Лето выдалось сырое. Три его первые четверти сочились противным сеногноем, от которого созревающие зелья и коренья покрывались серой либо бурой плесенью, а потом обращались в вонючую склизкую гниль. Истосковавшись по солнцу, Гранса и Кэшти забирались в запретные места – за Дебри, туда, где среди всегда тёплых камней струился огненный источник. Здесь было уютно и тихо. Никто не рисковал подбираться так близко к вулкану. Только дочки Шманы, только они.

Они сидели тихо, как два притаившихся птенца рябчика, прижавшись друг к другу плечами. Кэшти, младшая, иногда шмыгала носом. В это лето почти все ходили простывшие, сопливые, а не то – с крупными розовыми пятнами лужанки на коже. Считалось, что кто в лужах ноги мочит, у того и будет такая хворь. Гранса не отрываясь смотрела, как глубоко внизу, в расщелине великой матери-Верштары, кипит лава, перетекает золотыми потоками, и щурилась от жара и света.

- А что, если солнце на самом деле тоже кипит? – спрашивали сёстры друг у друга. – И нынче в срединном мире холодно потому, что оно перестаёт кипеть?

Но эти вопросы всегда оставались без ответа. Шмана, если дочки подходили к ней с такими вопросами, отвечала резко и неохотно. Но суть её слов сводилась к одному: солнце – птица, летает то выше, то ниже, оттого и тепло либо холодно в средине. А дальше Шмана и вовсе ругалась, что девочки ходят к горе. Им разрешалось уходить так далеко, как вздумается – не маленькие уже, одной тринадцать, второй пятнадцать. Да и птицедухи не обидят дочерей большой женщины. Но мать-Верштару Шмана не любила: никак не могла найти общий язык с хозяевами гор.

- Не птицы они, - огорченно цокала языком. Убор из перьев шелестел, словно крылья тысячи духов. И пахло от Шманы слабым запахом птичьего помёта, хотя одежда вся была чистая. – Не птицы и не звери, а вроде людей, да только не подпускают к себе. Берегитесь их. В лес ходите, к реке ходите, в горы – хаааой, не надо в горы. Особенно дальше Дебрей. А встретите там кого из людей – не верьте им.

И Шмана долгим, протяжным взглядом смотрела в сторону гор, вздыхала по своему обыкновению шумно, как всхлипывала – хаааааой, не надо верить.

- Доверяйте птицедухам! – мать подбирала с пола хижины оставленное кем-то из её всегдашних гостей пёстрое перо, вплетала в светло-русую косу Кэшти или Грансы, и шла к родникам. Там у Шманы было любимое место для видений.

Девочки не слушались её. Им нравился огненный источник.

 

В то лето у большой женщины много работы оказалось – лечить всех, кто заболел. От сырости ли, от грибов ли незнакомых, которых много выросло на широких полянах Дебрей, или от мошкары, особенно злой в этом полукружье. Укусы распухали так, что иной раз человек не мог как следует двигаться, и вызывали при этом сильную жажду. Разбухшие ручьи и реки несли мутную воду, и кто пил не из родника, тоже болел.

К четвёртой четверти лета погода переменилась. Подул горячий ветер, несущий жару, стало проглядывать сквозь тяжелые тучи солнце. Долго висела в небе удушливая хмарь, но и она прошла.

- Ночи тёплые стали, да ещё не длинные, - щурясь на закат, сказала однажды Шмана. – Пора вас к видениям приохотить.

Гранса и Кэшти переглянулись, кивнули.

- А почему зимой нельзя начать? – спросила всё-таки Кэшти.

- А зимою ночи длинные, так долго тебе ещё нельзя по землям снов ходить, - Шмана погладила дочь по тёплой макушке.

Ночь, предназначенная для первого сна, выдалась тёплая и беззвёздная. Где-то далеко горели торфяники. Низко над землёй стелился сухой туман. Глаза щипало, лицо и грудь покрывались испариной. Шмана отвела девочек к излюбленному месту у родника, где тонкие струи слабого ветерка обвевали разморенных Грансу и Кэшти.

