Мой верный железный пес, задрав морду в небо, прижался к земле и еще совсем несмело, сдержано зарычал. Упал на передние лапы, потешно отставил тыл, весь подобрался. Незлобное предостерегающее урчание превратилось в свирепый угрожающий рык, а потом словно пружина…
        Отрыв! Орут в ушах. И держат пальцы, и вперили глаза, выкрутили до отказа веньеры, заставляя приемники захлебываться. Грохочут пульсы в унисон, и кто-то мычит себе под нос, а кто и не замечает, что вслух на разных языках, как охранный наговор: «Ну, давай, давай!»
        И давало! Многотонная наша, советская ракета сорвалась с цепи и, выжигая собственное нутро, как человек, стремящийся к цели, везет меня, незадачливого туриста, да за небесные хляби. И хорошо бы еще какой-никакой руль в руки для уверенности или кнопку маломальскую, а то ведь путешествую, как Мюнхгаузен на ядре, и сойти проблематично, билет до конечной, без пересадок.
        Летим, само собой, совсем без удобств, а тут еще все прелести равноускоренного движения добавляют оптимизма и жизнелюбия: не так просто отдает меня родная старенькая Земля, хватает, мать, цепкими лапами притяжения и душит перегрузкой.
        Ощущения такие, будто с носорожихой обнимаешься (и не надо намекать на богатый жизненный опыт), а та еще и норовит недипломатично забраться сверху и усесться поудобней. Вдавило в кресло так, что ребра мои обитали где-то на уровне позвоночника, а легкие издавали противные судорожные всхлипы «ап-ап»,  подобно многострадальной Дездемоне в цепких лапах ревнивого афроевропейца.
        Звезды.… Не то, что бы мне их было видно сейчас. Чувствую их взбешенную не всегда понятыми законами круговерть, хватаю-цепляюсь сознанием за эти блестящие комочки и подтягиваю себя вверх почти за волосы, ближе к мертвому ледяному свету, сочащемуся из продырявленного выстрелами дробовика черного купола. Вроде, как накрыли клетку с попугаями побитой до прорех молью старой гардиной, что б те молчали.
        Противно рябило в глазах. Красно-фиолетовые мошки сплетались в единую пляшущую паутину, сквозь которую низкий потолок проступал, как ягодное пюре сквозь сито, прозеваешь, и плюхнется на лицо тяжелыми, липкими хлопьями, растечется по поверхности закаленного стекла неудобного, душащего шлема, хоть дворники включай.
        Лежу, скрючившись, будто блоха на спине громадного зверя, голодное рычание которого сотрясает металлический кубик крохотной комнатенки, тесного чуланчика, да что говорить – кабины лифта, и лифт этот тащит меня на первой космической под самый потолок моей родной планеты, и даже чуть выше, с завидным усердием стараясь вызволить из бездонного гравитационного колодца. Пылает внизу крохотным солнцем адская смесь, рождая непокорную реактивную струю чистейшего огня, что, дай ей волю, сожрала бы меня в мгновение, а немногочисленные останки, мелкий пепел, развеяла бы по ветру.
       Вот так существуешь, оседлав миниатюрный Везувий, плодящий лаву не вверх, а вниз, который тащит к осуществлению твоей самой заветной мечты, боишься его до чертиков и одновременно боготворишь, неосознанно проговаривая про себя “Ну давай, давай”.
       

       И давало! Думаю, будь на моем месте представитель коренного населения крайнего севера, глаза его сейчас вполне бы сошли за среднестатистические ростовские или воронежские. Надо ли говорить, что мои уже сместились чуть выше бровей, а, проще говоря, от всех невзгод самовольно лезли на покрытый испариной лоб.
       Беда, на самом деле, очень компанейское существо, рубаха-парень, и всегда путешествует в обществе благодарных поклонников. Так и на этот раз, мало того, что душило-душило собственным удесятеренным весом, так еще и потряхивать стало, как кота в стиральной машине. Судя по всему, добрались-таки до плотных слоев атмосферы и продираемся сквозь сгустившийся кисель околоземного пространства.
