Если дамы предпочитали нежиться под лучами ласкового солнца в шезлонгах у кромки моря, джентльмены облюбовали себе верхнюю террасу. Именно там коротали время те двое. Знакомство их состоялось задолго до прибытия на курорт: движения и мысли их неуловимо были схожи, как у оригинала и карикатуры. Ворота Отеля фиксировали джентльменов под именами Льюиса Бигля и Рональда Дингла. Вздумай руководство искусственной планетки пробить их по базе, оно нашло бы раскрученный совместный проект "Межпространственный туризм", охватывавший 14 планет.

Лицо Рональда походило на морду плаксивого бульдога. Такими бывают сыщики, только что потерявшие след. Или те, кто чует, что по их следу идёт неумолимый опытный сыщик. Жаркое солнце и безоблачные небеса не заставили его скинуть потёртую на локтях коричневую куртку. По лбу скатывался пот — капля за каплей, майка липла к спине, но свою линию он гнул: куртка — стратегический объект! Профессиональный набор исследователя чужих карманов всегда под рукой, и каждый инструмент там, где надо. И плевать, что с курткой неудачно контрастируют брючки, словно позаимствованные у актёра пляжной эстрады, и легкомысленного цвета ботинки.

Льюис напоминал ветерана балетной сцены: элегантно скрещенные ноги, поднятая в жесте рука, наклонённый вперёд корпус являли классические позиции танца. В иных местах он заработал славу заядлого театрала, талантливого музыканта, неплохого певца и удачливого мошенника. Харизматичный дьявол! Ему ничего не стоило охмурить любого, но полученный ущерб компенсировался волной его незабываемого обаяния. Правая рука Бигля беспечно помахивала изящной тросточкой с набалдашником из бриллианта. Лицо было скрыто: от жары спасала широкополая шляпа, бросавшая тень почти до подбородка. Лёгкий ветерок трепал рукава шёлковой синей рубашки, лоснившейся в лучах солнышка. Её пуговицы — разговор особый. Как в древние века ставили зарубки на топор после каждой победы, так и Льюис после каждой отвоёванной у торговых конкурентов планеты помещал в пуговицу видеоизображение её панорам. Разглядеть их помогала миниатюрная раздвижная лупа, красовавшаяся на серебряной поясной цепочке. Сброшенный пиджак с эмблемой известного клуба небрежно болтался в районе локтя. Красоту жизни элитного курорта в этом уголке рая подчёркивал его мелодичный бигглевский голос:

— Вся красота жизни заключена в одном моменте. Для каждого он свой. Мой момент, когда ты переходишь на уровень выше.

Бульдог Дингл, признаться, ничегошеньки не понял. Но он привык к манерам партнёра и знал, что сейчас последуют пространные изъяснения. По бледному лицу Льюиса скользнула тень самодовольной улыбки. Пальцы оставили тросточку и неспешно вытянули из внутреннего кармана пластиковую карту с перламутровыми разводами. Посередине звёздной россыпью крупно значилось "На предъявителя" и ниже, шрифтом помельче, "включая персону сопровождения". Обладателя такой карты ждали во всех уголках Вселенной. Никто не знал, сколько существует подобных карт. Но любому было известно, что лимит средств на ней неограничен.

Пальцы любяще погладили пластик, а потом их подушечки тревожно пробежались по глади, словно нащупывали невидимые кнопки.

— Ты же знаешь о степенях защиты, запрятанных в пластике, — Бигль проницательно взглянул на компаньона. — Защита от удалённого доступа. Личное касание. За определённое время последовательно нажимаешь все скрытые точки. Это сродни пьесе на пианино, извергающем звуки безмолвия. Мои пальцы любят такие пьесы. Мои пальцы склонны к импровизации.

Он вытянул руки и предъявил длинные худые пальцы. Пальцы шевельнулись. И вдруг ожили. Наполнились странной неведомой жизнью. Превратились в миниатюрных танцоров ничуть не хуже оригинала.

