Бывает момент особенной тишины, когда утро перестаёт быть суетливым и спешащим. Когда оно разливается по миру и городу довольной кошкой и золотым светом.

Такие моменты Мариша называла "золотой тишиной".

В этот раз и место случилось удачное. Почти в самом центре миллионного города, в треугольнике из дорог и развязок притаился кусок старого города. Послевоенные двухэтажки в уютных маленьких двориках, с дровяными длинными сараями, пахнущими вытопленной смолой. С чердачными окошками за рифлёными ставенками и разросшимися кустами сирени, жасмина и мальвы.

Здесь асфальт спрятан под пылью, а гул большого города — за тополиными спинами.

Мариша опустила окно в машине. Через лобовое стекло она смотрела на жёлтый дом в два этажа, с красной крышей и белыми дымоходами. Беленькие и чистые дымоходы светились на солнце своей новизной. Старая подъездная дверь чуть перекошена и в облупившейся краске казалась красивой в арке нависших ветвей сирени. А когда они зацветут, эти ветви, тут станет очень красиво.

Мариша достала телефон, нацепила на нос очки, висевшие до этого на цепочке на груди, и сфоткала эту дверь: "в ожидании сирени".

 

Посмотрела в зеркало. Поправила лиловый шарфик, чуть взъерошила чёлку. Пожалуй, Ирма была права: короткая стрижка на удивление вышла удачной. "Пикси" на седых волосах — экстравагантно.

 

"Могу позволить" - пробурчала Мариша и щелчком вернула на место козырёк с зеркалом.

 

На окошко по соседству с подъездной дверью вспрыгнул чёрный котёнок. Намётанным глазом Мариша поняла, что в наперсники этот годовалыш не годится. Нагловатая морда слишком любит шляться. Хотя...

 

Тут подъездная дверь заскрипела пружиной и бахнула, как пушка.

 

Из подъезда, решительно запихивая что-то в огромную сумку, вышла Ирма. Тут же на крышу, распахнув рифлёные бурые ставенки, полезли рабочие. Ирма остановилась, оглядела крышу, мужиков, кивнула себе удовлетворённо. Такое выражение Мариша у неё на лице видела, когда Ирма домывала пол и оглядывала чистоту вокруг, прежде чем вылить воду.

Ирма плюхнулась на сиденье и захлопнула дверь.

- Поехали!

Мариша послушно завела авто и, уже выруливая, поинтересовалась:

- Как прошло?

Ирма засопела, потом фыркнула и расхохоталась:

- Видела бы ты их рожи! Держу пари, починят всё в три дня. А то ишь... "Заявку не написали", "крыша не в нашем ведении". Дожили, люди нас зовут, чтобы крышу ЖКХ починили. Кстати, надо будет потом проверить, - Ирма закопалась в своём кожаном чудовище. Выудила оттуда телефон и, чуть прищурившись, быстро нащёлкала заметку-напоминалку.

- ДУК. У этих — ДУК. Мне иногда кажется, что ты однажды провалишься в эту сумку и заблудишься там, - Мариша, вытянув шею, "кралась" по проспекту в сторону дома.

Ирма вжикнула молнией и, сложив руки на чреве монстра, посоветовала:

- Напиши об этом.

- И напишу.

Ирма. У Ирмы чёрные волосы до плеч и чёлка. Когда-то они были длиннее и гуще, лет сорок тому назад. С тех пор они чаще выбирали силу, чем молодость. Ирма носит брюки и туфли на небольшом каблуке. Морщинки возле глаз и макияж. "Бабушкой" её зовут только внуки. Им уже за двадцать.

- Купим тортик?

- Купим. Кота видела?

Мариша кивнула.

- Ведьма там живёт. На первом этаже. Не наша, пришлая. Откуда-то с запада. Поэтому и помогать не стала. Хорошо хоть вреда от неё никакого. Тоже надо приглядывать.

- За всеми приглядывать тяжело.

- Вполглаза, Мариш, вполглаза, - Ирма бурчит себе под нос, открывая "вайбер".

 

* * *

 

Пока Мариша парковала машину, брала тележку и набирала провизию, Ирма всё так же чего-то просматривала, бурчала под нос, мотала головой — общалась с виртуальными собеседниками.

- Ирма, какой тортик?

- Любой... Шоколадный...- Она засунула телефон обратно в сумку, - Знаешь, одна ерунда какая-то. У кого любовь, у кого просто обострение. Значит, выходной?

Ирма улыбалась.

- Значит, выходной! - Мариша уже наметила приятностей целый мешок. Сначала чай с тортиком, потом разобраться на зельевом столе, потом можно выпить кофе и прогуляться вечерком под свежей зеленью на бульваре. А потом ванна и книжка.

Мариша чувствовала, что улыбается всё шире.

 

Ирма взяла тортик за завязки, обняла подружку, и они двинулись к кассам.

 

Уже на кассе телефон у Ирмы пропел пару раз, а потом ещё пару. Ирма злобно прошипела:

- Подождёте.

Но телефон запиликал снова и Ирма выхватила его, как нож. Вежливо-вежливо, со сладенькой улыбкой проворковала в трубку:

- Алло? … Девушка... Девушка... Анна Сергеевна!! Привороты — не наш профиль. Могу дать номер... Да, она сделает. Записывайте: восемь... Что? Откуда знаю? Вы кому звоните? … Ну вот... Уж имя-то ваше...