        И эта последняя соломинка сломала спину несчастному верблюду моего сознания. Пульсирующие в такт толчкам крови бордовые пятна в уголках глаз в момент подросли и закрыли собой весь и без того скудный обзор. И так как глядеть после этого стало скучно и совсем уже не на что, я почти с удовольствием позволил тяжелым чугунным заслонкам, в которые подло, без спросу превратились два моих собственных века, плотненько захлопнуться.
        Боли нет, скорее долгожданное облегчение. Существую я, а все, что за пределами – зыбкая податливая грязь, хлопья и хлопья, спеленали и крадут все запахи и звуки того другого, внешнего. Вот уже, что бы как-то худо- бедно разбавить вынужденное, незапланированное одиночество, стали проплывать перед… в общем, где-то там внутри головы, от левого глаза к правому, яркие картинки из детства: зима и залитый отцом (папой Лешей) трамплин у самого дома в Клушино, и тут же разбитые колени и, что еще обиднее, сломанные лыжи. Следующий кадр: летняя река плещет у самых ног, тростник в заводи и листья разросшихся кувшинок с откормленными, довольными лягухами. Гляжу, собственно, от нечего делать, прямо в выпученные глазенки самой здоровенной, как говорится, я на нее – она на меня, на нее – на меня, и вся картинка тускнеет, как в дешевых, черно-белых фильмах ужасов, остаются стабильно непрозрачными только эти глазища на весь экран. Остальное земноводное растворяется вместе с рекой, берегом и кувшинками.
       ААААА, нет, стоп! Антураж, посопротивлявшись для приличия немного, исчез полностью.
       А вот – и непривычно мне, и страшно как-то – лягушка осталась. Даже успела катастрофически подрасти. Это я как-то неудачно пришел в самого себя, надо было еще с полчасика прохлаждаться у пруда с рдестом и ряской. Потому как таращилась на меня через узкую форточку в гермошлеме и ехидно улыбалась зеленая ряха с примерно человеческими габаритами. Губы, пардон за неполиткорректность, негроидные, пухлые, нос – две случайно сросшиеся меж собой пазухи, брови, ресницы, прочая растительность – нихт, уши – нихт, дряблая морщинистая аспидно-зеленая кожа и бородавки – в наличии.
        Все это великолепие располагалось так близко, что, казалось, придвинься кошмар чуть ближе, и получится веселая рожица наподобие тех, что корчат детишки путем расплющивания и без того забавных мордочек оконным стеклом.
       Сквозь толстенный шлем много ли услышишь?! Но прошли длительные для меня несколько секунд взаимных разглядываний, и вот, не сойти с места (а ведь и не сойти, пристегнуто все), я скорее не расслышал, а почувствовал в своем отказывающемся работать адекватно сознании, не мной (клянусь) порожденную фразу: «Э-эй! Дома есть кто?»
        В-о-о-о-т, а дальше уже закономерная моя: «ААААА, ГОВОРЯЩАЯ ЖАБА!!!». И сразу же вслед вторая, тоже, судя по всему, никак не инородная: «Только бы не «Поцелуй меня, Иван Царевич»».
        Краткий социологический опрос: что вы станете делать, если ваша изможденная за день психика, не посоветовавшись совсем, ночной порой предоставит вам для просмотра не сон из коллекции « В постели с Мерелин Монро», а, скажем, подробный очерк об истории Трансильвании, или апокалипсический эпос со всеми Локки и Рагнареками. Либо еще какие инфернальные изыски с вариациями? Уверен, что подавляющее большинство ответов будет – попытаюсь проснуться. Ага, а у меня ситуация с точностью до наоборот. Решив, что такие нервные переживания – это уже слишком для одного дня, я прикрыл глаза и попытался уснуть. То есть, конечно, посчитал все происходящее горячечным сновидением, и, вот не знаю почему, тогда эта мысль казалась единственно правильной, для того, что бы проснуться, нужно было заснуть во сне. Полежал так с минуту,…не-а, номер не проходит, все тот же гул и дребезжание в ушах, да и остальные субъективные ощущения на месте.
