Ритка Тёркина. Озорная, веснушчатая. Бывшая сокурсница из числа тех, кого бы рад позабыть, да ни в какую. Мы встретились в парке. Я млел на скамейке, окутанный полудрёмой первого весеннего тепла. Пиво, перелитое в бутылку из-под «Саян», приятно холодило ладонь. Она – тащилась на поводке за своей термоядерной таксой, захлёбывающейся на бреющем полёте.

«Только этого не доставало! – пронеслась секундная мысль, когда наши взгляды встретились. – Или не вспомнит? Вдруг, пронесёт? Всё-таки, сколько лет миновало…»

– Игорёк, ты ли это? Какими судьбами?

Ну, да. Конечно…

– Чего сидишь?

Пришлось улыбнуться, и, подтянув таксу, Ритка радостно плюхнулась рядом.

 

 

Всё-таки это была необычная девушка. Со стороны глянешь – вполне себе человек. Руки, ноги… весёлая. Но стоило начать с ней общаться, как тебя охватывало странное беспокойство. На канатоходца в цирке все смотрели? Вот, нечто подобное. Всё время чувствуешь – что-то неладно, что-то вот-вот. Но что? – непонятно. От чего напряжение только усиливалось.

Возможно, дело было в её интонациях. Всегда немного с надрывом, словно, стараясь сдержать рвущийся крик. А, может, и нет – может, не в них. На лекциях же молча сидят, а молчать с нею рядом было ещё невыносимее. Особенно на зачёте. Сидишь и ждёшь – сейчас ка-а-ак… Да – ничего. Но ждёшь всё равно. Не оставила эта особенность её и теперь.

Ладно, думаю, подруга из прошлого, переживу. Особенно, если под пиво. Есть чего вспомнить, кого обсудить. Внезапное разнообразие, оно же только на первых порах неприятно. Да и собачка забавная. Атоской зовут. Хвостом вертит, в ладони тычется… всех голубей разогнала. В общем, разговорились.

Наверно, с полчаса языками чесали. Слов много, да всё ни о чём. Для настроения. Она уже уходить и тут, словно случайно…

– Скажи, – говорит, – а ты в ремонте квартир понимаешь?

Хо-хо – понимаю ли я? Три переезда, четыре ремонта. Попробуй переживи столько кошмара. Одних обоев поклеил – вспоминать неохота. Так хотелось сказать – «никогда!» Но прямо соврать не получалось. Скривился, неопределённо кивнул…

– Здорово! – вспыхнула Рита и только теперь, будто невольно, перешла к самому главному. Хитрющая. Сейчас-то понятно, для чего всё «ля-ля» затевалось.

Оказывается, она совсем недавно сменяла свою однокомнатную в центре на полноценную новенькую двушку за МКАД-ом. Причём, так интересно – с трёхмесячной рассрочкой. Что-то вроде времени на обустройство и переезд. Теперь же срочно ищет, кто бы всем этим занялся… «И то, что мы встретились – великое провидение».

Ну, да, попадалово это. Впрочем... Уже собирался ей отсоветовать связываться со всякими проходимцами и найти серьёзную фирму, как она, вот те раз, предложила оплату. Причём, не какую-то там за ради приличия, а нормальные деньги. Мне со своим частным извозом ещё покрутиться, чтобы так заработать, а тут… подзадумался. Да и в пробках торчать, если честно, осточертело – каждый день дыр-дыр-дыр. Ладно, думаю, можно попробовать.

Правда, я сразу предупредил, что умею далеко не всё, и по отдельным работам придётся искать других мастеров. Чтобы по-честному. Да и себе лазейку, если вдруг накосячу. Но, похоже, Тёркину это не беспокоило.

Ударили по рукам, и тут последний вопрос:

– Слушай, а ты никого из наших не видишь?

«Бог миловал» – пронеслось в голове. Но вслух не сказал – лишь отрицательно покачал головой.

– Вот и хорошо, вот и здорово, – протараторила Ритка. – А увидишь – не говори никому про квартиру, лады?

Фигня какая – я и не думал. Ох уж эти женские тайны. Хотя, непонятно: Тёркина ж, вроде, всегда была не прочь прихвастнуть. Даже, когда не надо. А тут…

 

 

Квартиру смотрели тем же вечером. Я с калькулятором, она с вдохновением. Невозможное сочетание, но вроде бы договорились. Самое время какую бумагу набросать, чтобы всё по местам и больше не возвращаться. И тут внезапный сюрприз.

