"Кому нужно это гадкое лето? Вот осень – дело!" – рассуждал Василий Роландович Хохловский, запихивая простыню, наволочку и пододеяльник в походный рюкзак. Василий Роландович был человек чистоплотный, спать предпочитал на своём, родном, постиранном на девяноста пяти градусах и выглаженном домработницей Маруськой. А в деревне, кто их разберёт? В речке, небось, постирают, а потом сушат у дороги. Благодарю покорно, пыли от грузовиков и в городе хватает.

Запихнув в рюкзак ещё одну наволочку, на всякий случай, Василий Роландович вышел из дома и направился к автомобилю, припаркованному у дому. Белому, как полагается. Белый – цвет аристократов. Одна беда – пачкается быстро, но это поправимо. Машину Василий Роландович мыл каждый день, так что выглядела его машинка отменно. Не на грязной же ездить! Девушки чистые машины ценят, а Василий Роландович женские интересы ставил превыше всего. А как иначе? Женщины — наша кровь и пища. Не в прямом смысле, конечно, но в некотором роде.

Хохловский закинул рюкзак в багажник. Поморщился, заметив прилипший к дверце женский волос. Примета плохая, говорят. Врут, наверно. Василий уселся в кресло, взглянул на себя в зеркало заднего вида. Ничего-ничего, пока никто не видит — можно. Это при девушках не стоит, а то ещё чего подумают. Мотор ласково заурчал, Василий Роландович засвистел под нос "Женитьбу Фигаро" и — до свидания, го-о-о-о-род! Едем в деревню к бабусе, Авдотье Макаровне.

 

В деревню Василий Роландович приехал к обеду. Бабуся ждала Василия Роландовича у калитки. Во дворе лениво полаивал пёс. В соседних избах мелькали лица любопытных соседок.

Бабка ради внука принарядилась: повесила на шею красные бусы, цветастый платок на плечи накинула. Ждала, значит. Каждый раз, приезжая к бабке в деревню, Василий Роландович думал, как повезло деду. Бабка у него была боевая и на язык острая. Да и платки носила по-особенному. У кого-то платок как платок, а у бабки – и тот смотрит с вызовом. Жаль, помер дед рано, но бабка и без деда всем жару давала – ух! Что задумает – непременно исполнит! Это вам не современные девицы. Те глазки томно закатят, уши развесят, только успевай их лапшой украшать. А по лапше Василий Роландович — специалист. А куда деваться? Каждый, как может, на хлеб зарабатывает. И у Василия профессия хоть куда! А и пусть Альфонсом зовут. Оно ведь как: и Васе прибыль, и женщине, знаете ли, доброе слово приятно. Им доброе слово скажешь, а они сами липнут, так и льнут, так и льнут!

И всё-таки, то ли дело, бабка. Та за словом в карман не полезет. И уж как обнимет — аж дух захватит! Одна была у неё слабость – внучек Васенька.

– Внучек! Васенька! Приехал, родимый! – накинулась на Василия Роландовича бабка, стоило ему выйти из машины.

– Ну, ну, отвяжись, бабка! – строго сказал Василий. – Дай вещи достать. И чайку поставь.

Бабка ушла в дом, украдкой поглядывая, смотрит ли из окна соседка Марья Петровна. Хорош внук-то, хорош! Не то что её малохольный студентик. Студень, он и есть студень. А Васька-то — мужик! Жаль, холостой пока. Но ничего, есть, есть тут одна на примете. Дело сладим!

 

Василий шумно пил чай из блюдца. Чудо, а не чай! Чаепитие в деревне — это особое искусство. В городе что? "Васенька, я зелёный чаёк заварила. Он лишний жир сжигает и токсины выводит". Васенька, наученный горьким опытом, бывало и сам к новой женщине с пачкой чая явится. Тут, главное, преподнести правильно, церемонию эдакую развернуть, чай, мол, не в ближайшем ларьке купленный, из самого Китая присланный, чакру анахату раскроет, и муладхару заодно. Ну, чакры чакрами, а рты девчонки только так раскрывали, и денег давали, чтобы он и им китайского чая заказал. А Вася и заказывал, делов-то, только магазин подальше от дома найти. Но ведь и самому приходилось эту бурду пить, куда деваться?

