Часть 1. Ваши права…

 

- Жизнь связана с одними и теми же числами. Тройка, семёрка…

- Туз!

- Серьёзно, только вдумайся, как вокруг всё устроено этими двумя числами. Семь дней недели, семь нот…

- Семь чудес света и «Семеро козлят». А теперь ты скажешь про троицу, ад-чистилище-рай, трёх сестриц под окном и трёх медведей?

- Угу. Три – число Бога. Если сложишь эти два числа, получишь десять – вот и десятеричная система счисления. Вычтешь – будет четыре. Крест, стороны света. Видишь, эти числа – нити, скрепляющие наш мир.

- Но как же два? Симметрия. Ты про неё забыл.

- Потому что нет никакой симметрии. Любая пара – это тройка. По образцу троицы. Есть одно, есть второе, а есть третье – то, во что они соединены.

- Хорошо. Но, по-моему, есть ещё одно число. Что думаешь по поводу «ста»?

- Сто дорог, сто раз, сотни… людей, идей и мнений? Что-то есть в этом числе.

- Именно.

- Мне кажется, сто – это и есть туз. Безмерное счастье, вдруг озарившее жизнь человека.

 

Из подслушанного разговора двух гуманитариев за чашкой водки в летнем кафе

 

 

Чистый белый прямоугольник. Мигающий курсор. Надо начинать всё заново. Подбирать слова, искать необычные фразы, придумывать диалоги. Слово за словом воздвигать это здание. Уже в который раз.

Начинать всегда трудно. Перед глазами белый прямоугольник. Пустота. И никаких идей. Они все разбрелись куда-то. Поселились в тех, уже написанных рассказах. А сколько их было?

«А, действительно, сколько? Ведь никогда не считал. Два романа, десятка два повестей. А рассказов? Завершённых рассказов. Сотня наберётся? А вдруг?»

Писатель оторвался от созерцания белого пространства листа, медленно приподнялся с кресла и вяло прошествовал в спальню. На одной из книжных полок в ряд стояло довольно пёстрое собранье его творений: толстые тома чередовались с журналами, а то и вовсе с распечатанными листами, прошитыми по краям. Писатель бережно провёл рукой по корешкам своих сокровищ.

- Двадцать девять, тридцать…

Вытащил с полки один из экземпляров «толстых томов».

- Тут два, нет, даже три моих рассказа. Один под псевдонимом.

Счёт продолжился.

- Пятьдесят шесть, семь, восемь… Ого, а вот этот был вызовом. Шок. Пятьдесят, а нет, уже шестьдесят…

Вернулся к рабочему месту. Свернул окошко с белым прямоугольником.

- Так, здесь у нас пылятся ещё два десятка… Итого… - привычка разговаривать с собой появилась, когда начали заканчиваться темы для рассказов, обычно так легко приходящие в голову в юности. Теперь требовалось предварительно объясниться со своим внутренним «я»: а чего б такого ещё написать. – Итого…  Девяносто девять. Девяносто девять? Неужели?! Что ж, а вот это уже интересно.

Ещё не начатый сотый рассказ вернулся пустотой белого прямоугольника. Курсор мигал, ожидая начала событий. Писатель внутренне улыбнулся: близится новая дата в жизни, маленький юбилей. Обязательно надо указать в сопроводительном письме в редакцию. Сто рассказов. Не романов, конечно, но всё же.

- Скорее бы написать. Хочется какого-то праздника, что ли…

И сотворить надо нечто эффектное, красивое, обязательно приправить узнаваемыми аллюзиями. Писатель вытащил из ящичка под монитором старую записную книжку. В неё он ещё с университета записывал идеи для будущих рассказов. Некоторые получили воплощение, многие же так и остались строкой на линованной бумаге.

