Явление

Двери деревенской церкви распахнулись, выпуская на свет божий прихожан. Женщины снимали платки, мужчины задумчиво смотрели вперед. Дети улыбались, бегали вокруг, напряжение проповеди понемногу отпускало верующих.

В церкви было жарко, даже душно, раскатистый голос священника обещал вечные мучения в геенне огненной. А снаружи солнце заливало деревья, поля, дома. Маша развязала платок, предварительно посмотрев на мать. Та лишь коротко кивнула, давая свое согласие. Брат Петя вышагивал рядом с отцом, засунув руки в карманы, но его напряженная спина расслаблялась. Прекрасный воскресный день, ставший еще более замечательным после проповеди.

Маша выросла в религиозной семье, в деревне, где каждый верил неистово, искренне. Здесь не было места греху, лжи и преступлениям. Да, жители добровольно отказались от удобств современности, зато их души оставались незапятнанными. Маша знала, что в соседних деревнях есть и телевидение, и интернет. Также там есть и насилие и жестокость. Жители погрязли в грехах, ненависти и завистливости.

Родители разрешили детям сбегать на речку освежиться. Петя схватил сестру за руку и потащил за собой, поднимая пыль на дороге. Детский смех, крики, плеск воды и согревающие солнечные лучи – что может быть лучше? Здесь все едины, дружны и ответственны.

-Берегись! – Петя с разгону прыгнул в реку, обрызгав сестру. Заливистый хохот разносился в звенящем летнем воздухе.

Отдыхая на берегу, Маша смотрела на все еще плавающих мальчишек. Ее брату уже одиннадцать, он на два года старше ее, но ведет себя иногда совсем как маленький. Вот она в его возрасте будет более серьезной и ответственной. Выучит, наконец, Библию. Поймет ее всю, многое пока еще оставалось тайной для нее.

-Эй, давай наперегонки домой! – Петя пронесся мимо нее, не дав форы.

Раздраженно фыркнув, она схватила вещи и побежала за братом.

Солнце припекало. Петя уже, наверное, давно дома, хвастается перед родителями.

-Черепашка! – дернув сестру за косичку, Петя показал язык. – Мы так дома будем к завтраку!

-Мне спешить некуда, - состроив рожицу, она горделиво пошла вперед.

Люди толпились на площади, здесь был так называемый центр деревни. Небольшая трибуна, на которой иногда проводили выступления местные музыканты, но чаще обращался священник. Давно не слышны были голоса певцов. Деревня с летом погружалась в дремоту.

Посмотрев вверх, Маша увидела большое белое облако, такое светлое и чистое, что где-то глубоко-глубоко в теле что-то аж защемило. Солнце скрылось за облаком, образовав нечто вроде фигуры.

-Смотрите! Смотрите! – закричал мужчина, несший ведро с водой.

Все, кто находился на площади, задрали головы вверх. Их рты раскрылись, а руки почти автоматические сложились в молитвенном жесте.

Сверху раздался мощный вибрирующий звук. Не гром. Нечто чистое, прекрасное, святое. Маша застыла. Она сразу догадалась. То были трубы ангелов. Вслед за кристальной музыкой с неба полился хор голосов. Невинные, ясные голоса. Так могут петь только ангелы.

Жители в восторге и благоговении упали на колени, крестясь и молясь. Петя замер рядом с сестрой, беззвучно благословляя Господа, боясь нарушить небесную симфонию.

Капли дождя стекали по восторженным лицам. Влага благоухала, словно весенние цветы. Маша преклонила колени, сердце трепыхалось, словно пойманный на веревочку майский жук. Освещенное солнцем, умытое дождем лицо, трепетно вскинутые к небу руки.

Голос, чистый и непорочный, сливался с песней ангелов. На облаке стояла женская фигура в ослепительном белом наряде. Сияющий образ разгонял весь мрак и тень, какие еще остались в деревне. Каждый житель уже стоял на коленях, моля Пресвятую Деву избавить от греха и наваждения.

Облако с фигурой медленно опускалось, открывая коленопреклоненным жителям святой лик. Маша заворожено смотрела на самое прекрасное лицо. Такой чистоты и святости она не могла даже представить. Тихий голос, наполненный хрустальным звоном, журчанием горного родника, теплом лета, звучал внутри головы Маши.