Улыбнулась поглядывающим на неё покупателям. Кое-кто прямо рот открыл. На счастье где-то в конце очереди разбилась бутылка. Со стеклянным звоном и руганью. Запахло спиртом, кто-то начал ругаться:

- Молодой человек!! Как так можно!!

Внимание людей переключилось на назревающий скандал.

 

Уже в машине Мариша спросила:

- Зачем ты бутылку разбила?

Ирма вздохнула.

- Теперь с девочек спишут.

- Мара, прекрати! Не спишут, её гаврик разбил тот, который хамил в прошлый раз Наташке-кассирше.

- Всё равно ты не права. Ты увеличиваешь зло...

- Не начинай. Посмотри-ка лучше...

Ирма сунула ей под нос свой телефон. Маришины брови полезли кверху:

- Тортик отменяется, да?

- Мариш, тортик отменяется. Разворачивайся, у нас срочный вызов.

Мариша вздохнула, выкручивая баранку:

- Испортится тортик. И молоко тоже.

Ирма чуть не с головой улезла в чрево сумки, вытянула синий ежедневник. Размером с ладонь, он всегда почему-то напоминал Марише кожаный диван. Наверное, из-за обложки.

В ежедневник Ирма записывает заклинания.

 

* * *

 

Ирма курит. Затягивается жадно, кончик тонкой сигаретки тлеет ярким огоньком, освещая её закаменевшее лицо. Вечерние сумерки сгущаются. Осталась полоска заката где-то там, в небе меж туч и этот яркий огонёк.

Ирма не курила уже лет семь.

Мариша молчит. Сложила руки на груди, тщательно смотрит мимо всего этого.

 

Мимо неухоженного двора и непросохшей грунтовой улицы, мимо беды этого дома, которой помочь она не может.

- Ирма, я не знаю, как им помочь.

Ирма косит на подружку, затягивается и выпускает дым, направив его чуть вверх. Мариша понимает, что такая манера означает агрессию и неприятие, но продолжает настаивать:

- Смотри, Ирма, тут и врачи, и суд, и начальник этот... Ты документы вообще читала?

Ирма молча затаптывает сигарету, достаёт из пачки другую.

Щелчком пальцев поджигает её кончик, раскуривает.

Мариша приваливается к шаткому перильцу. Тут всё шаткое. Перильце это, три скрипучие крылечные ступеньки, просевшая деревянная дверь позади. Крыша у домика тоже просела, и забор повалился то наружу, то во двор. На дворе бурьян и мусор, и гнилые штакетины от забора валяются тут и там.

Запущенность, хлам, неприбранность. Мариша кривит губы, мнёт в руках кончик лилового платка. Она знает, что вся эта разруха — не от лени. Но всё равно противно.

 

- Я хочу домой.

Ирма затаптывает второй окурок.

 

Позади включается фонарь над дверью.

- Так, Мара. Что ты предлагаешь?

Ирма смотрит сузившимися от злости глазами, и Марише не по себе от этого.

- Я не хочу, чтобы ты так на меня смотрела, Ирма.

- Что ты предлагаешь? Оставить их? Нет человека — нет проблемы? И дальше бороться с протёкшими крышами и неработающими слесарями? А?

- Но мы же именно этим и занимаемся? Протёкшими крышами и неработающим ЖЭКом, разве не так? Чем мы можем помочь этим людям? "Ведьмы по вызову. Решаем бытовые проблемы". Бытовые, Ирма!

Ирма злится. Она не может уйти и хлопнуть дверью, потому что Мара ей нужна.

- Мара, без тебя я не сумею тут сделать ничего. И бросить их один на один с системой я тоже не могу.

Мариша косится на пачку в руках подруги. Отводит глаза:

- Кофе хочу.

 

Ирме слышится влага в её голосе, и она обнимает невысокую и худенькую Маришу.

- Давай подумаем, как тут быть.

 

* * *

 

- Ну наведу я на них, хорошо. Но на всех-то ты не удержишь! А как только чуть ослабнет на ком, на него придётся ещё сильнее...

- Раза в два... - подтверждает Мариша. Она разглядывает записи, бумаги и заключения, судебные решения и протоколы комиссий, пролистывает свой блокнот.

- Слушай, а если не всех сразу? Если разбить на этапы, а?

Они сидят в крохотной кухне втроём. Детей хозяйка уложила, хозяин в больнице. Хозяйка зевает уже.

У Ирмы звонит телефон.

- Угу. Хорошо. Расчётный счёт вы знаете, - и уже Марише: - Починили крышу, номер дали, сказали обращаться.

Мариша кивает, потягивается, руки скрываются в темноте за тёплым световым кругом:

- Хорошо. Теперь они своей исполнительностью заразят остальных. Это хорошо.

Ирма запустила пальцы в Маришины короткие волосы:

- Ты молодец!

Мариша криво улыбается:

- Да. Именно я придумала "заразные" заклятия. Я — молодец. Тамара, вы спите уже...Мы, наверное, поедем.

Марише необходимо было поговорить с Ирмой наедине. Подальше от этого дома, пропитавшегося несчастьем и безденежьем.

Долго прощались с хозяйкой, обещали и обнадёживали. Потом ехали по весеннему пыльному городу.

Дождя хотелось, дождя! Дождь даст жизни, и проклюнутся новые живые листочки, и сирень зацветёт.

 

* * *

 

Мариша припарковала машину. Ирма сразу пошла к подъезду. Мариша с досадой посмотрела ей вслед: "Погла бы и помочь с сумками". Полезла в багажник сама, ничего там не было. Ни тортика, ни молока к кофе.