       Значит, главное сейчас – откупорить глаза. Ура, космонавт – самая героическая профессия. Моего героизма хватило ровно на один, и до разреза глаз жителя Японии. То, что удалось рассмотреть сквозь мутноватое узкое забрало, мне очень понравилось. В частности, вызванные, должно быть, перегрузкой галлюцинации куда-то запропастились. Что уже само по себе и неплохо. К слову о перегрузках, многотонная тяжесть исчезла, значит вот она – конечная остановка, пассажиры приготовьтесь к выходу, помогайте пожилым, женщинам с детьми и инвалидам. Дальше как на детской карусели – немного по кругу и вниз.
       У-У-У-У, это я так вдруг тихонько подвывать стал, потому, как на этом мое везение заканчивалось. Жуткая незапланированная рептилия-попутчик появилась в поле зрения, словно чертик из табакерки, как только я попытался размять затекшую спину и немного сменить позу.
       Все, товарищ космонавт, спекся. Еще бы полбеды, если бы видение просто маячило перед глазами и не лезло в мою личную жизнь, ну, там, посидели бы, поморгали друг дружке часик – и до свидания. Нет ведь, то ли скуки ради, то ли вежливости для дорогой гость посчитал, что в отношениях наших повисла неловкая пауза и повторил свой фокус с выращиванием в моих извилинах своих виноградин-слов. Собственно, совсем без участия как моих ушей, так и своего рта:
       - Ну, здорово, жизнь углеродная. Надолго к нам? – подсмотрев, что у меня все порывисто (врать не стану, от ужаса), аритмично вздымается и опадает. - А-а, так ты, значит, дышащий. Стало быть, не задержишься. Слышишь, милая? Вот бы мама твоя так же к нам в гости: на часок и домой восвояси.
       Окончание фразы было предназначено уже, как видно, не только мне, и, значит, (час от часу не легче) мы тут, как ни крути, не тет-а-тет. Временное наше пристанище, скажем так, совсем не вместительное, поэтому прочесать его взглядом – плевое дело. Так и есть: у левой стеночки приплясывало на кривеньких лапках и все норовило ткнуть верхней конечностью в мигающие кнопки еще одно сюрреалистическое чудовище. Чуть поменьше ростом и, исходя из обращения к нему – барышня. Вот и славно: тоскливо ведь, согласитесь, путешествовать в сугубо мужской компании.
       Любопытство сгубило кошку и Варвару, жаль про лягушек-переростков там ничего не говорится, и пучеглазая мамзель, продолжая беспрепятственно разглядывать убогое убранство, бочком-бочком стала приближаться к моему Прокрустову ложу, пока объектом пристального изучения не стала моя скромная персона. Причем, что раздражало, незакрепленные предметы давно уже плавали по каюте, а она шлепала по полу как положено.
       Видно, оставшись довольной осмотром моей тщедушности, из вежливости сделав так, что бы мне было слышно, дамочка у меня между ушей (а, заходите все, мне не жалко) проворковала:
       - Дорогой, как ты думаешь, а эта особь не опасна? – и ко мне потянулись аквамариновые ручонки. - Ой, а можно, я её поглажу?
