Весь Форт-Нокс собрался на площади. Ребятня облепила ветви старого вяза, чтобы лучше всё разглядеть. Даже некоторые фермеры дальних ранчо приехали на дребезжащих повозках, бросили обычные заботы. Городок собрался увидеть, как примет смерть опасный бандит.

Взгляды жителей были устремлены к центру площади, на которой должна состояться казнь, поэтому незнакомка легко затерялась в пестрой толпе. Весенний денёк выдался по-летнему жарким, но женщина куталась в длинный шерстяной плащ с глубоким капюшоном. Стоявшие поблизости, немного сторонились: мало ли, вдруг лихорадка. И ни у кого не возникло желания спросить имя незваной гостьи.

Билл проснулся от ощущения безысходности. Луч солнца пробился сквозь ржавые прутья решётки и отразился на мятом боку оловянной кружки. Жирная муха ползла по грубо сколоченному столу. Солома из пыльного тюфяка исколола спину. Билл выдохнул сквозь зубы: скоро всего этого не будет. Тяжелые минуты деревянным стуком катились по углам: плотники торопились завершить установку эшафота к полудню.

Самое время подумать о вечности, о бессмертной душе, о боге. Но Билл вчера прогнал пастора. Святой отец напрасно старался казаться невозмутимым, смачный плевок на черной сутане был слишком заметен. Сам виноват – получил за дело. Голос приторно-слащавый и притворно-участливый разбередил осиное гнездо воспоминаний. Не надо было этого делать. Прошлое лучше забыть и прожить последние часы в счастливом беспамятстве. А самое главное: забыть про её глаза, её тело, её губы. Билл закинул руки за голову и стал ждать, пожевывая соломинку.

Палач не был суеверным, он сделал на петле тринадцать витков.  Виселицу поставили напротив салуна, на том месте, откуда всё началось.

* * *

Полуденное солнце прошло половину пути до заката. Городок утонул в знойной дрёме. Даже курицы и прочая мелкая живность попрятались в спасительной тени, ища прохлады. Джон Бонкс вышел из салуна, чтобы отлить. Он облегчился и собирался вернуться назад, но так и застыл, держа сокровище в руках. Прямо перед ним стоял невысокий индеец. Он опирался на длинную палку с небольшим топориком из полупрозрачного зелёного камня на конце.

Джон проглотил застрявший выдох:

– Краснокожая собака! Как ты посмел сюда припереться?! – и непроизвольно рыгнул перегаром.

Индеец молчал. Зрачки глубоких узких глаз следили за Джоном.

– Я с тобой разговариваю, пёс! Или считаешь меня недостойным твоего общения?! Ну! Отвечай!

Индеец не проронил ни слова.

Виски опасно плескался в желудке и просился наружу. Джон достал револьвер и нетвердым шагом подошел почти вплотную к индейцу. Язык заплетался:

– Убирайся вон, немытая задница, или я нафарширую твои кишки свинцом!

– Угости меня глотком воды, и я уйду, – сказал индеец.

Джон не ожидал такой дерзости. Он пару раз оглянулся по сторонам, будто ожидал поддержки. Двое прохожих остановились поодаль в предвкушении весёлого представления.

Джон помотал головой, отвел руку с револьвером, словно хотел почесать себе ухо, и без замаха ударил индейца рукоятью в челюсть. Подлый удар был несильным, но голова краснокожего дернулась как у тряпичной куклы. Он упал навзничь. Головной убор из множества перьев, ниток с бусинами и кожаных лент отлетел в сторону. Только сейчас стало заметно, что волосы у индейца белы как соль, а лицо покрывают глубокие морщины.

Ковбой обнажил в кривой ухмылке жёлтые гнилые зубы и шагнул в сторону поверженного противника.

– Что вы делаете?! Ему же больно! – звонкий голос заставил Джона обернуться. На пороге салуна стояла Элла – дочка хозяина заведения. Глаза тринадцатилетней девочки горели яростным пламенем справедливого возмущения.

Хозяин единственного, на сто миль в округе, салуна, Патрик Уотсон, рано овдовел и души не чаял в дочурке, многое ей позволял, многое прощал. А ещё угощал всех бесплатной выпивкой в день рождения дочери. К тому же всем было известно, что Патрик горяч и тяжёл на руку. Джон решил не портить отношения из-за ерунды.