- Откуда тут ветер? – тут же спросила Гранса, ловя прохладный ветер пересохшим ртом.

- Здесь духи всех миров склоняются к роднику, здесь пьют птицы из верхнего и нижнего предела, - ответила Шмана, как показалось девочкам, неохотно. – Это не ветер, а движение их крыльев. А когда мы пьём здесь – наши души шепчутся с птицедухами. Достанет и пары глотков, чтобы увидеться с ними.

Она легла на ворох приготовленного сена, и дала дочерям знак последовать ее примеру.

В лесу немолчно пели насекомые. Ручеёк струился беззвучно, ветер ласкал влажную кожу. Кэшти и Гранса подумали, что им ни за что не уснуть в этом странном месте.

Гранса повернулась на бок, чтобы лежать было удобней. Сухая трава колола сквозь грубую ткань платья, шуршала под рукой, на которой покоилась голова девушки. Закрыв усталые глаза, Гранса тут же распахнула их вновь: рядом на земле лежал человек и смотрел на неё.

В светло-синей ночи она хорошо видела глаза человека – блестящие, большие, с длинными ресницами.

- Ты кто? – почти беззвучно спросила Гранса. Тихое дыхание сестры и матери не прерывались, они спали крепко и видели сны.

- Соштах, - имя мужчины напоминало шёпот или шелест листвы. – Я сын Верштары.

- Моя мать велела не разговаривать с духами, пребывающими в человеческом обличии! – не сдержавшись, сказала девушка в голос. И тут же, приподнявшись на локте, взглянула на Кэшти и Шману.

- Вы все трое спите, - успокоил Грансу Соштах. – Твоя мать мудрая женщина, девочка, но она не знает, что иногда мы ищем себе невест среди ваших.

- Зачем вам невесты? – удивилась девушка.

Но Соштах не ответил – он просто исчез. Гранса протянула руку, потрогала тёплую землю рядом с собой… и словно провалилась в сон. А проснулась оттого, что Шмана трясла её за плечо.

- Ах, лентяйка, - упрекнула мать. – Зачем заснула по-настоящему? Так ничего не увидишь! Кэшти видела синицу, сову и крапивника, а ты?

- Му… мухоловку, - прошептала Гранса и закрыла глаза. Сквозь листву деревьев тонкими острыми лучиками светило яркое солнце. – Серенькую… с рыжей грудкой.

- И что? – недоверчиво спросила Шмана. – И где?

Гранса села, протёрла веки – их всё ещё пощипывало, как ночью щипало от дыма.

Посмотрела на Кэшти – а у той в подоле несколько пёстрых пёрышек.

Девушка вздохнула, а сестрёнка, чуткая душа, потихоньку сунула ей в руку одно из перьев. Серое, маленькое, невесомое.

- Оно просто упало, - неловко соврала Кэшти.

Шмана с сомнением хмыкнула.

Гранса поспешно убрала перо в карман платья. И нащупала там камень – ума хватило, чтобы не доставать находку напоказ матери. Трофей мира духов на ощупь был тёплый, гладкий, размером с ладошку, а толщиной примерно с палец.

Когда никого поблизости не случилось, Гранса достала камень из кармана и шёпотом повторила имя Соштаха – самое удобное имя для шёпота. Камень оказался блестящим, серо-голубым с нежными белыми прожилками. Словно застывший кусок неба с облаком. А чуть повернёшь – и на сверкающей поверхности появляется лицо. Красивый мужчина с внимательными серыми глазами.