У Мариши от обиды даже губы задрожали. "Тортик! Мой тортик!"

 

Потом, стоя на кухне с простым чёрным кофе в кружке, она жалела себя, уставясь в темноту. Ирма подошла сзади, положила голову на плечо:

- Не злись. Мы завтра ещё купим.

- Я не злюсь. Мне обидно.

Помолчали. От Мариши вкусно пахло после душа её любимым цветочным гелем. От Ирмы пахло сигаретами.

- Перестань курить.

Ирма кивнула, уперевшись подбородком в Маришину ключицу:

- Хорошо. Вот закончим с этим.

- Ирма...

- Да?

- Мне кажется, мы зря в это ввязались. Наше дело — бытовые неурядицы.

- Мариш, - Ирма села в кресло, подогнула под себя ноги, в темноте её лицо казалось светящимся белизной, - Мужик просто делал свою работу. Делал так, как ему сказали. А теперь он в реанимации. Его детям жрать нечего, а жена таскается по судам и медкомиссиям, вместо того, чтобы сидеть возле постели мужа! И сколько это длится? Сколько?

Ирма размахивала руками и почти кричала:

- Два года! Два года!! Ему то лучше, то хуже, то снова в реанимацию! Ты читала заключения! Он никогда больше не сможет работать! Он жить нормально никогда не сможет! А эти... Ты видела, что пишут в заключениях? Справки не выдают, бумаги поддельные! А начальник участка? Ты видела, что он говорит? Что они сами, эти монтёры, вдруг решили пригнать из участка вышку, чтобы валить те деревья! Кругом враньё и все хотят его смерти. Они его искалечили, а теперь...Всем будет проще, если он умрёт. И они просто ждут, пока умрёт проблема.

Ирма затихла, Мариша смотрела на неё, не отрывая взгляд, ждала.

- Мариш, это такая несправедливость! Разве можно нам пройти мимо? Пойми, если мы ничего не сделаем... Никто не сделает. Что тогда им останется? Ну? А он теперь... больной на всю жизнь. Только представь: твоё тело отказывается тебе служить, болит и не слушается, и вообще не работает так, как должно? И ты в нём заперт. Как в пыточной. И не можешь ничего, даже накормить своих детей.

- Ирма...

Ирма выставила ладони перед собой:

- Да, нагнетаю. Прости! Что мы можем сделать?

Мариша щёлкнула выключателем на кухне. Поправила сползающую шаль. Постояла пару мгновений, оглядывая кухню и вышла. Вернулась с Ирминой сумкой.

- Доставай бумажки.

И снова ушла. Принесла теперь свой "Травник" и блокнот, в который записывала всё дома у Смирновых.

"Смирнов Лёша. Сорок три года, двое детей, электромонтёр. Пострадал при опиловки тополей по адресу... Придавило комлем. Раздроблен таз и пр., осложнения. В инвалидности отказано, работодатель не признает травму полученной на рабочем месте. Не реабилитирован. Работать по состоянию здоровья не может" - Мариша разбирает свои записи.

- Смотри. Сначала давай решим, чего они хотят и что мы можем. Во-первых, они не заплатят.

Ирма молчит. Мариша продолжает:

- Не заплатят. Ладно, я понимаю. Во-вторых, самая большая проблема — его здоровье. Лучше всего было бы восстановить его полностью.

Мариша нацепила на нос очки и теперь смотрела на Ирму поверх прямоугольных стёклышек.

- Мы это можем?

- Мара... Это можешь только ты и ты знаешь, как. Станешь ты это делать? Полгода ещё не прошло...

Мариша отмахнулась:

- Я не об этом. Представь, если он выздоровеет. Совсем. Нас же потом найдут. И ты знаешь, о ком я.

Ирма нехорошо оскалилась.

- Так рисковать ни ты, ни я не готовы. Значит, совсем выздороветь его мы не можем. А что можем?

- Запустить восстановление.

- Угу. Ритуал ты знаешь. Кто будет искать жертву? Кто будет её убивать?

- Мара...

- Ага, Мара будет.

Мариша встала, налила чайник под краном, щёлкнула, включая.

- Смотри дальше. Мы можем повлиять на чинуш в суде, - она начертила круг, потом начертила другой рядом — на других, в больнице, куда его привезли и где оперировали, но тут всё сложно. Тут не только врачи, тут вся система мешает повлиять. Ты ему прикажешь сделать по совести, он сделает, а его потом уволят. И опять вместо добра мы увеличим зло...

Ирма налила кофе, ведьмы помолчали. Мариша отпила из кружки, облизнулась:

- Смотри, можно наехать на начальника. Нет, не этого, а на владельца...

- На владельца не выйдет, он в Москве.

- Да? Компания-то...

Ирма раскопала в ворохе бумаг на столе схему, Мариша прищурилась в неё сквозь очки.

- Да, действительно... Но этот вариант мне всё равно кажется самым простым. Один человек, Ирма. Один!

Ирма качает головой:

- Нам до него не добраться.

Мариша сняла очки и смотрит. На щеках румянец, наглая ухмылка.

- О, Мара... Опять?

- Это проще всего. Заставить его поступить по совести. Заразить его моим заклятием — и всё! А здоровье поправим... Заговором.

- Раздробленный живот ты ему заговоришь?

- Ты предлагаешь опять жертву ловить?

Обе уставились друг на друга.