– Этот урод, попросил у меня воды! – сказал ковбой.

– Ну и что? Может, ему действительно хочется пить?! – возразила Элла.

Джон взглянул на индейца, поморщился и сплюнул под ноги.

– Так пусть идет за город! Там недавно провели стадо. И напьется, и наестся. Дерьма на дороге хватит на всё его племя! – пробурчал Джон и побрел обратно в салун.

На улице остались Элла, индеец, да парочка разочарованных зевак. Элла помогла бедняге приподняться. Девушка боялась индейцев, об их жестокости и кровожадности ходили легенды, но немощный старик не был похож на опасного ирокеза. Она принесла воды, напоила его и оттерла кровь, струящуюся из уголка рта:

– Поднимайся. Тебе действительно лучше уйти. Скоро придут другие. Они не станут с тобой церемониться.

– Спасибо, маленькая скво, ты очень добрая.

– Святой отец рассказывал нам, что все люди – братья. Мне не нравится смотреть, когда братья дерутся.

Старик заклекотал, что, возможно, означало смех:

– И забавная!

Элла была слишком взволнована. Она не заметила, что губы старика при разговоре совсем не шевелились.

– Как ты оказался здесь? – спросила она.

– Рано утром я отправился за травами для зелья, но не успел. Палящее солнце отняло всю мою силу. Мне нужно только напиться.

– Ты колдун? – спросила Элла.

– Твой «святой отец» назвал бы меня так. На самом деле, я всего лишь слышащий.

– Слышащий?

– Духи прерий разговаривают со мной, учат и рассказывают много интересного.

– О чём, например?

– О том, как одна любопытная девушка полюбила парня, и не смогла ему признаться. Не знала, что завоевать его сердце совсем просто.

Глаза девушки округлились. Она задумала спросить старика, но не решилась. А тот с легкостью поднялся, отряхнул пыль с одежды и развернулся в сторону заката.

– Прости, маленькая скво, мне пора.

Элла смотрела вслед индейцу.

Ветер донёс его последние слова:

– Если понадоблюсь, ищи меня у Змеиного Каньона.

Случай представился довольно скоро.

* * *

Элла Уотсон прибежала в своё тайное убежище. Слёзы избороздили нежные щёчки. Всхлипы с приглушенным бульканьем вырывались из прелестного ротика. Аккуратный носик чуть покраснел. «Почему? Почему он не обращает на меня никакого внимания? Если бы я была дурнушкой или безродной уродиной! У меня не было бы никаких шансов. Не было надежд. Он всего на три года старше меня. Неужели это так много?» Никто не увидел горя юной Эллы. Поседевшие от времени доски старого сарая надежно укрывали девушку от посторонних глаз.

Виновником этих слёз был Кроуфорд Голдсби. Ему едва исполнилось шестнадцать, но он отлично стрелял из револьвера, умело гнал стадо, носил широкополую шляпу с невысокой тульей, пил виски и мог постоять за себя. В далёком детстве они с Эллой росли, играли и дрались вместе. Родители юноши рано умерли от оспы, и сироту приютил Джек Льюис, чернокожий помощник отца девушки, и как поговаривали в городке, дальний родственник Кроуфорда. Юноша был красив. Английская, ирокезская и негритянская кровь смешались причудливым коктейлем в потомке первых поселенцев, отдав всё самое лучшее.

Кроуфорд делал робкие попытки испытать свою привлекательность. И не безуспешно. Многие девушки Форт-Нокса грезили о нем в жарких снах. В мечтах Эллы они вместе бежали по зелёному полю. Элла смеялась и дразнилась тонким розовым язычком, а юноша настигал беглянку, подхватывал сильными руками, и нёс подальше от любопытных глаз. Он целовал, ласкал её, и от него пахло полевыми ромашками. Счастье обнимало молодых. Элла закусывала губу, и правая ладошка отнималась от влажного треугольника только, когда сладостная нега растекалась по всему телу. Счастливая девочка возвращалась из своего тайного места на ватных ногах. Щеки пылали огнём и глаза блестели. Они выдавали тайну о постыдном поступке. Но отец был слишком занят, чтобы обращать внимание на шалости дочери.