Девушка внезапно почувствовала гордость. Мать, большая женщина, к которой четыре племени ходят за советом да помощью, не смогла общий язык с духами гор найти, а к ней, ещё не посвящённой в шаманские таинства, горный дух пришёл сам. Какие там пёрышки – совиные, перепелиные, синичьи! Да хоть бы и орлиные – всего лишь перья птицедухов, порой задевающих крылом даже обычного человека! А её, Грансу, принял горний, таинственный, с которым нельзя говорить.

И девушка поверила, что дух гор Соштах, сын Верштары, выбрал её своей невестой. С этой поры она принялась мечтать о нём, как о будущем муже.

Шли годы. Кэшти выросла, нашла себе мужа из племени за лесом, и стала признанной лекаркой. Теперь к Шмане ходило меньше народу, и у матери появилось много времени, чтобы лежать у родника и видеть сны. А Гранса ходила к огненному источнику и проводила там целые дни, а иногда и ночи, и люди стали шептаться за её спиной, потому что девушка так и продолжала выглядеть не больше, чем на шестнадцать лет. В то время как у Кэшти появился свой наряд полностью покрытый перьями, у Грансы возле хижины выросла горка камней. Теперь уж невозможно было скрывать от всех связь с горними духами. Ох, как ругала дочку Шмана! Как честила, не выбирая выражений! Да только попусту. Гранса не слушала её.

Никто никогда не встречал жениха молодой шаманки. Но если огненный источник вдруг оживал и подбирался близко к деревням – просили Грансу. Если какой парень срывался со скалы и переломы не срастались – звали Грансу. Если камнепад заваливал дорогу между посёлками племён – шли к Грансе. Она упрашивала Соштаха. Шмана хмурила густые брови: за беседы с птицедухами она платила сполна. Входила в сновидение и летала с ними, и пела на их языке, и после смерти должна была стать серой неясытью, чтобы в вышнем мире отложить несколько яиц для птицедухов. Ценились они как лакомство, и всегда птицедухи очень ждали этого подношения. А чем платила Гранса? Шмана полагала, что знает ответ.

 

- Забери меня к себе навсегда, - попросила Гранса однажды. – Мне скоро тридцать шесть лет, Соштах! Люди говорят, что я проклята…

- Почему же не благословлена? – улыбался Соштах.

Он редко появлялся пред нею во плоти. Ещё реже лежал с Грансой, как с женой. Сейчас, на теплых гранитных плитах возле огненного источника, он сидел нагой, и женщина любовалась им – своим вечным женихом. Соштах напоминал каменное изваяние, даже кожа словно серостью камня отливала. Могучий и прекрасный, дух гор задумчиво касался шершавой поверхности гранита и прислушивался к своим ощущениям.

- Странно это – быть человеком, - сказал он после долгого молчания. – Понимаю, почему ты хочешь уйти.

- Я стану каменным духом? Буду как ты? – спросила Гранса жадно.

Она спрашивала так не один и не два раза, но Соштах оставлял вопросы без ответа.

На этот раз, помедлив, он сказал:

- Нет. Ты станешь матерью каменного духа, а сама превратишься в скалу. Просто в скалу, бездушную и холодную. Поэтому я не забираю тебя, поэтому Верштара сохранила тебе юность. Я хочу как можно дольше любоваться своей невестой.

От огненного источника шёл сильный жар, сильнее, чем обычно, но по спине Грансы забегали мурашки. Женщина побледнела и закуталась в одежду. В карманах брякнули камешки, которые она таскала с собой.

- Ты будешь молодой долго, очень долго, - продолжил Соштах и прижал невесту к себе. – Лет через сорок или пятьдесят у нас будет сын… а потом я отпущу тебя.

- И я стану скалой.

- Разве это не лучше, чем состариться и умереть в какие-нибудь шестьдесят или семьдесят лет, в объятиях такого же немощного старого мужа? – искренне удивился Соштах.

- Твоей прежней невесте ты тоже так говорил? – тихо спросила Гранса.