        В ответ я почувствовал улыбку (почувствовать улыбку это примерно, как если к вам прижимается и урчит пушистый кот), а потом проклюнулись слова:
        - На твоем месте, моя радость, я бы этого делать не стал. Вряд ли это придется ему по вкусу. Мало тебе прошлого раза? Кто ж мог знать, что эти дикари вместо себя решат прокатить за пределы своего мира полуразумное, дикое животное? – это они про Белку со Стрелкой, должно быть. – Фу, как не гуманно! Да и ты тоже хороша – чуть не целоваться полезла: «Ой, какой миленький! Какие глаза умные!». Вот оттяпала бы тебе та зверюга пару-другую щупалец, и была бы только права. Или еще чего похуже, да так, что тебя потом проще было бы клонировать, чем регенерировать новое. Хооо, знаешь, а ведь это мысль! Давно мечтал подлатать-подновить тебе некоторые места! Давай, дорогуша, этот тебя стрескает, а я себе потом новую выращу, молоненькую-молоненькую.

        И глумящаяся тварюга фамильярно шлепнула свою вторую половинку в тот район, где природой возведены пограничные укрепления между спиной и ногами. Та взвизгнула возмущенно и обеими верхними замахала на разнузданного собрата, но ладошки крушили уже пустоту. Обидчик  самоустранился в дальний угол и уже оттуда провоцирующе скалился. В итоге барышня обиженно надула и без того пухлые губки, вздернула нос и демонстративно отвернулась. Уже из такого положения она уничижительно бросила:
        - Когда появится свободная минутка, будь добр, отгони, пожалуйста, нашу красавицу на другую орбиту, подальше от этой планетенки, а то эти аборигены уже и сюда добрались. Не ровен час, такой вот летун в следующий раз поцарапает нам алмазное напыление. А мы еще и кредит за нее до конца не выплатили.
        В ее демарше сквозили стервозные нотки (стервозные нотки – это когда ногтями пенопласт скребут). Обидчик незамедлительно пошел на попятную, подхватился и, притянув леди (простите, чопорные англичанки) за руки, чмокнул в щеку.
        Пока гости вот так занимались воцарением мира в семье, я, осмелев до одури, решил установить контакт с иноземной расой. Такая возможность ведь тоже предусматривалась в Центре Управления Полетом, поэтому я набрал воздуха и оттарабанил строго по инструкции заученную до автоматизма фразу:
        - Приветствую вас от имени и по поручению всех жителей планеты Земля!!!
        Жабы прекратили свои игрища и вновь уделили внимание моей скромной недвижимости:
        - Да здоровкались уже, вот упрямый ты …, как, ты говоришь, планета называется? Земля? … вот упрямый ты червь! – видно расценил мои бесплодные потуги, как попытку координально изменить положение тела.
        - Не вставай, не вставай, – и зеленая морда незваного гостя скукожилась в подобии хитрой ухмылки. Знает же, черт, что после таких перегрузок я и пошевелиться-то – под большим вопросом. – Еще с непривычки голову о переборку расшибешь, потом ваш главнюк разобъяснит остальным, что, мол, злые пришельцы, упыри проклятущие, тьфу, сожрали все ваше, так сказать, дип. представительство. А, глядишь, по-вашему годков через пятьдесят поднимете на стационарную орбиту лучевое оружие и давай шмалять по ненавистным интервентам. Не, нам скандалов с резней не надо. Тихо у вас, этак патриархально спокойно, на краю галактики. И давай, знаешь, дружок, оставим все как есть.
       Заметив, что я пытаюсь промычать нечто еще непослушным онемевшим ртом, собеседник ласково положил перепончатую клешню на скафандр, вроде как прижимают палец к губам и убеждающе забулькал:
       - Ты губы-то не напрягай, экономь силы, тебе еще обратную дорогу корячиться, искусственной гравитации, чай, делать не умеете? Подумай, если что, слегка, я и услышу. А что б тебе понятней было, я из твоих мыслесимволов буду предложения плести. Так и покалякаем о делах наших скорбных.
      - Так вы что, телепат? Вроде Мессинга? – не понял еще сам, что-ли ?
      - Ну, можно и так сказать. В общем, ты для нас – открытая книга, поэтому дергаться не советую. У тебя в носу зачешется – я увижу.