А бабкин чай — это совсем другая история. Бабка в чай и листок смородины положит, и мелиссой сверху припорошит. Да ещё и сплетнями о соседях сдобрит. Но сегодня Авдотья Макаровна была не настроена сплетничать.

– Вася, – начала она, жалобно поглядывая на внука. – Марья Петровна говорила, что в этом году рыжиков много. Говорит, в лес зайдёшь, прямо сами в корзину прыгают.

Василий Роландович хмыкнул в блюдце.

– Прямо так и прыгают?

– А что ж нет-то. Лес у нас сам знаешь какой, заговоренный!

– Ладно тебе, бабусь, лес заговоренный. Ты прямо скажи: рыжики тебе нужны?

– Нужны, Васенька, нужны. А как на новый год без рыжиков-то? Да спину прихватило, наклониться не могу.

– Ну так и скажи прямо: сходи, Вася, за рыжиками. А она: "Лес да Марь-Иванна".

– Да ведь лес и вправду заговоренный. Ну да бог с тобой! Сходи, дружок, сходи. Куда же без рыжиков. Порадуй старую! Прямо завтра с утречка и иди.

– Схожу, бабусь, схожу! – потянулся Василий Роландович. – Что я, зря приехал, что ли? Схожу. Расстели мне постель мою, там в рюкзаке достань. Только мою стели. А то знаю я вас: подсунешь мне тут с микробами.

– Постелю, милок, постелю, как скажешь.

Василий Роландович довольно хмыкнул и налил себе ещё одну чашку чая.

 

Хорошо в деревне спится. Тихо, только петух кукарекнет да корова замычит. И постель привычная, Маруськой выглаженная. Так что утро затянулось до самого обеда. А где обед — там и полдник, с бабкиным чаем. Но Василий Роландович слово своё держал. Альфонс-не Альфонс, а слово держать нужно. Ведь женщину в мелочи обманешь – она потом по-крупному не поверит. А без доверия капиталов не сколотишь. Так что если обещал Василий Роландович кому кран починить — чинил, обещал ножи поточить — точил, обещал перегоревшую лампу поменять — менял. Обещал рыжиков бабке собрать – так уж будь добр. Так что, напившись бабкиного чая, Василий Роландович надел охотничьи сапоги, нацепил шляпу матерчатую, чтобы всякий мусор на голову не валился. Городские бы от этой шляпы со смеху покатились, но на то они и городские, а здесь люди простые, бесхитростные. Бабка вышла провожать с корзиной.

– Вот, Вась, сюда собери.

Василий Роландович посмотрел на бабку с упрёком.

– Зачем корзина-то, бабусь? В пакет кину — и ладно, тащить ещё.

Бабка нахмурилась. От бровей сошлись две морщинки и встретились на переносице — верный признак надвигающейся бури.

– В пакет, внук, ты своим городским собирай. А мне потом полиэтилен на рыжиках нюхать! Сто веков люди в корзины грибы собирали, а он – в пакет! Что удумал!

Да, иногда бабкины предрассудки сбивали Василия Роландовича с толку. Но что с неё взять, старой.

– Ладно, бабусь, давай корзину. Будут тебе рыжики корзиной вонять.

Бабка протянула ему корзину и доворчала обиду:

– Да, в корзину-то оно лучше. И так твоя постель весь дом городом провоняла. Баловство одно!

Василий Роландович захохотал, сунул на дно корзины бабкин грибной ножик и, чмокнув бабку в лоб, отправился в лес.