- А если без жертвы? - Мариша задумалась, стащила очки. Снова посмотрела на подругу. Та поняла без слов:

- Жена не врёт. Ей я верю. А вот врёт или нет он сам...

- Ты видела документы.

- В документах вранья столько, что я ни в чём не уверена. Ничего не чую.

- Отлично. Теперь ты меня отговариваешь, - хмыкнула Мариша.

Запиликал телефон. Ирма нырнула за ним в сумку.

- Да? … Куда? Сейчас?! Вы приедете? Подождите, дело в том... А если мы откажемся? … Да.

Она опустила телефон, дунула снизу на чёлку:

- Мариш...

- Что?

Ирма наклонилась к ней и прошептала на ухо. Мара сморщилась:

- Он же гад.

- Не ругайся!

- А сколько?..

Ирма назвала сумму.

- Да ладно! И не сказал, что делать?

Ирма допила кофе:

- Я пойду собираться. Ты едешь?

- Да еду, еду. Только не хочу я с таким... дела иметь.

- Мариш, нам деньги нужны. Без денег мы Смирновым не поможем.

- Я знаю.

 

* * *

 

Позже, оглядывая подъехавший внедорожник, Мариша прошипела одними губами:

- Всё ещё считаешь это удачей?

Ирма решительно кивнула. Ирма упрямая.

 

* * *

 

- Мне нужно, чтобы вы навели порчу.

Ведьмы переглянулись. Первой не выдержала Мариша. Прыснула и захохотала. Ирма криво и нехорошо ухмыльнулась:

- Вы сейчас серьёзно?

Хмурый и лысый крепыш сидит на диване. Наверное, при его манере раздвигать ноги в кресле ему было бы неудобно. Пиджак расстёгнут, живот нависает над ремнём и ему нужно немного свободы под конец дня.

Гостиная в два света, в скандинавском стиле. Стропила и отделка натуральным деревом, большой камин и попытка в минимализм. Всё портит портрет хозяина в лубочно-фентезийном стиле. Портрет висит позади дивана. Отчего Марише сейчас кажется, что на неё смотрят два "серьёзных человека".

По периметру комнаты рассредоточились крепкие суровые парни в одинаковых костюмах.

Они портят вид из панорамных окон.

Мариша села напротив хозяина дома:

- Какая у вас гостиная, Семён Аркадьевич! Мечта!

Ирме смешно наблюдать за лицом Семёна Аркадьевича.

Маре рвёт тормоза, и она продолжает:

- Что такое? Ой, вы решили с нами договориться инкогнито? Странная логика, если вы ждали, что мы — настоящие, то неужели всерьёз рассчитывали скрыть своё имя, должность, доход и... цель?

При словах о цели крепыш нервно дёрнулся и стрельнул глазами в сторону ребят с периметра. Мара продолжает:

- А если нет, то зачем звали? На что рассчитывали?

- Тётка! - крепыш наклонился вперёд, опираясь одной рукой о колено, вторую многозначительно сжав в кулак. Кулак в печатках и отблеске золочёных часов выглядел почему-то забавно.

- Тётка, я тебе мало предложил?

- Знаешь, родной, мало. За порчу нам с ней расплачиваться всю жизнь и даже немного позже. А нам, знаешь ли, красавчик, жизнь хочется прожить с толком. Не пачкаться лишней кровью. Она, знаешь ли, тянет...

- Куда тянет?

- В ад, милый, в ад.

Мара стала похожа сейчас на себя самое. На то, чем она и была в самом деле. Поэтому, наверное, хозяин опешил. Забавно было видеть его обвисшие в удивлении щёки.

- То есть серьёзно... - он вдруг потёр руки, заёрзал на своём диване и снова наклонился вперёд, с самым заговорщическим видом: - А информацию достать сможете?

Мара и Ирма переглянулись. Ирма стояла по правую руку и чуть сзади сидящей Мары:

- Будущее?

- Предсказать курсы, Ирма.

- Зачем?

Мара прикрыла глаза:

- Жа-адность, Ирма. Тупо бабла поднять хочет Семён Аркадьевич.

Семён Аркадьевич осклабился.

Ирма видела, чего не видел он. И заранее боялась. Мара нашла жертву. И за предсказание она с него возьмёт по полной.

- Мара, ты уверена?

- Я знаю, ты не любишь...

Ирма любила честный бой, Мара убивала жестоко и тихо. Болезнь. Или забирать что-нибудь по капле. Ежедневно по чуть-чуть отбирать. Пока жертва не поймёт неотвратимость наказания, не прочувствует ценность того, что теряет.

И тогда Мара остановится.

Может быть.

 

Если Мара начинает действовать, её сложно остановить. А сама она останавливаться не желает.

 

- Я вижу тебя! - шипит Мара толстяку. Лампы мигают и свет их темнеет.

Всё. Ирме захотелось выйти. Она тоже видит его насквозь — раз его видит Мара. Педофил, садист и властолюбец. Это если кратенько.

 

Мара тянет ладонь через пространство, не утруждая себя вставанием с дивана. Семён Аркадьевич медлит, он бледен и щёки его дрожат, но он жмёт худенькую и сухую ладонь ведьмы.

 

Наверное, он думает, что скрепляет рукопожатием договор.

 

Зря.

 

Его глаза закатываются, видны белки глаз, пока его тело трясётся в судороге. Это не длится не больше минуты, и Мара отцепляет его липкие от пота пальцы со своей ладони. Встаёт. Семён Аркадьевич вращает глазами, явно не осознавая, что произошло.