- Она ничего не спрашивала! – усмехнулся дух гор. – Она радовалась каждому дню со мной и была счастлива оттого, что всегда юна и хороша собой! Когда Ошемири исполнилось девяносто лет, она родила прекрасную дочку, ставшую хозяйкой Мелового холма взамен уставшего духа, который пожелал окаменеть навсегда… дух Ошемири перешёл к девочке и навсегда забыл о земной жизни.

- Вот как это бывает, да? – с горечью спросила Гранса. – И мой дух тоже должен будет перестать быть моим? Но он не принадлежит горам! Ведь я дочь Шманы и должна свою душу нижнему миру!

- Поздно же ты вспомнила об этом! - вскричал Соштах, разгневавшись. – Иди и подумай о том, что теперь ты должна мне и моей семье, если хочешь считаться моей женой!

Гранса молча встала, поправила платье и пошла вниз, к хижине на краю леса – своему одинокому жилищу с горкой камней у порога. Сердце её походило на раненую стрелой птичку-мухоловку – живого места не сыщешь, комок крови и перьев.

Соштах же испарился в сумерках и, бесплотный, удалился восвояси.

 

В полутёмной хижине, не зажигая света, сидели Шмана и Кэшти.

- Что-то случилось с тобой, - без обиняков заявила мать, - и мы пришли.

- Духи так и вились возле нас, пока мы не поняли, в чём дело, - вторила ей Кэшти.

Гранса разрыдалась матери в подол, упав на колени возле неё.

- Я ошиблась, - сказала она. – Мне надо было слушаться тебя, мать, и не доверять горним духам в человеческом обличии!

И всё рассказала им, прося помощи у двух могущественных шаманок и заодно у великодушных птицедухов, доверие которых предала давным-давно.

- Хаааой… Надо войти в сон, - решила Шмана. – Идёмте же!

- К роднику? – спросила Кэшти.

- Нет, к огненному источнику матери-Верштары. У нас будет долгий сон и длинный, длинный разговор.

 

Так начался долгий сон трёх больших женщин. Никто не знает доподлинно, сколько он длился, потому что жили шаманки в то время в разных местах. Одни говорят, что не видели Шману три или четыре четверти, но как знать – возможно, эти люди просто давно не приходили к ней. Другие утверждают, что Кэшти отсутствовала всего две восьмых – но вполне вероятно, что время для них летело незаметно. Что до Грансы, люди в последнее время старались не иметь с нею дела. Пропади она на целый круг года – не каждый бы заметил.

И что было в сне том – никому не рассказывали женщины. Только после того, как они вернулись в свои дома и люди увидели их вновь – оказалось, что все трое изменились.

Шмана стала совсем дряхлой, и похожей на встрёпанную сову. Огромные круглые глаза, крючковатый нос и, что самое страшное – перья, выросшие по всему телу. Гранса пополнела, погрузнела, лицо её испещрили коричневые пятна. Выглядела она лет на сорок. С тех пор люди, обращавшиеся к Грансе за помощью, получали лишь советы, но с духами женщина разговаривать перестала. Дожила она до преклонных лет, усохла, поседела и умерла в семьдесят восемь тихо, просто перестав дышать. При ней в то время видели мальчика, сероглазого и светловолосого, но кто он был и куда подевался после смерти Грансы – неизвестно.

Меньше всех переменилась Кэшти, лишь стала неразговорчивой, в мать. К дочерям своим Кэшти, казалось, совсем охладела, и шаманским делам не обучала. Так прервался знаменитый род больших женщин из Дебрей, насчитывавший до того не один десяток поколений.

Перед смертью Кэшти поведала старшей дочери, Ениари, о долгом сне, но велела никому не рассказывать. Девушка нарушила своё обещание лишь однажды, когда люди, видя её необычайные способности, попросили поговорить с духами гор, начавшими тогда трясти землю.

- Моя бабка Шмана была великой шаманкой, - сказала Ениари. – В год, когда она перестала ею быть, в нижнем мире произошёл великий суд духов. Сядьте, люди добрые, и слушайте, как дело было. А после этого, едва земля снова начнёт дрожать, мы уйдём отсюда.