Острое ощущение запретного пьянило посильнее ирландского виски. Отец берёг пару бутылок для себя и самых близких приятелей, а Элла знала все тайники в доме. Глоток взрослой жизни обжёг рот, но теперь для сильных переживаний у неё было название.

Она шептала имя юноши, придумывала нежные прозвища. А он даже не смотрел в её сторону. Кроуфорд увлёкся Люсией, приблудной певичкой. Отец подобрал её по дороге из Сент-Питера. Отряд индейцев внезапно налетел на караван переселенцев. Вырезали всех. Она чудом спаслась. Мясистая корова! Приятный голос и пустая голова – на этом её достоинства кончались. С ней все заигрывали. Посетители липли к ней как мухи. Танец с ней стоил очень дорого. Отец ценил Люсию за приносимый заведению доход. Сладенькая тутти-фрутти. Элла представляла, что наступит время, и она выдернет проклятой сопернице по волоску белокурые кудряшки, как расцарапает лицо, вымажет сажей и дёгтем и вываляет в навозе. Вид поверженной соперницы был бы самым большим подарком. Конечно, Элла понимала, что ничего этого не случится. Люсия старше, сильнее, да и отец будет сердиться за необъяснимое проявление ярости. Но предвкушение мести слаще, чем мечты о Кроуфорде.

Тот несчастный вечер начался как обычно. Тапёр размял длинные пальцы и присел за древний инструмент. Расстроенный клавесин взвизгнул, застонал и задребезжал. В какофонии душераздирающих звуков угадывалась незамысловатая мелодия. Музыка, даже такая, преобразила салун. Столы сдвинули к стенам, задремавших завсегдатаев растолкали, упившихся вынесли под вечернее небо. Потные джентльмены обратили помятые лица к салунным девушкам, которые по команде высыпали на дощатую сцену. Самые шустрые уже кружились в танце, выбивали каблуками пыль из опилок. Неудачники подбрасывали десятицентовик и вязали платок на руку.

Элла искала глазами Кроуфорда. Сегодня она решилась пригласить его на танец. Но юноши нигде не было. Девушка вышла на задний двор, чтобы глотнуть свежего воздуха. Очень быстро закружилась голова от табачного дыма. Со стороны конюшни доносилась какая-то возня. Странно, ведь лошадей там быть не может. Джек Льюис, помощник отца, утром запряг пару и уехал за новой партией выпивки. Он должен вернуться не раньше завтрашнего полудня.

Девушка вооружилась увесистой короткой палкой и осторожно заглянула в приоткрытую дверь: «Нежданный вор это или любопытная дикая зверушка рыщет в поисках лакомства?» Элла сжала кулачок до боли в ногтях, чтобы не выдать себя. Кроуфорд и какая-то развратница жались друг к другу возле дальней стены. Объятия становились всё откровеннее. Элла обошла конюшню. Доски с той стороны были сбиты на скорую руку, и прилегали одна к другой не плотно. Девушка прильнула к удобной щели в надежде разглядеть подробности.

Крик отчаяния чуть не вырвался из прелестного ротика, когда Элла узнала Люсию! С Кроуфордом была певичка! Улыбка не сходила с фарфорового лица. Острый язычок изредка просовывался между рядами мелких белых зубов, как жало змеи. Люсия шутливо отстраняла юношу и делала шаг назад, словно желая уйти, а на самом деле, чтобы тот лучше разглядел её прелести. Она всё отступала, дразнила и заманивала его. Наконец, спина шлюшки уперлась в длинную жердь коновязи. Люсия выдвинула вперед подбородок и пробуравила Кроуфорда томным взглядом. Юноша подошел вплотную. Жадная рука легла на бедро женщины и стала подниматься выше и выше, задирая яркую васильковую юбку. Очень скоро непослушные пальцы юноши преодолели подвязку с нелепым розовым цветочком и погрузились в недра накрахмаленного нижнего белья. Люсия картинно закатила глаза. Даже издалека Элла почувствовала горячее придыхание. Руки певички словно свело судорогой. Одной рукой она вцепилась в рубашку юноши, а вторую положила поверх его руки и помогала ей проникнуть глубже.