Спускаемся, открывает она свой багажник, а там, вместо обычного шмурдяка, настоящий маленький офис. Какие-то ящички, писчие принадлежности, компьютер, Интернет, сканеры с принтерами. В наш век технологий такое в каждой квартире, но всё равно впечатлился. И договор. Нужные пункты забила и опа-на – распечатала.

Я от такого даже присвистнул. Это кем же надо работать, чтоб из машины кабинет устраивать? Почему-то подумалось – копирайтером. Подходящее слово. Копирует, «райтерит» – в мозгах всё сошлось. Сам в своё время сколько в офисах насиделся, даже мелким начальником побывал. Бумажки, бумажки… Надо было, конечно, про работу спросить, но постеснялся. Ох уж моя природная нелюбопытность. А если по чесноку, я в тот момент это самое… больше за аванс переживал, чтобы без всяких там, без нюансов.

 

*

 

И побежали счастливые будни. Прежде всего, музыку взял – это на стройке первое дело. Потом инструмента, материалов… Таскал – чуть не сдох. Да и автомобиль свой, универсал, нехило загадил. Сколько ни осторожничал – всё равно изнутри весь угваздал. Словно в салоне пачку муки подорвали. Да ещё проклятые узбеки кругом… «Любой работ. Любой работ». У новостроек крутятся, за мешки тебя лапают… Чес-слово, будто девку за задницу. Только слабинку дашь – как мухи облепят. Никакого прохода. Пока тюки со смесью поднял – машину открой, достань, машину закрой – всё на свете проклял. И это только шпатлёвка.

Одно сильно радовало – никто тебе не указ. Пришёл и работаешь. Один. Без присмотра. Хочешь – днём, хочешь – ночью. Штробить-то, конечно, ночью не поштробишь, а всё остальное – легко.

Собственно, подробно останавливаться на этапах ремонта не буду. Маячки, грунтовки, затирки – всё по инструкциям. Так бы оно и закончилось, чередом… если б не моя оплошность со стяжкой. Со стяжки наша история, можно сказать, и начинается.

 

 

Намучился в тот день знатно. Сперва с армированием. Решётки достал, а поднять? В обычный лифт не войдут, а грузовой, как всегда, не работает. До сих пор думаю – узбеки подсуетились. Пришлось по одной поднимать, и всё ножками. Хорошо, этаж только третий, а мог быть семнадцатый. Так же и с лагами под маячки, чтобы правилом нормально работать. Три четырёхметровые железные жерди… эти и по лестнице еле пролезли.

Дальше – раствор. И главное, мне почему-то казалось, что современные технологии давно сделали труд лёгким и в удовольствие. Есть перфоратор, есть две насадки… на кнопку нажал, подержал и готово. В руководстве примерно так и написано. Писатели, блин. Хотел бы я поглядеть, как они вживую это проделают да ещё в старом советском тазике для утопления младенцев. Плюнул – перемешал мастерком. Тазик за тазиком. Всего восемь штук.

Замесить, наляпать, разровнять, перекурить. Главное – не торопиться. Спешка везде главный враг. А так, вроде и не устаёшь, а дело ползёт. Словно само.

Заканчивал уже по тёмному, предвкушая вечерний расслабон. Кое-как умылся из-под вентиля, оправился – можно валить. Вот, только, куртка… Глядь, а она, зараза, на окне висит. И как раз в той самой комнате, где стяжку доделал. Вешалки ж нет, так я её, идиот, как пришёл, на ручку рамы и прицепил. Чувствую – нехорошо. По карманам хлоп-хлоп, а ключей-то и нет. Не от этой квартиры – от этой в замке. А вот к себе домой, понимаю, сегодня не попаду.

Можно было, конечно, на всё наплевать и… Но нет, не смог себя пересилить. Это действительно была идеальная стяжка. Во всяком случае, для первого раза. Уж лучше на бетоне всю ночь, чем сапогами по такой красоте. Чувство прекрасного, оно, знаете ли, не для одних избранных – оно многим понятно.

Ладно, думаю, не пропаду. Чай, не катастрофа. Мобильник здесь, в прихожей – уже хорошо, рядышком паспорт, в нём какие-то деньги. Но автомобильных ключей тоже не обнаружилось – значит и в машине переночевать не получится. Топтался-топтался вокруг половичка, обдумывал перспективы, а потом взял и дёрнул на метро к Маргарите. В конце концов, ремонт-то её, авось, войдёт в положение – приютит на пару ночей.

Адрес быстро нашёл, словно только вчера тут гуляли. Три старых тополя, лавочка, помятая остановка. Правда, подъезд теперь с домофоном, но дверь зачем-то куском кирпича подпёрли. Хоть здесь повезло.