 

Мара наклоняется к нему:

- Вы знаете то, что хотели знать?

Взгляд бедняги фокусируется на лице ведьмы. Он пару мгновений соображает что-то, будто пересчитывает факты в своей голове, потом кивает.

Мара улыбается:

- Расчётный счёт вы знаете. И переведёте туда деньги не позднее понедельника, правда?

Семён Аркадьевич кивает. И вдруг видит женщину с глефой, в тёмном саване и с длинными тёмными волосами. Её руки в крови, а вместо рта — широкая оскаленная пасть, полная окровавленных острых зубов.

 

Он шарахается от видения.

- Доброго дня вам, Семён Аркадьевич! Обращайтесь.

 

Он пытается встать, но почему-то останавливается. Небольшой конфуз мешает ему быть радушным хозяином.

 

На том же внедорожнике их отвозят к дому.

 

- Мара...

- Да?

- Ты понимаешь, что он теперь...

- Ему жить от силы года три теперь. Не успеет.

- Зачем?

- Что значит "зачем"?! Ты видела.

- Хватило бы ему и обыкновенной платы за порчу.

- Ага. Вот только плата за неё делится на всех. И на меня тоже, и на тебя. Оно тебе надо? Я устала, Ирма. Я хочу домой. Спать. Помогать такой гниде я не буду. И деньги бы я с него тоже не брала... И вообще, ты сама меня к нему потащила.

Ирма молчит, смотрит на мелькающие за окном огоньки фонарей, домов, проезжающих авто.

- Ты же помогла ему.

Мара вскипает, разворачивается к Ирме и шипит, наставив палец почти в лицо подруге:

- Нет, Ирма! Нет!! Таким — я не помогаю.

- Тогда объясни, что ты сделала? Он просил предсказание, ты его сделала. Ты увеличила зло! Ты помогла за плату тому, кто стремится ко злу.

- Я использовала его во благо! Он обратился ко мне сам! Он хотел меня использовать во зло. Не вышло. Я на этой стороне, Ирма. Я пока с тобой.

Ирма находит её руку и сжимает:

- Да. Это хорошо.

 

 

* * *

 

- Ирма! Смотри!

Мариша всунула фломастер в колпачок и поднялась.

- Смотри!

На Марише лёгкое белое платье, босыми ногами она прошлёпала к Ирме и ткнула в свой чёртеж:

- Смотри же!

Ирма разговаривает по телефону:

- Нина, с крышей проблем нет? … Хорошо, но... Предлагают поменять радиатор? … Угу. Ну так соглашайтесь конечно! Эти сделают на совесть... Угу. Я уверена! Если что... Ага. Звоните. Доброго дня!

Ирма нажала "отбой":

- Твоё заклятие работает. Им предлагают...

- Я слышала.

Мариша переминается с ноги на ноги и злобно сверлит Ирму взглядом. Ирма подходит к схеме:

- И что тут?

Мариша обнимает Ирму сзади, прижимается щекой к её плечу:

- Видишь линии? Это система. Смотри, они все связаны. Все или прямо, или через кого-то могут влиять друг на друга. Негативно или — вот тут, смотри! - позитивно.

На раскатанном по полу обойном рулоне красным и синим фломастерами расчерчены связи. Кружки — люди, чёрточки — связи. Судья связан со следствием и не может принять решение, которое не выгодно следствию. Начальник участка не может сказать правду, потому что на него влияет начальник отделения. Главный врач защищает подчинённых, задним числом переделывая заключения. И всё вместе включено в систему...

- Мара... Нас же убьют... Убери это!

Мариша темнеет. Особенно это заметно из-за белого платья. Темнеют волосы, кожа и позади будто скапливается тень:

- Ты трусишь? Ты не понимаешь, что это? Князь...

- Не смей! - Ирма бледна, её глаза широко распахнуты. Так широко, что кажутся белыми от страха.

Мариша отпрыгивает. На лице Мариши зубастая пасть Мары кажется ещё страшнее и чуждее. Мариша это знает и орёт:

- Князь тьмы завладел этим миром!! Не смей затыкать уши!! Не смей, Ирма, Воин Света!! Не смей!! Или мы идём до конца по дороге добра, или плевать на твоего Смирного и прочих, кого затянут и высосут вот эти вот сети!!

 

Ирма молча уходит в спальню, хлопает дверью.

 

Мариша идёт за ней. Ирма собирает сумку.

 

- Ты меня бросаешь?

- Мариш, я не могу идти против... Ни против него, ни против того, кого ты там в центре схемы нарисовала. У меня тут ещё дел полно. Смирновым помочь. Хотя бы.

Мариша усаживается на пол по-турецки, складывает руки на груди и выдаёт:

- Трусливое белое ссыкло!

Ирма бросает сумку на пол:

- Я хотела помочь человеку в беде. Как поход против Князя поможет изувеченному монтёру?

Мариша смотрит в сторону:

- Твоего монтёра я вчера завязала на Семёна Аркадьевича. Он будет поправляться. А разрушив систему, мы поможем и ему тоже. Получит свою инвалидность, компенсацию от нанимателя и работу найдёт. И часть денег я уже ему на карту перевела.

- Ты лжёшь. Система будет разрушаться медленно. И он просто помрёт. Сам. Это если мы победим. Две ведьмы против Князя тьмы, тебе не смешно?

- Князь — не сам Сатана.

- Чего?