Дождь прекратился, оставив лишь легкий цветочный аромат. Выглянуло солнце. Маша посмотрела вверх, на удаляющееся облако со сверкающей чистейшим светом фигурой. Окруженное сияющей короной солнце не слепило глаза, его мягкий свет, казалось, изгонял все страхи и всю боль из души. На глазах у восторженно застывшей толпы солнце медленно закружилось в небе, словно гигантское огненное колесо, его лучи рассекали синеву, разбрасывая повсюду яркие разноцветные вспышки. Сияющий шар словно отделился от неба, по спирали спускаясь к земле.

Около десяти минут наблюдали жители танец солнца. Тепло наполняло души, благостный свет излечивал сердца, ангельский хор исцелял недуги. Облако с ослепительной фигурой Девы Марии скрылось в бездонной глубине неба.

Весь день деревенские только и говорили, что о произошедшем. Энергия и жизненная сила словно лилась из каждого жителя. Священник, батюшка Кирилл, восторженно рассказывал о явлении Богоматери. Агнесса и Федор, родители Маши и Пети, вместе со всеми распевали гимны и молились.

Петя серьезно смотрел на сестру. После явления Маша казалась другой. Словно свет истинной любви не коснулся ее.

-Что с тобой? – мальчик не выдержал тишины. Родители не думали сейчас о детях, и настроение Маши пугало его.

-Пресвятая Дева сказала мне кое-что.

-Что? Дева говорила с тобой? – удивление сменилось подозрением, а затем и завистью. Почему из всех Богородица выбрала именно Машу?

-Да. Я знаю, зачем Она явилась.

-И зачем же?

-Ты мне не веришь? – напряженное лицо сестры пристально смотрело вдаль. Ее отдаленный голос напугал Петю. Но она словно светилась изнутри, невзирая на мрачное настроение. Ее коснулась длань Девы?

-Верю, - совершенно искренне ответил Петя.

Сестра лишь прижала колени к груди. Она не сводила взгляд с небес, казавшихся теперь такими пустыми и грязными.

-Знание – тяжелое бремя, - уставшим и совсем взрослым голосом сообщила Маша. – Я не могу сказать ничего. Образ явился мне, и только мне. И голос говорил только со мной, - в голосе сестры не было гордыни, лишь усталость.

-Ты должна сказать родителям, - уперся Петя. –И мне!

-Машенька, доченька, - перед детьми возникли встревоженные лица родителей. Мать теребила подол платья, отец мял в руках свою шляпу. – Тетя Аглая говорит, что Дева Мария спускалась на землю. И близко-близко возле тебя ее облако вспыхнуло особо ярким светом. Она что-то говорила тебе?

Маша удивленно всмотрелась в материнское лицо. Не просто любопытство, но жизненная необходимость знать. Искренняя вера мамы требовала ответа.

-Да, мне было явлено знамение. Богородица говорила со мной.

-Что же она сказала? – платье треснуло по шву, но Агнесса не заметила этого. Ее руки стискивали ткань, пальцы протирали ее до дыр.

-Скажи нам, доченька! – папа присел рядом, положив твердую мозолистую руку на плечо Маши.

-Она не говорит! – Петя все-таки не сдержался, в его голосе звучало обвинение и обида.

-Я говорю с Машей, - в тоне отца звучала злость, и Петя тут же отошел чуть назад.

-Пресвятая Дева запретила мне делиться с остальными знанием.

-Ну что ты, такого не может быть. Знамения даются для всех. Мы же должны понять, что означало явление.

-Я не могу сказать! – Маша хотела, мечтала поделиться знанием, но образ Девы просил ее не раскрывать таинство.

-Прекрати скрытничать!- Агнесса задыхалась от злости. Почему дочь не может поведать, что сказала прекрасная Дева?

-Я не могу! – Маша заплакала. Горькие слезы жгли глаза, вымывая чистый свет явления, затопляя сердце и душу.

-Оставь ее в покое! – Петя прикрыл собой сестру, и пощечина, которую мать хотела отвесить спесивой дочери, оставила на его щеке красный след.

-Мамочка, не надо! – заливаясь слезами, Маша обняла ноги мамы, но та лишь отшатнулась, и девочка распласталась в пыли.

-Идем со мной к батюшке Кириллу. Ему-то ты сможешь сказать, - отец грубо схватил дочь за плечо, и потащил за собой. Агнесса вышагивала рядом, дрожа от злости и негодования. Петя семенил последним, с испугом глядя на сестру.

Дверь церкви распахнулась. В темноте, освещенный лишь неверным светом свечей, стоял отец Кирилл. Остальные жители деревни подтянулись ко входу, заворожено глядя на Машу, перешептываясь, возмущаясь, не понимая, почему благая весть известна такой неблагодарной девочке.