      - Так ведь и зачесалось! – только и нашелся я.
      - Так ведь и увидел. И мало того увидел, так ведь и зачесалось по моему хотению. Короче, ты понял.
       Тут в разговор вновь вклинилась любопытная самочка, заскучав, вероятно, от однообразия сварных швов и наборных панелей. Причем защебетала она так, вроде меня тут совсем и нет:
       - Сладенький, а ты заметил, к слову, как эти зверики забавно размножаются? Да нет, нет, не здесь, чуть правее, …ага, вот и поглубже. Нашел? Там у него столько всего запрятано. Ты гляди, гляди – большая половина жизнедеятельности через эти закрома замыкается. Вот и инстинкты все туточки, все до единого!!! – поверьте, очень неприятное ощущение когда тебе в мозг тыкают невидимой пятерней.-  Оооо, этот серенький видишь? Инстинкт самосохранения. Так вот, ты не смейся, он у него, когда в этот клубок попадает, вот…где картинки впечатлений самые яркие…то, перестает быть основным, и дальше следует несущим. Попросту, у него, когда вот это самое, ну ты меня понимаешь, ему жить уже постольку – поскольку. Учись!!!
       - Ну, ты, как это, эээ…самец!!!
       - Интересно, а у их девочек тоже так все организовано?
       - Хочешь лично удостовериться? Давай с этим спустимся в их хламье на поверхность. Там сама и полюбопытствуешь.
        - Вот еще, я по своей воле в такое старье не полезу. И вообще, лапушка, объясни ты этому летчику, с позволения сказать, пилоту, что если он так и дальше будет продолжать, я обижусь и к-а-а-к дам ему по всем синапсам, мало не покажется. Шикарную пену изо рта гарантирую.
        - Ты о чем вообще?- не все же мне удивляться. 
        - Эта деревенщина умудряется перемежать свои мыслишки словами – символами  все из того же клубочка со сценами межполового общения. Если хочешь знать вообще, он, как только в сознание пришел и меня рассмотрел, так и помянул ментальным образом, который у них означает самку, которая по собственному желанию принадлежит многим самцам. И вообще, вроде думает-думает адекватно, воспитанно, а потом как переклинивает вдруг – выдает, вроде как незаметно для себя самого, что у него, оказывается, давно существуют четкие намеренья совершить попытку продления своего рода с нами обоими, а так же с твоей тещей, моей мамой. Ее он, почему-то, упоминает чаще остальных!
         - А, так, может, поэтому его запихнули в эту тесную скорлупу и пристегнули ремнями? А шлем у него вместо намордника, то есть, как это…на…на ...на данный момент неважно. Там внизу он всех застращал, вот и нашли его сородичи гуманный способ избавиться от этого раздолбая.
        - Да хватит тебе, ты же оскорбляешь нашего дорогого гостя, он вот возьмет сейчас, обидится и уйдет.
        - Куда уйдет, глупенькая?!
        - Да вот хоть бы и в себя, опять зажмурится, и вытаскивай его потом оттуда, из личного бессознательного.
        Между прочим, кто еще у кого в гостях?! Да и в самом деле, манера наваждений игнорировать мое мнение, как детишек в зоопарке, уже начинала раздражать. Как хотелось крикнуть знаменитое «Все равно вы мне снитесь!» девочки Алисы, встать в полный рост и расшвырять все карты и вольта бубен с бульоном и котлетами по каюте.
        - Ну, вот видишь, чего ты добился? Уже закипает. Я тебе давно говорила, что ты не умеешь вести себя в приличном обществе!
        - Ой, ой, где здесь приличное общество?
        - Ну, знаешь, это слишком уже! Говорила мама, что не стоит с тобой связываться, лимита, одним словом. Вас там, на Веге, что, совсем не учат манерам? Я, я твое самое приличное общество!