Поднимаюсь, звоню – в ответ тишина.

Что тут скажешь… Всё правильно: я – идиот. Понапридумывал всякого. И до того обида взяла... Я здесь, я для неё, а она где-то там, блин… плюнул на позднее время и позвонил. Сразу-то звонить не хотел. Думал, сюрприз будет. Ага, десять раз.

По телефону Ритка долго ругалась. Но приехала быстро. Причём странно так сказала, подъедет на соседнюю улицу, где раньше палатка была. Там и встретились.

Сам решил бога не гневить – прикинулся валенком. Начал хохмить, про стяжку рассказывать, а она смотрит так… вроде и на меня, а словно не видит. Лицо никакое, взгляд затуманенный.

– Слушай, – вдруг спрашивает, – ты на этаж уже поднимался?

Конечно. Что за глупый вопрос.

– А ничего подозрительно не видел? Людей каких-нибудь или ещё чего… необычного.

Тут я напрягся.

– Каких людей? – говорю. – Тихо всё, никого. Ночь ведь давно. С собакой кто-то гулял, но это там – у соседнего дома.

– Ладно, – шепчет, – проехали. Это я просто, – а сама по сторонам зыркает и плечами так, словно озноб пробежал. – Пока можешь жить, я здесь всё равно не бываю. Только смотри, не шуми – там соседи волнительные. А звонить будут – не открывай. И вообще никому. Договорились?

Сказала, отдала ключи и уехала.

Проводил её взглядом и чувствую – у самого мурашки забегали. С чего это Тёркина у себя и не живёт? Даже подниматься не стала. Даже где бельё брать не сказала. Жуть какая – не может женщина так. Но делать нечего – поплёлся осматривать новое логово.

 

*

 

На следующий день проснулся от радости, мягкости и уморительного тепла – пробивавшийся из-под тяжёлой портьеры солнечный лучик топтался на самом лице. Часы показывали начало второго… но нет – сегодня точно никакой работы. Всё. Большой выходной. И потомучто… и потому, что после вчерашнего тело молило об отдыхе. В особенности предплечья. И поясница. И ещё одна мышца, не знают, как называется.

Между тем, просыпаться в чужой квартире – это отдельный аттракцион. Неведомые предметы, незнакомые запахи, звуки. Холодильник – и тот урчит не по-свойски. Накануне было не до того, но теперь уже ничто не мешало полюбопытствовать на предмет чужой жизни.

Первое, что обращало внимание – всё здесь было каким-то цветочным. Немного ажурным, немного витым. И аромат. Сладковатый, как пахнут тюльпаны. Но при этом чуточку затхлый, покинутый. В глаза сразу бросились два окаменевших горшка на подоконнике, с хвостами мёртвых растений, и дальше... В ванной – потрескавшееся мыло. На кухне – небольшой фарфоровый чайничек с заплесневелой, а потом засохшей заваркой. Да и один пустой холодильник говорил о многом.

Вспомнился вчерашний разговор, но сейчас, по-светлому, он уже не казался столь зловещим. Ну, не живёт у себя человек и не живёт. Может, у мужика живёт, съехались. Может, и двушку эту как раз под себя делают, просто Ритка болтать не хотела. Я же ей тоже не про всё рассказал. Зачем ей про всё? Вот уж не надо.

Почесал в затылке, побоялся чуток и пошёл за продуктами. Деньги, уже говорил, у меня оставались. Немного, но на пару деньков с запасом. А там, глядишь, стяжка подсохнет – вернусь на обычные рельсы.

Понабрал в магазине… всякого. Целый пакет. Пока назад шёл – устроил себе небольшую экскурсию. Туда-сюда, вдоль по улице… С хлебным мякишем за щекой оно не просто прогулка, а целый пикник. Культурное мероприятие, значит.

Рассказываю это, чтобы можно было сориентироваться во времени. Гулял часа два плюс-минус копейки. Возвращаюсь, начинаю дверь открывать и тут сзади: «Здравствуйте!»

– Здравствуйте, – оборачиваюсь. А сам думаю – «Чо за фигня?»

Гляжу, стоит передо мной невысокая полноватая тётка, где-то под сорокет. Такая, типичная конторская баба – «управдом – друг человека».

– Вы, собственно, кто? – продолжает она. А сама пялится… с прищуром… словно музейный экспонат изучает.