Ободренный первым успехом, Кроуфорд пытался расстегнуть блузку и распахнуть корсет, но крепкие шнурки отчаянно сопротивлялись. Молодой человек заурчал и стал возиться с узлами. Вскоре две полные груди были освобождены из тесного плена. Юноша осторожно прикоснулся языком, а потом припал губами к темному кружку вокруг твердого соска, и зачмокал как жадный ребёнок. Растопыренные пальцы тонули в упругой нежности женского тела.

– Не спеши, не спеши, – шептала певичка. – О-о-о, мой ненасытный ковбой!

Она дернула его рубашку. Пуговицы посыпались на пол. Жадный рот припал к мужской груди. Затем певичка скользнула ниже. Брюки сопротивлялись недолго: опытные руки быстро справились с ремнём. Пропылённая, пропахшая конским потом ткань упала на пол, обнажив мускулистые ноги. Возбуждённое естество взметнулось на свободу. Юбка Люсии была уже задрана до талии. Резким рывком Кроуфорд вонзился в Люсию. Его руки подхватили любовницу за упругую попку. Размеренные движения становились всё быстрее и быстрее. До Эллы донеслись ритмичные шумные выдохи, переходящие в одновременный восторженный стон. Лицо певички исказила гримаса блаженного страдания.

Сердце девушки разрывалось. Она была не в силах продолжать слушать горячий сдавленный шепот любовников. Ей было противно, что пришлось подглядывать, и больно от предательства. Юноша не принадлежал ей. «Урод! Корова! Ненавижу!» Элла кинулась прочь. Она бежала в единственное место, где всегда чувствовала себя в безопасности. Бежала, не разбирая дороги, глотала слёзы вперемешку с обидой. Забилась в угол, завернулась в клетчатый плед и дала полную волю чувствам.

Когда первая горечь прошла, Элла задумалась о мести. Но что она могла предпринять в одиночку? «Ищи меня …» – ветер принес фразу из ниоткуда.

* * *

Про Змеиный каньон ходили нехорошие слухи. Старуха Джексон говорила, что там живёт дьявол, который питается христианскими душами, а старики ничего не говорили, только плевались. Кто был моложе – посмеивались над суеверием стариков, но каньон обходили стороной. Всего раз Элле довелось побывать там с ватагой сверстников. Наказание отца было таким суровым, что она навсегда запомнила дорогу в проклятое место.

Она кралась осторожно: старалась не оступиться в предрассветных сумерках. Сонный городок будто вымер, что было очень кстати. Трудно вообразить, что сделает отец, если узнает, куда и зачем она пошла. Пустынная дорога терялась в утреннем тумане, словно вела в небо. Девушка долго шла по ней.

Незаметная тропка, которую Элла чуть не пропустила, привела к одинокому типи. Индейское жилище казалось заброшенным. Странные знаки нарисованные красной охрой и сажей на шкурах, служивших стеной, целились в белую девушку. В сложном орнаменте встречались изображения человеческих черепов и недобрые взгляды зверья. Элла не решалась войти. Она обернулась в сторону родного дома. Любопытство боролось со страхом.

Старый шаман появился бесшумно, занавесь входа даже не шелохнулась.

– Ты пришла, – сказал индеец.

Элла вздохнула:

– Да.

– Что привело тебя?

Девушка заплакала. Слезы помимо её воли текли и текли:

– Это невыносимо. Я не могу больше, - всхлипнула Элла.

Индеец молчал. Его лицо не выражало никаких эмоций. Казалось, даже ветер разбивается об него как о каменную преграду. Только длинные космы лениво шевелились, переливались воронёным серебром, отчего старик походил на дряхлого ворона.

– У меня есть немного денег, я заплачу.

– Убери. Я помогу тебе. Бесплатно. Но никогда никому не говори, что приходила сюда.

Он жестом пригласил в жилище. Элла кинула прощальный взгляд на тропку и вошла.

Бизоньи шкуры покрывали уходящие ввысь жерди и служили стеной индейского типи. Вдоль стены разложены огромные лохматые шкуры. Угли тлели в очаге, сложенном посреди жилища. Дым уходил в узкое отверстие вверху.

– Так чего же ты хочешь, маленькая скво?

– Мне невыносимо видеть его в чужих объятиях. Я хочу, чтобы он был мой. Только мой!