- Того. Вы, белые, совершенно ничего не знаете об Изнанке. Я не собираюсь с ним биться. Мне нужно с ним поговорить.

 

* * *

 

Мара расчертила пол в большой комнате. Для этого пришлось сдвинуть диван под навесной столик, а больше тут ничего и не было. Окно со шторками и светлые деревянные стены.

 

Чертила кровью. Прокалывала иголкой для валяния — там сразу пять кончиков, и чертила.

Снова прокалывала, когда кровь останавливалась. За окном уже светало. Чирикали первые птахи. Мимо окна проехала первая машина.

Мара опять сидела на полу, отдыхая от боли и тяжести заклятия. Криво улыбнулась:

- Надо было в прошлый раз выбрать молодость. Сейчас было бы легче.

- Мариш, светает...

Ведьма отмахивается:

- Это не важно. Все эти условности... - она повела пальцами. И снова сморщилась, зажмурилась и вогнала себе в палец многоостриёвую иголку. Сморщилась плаксиво и повела по полу очередной завиток.

- Это отмоется? - Ирма коснулась пальцем бурых мазков.

Мара фыркнула:

- Зараза ты, Ирма!

Ирма слышала благодарность.

Сама она сидела за пределами комнаты, на пороге. В обнимку с мечом. В коротких, невероятно удобных штанах, сделанных на основе так любимого ею доги. Такая же куртка плотной ткани и туго перемотанная грудь, кроссовки и волосы в хвосте. Воин света готов. К чему — не очень понятно. Мара в прямом и белом платье с капюшоном, босая, продолжает выводить кровавые "врата" на полу.

Она бормочет что-то на гортанном языке, порою Ирме не разобрать букв — звуки сливаются в одно, плавно истекающее звучание.

Наконец Мара тянет к ней руку и, обнявшись, они стоят в середине "врат".

- Идём, что ли? - наконец не выдерживает Ирма.

- Правом мести взываю к тебе, Князь Тьмы и Боли!

- Что?!

- А ты думала, он так просто снизойдёт до каждого, кому с ним поговорить приспичило? Это тебе не телемост с пр...аааааа!

Мара согнулась от боли. Врата были её частью, когда они раскрывались, ощущения были, словно разрываются мышцы и кожа.

Бурая, как засохшая кровь, воронка поднялась будто из-под досок пола и ведьмы провалились туда из сегодня и сейчас.

 

* * *

 

Это было больно. Больнее, чем рожать двойню. Больнее, чем сломать бедро. Со смещением. Это Ирма знала точно. Теперь у неё новое измерение боли. Раньше было "рожать больнее", теперь стало — "со спуском в ад это не сравнится".

Если снять шкурку, вывернуть её наизнанку, насыпать в неё крепко солёного толченого стекла и снова надеть на живого — наверное, это будет похоже.

Первым пришёл холод и запах. Пахло тут тухлятиной и мокрым бетоном.

Почему бетоном — понятно. Ирма на нём сидела. Села сейчас. Под рукой влажно перекатывалась старая пыль и то, что осыпается со старого бетона.

Темно. Глаза открывать бесполезно.

Что-то шебуршится в темноте, что-то вздыхает совсем рядом и чешется, как кошка или собака. Большая, мохнатая собака. Которая пахнет гнилым мясом. Этот сладковатый, тошнотворный, тонко пронизывающий запах абсолютно и категорически невыносим. А ещё очень сильно пахнет мышами и старой, лежалой бумагой.

- Ма... Мариша! - высохшее горло не желает кричать, сипит.

 

Тёмный свет разливается где-то неподалёку. За поворотом стены? Свет близится, и из-за угла вслед за сиянием выходит Мара.

Когда солнце светит из-под лунной тени, вот такой был свет.

Молодая Мара, с длинными волосами и с глефой. Мара улыбнулась и вместо ожидаемой мягкости лица и озарения улыбкой — зубастая щель от уха до уха.

- Мара, как я рада тебя видеть! - Ирма вскочила и споткнулась о собственные крылья, - Это ещё что за чёрт?!

Мара чуть приподняла бровь и взмахнула глефой. Изогнутое лезвие просвистело круг и вспороло лысую зубастую морду, посунувшуюся было к Ирминой спине.

 

Крысы размером с собаку, прыгучие и злобные, с ловкими, почти человечьими лапами атаковали их снова и снова. Здесь не работала магия, и обеим ведьмам приходилось именно сражаться.

Ирме было особенно тяжело — мешали крылья. Бесполезное украшение истинного вида. Изнанка или Высь — без разницы, покидая мир Середины, покидаешь принятый в нём облик. Невозможно быть человеком на изнанке, если ты не человек.

 

Меч работал лучше усталых мыслей. Спиной к спине против полчища крыс. Ирма споткнулась, тут же крысюк нацелился зубами ей в руку, Мара в развороте перерубила позвоночник твари, увидела бросок на Ирму, взмахнула глефой ему наперерез, поскользнулась в крови и трупах и стала падать прямо под крысячьи зубы. Каждый в палец — распахнулась пасть. Сомкнётся она уже на тонком Марином горле. Выдерет горло из шеи, тряхнёт окровавленной мордой и прыгнет снова на Ирму.

Всё зря. Мара попробовала прикрыть горло, но движение слишком медленное.

- ВСЁ! - это прозвучало сразу отовсюду. Сами стены сотряслись и выдали голос. Голос гулом продрожал кости, отдался в голове и стены исчезли. Миры замелькали вокруг. У Ирмы в голове они переключались со щелчком.

