычный к подобным нагрузкам, Бичугин здорово взмок, но не сдавался. Теперь он двигался короткими перебежками: остановится, передохнёт, оглядит очередной пролёт ограждения и следующий рывок метров на тридцать.

В таком режиме идти стало проще и даже азартнее, но тут Борис совершил непростительное – он обернулся. Обернулся и обнаружил, что его маленький домик, его единственный ориентир и отправная точка, скрылся из виду.

Подобно мореплавателю во ржи, он замер, потеряв свой единственный берег. Вокруг лишь трава и забор. Забор в обе стороны и непонятно: "Зачем?"

- Э-гей! – прокричал Бичугин, силясь взбодриться, но настроения уже не было. А ещё сразу же захотелось есть. Минуту назад совсем не хотелось, а теперь… Вот почему так?

Вспомнилось, что с самого утра он толком и не обедал. Вспомнились оставленные в бытовке припасы. И дверь, которую он конечно же не закрыл. А зачем закрывать, когда кроме тебя никого? А если всё же "кого"? А если дикие звери? Слижут весь сахар, вскроют консервы. Лампочки повыкручивают.

Обидно, конечно, но делать нечего – пришлось возвращаться.

 

 

День второй: Размышления

 

Таких больших и волосатых комаров Бичугин ещё не встречал. Разве что на картинках в учебнике биологии, но одно дело картинка, а другое – вот так. И ведь сидит - не боится.

Борис только что открыл глаза и теперь, раскинувшись по подушке, с интересом разглядывал налитое кровью насекомое. Растопыренные лапки, отяжелевшее бордовое брюшко… Комар, безусловно, заслуживал смерти и сидел совсем рядом, но всё-таки недостаточно близко, чтобы наверняка. Таким образом, баланс бездействия сохранялся, и можно было поразмыслить о чём-нибудь более насущном.

Взгляд медленно двинулся по стене и замер, упёршись в закупоренное, закрытое на шпингалет окно. В бытовке было не продохнуть, а всё от того, что антимоскитная сетка оказалась ни к чёрту. Лишь стоило ему включить вчера свет, как в гости набилась целая армия кровососущих.

Хочешь не хочешь, а предстояло что-то придумать. Иначе он так и будет каждое утро просыпаться словно в жаровне.

Рядом с окном, на стуле, стояла открытая коробка с медикаментами, один только вид которых заставил Бориса поморщиться. Зелёнка, перекись, пластырь, булавка… И тут не поймёшь: то ли походные берцы оказались не слишком походными, то ли Борины ноги. Причём, пока ботинки оставались на ногах – всё было нормально. Но стоило их стянуть и ступни мгновенно раздуло мозолями.

Всё ещё помня о комаре, парнишка медленно, под одеялом, подтянул правую ногу и осторожно ощупал. Да, пожалуй, придётся денёк походить босиком. А берцы…

Он приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на негодную обувь, но ботинок на полу почему-то не оказалось. Зато здесь же, недалеко, валялся его новенький уже сломанный топор. Топорище треснуло и, расщепляясь от обуха, распалось надвое. Из металлической части остался торчать бесполезный занозливый треугольник.

- Так вот ты какая – дорожка к большому человеческому, - одними губами прошептал Бичугин и рассмеялся. Вспоминать, как всё получилось, он не хотел.

Между тем, потревоженная мохнатая точка оторвалась от стены и, надсадно гудя, полетела искать, уголок поспокойнее. Со стороны было видно, как ей тяжело, как её мотает из стороны в сторону и просаживает по высоте. Как отчаянно борется захмелевший маленький мозг, силящийся удержать неподъёмную, но всё-таки взятую ношу.

Интересно, ощущает ли комар себя счастливым, если ему удаётся исполнить свой долг? Если всё уже сделано и сделано правильно; если программа, называемая инстинктом, дошла до последней строки… Может он выключается?

 

 

День третий: Тренировка

 

- Двадцать… три, двадцать… четыре, двадцать… пять… - ритмично, в такт приседаниям, считал Борис. Первая цифра звучала на вдохе, под свист втягиваемого воздуха. Вторая на выдохе, сопровождаемая каким-то медвежьим кряхтеньем.

По результатам двух первых дней, Бичугин твёрдо уяснил, как в его положении важна спортивная подготовка. Духовное совершенствование – дело хорошее, нужное дело… Но и физическая оболочка, как инструмент, должна соответствовать.

- Раз… Два… Три… - закончив с приседаниями, он перешёл к наклонам.

Инвентарь во многом определяет итоговый результат. У художника - кисть, у автогонщика – супер-боллид, у плотника – молотки, топоры…

Мысли о топоре отвлекли, и он едва не сбился со счёта. Вопрос топора тоже предстояло решить, причём как можно скорее. Дров тут, конечно же, никто не предусмотрел, а порубленного накануне бревна хватит, максимум, дня на четыре. Да и то, если экономить, что было совсем не желательно. Всё же, костёр – основной лесной энтертеймент.