– Я, – говорю, – не бандит, не беспокойтесь. Вы, наверно, соседка? Я в гости пришёл. К Тёркиной, к Маргарите. Друг я её. Учились мы вместе. – А сам ключом в замочную скважину попасть не могу.

– Друг, значит. Тогда получай!

И как даст мне из газового баллончика в физиономию.

 

 

Если в вас никогда не брызгали перцовым спреем, могу сообщить, что это не лучшее развлечение. Даже не знаю, как тогда извернулся. Не совсем, конечно, но основная струя мимо пошла. Только немного лицо зацепила. А может старая грымза просто промазала. Чай, не каждый день из баллончиков-то в людей хреначит.

Что было дальше – помню нечётко. Дверь, к счастью, уже открыл. Ввалился. Захлопнул и сразу в ванну. Роняя стулья, цепляя одежду… Нащупал краны и давай надраиваться. С полчаса умывался, пока отпустило. Выхожу – морда красная, веки набухли… Смотрю на брошенный пакет со жратвой и только теперь начинаю соображать – а действительно, а что это было?

Пока думал – звонок. Сперва послал всё к чертям – не до того, но трезвонить не перестали. Глянул в глазок – тётки нет. Уже хорошо. Вместо неё две девчушки с каким-то плакатом. Плюнул – открыл. Сам мокрый, злой до невозможности, но как не открыть, если звонят? Подумал ещё: «дайте лишь повод – сразу заеду, без колебаний».

Смотрю на них – они на меня. На плакате надпись: «Сука, верни нам брата!»

– Какого брата?! Почему всё ко мне?!

Рявкнул на них, аж попятились. В общем, нашли общий язык.

 

*

 

С Тёркиной потом странный разговор получился. «На тоненького». Из лоскутков, из недомолвок. Когда все знают, что все всё знают и говорить, в общем, не о чем, но почему-то иначе нельзя.

– Это не тётка была, это Капустина… – процедила Марго, по-хозяйски оглядывая проделанные ремонтные работы. – Видимо, уже освободилась. – И, чувствуя мой вопрошающий взгляд, пояснила: – Два года назад у Белого Дома взяли. Статья 205 УК РФ пункт второй – «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности». Три года колонии тогда получила. Значит, досрочно вышла.

– А Панков кто такой? – полюбопытствовал я, поднимая ставки.

– Панков? И его знаю – тоже преступник. Нападение на полицейский наряд при исполнении. Статья 318 – до десяти лет лишения свободы. Но приговора нет – дело ещё на доследовании.

– Как интересно. А сёстры сказали, он просто закрыл собой старичка, которого как раз полиция била дубинками.

– Ну, эти две… Их мы тоже посадим, – неопределённо бросила Маргарита, и чуть покраснела, почувствовав, что перешла незримую грань.

Сейчас, глядя назад, понимаю – не раньше, а именно здесь Марго притормозила и словно переключилась на иной режим восприятия. Был человек, и нет человека. В остатке безликая номенклатурная функция – набор алгоритмов.

– Кстати, а у Капустиной… – продолжил я, – это же был обычный пикет. За пикет – и три года?

На это Тёркина лишь ухмыльнулась но, немного поразмыслив, сказала:

– Ты, Игорёк, не в теме совсем, так что не надо… они все – террористы. И даже хуже. Враги народа они, враги страны. Подгрызают, подтачивают... А сами – сплошь дармоеды. Ты, кстати, в полицию зря не пошёл. Пожалел? Ещё не поздно, я помогу дать ход заявлению. Наш Главный, может и вор, но это когда с доказательствами. А так, на заборе писать – это простое вредительство. Обычная провокация. И тут чуть дашь слабину – сожрут с головой. Нет, дорогой, их не слушать, их только давить. Неприятно, конечно, но иначе никак. Травим, как паразитов, выпалываем, выдираем как сорняки. У тебя, вроде, был огород? Вот, оно, так… – и Марго сделала брезгливый жест, словно стряхивала прицепившуюся к пальцам паутину.

– Давить? Но они тоже люди. А ещё закон, демократия, мораль, в конце концов.

– Закон? – рассмеялась она. – Конечно закон. А как без него? Без закона ни одна система не существует. Есть нарушение – есть наказание. Всё честно, открыто, без мухлежа. Думаешь, раз у нас демократия, то каждый делай, что вздумается? С анархией не перепутал? А если каждый баран начнёт решать, как быть стаду… это конец. Попробуй, заставь их… вот этих, с плакатами… заставь хоть что-нибудь для страны сделать. Просто, улицу подмести. У них же вся суть – жить поперёк.