 

Вот какой-то завод, слесарь спорит с начальником в белой каске и пиджаке посреди грохота: "Станок встанет!" Очередь в супермаркете с медленными стариками и ноющими детьми. Автобус с потными пассажирами в летнем зное. Досмотр в аэропорту. Кого-то обдают грязной водой из лужи. Экзамен в ВУЗе и не понятно, кто больше мучается, препод или студенты. Чей-то туалет заливает дерьмом. Звонящий единым для многих моделей противным писком "пипипи-пипипи-пипипи" будильник, на котором стрелки показывают половину шестого утра. Орущие в самолёте дети. Не отпирающаяся дверь. Банковская девочка, говорящая: "По исполнительному листу..."

 

Картинки, картинки. Ведьмы проваливались в них на пару мгновений жили. В каждой. Насквозь. Негатив, досада, ожидание, тягость и желание, чтобы это поскорее закончилось. Всё сквозь себя.

 

ПУМ.

 

Тишина. Никаких несчастных человечков. Ветер, облака и трава на вершине холма.

Ирма сразу повалилась в траву.

- Я будто коллектор насквозь прошла. Канализационный коллектор. … Это и есть Изнанка?

Мара стоит молча.

 

Ветер пахнет цветами вишни и яблони. Золотая полоска заката с расплавленным пятном солнца. Поющий соловей где-то там, внизу, в вишнёвой кипени садов. Тишина неба, закат и ветер в травах. Позади наползает ночь. Тёмная и в звёздах.

 

Ирме неудобно на спине — крылья мешаются. Они проросли из талии, насквозь и куртку и штаны. Были бы из плечей, наверное, было бы удобнее. Хотя за полсотни лет белой ведьмы в Срединном мире отвыкнуть можно от чего угодно.

 

 

Мара стоит лицом к закату. Страшно не там, где всегда темно, страшно там, где темнеет. Но пока тишина и покой.

 

- Золотая тишина... - и Мара улыбнулась.

 

- Тебе не идёт белый, - дрожь от этого голоса вибрировала в зубах, добираясь туда сквозь кости.

- Князь, ты делаешь нам больно, - поморщилась Мара.

- Хорошо, - кивнул полуголый мужик в джинсах. Длинные волосы путал ветер, метал их по голой спине. Ирма села, заинтересованно оглянулась.

- Ты и есть Князь? - тот цыкнул и недовольно качнул головой. Ирма остановилась посреди движения, как кадр на паузе.

Князь подошёл к ней, грязными босыми ступнями приминая траву, погладил осторожно белое перо:

- Эти белые ничего не знают об Изнанке.

Оглянулся на Мару и поймал её взгляд. Мара разглядывала его, будто наглядеться не могла. Левая бровь выше правой, разделённой давним шрамом на две части, чёрные глаза и кривая ухмылка наглого зверя. Заросший щетиной подбородок.

- Что смотришь, ведьма?

- Красивый. Ты бы прикрылся, - Мара отвернулась, - Зачем Ирму заморозил?

- Ты пришла мстить, а сама даже с крысами не справилась.

- Ты Князь, а сам босиком.

- Могу себе позволить.

Мара кивнула: "Можешь"

- Зачем ты связалась с ней? Она белая.

Мара облизнула губы. Рядом с ним ей хотелось не того, зачем она пришла. И он это знал, и улыбался.

- Смотри.

Князь увидел схему, которую она чертила ещё дома.

- Хорошо. И что?

- Я это уничтожу.

Князь хмыкнул:

- Чем? Чем это можно убить? Только вместе с носителями, - он потыкал в кружочки схемы.

- Вот так.

Князь проследил за её мыслью, увидел заклятие и фыркнул:

- Это придумали до тебя, Мара. Люди называют это "совестью".

- Нет, это не совесть.

- Да, вижу. Уничтожит, ладно. Согласен. Только долго.

Князь попытался её обнять, Мара выкрутилась и ударила пяткой глефы в землю:

- Я принесла тебе месть!

Князь досадливо скривился, потом расхохотался:

- Это твоя месть? - он махнул рукой, - Валяй! Уничтожай! Это не я сделал.

- А кто?

Князь вдруг посерьёзнел:

- Действительно...

Посмотрел внимательно на Мару, на спящую на траве Ирму.

- Это не вы...

Схватил левую Марину ладонь, поднёс к лицу, разглядывая раны на пальцах:

- Исколота. Врата строила, да? …

Он всё ещё держал её пальцы в своей ладони. Мара менялась рядом с ним. Становилась светлее и женственней.

- Оставайся со мной, Мара.

- Тебе мало меня, тебе нужны ещё и ещё. Даже сейчас ты не весь со мной.

Князь пожал плечами и сжал её пальцы, притянул её руку к себе, коснулся губами:

- А тебе мало Изнанки.

- Да! Потому что ты её создал для мучения!

- Не правда, Мара, не-ет! Я её не создавал. Ты знаешь, что нет. Они сами, - он взмахнул рукой вокруг, - Они сами не любят свою жизнь так, что не могут попасть в Высь или родиться ещё раз. Они застревают в том, что ненавидели, пока жили. И это и есть их ад. И только они сами могут из него выбраться. Я тут так... Наблюдающий. За тем, как они учатся любить жизнь. Научатся — и лети себе дальше живи.

- Я всегда считала тебя злом...