Вообще, в заготовке дров Борис особо не понимал. Промышленная вырубка – куда ни шло, это им преподавали. Вжик-вжик и пол гектара за час. А здесь, рубишь-рубишь и ничего. Щепки летят, а результата не видно. Может, там деревья были другие? Может, какие-нибудь специальные, под заготовку?

- Р-раз… Д-два… - покончив с наклонами, он плюхнулся на живот и приступил к отжиманиям. Думать стало сложнее, в голове образовался приятный вакуум.

- Тр-ри… Че…

Ладно, для первого раза нормально. Теперь умыться и завтрак: два пакетика "одноразовой" каши на котелок, да колбаса. Всё это Бичугин привёз с собою, в качестве неприкосновенного резерва, но не удержался и начал именно с него.

 

 

Тренировка взбодрила и подняла настроение. Неприятности снова казались незначительными, проблемы – решаемыми, а перспективы почти героическими. Насытившись и развалившись в теньке, Борис улыбался. Он давно уже не был так счастлив. Причём, счастье оказалось настолько простым и доступным… И непонятно, почему люди, при всём вековом опыте и знаниях, до сих пор не смогли себя осчастливить.

Здесь Бичугин поймал свои мысли за хвост. Он опять начинал вплетать в размышления окружающих, хотя и зарёкся. Трудно не думать, о том, о чём нужно не думать. И надо ли помнить, о чём нужно не думать? А может, чтобы не думать было проще, лучше забыть, о чём же не думать? И можно ли забыть то, что нужно забыть, или об этом тоже лучше не думать?

 

 

День четвёртый: Кулинария

 

Всем известно, что мыло – универсальное моющее средство. Так вот, это неправда. В мире чистоты оно, скорее, косметика. Последний штрих для придания лоска. Кто не согласен – ни разу не отмывал макароны с тушёнкой, забытые на огне.

Разваренные до состояния теста, а затем сплавленные на дне котелка в угольно-чёрный монолит. В ореоле запёкшегося на стенках жира… Их не брал даже песок. Бичугин скрёб ложкой, замачивал и кипятил… потратил полдня, но даже близко не подошёл к первоначальной алюминиевой чистоте.

Беда не великая, но из посуды, годной для костра, оставались лишь небольшая кастрюлька и нержавеющий ковшик. Если дальше пойдёт в том же духе, придётся пить чай сразу с закуской и ароматом палёной коровы.

Зато, гуляя вокруг лагеря, Борис набрёл на кучу строительного мусора. В основном всякая дрянь, но были и полезные вещи. Так, из нескольких ящиков и фанерного щита удалось соорудить небольшой уличный столик. А из полиэтилена – навес. Смотрелось убого, как домик бомжа, но смотреть всё равно было некому.

А ещё он нашёл кусок марли, которым завесил окно, и несколько деревянных кольев, один из которых приспособил заместо сломанного топорища.

День опять был удачен и богат на события, но Бичугин никак не мог уловить прежнего удовлетворения. Всё было нормально, всё шло чередом, но загадочное беспокойство без явных причин не давало расслабиться. Какой-то навязчивый зуд, какое-то внутреннее дребезжание, особенно невыносимое в состояние покоя.

Хотелось встать, хотелось идти. Лететь, бежать, плыть… Неважно, как и куда, главное - не сидеть без движения.

Борис не боялся, он знал – так и должно быть. Обычная ломка. Тоска, ностальгия или просто привычка, усугублённая одиночеством. Его, против его же воли, тянуло назад, к прежнему образу жизни.

Этот этап предстояло перетерпеть, и желательно без лишнего драматизма. Лучший способ - отвлечься. Занять себя. Занять свои руки.

 

 

День пятый: Противостояние

 

Процесс кошения шёл чередом.

Косилка ревела, дымила, плевалась ошмётками подрубленной зелени.

Борис тоже плевался. А ещё он был мрачен и подчёркнуто равнодушен.

Шаг за шагом, двигаясь по поляне, Бичугин аккуратно укладывал высокие стебли. Аккуратно налево, словно вытягивая на себя, пронос в крайнюю правую точку, и опять аккуратно налево. Теперь руки были заняты, но чем в это время был занят сам Боря, даже он точно не знал.

Вчерашний зуд усилился, стал навязчивым и каким-то агрессивным. Его уже не получалось просто игнорировать - его приходилось сдерживать. Словно неведомая болезнь, он разлился по телу, завладел каждой клеточкой, каждым волоском. А теперь, обложив сознание по всем фронтам, готовится поглотить и его.

Аккуратно налево, пронос, аккуратно налево…

От установки не думать о других людях пришлось отказать. Сейчас это обязательство утратило смысл, поскольку всё равно стало невыполнимым. Позвонить, написать, рассказать. Поделиться мыслями, доложить как он здесь. Бессмысленная, ненужная информация. И пусть никто не обращает внимания: пусть не слушают, пусть не читают. Им не надо – ну, и не надо. Это надо ему. Мама, папа, друзья и подруги… Где вы, сволочи-мрази? Достали и здесь!