- Это глупо, тут чересчур наивно… Эльфы? Несолидно уже как-то… А вот тут неплохо: «Все писатели совершенствуют мастерство, учатся у классиков, чтобы потом создать для человечества идеальную книгу». Хм… Вряд ли потянет на рассказ. Тем более на сотый рассказ. Что у нас дальше? Ого! Колоритная фигура. Стоит попробовать...

С воодушевлением писатель притянул к себе клавиатуру.

- Начнём-с… Что если так: «Осталось только сто дней…».

 

 

«Осталось только сто дней. И я уже знаю, что будет потом, видел».

- Пьём за здравие Франца фон Зиккингена! Да увеличатся богатства его в сундуках и на полях! - Корнелий Агриппа первым отпил из кружки половину, как они сегодня и условились. Сотрапезники одобрительным гулом повторили здравицу и тоже хлебнули неразбавленного вина.

- Пусть сгорит в адском пламени проклятый Ингольштадт, - Георгий слабо улыбнулся. Не с таким лицом говорить подобные речи. Нужна ненависть, но в душе лишь страх. Нельзя допустить, чтобы его заметили. – Там меня когда-то лишили крова и пищи. Они выгнали меня. Сказали: им не нужны мои услуги. И выставили за городские стены. При этом заставили дать клятву, что я не причиню им вреда.

- И ты не нарушишь её? – Агриппа снова первым выпил вино, хотя здравицу произносил не он. Мало кто из сидящих вообще заметил, что слова Георгия совершенно не походили на здравицу.

- Клятвы, даже сорванные с языка насильно, не нарушают, друг мой, - Георгий это знал, как никто другой. Со своей клятвой он жил двадцать четыре года. Осталось сто дней.

Уже не в первый раз, через заполненную посетителями харчевню, к знатным господам поспешил мальчик с кувшином вина. Запах фасоли на бараньем жире – единственной доступной сегодня еды – сбивал с мыслей и вызывал лёгкую дрожь в его слабых руках. Почти весь вчерашний заработок он по глупости проспорил сыну оружейника. Потому остатки монет приберёг для обеда, отказав себе в завтраке. И ставшие привычными запахи готовящейся еды как никогда казались чарующими.

Это и привело к печальным последствиям.

- Смотри, что ты натворил, гадёныш! – Георгий стукнул кулаком по столу. Кружка чуть подпрыгнула, и вино, которое мальчик налил до самых краёв, слегка выплеснулось на жирную скатерть. – Будь внимательнее! О бабах, что ли, думаешь?

Мальчик привык не краснеть, когда кричат недовольные посетители. Он тихо извинился и продолжил разливать вино остальным.

- Ты меня слышишь?! – Георгий, не заметивший извинений, приподнялся над столом. Тень длинной полосой легла на скатерть. Его спутники испуганно притихли. Нет, сейчас он не походил на магистра богословия. А на кого он походил? Кем он был на самом деле? Разве уважение какого-то мальчика из харчевни может изменить хоть что-то?

- Слышу, - робко ответил мальчик, не поднимая глаз. Он всем налил вина и собирался уйти.

- И слушай внимательно: ещё раз ты нальёшь мне вина до краёв, я сожру тебя с потрохами. Проглочу и не подавлюсь.

- Так уж вам и сожрать меня, - мальчик недоверчиво улыбнулся. Вся харчевня смотрела сейчас на представление. Многие из собравшихся слышали о странном магистре богословия, «хироманте, аэроманте, пироманте и гидроманте», как он себя величал. И мало кто верил, что он не шарлатан.

Мальчик повернулся к хозяину, великану с пышными усами. Тот одними глазами указал на вертел с поросёнком, и мальчик от предвкушения дорогого блюда решился на отчаянный шаг. Сегодня все в городе будут говорить о его шутке в харчевне.

Кувшин оказался около кружки Георгия. В ней уже было вина до краёв, но мальчик стал лить туда ещё. Вино перелилось через край и ручейком стекало на стол. Мальчик не поднимал глаз. Он ждал.