— Пианист на самом важном в жизни концерте — это я в тот момент. Если сыграешь правильно и станешь лауреатом, тебя обласкают богатство и слава. Но, выигрывая конкурс, ты лишаешь богатства и славы кого-то другого. Твоё участие отбирает у него карточку допуска в высшие слои, как я реквизирую этот пластик, превращая богатея в изгоя.

— Таким образом, вы свои и его показатели множите на минус единицу, и ваши знаки меняются, — вставил Бульдог Дингл, который всегда придумывал математическое объяснение, если не знал, как ответить иначе.

— Момент — это третья часть симфонии.

— Почему симфонии?

— В симфонии, как известно, четыре составляющих. Сначала соната аллегро — я быстро просеиваю владельцев карт на предъявителя — всех кандидатов на низвержение. Тех, вместо кого возвышусь я. Следом наступает вторая — медленная — часть. Обычно я зову её танцем тени. Мне суждено превращаться в тень. Я следую за богатеем, я сливаюсь с ним, я становлюсь его неотрывной тенью...

— И после он? Момент?

— Именно! Та часть, что называют "менуэт". Короткий, но по-королевски величественный. Тень забегает вперёд, выбирая узкое место. Тень застывает в пол-оборота, пропуская картовладельца. Но места мало, и прохожим суждено соприкоснуться. Движение руки вверх. Подвинутая пола клубного пиджака. Откинутый клапан секретного кармана. Миг жуткой тревоги и сладкого предвкушения. Касание завершено, и прохожие устремляются дальше. Но в моих руках карта, и тень становится богачом, а богатей — тенью, хотя пока и не подозревает об этом. Остаётся финал, где соната сплетается с рондо. Та самая импровизация. Скоротечная пьеса, каждая нота которой завершает мой переход в категорию высших. Когда нажата последняя клавиша, наплывает счастливое умиротворение. Я снова в высшей лиге. Мне снова открыты все ранее запертые двери. Но даже минуты этого безмолвного ликования не сравнить с моментом — той скоротечной секундой первого касания карты, которая и решает всё!

— Момент, полный монет, — хмыкнул второй.

— Он схож с точкой, этот момент, — снова вступил высокий. — Кажется, какая малость. Точка занимает минимум места из всего ряда символов. Но именно ей подвластно останавливать. За ней начинается новое. Если умеешь ставить точку в нужном месте, отсекая прежнее, не сомневайся: новое непременно накатит.

Джентльмены немного помолчали.

— Да, сэр, в сравнении с Вами мне пока отведена роль скромного подмастерья, — учтиво склонил голову Рональд.

— Ты — ученик способный, — поощрительно улыбнулся Льюис. — Иначе бы "персоной сопровождения" в этот рай я бы выбрал пустоголовую красотку. Любая бы не отказалась окунуться в море на этой закрытой от масс планетке.

 

Учтивую беседу двух джентльменов прервали самым бесцеремонным образом. Ледоколом меж мистером Биглем и мистером Динглом вонзилась узконосая тачка, которую толкал коренастый здоровяк в форме садовника. Солнце приветливо отсвечивало в золочёных петлицах, являющих виноградные грозди. Фуражка была лихо заломлена. Мясистое лицо с рыжими всклокоченными бакенбардами краснело от натуги. Руки с закатанным рукавами бугрились мускулами. И было с чего! В тачке наклонно восседала мраморная копия Венеры Милосской, переселяемой с террасы в дамское общество. Джентльмены отпрянули. Но столкновения избежать не удалось. Бигль получил увесистый удар в грудь твёрдым, как гранит, локтем. Одно из колёс тачки безжалостно проехало по ботинку Дингла, заставив того скривиться от боли.

— Звиняюссссь, — рявкнул садовник, принудив джентльменов увеличить дистанцию, и с горделивым кряхтением поволок ценный груз дальше.

— Где ж только берут таких охламонов? — Рональд подпрыгивал на одной ноге, стараясь растереть ноющие пальцы прямо через ботинок. — В приличных местах их давно уже заменили роботами!

— Только не здесь! — смеясь, пояснил Льюис, получивший не столь болезненный ущерб. — И этому, мой друг, есть весомая причина. Свою власть над миром остро ощущаешь лишь в тот миг, когда глаза твои смотрят, как кто-то корячится, обеспечивая твой досуг. Замени работягу на механизм, и сразу услышишь бурчание, что здесь стало скучно, и что ни одна машина не может почувствовать твои претензии к уровню обслуживания, как чувствует это живой человек.