 

Собирать грибы — дело хорошее. Ходишь, ни о чём не думаешь. Никаких тебе вывертов, никаких сомнительных комплиментов. Листья шуршат под ногами. И в тишине леса кажется, что топаешь, как слон. За семь вёрст человека слышно. Пытаешься идти потише — ничуть не бывало. Как назло — попадётся под ноги сучок, переломится — как выстрелит, лес переполошит, птиц с веток спугнёт. А осенью тишина в лесу особенная, уже не лето, когда перезвон птиц так и слышится со все сторон. Нет, осенью лес стоит тихо, прислушивается: далеко ли зима, не слыхать ли первого снега.

Василий Роландович нацепил корзинку на сгиб локтя и прислушался. Грибы-то они молчат, голоса не подают, а всё равно: постоишь послушаешь — и знаешь, в какую сторону идти.

Но в этот раз чутьё ничего не подсказало Василию. Только в кустах, почти над ухом какая-то птичка удивлённо щебетнула:

– Люююю?

А откуда-то из глубины ей в ответ запиликало:

– Лу-лиии! Лу-лиии!

Что ещё за птицы такие в осеннем лесу? Орнитологией Василий Роландович в жизни не интересовался! Точнее, нет, интересовался, мальчишкой. Тогда и птиц по голосам различить мог, и знал, где какая птица яйца кладёт. Воровали они эти яйца с деревенскими парнями. Да как-то раз нашла его тайник бабка — веником так проучила, что любовь к пернатым у Василия как рукой сняло. Вот и стой-гадай теперь, кто там в кустах люлюкает да луликает.

И стоял бы Василий Роладович дальше, прислушивался, да вдруг смотрит, а из-за куста девушка выходит. Да нет, какая там девушка — женщина! Аж дух захватило. Ну прямо бабка! Да не лицом — лицом-то совсем не похожа. А вот осанкой, да уверенностью, и даже платком залихватским — ну точно, бабка в лучшие годы! Но не успел Василий Роландович этой кровью с молоком налюбоваться, как взгляд его ниже скользнул. А ниже-то, в руках у женщины увидел Василий Роландович корзину, точь-в-точь как у него самого (у бабки две таких было, это Василий Роландович помнил), а из корзины выглядывало постельное бельё. И не просто бельё, а как раз Василия Роландовича-то бельё, полосатое, с зелёными горошками.

– Эй, эй, девушка! Здрасте! – не до галантности тут, когда у тебя из-под носу собственное постельное бельё тащат. – А куда это вы, простите за нескромность, бельё несёте? В лесу, что ль, стирать будете? – Василий увидел, что попытка пошутить не удалась. Да и до шуточек ли тут.

– В лесу, в лесу, у нас тут озеро! Мы все там бельё стираем!

– А вы не у бабки ли его взяли, Авдотьи Макаровны?

– Да, у неё! Спину ей прихватило, вот она меня и попросила выстирать. А то химией воняет, говорит, внучок из города притащил.

Василий Роландович на секунду прикрыл глаза, представил себе лесное озеро в тине, с лягушками и пиявкам. Потом явственно увидел, как эта нахальная девица в этой луже полощет его, выглаженное Маруськой бельё, и ему поплохело. Василий открыл глаза и уже готов был разразиться отборнейшей бранью, но девицы рядом не было.

– Э, ты, то есть вы где? А ну, отдай бельё немедленно!

В ответ только улюлюкнула, а потом улуликнула незнакомая птица. Василий Роландович прибавил шагу, потом побежал, что есть силы, не переставая стращать нахалку всеми муками преисподней. Да только девушки и след простыл. И, что самое ужасное, вообще все следы простыли, даже самого Василия Роландовича. Двадцать минут спустя он стоял совершенно один посреди незнакомого леса, с корзиной для рыжиков и грибным ножом.

– Эй, – рявкнул он. – Эгегей! Ау! Люди! Кто-нибудь!

Тишина.