-Пресвятая Дева поделилась знанием с дочерью, - с порога заявил папа, продолжая тянуть за собой смирившуюся Машу. –Но она не делиться с паствой, придерживая знание лишь для себя. Что это? Гордыня? Или одержимость бесами?

-Дочь моя, - раскатистый голос отца Кирилла звучал угрожающе и темно. – Почему ты хранишь в тайне то, что должна открыть всем?

-Пресвятая Дева запретила…, - в этот раз пощечина достигла цели. Тяжело дышащая мать склонилась над Машей. В ее глазах вспыхивали искры страха, ненависти, омерзения.

-Отродье! Сатанинское отродье! – в толпе вопили женщины, осеняя себя крестным знамением.

-Ты расскажешь сейчас же! – рука отца сжалась в кулак, и Маша лишь втянула голову в плечи, мечтая оказаться где угодно, лишь бы не испытывать гнев родителей.

-Истории известны случаи явление Богородицы, - голос батюшки Кирилла сохранял спокойствие, но руки его нервно теребили крестик. – Дева спускалась на облаке к детям, и сообщала им нечто очень важное. И дети эти никогда не замыкались в своей гордыне, делились знанием со всеми.

-Это не гордыня! – Маша упала на колени, воздев руки к распятию и иконам в церкви. – Образ наставил меня на путь истинный, на путь веры, и я не сойду с него!

Толпа возмущенно галдела, некоторые женщины находились на грани обморока. Здесь и сейчас им может открыться Божественная истина, но ребенок, закрывшийся в грехе, не открывает завесу тайны.

-Богохульница! Еретичка! Семя нечистого! – в церковь влетело несколько кочанов капусты и кабачков. Картошка попала в ногу тихо пискнувшей Маши.

-Я не растила грешницу, - шепот матери врывался в разум девочки, удаляя из него все светлые воспоминания, наполняя мысли ядом и тьмой. – Как смеешь ты отказать нам? Здесь самая истово верующая паства! За какие грехи мне ниспосланы такие муки?

-Ты не моя дочь, - горечь в голосе отца сменилась презрением. Маша почти лежала на полу, раздавленная грузом общей ненависти. Легкое прикосновение к руке обдуло ее душу, словно весенний ветерок. Петя сжал ее локоть, подбадривая, не бросая, истинно веруя.

-Это дитя – порождение Сатаны! – отец Кирилл громогласно обратился к замершей толпе. Его голос разносился над темными домами, сливаясь с мраком. – Богоматерь избрала нечестивую душу для откровения! Это испытание нам! Мы должны добиться истины.

-Взять ее! – старуха Аглая в припадке билась в пыли, кусая крестик, расцарапывая руками лицо.

-В давние времена нечестивых карали. И признание добывали через очищение болью! – глаза священника сверкали в ночной тьме, слюна капала на подбородок. Толпа, словно в трансе, раскачивалась в такт его словам.

-Я добровольно отдаю проклятое дитя, - мать и отец склонились перед Кириллом, осеняя себя крестным знамением, не сводя глаз с распятия.

-Я истинно верующая! – Маша рыдала, размазывая слезы по щекам. Почему, ну почему они не понимают, что Богоматерь не просто так просила ее сохранить секрет? От ее молчания зависит все. – Дева Мария просила меня молчать. Я избранная! Я не грешница!

-Заткнись, тварь! – кулак отца разбил губу дочери, и его сердце даже на секунду не дрогнуло.

-Забить ее камнями! – вопила Аглая, неистово сотрясаясь всем телом.

-Кликуша! – Петя встал перед сестрой, указывая пальцем на каждого соседа, на отца и мать, на священника.- Все вы – грешники! Это вас поглотила гордыня. Святая Дева открыла знание только той, кто единственно уверовала в Отца нашего! Как смеете вы упрекать ее в неверии?!

Агнесса и Федор накинулись на сына, повалив его на пол. Крики мальчика стихали под ударами кулаков. Батюшка Кирилл брезгливо смотрел на это действо. Маша протянула дрожащую руку к брату, не веря, не понимая и не принимая гнева толпы. За что они с ними так? Кочан капусты больно ударил ее по затылку. Завывающая Аглая вцепилась в ноги девочки, раздирая ногтями кожу.

-Тащите ее! Тащите! – толпа вцепилась в ребенка. Сорванный бант вместе с клочком волос упал на землю. Платье трещало, а сердце Маши билось, как пойманный в клетку зверек. Ее волочили по ступеням, по дороге, тянули к трибуне.