И она поведала людям о сестре, матери и о великой тяжбе.

Шмана, Кэшти и Гранса явились в чертоги матери-Верштары – хозяйки той горы, внутри которой пылал огонь. Сама Верштара явилась Шмане и её дочерям в окружении семерых сыновей и десятерых внуков – то был весь горный хребет Верховья реки Прамы.

Шмана не хотела обидеть великого духа, она склонила перед Верштарой голову и смиренно попросила:

- Ты тоже мать, как и я. Попроси своего сына Соштаха сохранить жизнь моей старшей дочери, неразумной Грансы.

- Гранса сама решила, что так будет, - жестом велев Соштаху молчать, ответила хозяйка вулкана.

- Твой сын очаровал её! – возразила Шмана и удостоилась неодобрительного взора Верштары.

– Нам нужен наследник, дух для пещеры на северном склоне хребта. Почему бы вам не дать его нам?

- Но я не хочу быть скалой! – в ужасе заломив руки, закричала Гранса. – Я хочу состариться и умереть человеком, и чтобы дух мой жил в вышнем мире, где ему и полагается!

Не выдержал и Соштах.

- Но я хочу, чтобы ты была моей! Вечно юной и прекрасной женой духа гор! – крикнул он.

И тогда Кэшти ударила его по лицу и призвала к суду всех духов-покровителей, с которыми общалась когда-либо, и были то птицедухи окрестных лесов, полей и болот.

И в чертогах матери-Верштары закипел спор. Никто не слушал души спящих на краю огненного источника женщин – им лишь сообщили об исходе тяжбы. Все трое должны были понести духам плату за проступок – за вмешательство в дела вышних сил. Грансе надлежало отдать Соштаху наследника и наградить его душой. Ей дозволили выбрать время, когда мальчик появится на свет, и умереть тогда, когда она захочет – но остальные дарованные духами милости у неё забрали тут же. Так что Гранса отправилась в земной мир постаревшей, подурневшей и без шаманского дара. Шмане сократили срок ее пребывания в человеческом теле, и каждый год птицедухи заставляли её нести яйца всем духам, которые нуждались в пище. Не человек и не птица стала она, перечившая хозяйке вулкана, да и жила после этого не так уж долго. А Кэшти, которая посмела потревожить ради людских дел весь сонм птицедухов, расплатилась хуже всех. Ей, единственной продолжательнице шаманского рода, имевшей двух дочерей, запретили передавать им свой дар.

- Духи всегда заодно против людей, что бы они ни говорили, - сказала в заключение Кэшти. – Они используют людей так, как им захочется, и до поры живут с нами в мире, пока им это удобно. Как только становится неудобно – нас наказывают. Моя мать говорила не верить горним духам, я отказываюсь верить им всем.

 

И люди ушли из Дебрей, ставших опасным местом для них.

Когда землетрясение погребло под грудой камней их посёлок, завалило и маленький чистый родник, и хижину на краю леса.

Однажды туда, где была та хижина, пришли двое мужчин – один молодой, другой чуть постарше. Они сели возле чудом уцелевшей каменной горки.

- Почему же так случилось, отец? - спросил светловолосый юноша.

- Потому что духам нельзя было доверять людям. Мы пытались жить с ними в мире и давать им то, что они хотят. И видишь, что получилось? Вышние остались без корма и без посредников между ними и земным миром. А мы? Мы ведь просто вынуждены стареть и разрушаться, не имея возможности получить наследников.

- Нет, нет, это всё неправда! – воскликнул юноша. – Я найду себе невесту, которая пойдёт за мной до конца. Вот увидишь! И мы будем доверять друг другу, потому что это правильно.

Отец хотел возразить, но потом передумал и еле заметно улыбнулся.

- Правильно, Гранстах, - сказал он.