Василий Роландович выругался для облегчения души, обматерил женщин (от них хорошего не жди, все войны из-за баб случились!), но, так как это совершенно не помогло ему найти дорогу, Василий стал вспоминать всё, что знал об ориентировании в лесу. Значится, так. Ветки гуще с южной стороны. Мох тоже растёт на южной стороне. Вот он мох, вот ветки. Только куда мне надо? На север или на юг? Тут и компас не поможет, не то что ветки.

Василий Родандович смутно вспомнил, что нужно искать подорожник. Подорожник-то не зря так назван, непременно к людям выведет. Так что Василий Роландович наклонился над самой землёй и уныло побрёл вперёд, пытаясь высмотреть знакомые листочки, круглые с прожилками .

Не успел он пройти и десяти шагов, как стукнулся головой о ствол дерева. Потирая лоб, он осмотрелся. И тут, шагах в пяти от себя увидел деда. Дед как дед, с бородой, недовольным лицом. И в кепке. Василий Роландович облегчённо выдохнул.

"Надо спросить дорогу", - подумал он, а вслух почему-то сказал:

– Дед, а дед? Ты тут женщину одну не видел? С корзиной с пододеяльником?

Дед хмуро посмотрел на Василия и процедил:

– Про пододеяльник не знаю, а баба была. К озеру она пошла.

– А как бы мне это озеро найти? – спросил Василий Роландович, а про себя подумал: "А на кой чёрт мне это озеро?"

– Баба, что ль, понравилась, – усмехнулся дед. – Не, милок, эту так просто не возьмёшь. На такой жениться нужно!

– Женюсь, дедушка, непременно женюсь! – сказал Василий Роландович и подумал: "Что за чертовщину я несу!"

– Ну раз женишься, то вот тебе пёрышко соколиное — оно тебя к озеру выведет.

– А как? – спросил Василий Роландович, но старик уже поднялся и скрылся за кустом.

Василий ринулся за ним, но поздно. Только и осталось и у него в руке странное лохматое перо.

Василий Роландович со злостью кинул это перо на землю, но, толи ветер его подхватил, толи сила неведомая — полетело оно вперёд призрачной тенью. Василий, секунду поколебавшись, припустил следом.

Нет, не так, совсем не так представлял себе свой отпуск Василий Роландович (каникулы, как бабка говорила). Он-то думал, что будет сидеть себе на завалинке, семечки лущить, с деревенскими мужиками тереть о том, как лучше самогон гнать. А тут на тебе – беги, как ополоумевший за каким-то пером. Хорошо хоть сапоги охотничьи, а то бы половину штанин на корягах оставил. Шляпа давно уже потерялась. Паутина на лицо липнет, только успевай отплёвываться. А перо всё летит и летит и скорость сбавлять не думает. Долго, долго пришлось Василию Роландовичу за пером бегать. Не заметил, как вечереть стало.

Выбежал тут Василий Роландович на открытую поляну. Смотрит, а там, за поляной, между сосен, озеро синеет. А перо к сосне да и улеглось под сосной смирненько.

Василий припустил к озеру, да, видно набегался по лесу, сосну на дороге не заметил и со всего размаху лбом об неё треснулся.

– Совсем уже ноги не носят, не вижу куда иду! – почти весело сказал сам себе Василий Роландович. Обогнул сосну — и бум — вторая сосна его шишкой наградила.

– Да что же такое-то! Что за чертовщина! – сказал он, треснувшись о третью. Поднял голову и увидел на ветке ушастого филина. Филин строго посмотрел на Василия жёлтым глазом и спросил:

- Ух?

"Начальник, – подумал Василий Роладович. – С ним надо поласковей!"

– Уууух? - ещё строже спросил филин.

- Ух, ух, - ответил Василий Роландович.

Филин довольно кивнул и скрылся в гуще леса.

А Василий увидел, что стоит на берегу озера. Не было на озере никакой тины. И лягушек, похоже, не было. Кристально-чистое, серебристое. Только закатная дымка над озером стелется. Эх, искупаться бы! Да не май месяц, и даже не июнь — октябрь на дворе!