Старик улыбнулся:

– Бледнолицые слишком много внимания уделяют странным вещам. Тому, о чем заботиться не нужно.

– О чём ты старик?

Индеец ничего не ответил. Он взял девушку за руку и повел вокруг очага. С каждым шагом угли разгорались всё ярче. Когда первый круг был завершен, огонь бушевал в очаге. Старик вынул из кожаного мешочка на поясе щепоть травы. Он поднес её к губам, что-то прошептал и размашистым движением руки кинул в очаг. Синее пламя поднялось до уровня глаз Эллы, но не обожгло.

Старик обернулся:

– Ты должна знать, что духи потребуют платы за помощь. Ты готова к этому?

– Готова.

Шаман три раза повторил вопрос. И Элла отвечала «да».

Нож шамана рассек тонкую ткань платья и шнуры корсета. Одежда водопадом упала на пол. Индеец уложил дрожащую Эллу на тёмную шкуру, пахнущую большим диким зверем. Девушка ощутила спиной застрявшие в шерсти колючие соломинки. Старик раскурил трубку, бросил в огонь ещё щепотку бурого порошка. Густой дым стал обволакивать обнажённое тело. Под потолком он принимал причудливые формы: то морда, то ангельский лик проступали в неторопливом вращении воздуха. Тепло и благость растеклись по телу. Потаённые желания, отозвались жаркой пульсирующей тяжестью внизу живота. Элла неожиданно истекла соком спелого персика.

Шаман накрыл лицо девушки платком. Вихрь эмоций, запахов и ощущений с новой силой подхватил истомлённое тело. Сандал, имбирь и мята сделали мысли прозрачными. Персик и апельсин подарили радость, а кофе и душистый перец обозначили цель, к которой следовало стремиться.

Голова закружилась, Элла захотела вскочить, но не смогла даже шевельнуть пальцем. Тяжкий стон вырвался из груди. Огромное животное проснулось в тайной берлоге, внутри неё. Оно двинулось в сторону невидимой границы, очерченной магом. Старик напрягся, он ждал.

Элла хрипела. Она покрылась липкой испариной. Капельки пота избороздили тело прохладными нитями. Пена собралась в уголках губ. Спина выгнулась дугой. Напряжённые руки сжались в кулаки. Бархатная кожа живота натянулась. Груди набухли, а соски стали твёрдыми. Лоно горело адским огнём.

Казалось, прошла целая вечность. Старик издал гортанный звук, и животное, разбуженное волшебством, ринулось наружу. Волна жара зародилась внизу живота, стремительным потоком поднялась от лобка через напряжённый живот, задержалась на мгновение в районе груди, обожгла горло и выплеснулась звериным криком наружу. Глаза распахнулись, и небо обрушилось на девушку через дымное отверстие. Ослепительный свет заполнил всё вокруг, стало необыкновенно легко и свободно.

– Это всё, маленькая Элла, – услышала она голос шамана, – теперь твои желания сбудутся.

– Спасибо, старик, – прошептала девушка и не узнала свой голос.

– Тебе не стоит меня благодарить.

Маленькая заноза застряла в душе, мешала ощущению полного счастья. Девушка хотела вспомнить причину, но память не спешила на помощь.

– Как я узнаю, что пришло время расплаты?

– Об этом тебе скажет чёрная птица. Прощай.

– А где мне… – Элла оглянулась. Индейца рядом не было, типи тоже исчезло. Девушка стояла одна посредине пустынной равнины.

Она вернулась домой к обеду. Отец внимательно посмотрел на дочь, но не произнёс ни слова. Элла поспешила подняться в свою комнату. Старинное зеркальце из полированного серебра отразило прелестное личико! Серо-голубые глаза светились отражённым светом. Чёрные тонкие брови решительно хмурились, а алый влажный ротик приоткрылся как у хищной пантеры. Во внешности почти ничего не изменилось, но неуловимая звериная сила рвалась наружу.

Элла торжествующе прошептала:

– Держись Кроуфорд Голдсби!

Счастливый смех залил второй этаж и даже долетел до пыльной улицы.

Пьянчуга Джон приоткрыл заспанные заплывшие глаза, улыбнулся и перевернулся в навозной луже на другой бок.