-Отпустите ее! – верещал Петя, отбиваясь от разъяренных родителей.

-Грешник! Прислужник Сатаны! – мальчика волокли следом за сестрой.

Залитое кровью и слезами лицо Маши напоминало маску. Кто-то выбил ей два зуба, и густая и соленая кровь текла в рот. Девочка перестала сопротивляться. Она ни за что не откроет истину этим зверям. Люди не могут так вести себя. Только не истинно верующие.

-Сжечь ведьму! Утопить ее! – толпа бесновалась, бешенные глаза, раззявленные в крике рты. Маша отвернулась, не в силах смотреть на сборище грешников.

-Мы не можем убить ее! Нам нужны ответы! – отец Кирилл поднял руку, призывая толпу к спокойствию. Ропщущие жители смолкли, разрывая взглядами тело грешницы. –В старину нечестивых пытали. Жестокие времена требуют жестоких действий. Мы не звери. Мы дали шанс этому отродью открыть истину, но печать зла сковала ее уста.

-Истину- верующим! –Аглая вопила громче остальных. –Я видела, видела, все видела! Прекрасный лик Девы склонился над этим ничтожеством, открывая истину. Благостные вести несет Богоматерь, ее уста – врата рая, но богохульница не проливает на нас свет Божественный!

-Сжечь еретичку! Убить! – толпа снова загудела, подбадриваемая криками безумной старухи.

-Мы поступим иначе! – батюшка Кирилл перекрикивал гул беснующихся жителей. – Если она не хочет, чтобы пострадал ее брат-богохульник, она расскажет все.

Несколько мужчин притащили деревянный стол. Упирающегося Петю быстро связали и уложили на поверхность. Мальчик вопил от страха, по ногам стекла струйка мочи. Жители сжимали в руках вилы, грабли, лопаты и топоры.

-Нет, нет! Что вы делаете? – Маша вопила, крепко сдерживаемая родителями. –Это же ваш сын! – она обращалась к маме и папе, но те лишь брезгливо отвернулись от нее. –Не смейте! Я все расскажу!

-Истина редко излагается устами нечестивого, - отец Кирилл смотрел поверх распростертой на трибуне девочки. – Не верьте лживым речам богохульницы. Боль брата может заставить ее говорить. Приступайте!

-Я клянусь рассказать правду, - завывая, Маша пыталась вырваться из цепкой хватки папы, но его кулак тут же припечатал дочь к полу. –Умоляю вас! Все расскажу!

Петя смотрел на нее огромными глазами. Страх и паника сковали его тело, но он умудрился покачать головой, прося сестру не раскрывать знания. Он единственно верующий во всей деревне, и его веры хватит на них двоих. Маша протянула к нему руку.

-Не говори им! Я верую в Господа нашего, и я верю тебе! – брат рыдал, но его слова поселили надежду в сердце Маши.

-Вырвать язык нечестивому! – голос отца Кирилла разнесся над утопающей во тьме трибуной.

Маша слышала хрипы и бульканье брата. Она зажмурилась, стараясь убедить себя, что это всего лишь сон, что Пете не могли вырвать язык, но стоны и плач и бессвязное бормотание мальчика убеждали в обратном. Да и боль во всем теле сводила с ума. Она порезала губу острыми краями выбитых зубов.

Толпа долго, около получаса, калечила невинного ребенка, и сестра слышала хруст костей, звук разрываемой плоти, видела кровь, стекающую со стола. Когда те, кого она считала единомышленниками, отошли от своего алтаря, взору Маши предстал окровавленный кусок мяса. Это не могло быть Петей. Ее веселым, любящим, наслаждающимся жизнью братом.

-Как, зачем…, - слова ее потонули в гуле толпы. Тело мальчика сбросили на землю. Собаки тут же приступили к трапезе, оглашая воздух довольным воем.

-Так мы поступаем с богохульниками и еретиками! – глаза отца Кирилла сверкали в ночи, в них плясало демоническое пламя, безумие и грех.

Чтобы не ждало ее, Маша ни за что не поведает об этом существам, именующим себя верующими людьми.

Она потеряла все: брата, себя, родителей, веру в людей, но обрела истинное просветление – Богородица позаботиться о ней, стоит лишь дождаться ее явления.