А мораль… мораль вообще ничего не значит. Сегодня одна, завтра – другая. Регламентации не подлежит. Недолговечный фундамент для несерьёзного общества.

В целом, её слова звучали разумно, но почему-то всё равно казались неправильными. Было в них что-то от пресловутого дресскода, когда на дворе под тридцать пять, а ты как идиот в ботинках, в брюках, на все пуговицы законопачен, да ещё галстуком душишься. А снять нельзя – не положено.

– Странное что-то с вашим законом, – попробовал возразить я. – Он, вроде, для общества, но при этом почему-то не для людей. Закон для закона. Да и система… ради системы? Кстати, ты знаешь, кто приходил потом? Потом пришла…

– Кто? Лиса? – хищно передразнила Тёркина, явно не желавшая продолжать разговор. – «Ой, меня укусила оса?» И пришёл к Айболиту барбос: «меня курица клюнула в нос?» Может, довольно?! Давай-ка, дружок, к делу вернёмся, ага? Ты раковину прикрутил, нет? Почему ванны не вижу?

– Потому что её здесь нет! – внезапно огрызнулся я. Главное, и не хотел ничего такого, но слова словно сами собой попросились наружу:– Всё, закончил с ремонтом. В отпуск ухожу. По инвалидности.

В пустой резонирующей квартире слова прозвучали особенно драматично. Но не достаточно.

– Нет, Игорёк, не уходишь. У нас договор, – усмехнулась Марго, потрясая в воздухе воображаемой бумажкой. – Там неустойка, что в жизнь не расплатишься. И, смотри, дорогуша, не думай… что ты там думаешь. Не надо тебе. Ты уж поверь. Да и этот наш разговор… что, свидетелей нет? не найду? У тебя что ни слово – статья на статье. Сядешь как миленький. Так что давай, ноги в руки и это… ванна сама на этаж не поднимется. Не хочешь свою работу доделывать, так я свою делать начну. Или забыл, с кем разговариваешь?

 

*

 

Вот такая история вышла. С тех пор с ремонтами завязал. Ни друзьям, никому – нервы дороже. Знай, баранку крутить – вот моё место. Правда, на этом приключения ещё не заканчиваются – про главное, про таксу, я ж вам так и не рассказал. А про неё интересно.

Месяц назад, сижу – никого не трогаю. Телевизор смотрю. Только пиво с балкона занёс... и тут телефонный звонок. Трубку взял, слышу – Тёркина. Чёрт, ну зачем? Только забыл всё и вот… и мысли в голове с матерком, с матерком.

Туда-сюда, слово за слово и понимаю – у девки истерика. Не как обычно, а настоящая. Вроде не плачет, но кто бы стал просто так по телефону кричать?

Приезжай, говорит, по новому адресу, иначе мне крышка. Слова, понятное дело, другие, но смысл такой. Мне бы отбой дать, а то и совсем телефон отключить… но нет, я ж безотказный. Убрал пиво, поехал.

Всё по дороге гадал, чего там у неё приключилось. Может, по квартире проблемы: трубу прорвало или проводку закоротило. А то и вообще невозможное – извиниться решила. Очень мне последняя мысль понравилась. Прям, захотелось до невозможности, чтобы приехал, а она такая в слезах: «Виноватая я, прости дуру грешную…» И на колени. Хотя, на колени не обязательно – излишние фамильярности. Мы люди не гордые – нам и простых рыданий достаточно. В общем, пока ехал, окончательно уверился – всё так и будет.

На этаж поднимаюсь, весь в сиянии, на белом коне и вижу – дверь у неё приоткрыта. Нехорошее дело. С открытыми дверьми у нас только скорую ждут.

Толкнул, зашёл… Никого.

Свет горит, телевизор работает, на плите чайник крышкой побрякивает… и никого.

Позвал, покричал… Блин – нет ответа. Телефон тоже вне зоны. Только из ванной какие-то звуки, словно мыши скребутся. Я туда, открываю, а там еёйная такса. Атоска. Сама взъерошенная, а морда по самые уши в пластырь замотана. Стоит, несчастная, шкрябает лапами около двери.

Понятное дело, пошёл по соседям, да только всё бесполезно – нет никого. Дом ещё толком не заселён. Туда-сюда, полицию вызвал… Хозяйки нет – такса есть. Теперь живёт у меня. Временно, пока Марго не объявится, но, похоже, что навсегда.

Вот такая история про обычную жизнь. И всё, вроде бы, складывается, но одна штука никак не выходит. Мысли же крутятся… Почему она в тот вечер мне позвонила? Неужели больше некому было?