* * *

– Я помогу тебе, папа, - проворковала Элла и подхватила поднос.

Расставляя кружки, она как бы невзначай чуть дольше обычного задержалась рядом с Кроуфордом. Заманчивая ложбинка оказалась напротив глаз молодого человека. Кровь прилила к его лицу, тяжелым барабаном застучала в висках. Девушка мило улыбнулась и ненароком прижалась к юноше. Тонкая ткань блузки не могла скрыть волнующего трепета молодого тела. Каждый вздох заставлял думать о нежной упругой коже, которая, даже покрытая потом страсти, сохраняет бархатистость. Такая кожа была у Люсии.

Нежная мякоть девичьей груди удобно легла в ладонь. Непослушные пальцы искали выступающий бугорок, а нашли упругий, твердый сосок. Желание крепко обнять невесомое тело, впиться мертвой хваткой и насладиться сполна источником неги боролось со страхом, что натиск прервётся в самый неподходящий момент, как тогда в конюшне.

– О чем задумался, ковбой? – Элла смотрела на молодого человека. Её торжествующая улыбка словно говорила: «Я знаю, о чём ты думаешь!».

– Ни о чём, милая леди.

Он посмотрел в её глаза и провалился в бездонную пропасть. Два стальных кружка, два дула - зрачка, несущие смерть, притягательные острым ощущением опасности.

– Так ты будешь что-нибудь заказывать? – на щёках Эллы образовались две милые ямочки.

– Ах, да! Виски и сэндвич с сыром, – услышал Кроуфорд свой чужой голос.

Элла легко развернулась и поплыла обратно к бару. На переносице старого трактирщика образовалась суровая складка. Он яростно протирал бокалы и поглядывал в сторону молодого человека. Элла подошла к отцу, что-то шепнула на ухо и бросила мимолетный взгляд в сторону ковбоя.

– А ведь ты, наверное, не прочь поскакать по этому каньону?! – прошептал Джек Льюис в самое ухо и подмигнул. Чернокожий дядька, который в своё время приютил сироту, успел порядком набраться.

Оба ковбоя посмотрели вслед удаляющейся красавице.

– Не понимаю, о чём ты, – произнёс юноша.

– Брось, Кроуфорд! Я ведь тоже когда-то был молодым, – Джек по-отечески похлопал юношу по плечу. – Я хочу предупредить. Что убивает ковбоя? Не стрела индейца, и не свинец револьвера. Нет! – черный палец назидательно вонзился в потолок. – Глазки и милые мордашки красавиц!… Будь осторожен, парень!

– Спасибо за совет, – молодой человек принялся разглядывать носок своего сапога.

– Эту девочку я знаю с пелёнок, – не унимался Джек, – она способна принести много бед нашему брату!

– Я тоже прекрасно её знаю. Мы росли вместе.

– Забудь про это! Между девочкой и женщиной столько же общего, сколько между гусеницей и бабочкой.

– Смени музыку, Джек!

Старый негр пробурчал что-то себе под нос и задумался. Но когда Элла в очередной раз проходила мимо, Джек оживился и звонко шлепнул её пониже спины. Он не рассчитал удара. Элла тихо ойкнула. В наступившей гробовой тишине сотня глаз с любопытством уставилась в сторону Джека Льюиса. Он слишком поздно понял, что переступил хрупкую грань, после которой нет возврата, и даже старое знакомство не спасает.

– Неужели ты думаешь, что моя дочь… – громогласно протянул старый трактирщик.

Кроуфорд опередил Патрика Уотсона. Глаза юноши застилала кровавая пелена, обе руки железными клещами сжали горло обидчика девушки. Юноша протащил опекуна к выходу и наотмашь ударил по лицу. Льюис вылетел через дверь на улицу. Кроуфорд вышел следом.

Пыльное облако медленно оседало. Жаркий ветер перекатывал по дороге мусор: обрывки плакатов о розыске, красный лоскуток, пожухлые листья старого вяза. В доме напротив скрипели и хлопали ставни, да завывали печные трубы. Посетители салуна вывалили на улицу и столпились на веранде.