- Не-ет, я на стороне жизни. Я ни с вами, ни с... - он кивнул в небо, - Мир не чёрно-белый, Мара. Ты столько лет живёшь, пора бы уже вырасти.

- Это сделали люди.

- Что?

- Систему, Князь. То, что я тебе показала.

- Значит, они теперь зло.

- Значит, равновесие нарушено?

- Оно нарушилось, когда ты ушла в Срединный мир.

- Но миры не рухнули.

- Не рухнули. Только потому, что зла в них становилось всё больше. Поэтому даже творящая добро Мара не заставила дрогнуть чашечки весов.

- А если убрать зло из людей?..

- То Мара вернётся на Изнанку?

Вопросом в вопрос и лицом к лицу.

- Если хочешь, вернусь.

- А ты хочешь?

Мара, светлеющая и мягкая в изгибах молодого тела, скользнула взглядом по крепким рукам, по лицу стоявшего рядом...

- Ну... Разве что на недельку.

Князь размял плечи, потянулся кверху:

- Значит, помогу. Твоё заклинание правды и... Ещё кое-что.

Он хохотнул:

- Князь тьмы и боли будет творить добро вместо людей. Это даже забавно.

На белом платье Мары кровь кажется ярче, чем на лице и руках. На глефе она уже засохла и побурела, и на босых ногах — тоже.

Мара меняется. Кожа сохнет в морщинки, волосы будто растут обратно и белеют.

- Мара?

- Прости, Князь. Ты обещал!

За спиной Князя скапливается тьма.

- Мара!

Но белоголовая обнимает крылатого воина и пропадает с Изнанки. Только шёпот коснулся щеки обманутого:

- Я буду скучать...

- Ма-а-а-р-р-ра-а-а!!

 

И снова через круги Изнанки, вверх, вверх, вверх.

И насквозь через слои, круги и комнаты преследовал их крик боли и ярости: "Ма-ара-а!!"

 

* * *

 

Золотая тишина иногда случается перед закатом. Когда мир затихает, усталый после дел и забот, наступает момент тишины.

Мариша особенно любит такие моменты. Можно выпить кофе на крылечке. Даже иногда с друзьями разделить кофе и золото тишины. Смирновы сидят рядышком, на качелях под вишней. Их отсюда не видно, они позади дома. Лёша ещё хромает и пьёт таблетки. Впрочем, таблетки ему пить теперь пожизненно. Но у него теперь есть работа и вообще, они добились справедливости. Во многом потому, что система стала ломаться из-за слишком правильных и честных для неё людей. Прямо-таки эпидемия честности и сознательности. Конечно, абсолютного здоровья теперь не вернуть даже ведьмам, но Смирнов пытается быть счастливым.

 

Ирма лежит на террасе, её голова на Маришиных коленях. Стареющие подружки. Сегодня катались на роликах. Вчера заставили убрать очередную "несанкционированную" помойку и отремонтировать детскую площадку. Не поставить новое из дешёвого мусора, а облагородить то, что есть. Впрочем, это не важно. Живут изо всех сил.

 

Песочная дорожка ведёт к деревянной синей калитке. По сторонам дорожки цветут пионы. Кусты пока маленькие, но скоро разрастутся. Там белые, пахнущие нежно и почти неуловимо. И бордовые, окутывающие сладким тягучим ароматом. Справа палисадник засажен вишнями. Они уже облетели. На ветках завязываются зелёные крепенькие кулачки вишен.

 

За калиткой и вишнями — дорога. По ней мало кто ездит, и тишину обычно ничто не нарушает.

 

"Мара!" От этого голоса больно зубам.

 

Мариша откидывается на подушки и закрывает глаза. Золотое солнце греет её лицо, но руки холодеют.

- Ирма?

Ирма сонно жмурится на тёплом солнце:

- М-м-м?

- Ирма, принеси воды, а? Она в холодильнике, на кухне.

- Мм...

- Пожалуйста, милая!

Ирма нехотя встаёт, берётся за ручку двери. Ей не хочется, кухня на той стороне дома, выходит окнами на другую улицу.

"МАРА!"

- Ирма!

- Да?

- Я тебя люблю.

- Чего не скажешь ради стакана воды! - и Ирма, почти довольная, уходит. Мара чувствует её улыбку.

"МАРА!"

"Я слышу"

Визг тормозов на повороте. Надо бы выйти им навстречу, чтобы дом не спутали.

Рокот мотора нарастает. Он всё ближе, ближе. Хочется убежать и хочется, чтобы быстрее. Чтобы Ирма не вышла и Смирновы остались за домом.

Чёрный внедорожник на визге тормозов стопорится возле калитки. Мара открывает глаза и смотрит на того, кто высунулся из окна почти по пояс. Молодой какой! Позади видна туша Семёна Аркадьевича. Сам решил посмотреть.

Молодой прижимает к плечу короткий автомат и стрекочет.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та!

Пионовые лепестки взметаются кверху. Зелёная мякоть цветов срезана пулями. Горячие чёрные дырки в песке, в крылечных ступенях, в досках террасы.

Дырок в мариной груди не видно. Видно, как толчками выбивается на белое платье кровь. Густая, тёмная, пахнущая жизнью. Она течёт откуда-то изнутри, из-под ткани. Пропитывает её всё больше.

Мара вцепляется пальцами в подушку сбоку. Только бы не закричать. Только бы не застонать.

Молодой наводит чёрнеющее тьмой дуло прямо в лицо Маре.

Мара зажмуривается.

Я любила жизнь. Она была прекрасна.

Та!