-Вздернуть отродье! Сжечь! Утопить! – толпа уже словно забыла, зачем они здесь собрались. О том, что девочка должна сообщить им благую весть, забыл даже отец Кирилл. Теперь они видели перед собой лишь грешницу, стремящуюся залить огненными реками улицы их деревни.

Камни и палки. Грабли и мотыги. Ножи и топоры. Руки и ноги. Зубы, слюна, веревки от халатов, острые крестики – все пошло в ход. Толпа намеревалась растоптать, уничтожить, искоренить зло.

Возле трибуны мужчины уже установили крепкий ствол яблони. Обезображенное тело девочки крепко привязали. Хворост под ногами ведьмы хрустел под тяжелыми шагами истинно верующих.

-Да очистит тебя от греха пламя Господне, - отец Кирилл поднес горящую ветвь к подножию столба, и огонь взметнулся вверх.

Вытекающая из обрубка руки кровь с шипением капала в пламя. Разорванный рот пытался улыбнуться, но из дыры на лице лишь посыпались крошево, оставшееся от выбитых зубов. Единственным уцелевшим глазом Маша всматривалась в небо. Внутри уже почти мертвого тела жила надежда. И вера.

-Смотрите! Метки! – Аглая указывала на коптящуюся на костре жертву.

-Стигматы, - выдохнул отец Кирилл. Запоздалое раскаяние почти затопило его. Почти. Нет, это не настоящие метки Господа, а проделки дьявола.

На запястье, прорывая вены, появилось круглое отверстие, темная шляпка гвоздя накалилась в пламени. Кровавые точки покрыли лоб ребенка, из бока хлестала кровь. Обугленные ноги пробили невидимые гвозди.

-Святая нечестивая! – лепетала толпа, прикрываясь от взбесившегося огня.

Вонь обугленной плоти забила цветочный аромат летнего луга, оставшийся еще с явления Пресвятой Девы. Уцелевшим глазом Маша смотрела на изуродованное тело брата, которое пожирали голодные псы. Затем ее взор устремился ввысь. И ей открылось видение, столь прекрасное, столь святое и благостное, что она забыла о боли в сгорающем теле. Она не видела как чернеет ее кожа, как обугливаются волосы. Когда лопнул глаз, Маша уже смотрела на себя сверху, влекомая ангельской мелодией ввысь. Нестерпимая боль, разрывающая плоть и кости уступила место блаженству.

-Она что-то видела! – вопила Аглая, падая на колени, крестясь и смотря в небо. – Мученица! Святая мученица!

-Богохульница застлала твой взор мороком, - отец Кирилл скривился. Обезумевшая толпа меняла свое мнение быстрее, чем летний ветерок. –Здесь собрались истинно верующие, уничтожившие ростки зла. Два ребенка – это два еретика. Лживые, нечестивые, несущие ложь. А кто отец лжи?

Толпа не отвечала ему, ничтожно распластавшись в пыли перед обугленным телом девочки, которую сами только что предали очищению огнем.

-Святая Мария! – Агнесса вопила, руками разгребая пепел, осыпавшийся с тела дочери.

-Богохульники! – отец Кирилл с силой отпихнул обтирающуюся пеплом женщину. Агнесса зашипела, но отползла. Федор присел рядом с женой, рыдая, глядел на столб, на котором только что сгорела его дочь. Святая Маша. Пречистая Мария.

-Дьявольское семя сгорело! Но остались те, кто дал ему жизнь! – отец Кирилл отказывался признать, что, возможно, все они совершили ужасающую ошибку. Святыми становятся через мучения, и девочку можно назвать великомученицей.

Пустые глазницы Маши все так же смотрели в ночное небо.

-Глядите! Явление! – толпа вновь упала на колени, молясь и завывая.

Черное звездное небо содрогнулось. Под ногами дрожала земля. Сверху раздавался тревожащий, ранящий душу зов труб. Устрашающие ноты разливались над деревней. Окровавленные морды собак смотрели вверх, на луну, их тревожный вой сливался с грохотом, доносящимся из-под земли. Иерихонские трубы воспевали начало конца.

Небо выпятилось, а затем трещина расколола его пополам.

Отец Кирилл упал на колени рядом с остальными, но когда из разорванного неба возник новый образ, он понял, что никакие молитвы не спасут его и прихожан.

Грохот небес, рев труб и вой собак слились с криками жителей деревни. Расколотое надвое небо безразлично взирало на страдания молящихся грешников.

Обугленное тело улыбалось, взирая на две половины неба, смотря глубже, туда, откуда явился образ, унося в бесконечную даль истину, открытую святым ликом Девы Марии.