Джек уже перевернулся на живот и пытался встать, отплёвывая кровь вперемешку с горькой пылью. Удар подкованного сапога опрокинул его снова. Следующий глухой удар слился с хрустом сломанного ребра. Джек охнул и застонал. К хриплому дыханию прибавилось тошнотворное бульканье, розовая пена появилась на губах старого негра.

Кроуфорд оглянулся. Элла стояла рядом и протягивала револьвер:

– Докажи, что ты настоящий мужчина.

Юноша посмотрел на оружие, словно видел его впервые в жизни.

– Если я тебе нравлюсь, отомстишь за меня, – отчеканила девушка.

– Ты мне нравишься, – пробормотал Кроуфорд.

– Готов ли ты преодолеть всё, чтобы обладать мной?

– Да, – сказал юноша.

– Даже готов на убийство?

– Да, – ответил Кроуфорд.

– Я не слышу!

– Да!!!

Джек не мог подняться. Непослушные ноги скребли землю. Слёзы текли по блестящим чёрным щекам, перемешивались с кровью и пылью:

– Кроуфи, что случилось? Зачем ты так со мной?

Кроуфорд побледнел. Жесткие глаза блеснули острым ножом.

– Если ты задумал оскорбить девушку, будь готов заплатить за это. Своей жизнью!

– Малыш, неужели ты не вспомнишь, как много я сделал тебе добра? – прохрипел старый негр. Он не отрывал взгляда от ствола револьвера. Юноша уверенно поднял оружие. Дуло застыло напротив сердца.

– А ведь ты был мне как отец! – проговорил Кроуфорд.

Джек судорожно сглотнул:

– Кроуфи! Неужели ты всерьёз?

– Прости, старик, я должен был выбрать. И я решил, – лицо юноши стало белым. Он нажал на спусковой крючок.

Когда пороховой дым рассеялся, Джек не шевелился. Смертная судорога оставила его в нелепой позе. Раскалённая дорожная пыль быстро впитывала алую кровь, которая била из раны. Ошеломленная толпа медленно приходила в себя.

– Бежим, – прошептала Элла.

Она схватила юношу за руку и потянула в сторону салуна. Патрик Уотсон уставился на труп старого приятеля. Шериф появился на месте событий к самой развязке и теперь недоуменно искал глазами помощников или хоть кого-нибудь, способного объяснить, в чём дело. Молодые люди проскочили мимо них в опустевший салун, и дальше через черный ход – в конюшню. Два мустанга унесли их далеко, когда шериф и несколько добровольцев отправились в запоздалую погоню.

* * *

Они сделали первый привал, когда скакуны выбились из сил. Беглецы сползли из сёдел прямо в низкорослую траву посреди огромной равнины. Несколько часов беспрестанной скачки подарили надежду, что погоня отстала.

Кроуфорд распластал руки и смотрел в высокое синее небо, проплывающие облака, на которые бросал кровавый отблеск закат. Дядя Джек стоял перед глазами. «Почему я убил его?!» Горячее дыхание Эллы отвлекло от грустных мыслей.

– Спасибо, что заступился за бедную девушку, – её голос дрожал. Тонкие пальцы гладили его волосы, перебирая каждую прядь.

– Не знаю, правильно ли я сделал. Теперь я преступник.

– Что ты? Что ты! – бормотала Элла. Её губы были совсем рядом. – Ты мой герой!

Девушка посмотрела на тающую в дымке линию горизонта. Элла была прекрасна в последних предзакатных лучах солнца. Мягкие сумерки окутали их. Влажные нетерпеливые губы закрыли рот Кроуфорда. Два дыхания слились в одно. Жаркие руки блуждали по телу. Податливый шнур корсета, мягко скользнул прочь. Молодые люди провалились в траву, как в омут.

– Ты же знаешь… О-о-оо! – голос у Эллы стал сладким как кленовый сироп.

– Твой отец убьёт нас, если догонит, – шептал юноша.

– Нет-нет, отец не найдёт нас... А-а-ах! Он верит мне.

– Ты же совсем ребёнок! Мне не следовало…

– Хочешь проверить, насколько я мала?!

– Элла!

– Ну что? Я лучше Люсии?

– О-оо-ооо-ооооо!

– Я ещё и по-другому могу! Я могу быть плохой девочкой!

Шёпот становился всё громче. Молодые люди уже не стеснялись знойной страсти. Обнажённые тела переплелись.