Ладно, пусть не они. Пусть, просто проверить последние новости. Катастрофы, политики, бестолковый курс доллара… Чёрт-те зачем. Подключиться к артерии, влиться в ряды.

Чтобы ослабить давление, Бичугин из последних сил старался выйти на позитив – всё безуспешно. Он их всех ненавидел, но по мере того как ненависть укреплялась, влечение становилось только сильнее. Петля ползла и затягивалась.

Налево, пронос, налево, пронос…

Пот тёк по щекам, щекотал за ушами, заползал под очки. Стекло запотело, глаза, реагировавшие на соль, непрерывно слезились. Уже давно стоило остановиться: умыться и перевести дух, но, казалось, Бичугин стремился довести себя до исступления. Дойти до края, перевалиться, а там будь, что будет.

Налево, пронос, налево…

Через какое-то время косилка стала сбоить: треск двигателя сделался неровным, дёрганым, в работе появились рывки. Борис машинально проверил бензин и, также, на автомате, заглушил инструмент.

Тишина-а-а...

Ещё тишина.

И ещё. Словно выдох.

В тишину, в тишине…

Выдох и вдох, выдох и вдох. Стало полегче.

 

 

День шестой: Послевкусие

 

Утро встретило духотой и сухим пыльным светом из-под занавески. Вчера оказалось, что марля не работает, и окно снова пришлось закрыть. Обидно, конечно, но Бичугин уже выяснил – жить можно и в духоте. А вот это: куда-то идти, что-то заново изобретать, и лучше сегодня... Сегодня - завтра… какая разница? Спешить не хотелось, поэтому в качестве развлечения парнишка начал привычно осматривать стены на предмет комаров.

Сегодня их было два: один сидел на занавеске, а второй, как и в первое утро, совсем рядом, даже чуть ближе. Опять волосатый, опять налитой. Рдел, словно перезревшая вишня.

- Ах, ты, гадёныш! – прохрипел Борис… и не попал. Рука ударила рядом, с небольшим недолётом. Отмщения не получилось.

- Спокойнее, Боря, релакс… - засопел юноша, садясь в кровати. – Зачем нам истерика? Истерика нам не нужна. Просто комар. Просто живёт. Он живёт, ты живёшь… жизнь продолжается. Если за каждым бегать, недолго и с ума сойти. Помнишь вчерашнее? Помнишь? Спокойнее, Боря. Ты же не пьяница, не наркоман. Откуда такое?

Сейчас он чувствовал себя почти нормально и искренне недоумевал по поводу недавнего припадка. Хотелось назвать произошедшее как-то иначе, но других подходящих слов не находилось.

- Ведь ты же сильный, Боря, ты же мужик. Никто не справится, а ты справишься. Они же кто? Они же - никто. Они эти… как их… даже не пробуют. А ты вчера, да… - он поднял с пола ещё влажные забрызганные травою штаны. – Ты вчера да.

Отыскав в кармане пачку сигарет – закурил.

Он дымил и все предыдущие дни, просто делал это машинально и мимоходом, сам не замечая, как берёт сигарету. Потому и упоминать не было смысла. Сейчас же Бичугин курил по-настоящему, с головой. Сосредоточиваясь на каждой затяжке, попробовал подсчитать прошедшие дни - получилось одиннадцать. Пересчитал – теперь вышло девять, хотя, по ощущениям прошло не меньше пятнадцати. Пока пересчитывал, вспомнил, что каждое утро собирался начинать физкультурой, и как был, в одних трусах, потащился на улицу.

- Трин-надцать, чет-тырнадцать, пят-тнадцать…

На пятнадцатом приседании пришлось капитулировать. Болело всё: каждый член, каждая мышца. Накопившаяся усталость дала знать о себе, и теперь любое движение требовало волевого усилия.

Снова последовал непродолжительный диспут, закончившийся победой здравого смысла – зарядку было решено отложить.

 

 

День седьмой: Стирка

 

Повисев на солнышке, штаны подсохли. Ошмётки травы облетели сами собой, но неприятный запах всё ещё оставался. Вдобавок, ткань, пропитавшаяся растительным соком, приобрела свойства конфетно-апельсиновой корки. Жёсткая, при соприкосновении с влагой корка мгновенно таяла, превращаясь в липкий сиропчик. Потеть в подобной одежде категорически воспрещалось, а как не потеть, когда целый день на жаре?

- Значит, у нас постирушки, - твёрдо проговорил Бичугин. Припоминая, как делала мама, он огляделся в поисках тазика. Тазика не было. Не было даже ведра.

Положение могли спасти хоть какая речушка или озерцо, но их тоже не наблюдалось. Конечно, у него всё ещё оставалась цистерна, но тут даже студент понимал, как опасно растрачивать драгоценную влагу, полоща штаны под струёй. К тому же, угваздался он знатно, посему застирать хотелось и куртку с носками и даже трусняк.