          Когда две огромные лягушки ругаются, человек в скафандре – не мешай (народная мудрость). И поэтому я полулежал тихо, не ворочался, даже старался не думать почти. Оказалось – лишнее. Разошедшаяся благоверная, недолго собираясь, исчезла подобно мыльному пузырю. Не растаяла, как улыбка без кота, а именно пропала одномоментно, мне еще показалось, что даже слышен был характерный хлопок радужной пленки.
        Я, в принципе, совсем и не обиделся: уходите все, это мне поможет как можно скорее поверить в собственную нормальность. А то, как это, выбирали из стольких кандидатур, а в космос первым отправили психа?
        Но нет, раздосадованная и сконфуженная мужская особь никуда не девалась. Только тоскливо посматривала то на меня, то вслед анигилировавщей жене.
         - Женщины, сам понимаешь. Что тут сказать, будь то зеленые, будь то красные, или вон как у вас бледно желтые, всегда к себе особого, щепетильного отношения требуют. Сейчас вот обидится и рванет на недельку к мамаше в созвездие Лиры, а мне потом на цыпочках перед ними обеими. Так что ты уж извини, побегу догонять, прощение вымаливать, а то ведь из вашей глухомани на попутках не выберешься!
        И позабытый-позаброшенный супруг хлопнул себя по коленям и поднялся, вроде как сосед по лестничной клетке загостился допоздна, сейчас снимет с вешалки пальто и шляпу и, облобызавшись с хозяйкой, стрельнув у хозяина папироску «на дорожку», поплетется спать, «завтра ж ведь на работу». Потом криво, виновато улыбнулся и промямлил, будто оправдываясь:
         - Поздно уже, да и проголодался я, может, если смилуется, так и накормит. Слушай, а если нет, может мне тебя схарчить? Выглядишь очень аппетитно. Да не трусь, шучу я, брат, шучу.
         И мой кошмар, сцепив руки над головой и покачивая ими в такт шагам, стал потихонечку подаваться тылом к дальнему от меня углу каюты. Уже оттуда я с облегчением услышал:     
        - Все, счастливого пути, земеля. За нами можешь не закрывать! – и морок исчез, пройдя сквозь стену и оставив меня наедине с непониманием и полуобмороком.
 
 
 
        - Вот так все примерно и было, товарищ полковник. Остальной полет прошел без инцидентов. По завершении одного витка, корабль в автоматическом режиме вошел в плотные слои атмосферы и, спустя один час сорок восемь минут от начала запуска, благополучно приземлился в районе деревни Смеловка Саратовской области.
         Бравый, седеющий вояка, одетый в гражданское (им сегодня все можно, попроси вместо звезды луну на погоны – дадут), дослушал рапорт до конца и, пометив что-то в блокнотике, весомо заметил:
         - Хорошая работа, Юра. О проявленном мужестве и героизме будет доложено вышестоящему руководству. А про некоторые …ммм…, так скажем, необычные коллизии психики в экстремальных условиях советую забыть. Психологи нас заранее предупреждали, что космонавт может потерять над собой контроль, поэтому и весь полет проводился в автоматическом режиме, а возможность отключить автоматику и перейти на ручное управление была защищена цифровым кодом в конвертике. Но ты молодец, не запаниковал. Связь прерывалась лишь единожды, на несколько минут, сразу после выхода на околоземную орбиту, что приписывают ослабленному состоянию организма после перегрузок.
         Встал и сдавил меня почти также, как те самые перегрузки, потом хлопнул по плечу:
         - Да забудь ты, Юра! Полтора часа на отдых, а затем быть при полном параде. Будет тебе и Красная площадь, и медаль в петличку!
        И мне сразу стало так хорошо-хорошо, будто полуторопудовую гирю из кармана кителя вынул и продал.
        Уже выходя из кабинета, может, послышалось, а, может, нервное, в самом дальнем уголочке переутомленного мозга, я вдруг разыскал коротенькую булькающе-квакающую фразочку: «Эхма, гуляй, земеля! Заслужил!»