— Иными словами, сэр, дать взбучку роботу разумным делом не назвать, — хмыкнул Рональд.

— Верно, мой друг, — кивнул Льюис. — Мы быстро забудем это недоразумение, а кто продолжит непрестанно работать, чтобы воздух всегда был свежим, море — чистым, а солнце — жарким?

— Быдло, сэр, — коротко ответил Рональд, ставя точку в неприятном разговоре.

 

Парочка уже поднималась по широким ступеням крыльца своего роскошного пристанища в виде многоэтажного дворца, каждый номер которого дарил счастье и негу горстке удачливых обладателей пропуска в элитные места. Проходя сквозь створ любезно разъехавшихся дверей, джентльмены намеревались начать обсуждения роста курса стоимости трансвенерианских алмазов, а после перейти на воспоминания о восходящей оперной звезде, концертом которой им довелось наслаждаться вчера.

Но благодушные намерения были разогнаны тревожным писком. Створ ворот сменил оттенок с приветливых ультрамариновых тонов на гневно-красные.

— Несанкционированный доступ, — раздался металлический глас сверху. — Немедленно предъявите карту для активации разрешительной системы.

— Карту требует, — лениво пояснил Рональд. — Предъявите что ли. А то взбесится машина.

И, правда, писк сменился назойливым подвыванием сирены.

— Сейчас предъявлю, — как от комара, отмахнулся Льюис. — Сейчас… сейчас… где же она? Ну, смолкните хоть на секунду!

— Поторопитесь, — лень в голосе Рональда сменилась испугом. — Только не говорите, что обронили.

— Обратный отсчёт для задержания нарушителей, — возвестил глас, играя оттенками, как на металлофоне. — Девять, восемь, семь…

— Я не мог обронить, — гордо сказал мистер Бигль. — Она в надёжном внутреннем кармане.

И пальцы скользнули в назначенное место.

— Шесть, пять, четыре… — продолжали отсчёт неведомые хранители.

— Но сейчас он пуст, — растеряно признался Льюис.

— Лучше бы её отыскать как можно скорее, — похоже, Рональд начинал истерить.

— Знаю, — и Льюис захлопал по всем карманам.

— Три, два, один…

— Позвольте, приятель, — всплеснул руками, — а не тот ли…

— Садовник, чёрт его дери, — подскочил Льюис и даже успел обернуться.

Но было уже поздно, свет померк для двух нарушителей, утративших право находиться среди избранных.

 

Хотелось сказать "Когда свет вернулся", но он не вернулся.

Льюис и Рональд оглядывали сумрачное пространство, мглу которого разрывали багровые сполохи пламени в квадратных оконцах угрюмых чёрных цилиндров, натыканных повсюду. Внизу и по сторонам, куда ни кинь взгляд, был уголь. И ничего, кроме угля. Верх тёмного мира ограничивал громадный купол, от которого веяло жаром не меньше, чем от печей.

Это не понравилось ни Рональду, ни, тем более, Льюису.

Ещё больше им не понравилось, что дорогие костюмы куда-то запропали. Теперь их тела охватывали затёртые, измазанные углём полосатые робы. Тела ныли, словно их недавно отхлестали сотней пыльных мешков.

Хотелось закрыть глаза. А потом проснуться.

Измождённый старик в такой же полосатой робе устало взглянул и на них и прохрипел:

— Не спать, ребята!

Отработанным движением его руки извлёкли из-за угольной кучи пару замызганных лопат и втиснули по одной Рональду и Льюису.

— Это вот — уголь, — он обвёл руками бескрайний горный массив чёрного цвета. — А это — топка. И туда, пареньки, швыряйте уголёк. Да пошустрее. Если солнце погаснет, нас вздуют по полной программе. Так что бросайте в темпе. Держите температуру.

Старик вытер пот со лба и слабо улыбнулся.

— Там, внизу… Джентльмены любят погорячее.