– Я теперь вне закона.

– Мы убежим отсюда! Ох-оох-ооох! Правда? О-о-о-оу-уу. Милый!

– Да, свет мой! Да, любовь моя! Мы будем бежать. До конца земли. И даже за край.

– Бегут слабаки! А ты. Ааа-ааааа! Ты – мой герой!

– Я геро-о-о-ой.

– Даа-а! Герой! Ты отомстишь. Отомстишь им всем! За погибшие тринадцать семей, за снятые скальпы, за сожжённый поселок. – Элла закрыла глаза, её губы шептали бессвязную скороговорку. – За племя Большого Ворона. Он раскинет крылья и полетит над землё-ёё-ооой!

– Что ты говоришь, любимая?

– Ты не оставишь… аа-ааа-аааах… меня?

– Что ты? Что ты, родная? Никогда в жизни!

– Запомни! Мы с тобой повенчаны кровью! Кровью! Ты! Мой!! До гроба!!!

* * *

Тринадцатого апреля Билл взошел на эшафот.

Главарь шайки, несколько лет наводившей ужас на жителей юга Великих равнин, предстал перед судом. Тринадцать человек свидетельствовали против него. Тринадцать присяжных единогласно вынесли вердикт. Тринадцать человек судили и приговорили к смерти.

Билл вышел из каземата и зажмурился. После полумрака дневной свет больно резанул по глазам. До пеньковой смерти тринадцать ступенек – по одной за каждую отнятую им жизнь. Индейцы в счёт не шли. Убитые без свидетелей тоже. Возглавлял этот список Джек Льюис.

Элла стояла в толпе. Она была рада, что её никто не узнал. За несколько лет из милой немного нескладной девчушки она превратилась в красивую женщину. Но её красота скрылась под плащом. Никто не узнал в незнакомке дочь хозяина салуна: старика Патрика Уотсона, спившегося после побега дочери, нашедшего смерть в выгребной яме.

Элла не смотрела на опостылевший мир, на знакомые чуждые лица соседей. Её взгляд был прикован к месту казни. Она не расслышала вопрос шерифа. Она услышала только ответ возлюбленного: «Я пришёл сюда умирать, а не разговаривать».

– Сейчас, сейчас, – шептали её обветренные губы.

Два верных мустанга томились неподалёку, у привязи. Несколько головорезов из их банды притаились в тени вяза и ждали команды. Сутолока помешает шерифу быстро отправиться в погоню, а стрелять поверх толпы он не решится. За два дня они доберутся до гор, а там сам черт их не найдет. Девушка готовилась выстрелом перебить верёвку и вызволить любимого из лап смерти.

Судья зачитал список преступлений, за которые будет повешен Кроуфорд Голдсби по прозвищу Билл Чероки. Палач заботливо расправил петлю на шее молодого человека. Чёрная птица уселась на перекладину виселицы. Блестящий глаз ворона уставился на Эллу и подмигнул. Взгляд старого индейца. Птица переступила с лапы на лапу. Острый клюв громко ударил в свежеструганное дерево. Чёрные перья встопорщились на ветру, отчего ворон стал похож на последнего шамана погибшего племени.

Элла вспомнила и поняла. Теперь она всю жизнь будет помнить.

– Прости, Кроуфорд, – прошептала она.

Ворон склонил голову набок, раскрыл страшный клюв и три раза прокричал.

Молодая женщина спрятала винчестер глубже под длинный плащ и побрела в сторону коновязи. «Прости, Кроуфорд! За всё приходится платить. Иногда жизнью». Люк эшафота упал с глухим стуком. «Прости, Кроуфорд!» Намыленная петля легко затянулась. Предсмертный хрип потонул в одобрительном ропоте толпы. Висельник последний раз показал миру язык. В тринадцать минут второго судебный пристав сообщил, что приговорённый мёртв.

Мустанг уносил Эллу в сторону Скалистых гор. Верные сообщники следовали тенью поодаль и не видели, как тринадцать слезинок упали на пыльную дорогу «Прости, Кроуфорд!!!».

Через год новая свирепая шайка стала наводить ужас на жителей юга Великих равнин. Слухи упорно повторяли, что возглавляет её молодая женщина, которая никогда не плачет.