Только не было тут никакой женщины с бельём. И без белья тоже. Снова стоял Василий Роландович один-одинёшенек. Лишь по озеру плавала странная зелёная птица.

– Ты утка или кто? – спросил её Василий Роландович.

– Дак, дак! – крякнула утка и нырнула. Видать, углядела в глубине жучка какого-нибудь.

– Не дак, а да, – машинально поправил Василий Роландович, а потом грустно вздохнул:

– Докатился, с утками разговариваю.

– Бывает! – за его спиной кто-то вздохнул.

Василий Роландович обернулся.

На берегу сидел огромный рыжий кот и ехидно улыбался.

– Ага, – сказал Василий, ничуть не удивившись. – Вы, наверно, чеширский? Сейчас, наверно, исчезнете и останется от вас одна улыбка.

Кот покачал головой.

– Нет, я не чеширский, я мартовский.

– Мартовский? В октябре? Интересно. А не подскажете ли вы дорогу в деревню?

– Нет, дорогу только астроном вам скажет!

– Астроном, какой астроном?

– А вон он! – кот показал рыжей лапкой за спину Василия Роландовича.

– Где? – обернулся тот, но за спиной было только озеро.

– А почему? – но кота уже не было. Только рыжий огонёк метнулся между деревьев.

Василий Роландович снова обернулся к озеру.

Над озером собиралась большая чёрная туча. Она медленно плыла к берегу, где сидел Василий Роландович.

"Ну вот, – уныло думал Василий Роландович. – Заблудился в лесу, сейчас попаду под дождь. Пока меня найдут — воспаление лёгких, а там! Да и вообще если найдут. Интересно, кому мой мерседес достанется".

А туча подплывала всё ближе и ближе. Вот уже она разверзла над Василием Роландовичем огромную глотку и, полыхнув молнией, рявкнула:

– А ты помнишь третий закон Кеплера?

– Что? – растерялся Василий Роландович.

– Квадраты периодов обращения планет вокруг Солнца относятся как кубы больших полуосей орбит планет, – раздался сзади мелодичный грудной голос.

Василий Роландович обернулся, краем глаза заметив, что туча довольно улыбнулась и рассеялась туманом.

Перед ним стояла Та Самая женщина.

– Ты! Вы! Где моё бельё? – выкрикнул Василий Роландович.

– Какое такое бельё? – невинно моргнула женщина. – Про бельё ничего не знаю, а вот вашу корзинку нашла. Светлана. Можно Света.

– А я Вася. А откуда вы знаете про третий закон этого самого?

– Кеплера-то? Да кто же его не знает? У нас третий закон все в деревне знают. А вот четвёртый знает только мудрец. Но он в горы ушёл, мудрость постигать, только зимой вернётся. А вы, наверно, за рыжиками пришли?

– Да, за рыжиками. И заблудился, представьте себе. Никогда в лесу не терялся, а вот, пожалуйста!

Света засмеялась.

– Да, говорят, у нас лес не простой, заговорённый. Пойдёмте, покажу поляну, где рыжиков много. А то скоро совсем стемнеет.

 

И, не поверите, не прошло и месяца – женился Василий Роландович. Свадьбу сыграли простую, деревенскую. Рыжиками гостей угощали. Под свой самогончик рябиновый оно знаете как хорошо!

Только жить в деревне Вася со Светой не остались. В город уехали.

– К деревенской жизни я неспособен, а у жены на шее сидеть — не дело! – сказал Василий Роландович, с бабкой прощаясь.

А в городе нашёл он себе работу хорошую. Администратором в парикмахерской. И дела-то у парикмахерской в гору пошли! Уж такой приятный администратор, всякой посетительнице доброе слово скажет, да стрижку похвалит! А женщины они, знаете ли, доброе слово любят. А после новой стрижки — так особенно!