Георгий широко раскрыл рот. Хозяин харчевни улыбнулся, предвкушая комедию. Рот тем временем продолжал раскрываться, расширялся и вытягивался, превращаясь в чудовищную пасть.

- Вельзевул… - хозяин харчевни пожалел о данном им разрешении на шалость. Откуда ж он мог знать, что один из дьяволов посетил его заведение.

Несколько человек ринулись к выходу, остальные начали судорожно креститься, но не отводили глаз от ужасающей сцены.

Чудовище поглотило мальчика целиком, схватило кадку с водой и махом опрокинуло её себе в глотку.  Булькающий звук эхом разнёсся по харчевне.

- Отменную еду надо хорошо запить, - голос сначала раздался немного глухой, словно из другого угла заведения, но по мере того как к лицу возвращались привычные очертания, звук вернулся к своему обладателю. – Пойдёмте, друзья мои. Князю некромантов здесь не оказывают должного уважения.

Георгий приподнял полы платья, чтобы перешагнуть через скамью и идти к двери, ведущей в сонный ночной город. Но хозяин харчевни подошёл вплотную и загородил выход.

- Ты заплатишь мне за мальчика, кем бы ты ни был, - злобно прошипел он.

Внезапный порыв ветра распахнул дверь харчевни, и все посетители с нескрываемым ужасом узрели пса. Уверенная улыбка озарила лицо Георгия. Он с силой толкнул хозяина харчевни прочь. Огромный чёрный пёс прошествовал внутрь, принося с собой замогильный холод и страх. Пёс заворожил всех: никто не смел шелохнуться.

- У меня было двадцать четыре года. Осталось сто дней. За эти дни я ещё могу стать бессмертным, - Георгий Сабелликус, Фауст-младший, демонически захохотал и двинулся навстречу псу, погладил его по шёрстке. – Идём, Мефистофель, они не стоят моего времени. Отсчёт начался.

Оба под гробовое молчание направились к выходу. На миг Фауст обернулся:

- А мальчишка в углу, за печкой.

Хозяин вышел из оцепенения и ринулся в указанное место. Мальчик действительно сидел там. Он весь дрожал то ли от страха, то ли от холода: на теле не было и сухой нитки.

 

 

Писатель потирал руки: начало положено. История доктора Фауста, истинное лицо которого многие забыли благодаря стараниям Иоганна-Вольфгана Гёте. Штюрмеры наложили отпечаток на личность средневекового шарлатана. Или настоящего колдуна?

Он навек стал для людей образом вечного поиска, совершенствования. Но если покопаться в письмах и свидетельствах, почитать «Народную книгу…», разгрести весь ворох наслоений эпох, вернёшься к первоначальному, к истоку. К настоящему Фаусту.

Именно такая идея зародилась когда-то в его голове на лекции по зарубежной литературе восемнадцатого столетия. Он записал её в блокнот, но воплощать в жизнь не стал. Слишком скучным казалось описывать средневекового колдуна одного лишь эксперимента ради. В юности голову переполняли философские мысли, которые надо было успеть высказать человечеству.

«Что же дальше?»

Писатель поглядел за окно, но удручающий вид заставил задёрнуть шторы. Раньше он пошёл бы к жене, они вместе подумали бы о том, в какую сторону повернуть сюжет. Сейчас это выглядело глупым в его глазах. Обсуждать поведение придуманных людей.

Он слышал, что Роза гремит посудой на кухне: готовит ужин. А он сидит тут и «работает». Писатель взъерошил волосы и вернулся к разговору с самим собой:

«Фауст уже познал свою ошибку, получил ответы на вопросы, добился всех наслаждений земных. Что он станет делать в свои последние сто дней?»

Пальцы застучали по клавиатуре…

 

 

- Нигромант, слышите, нигромант в городе, - Анна, крестьянская девушка с золотистой косой, передавала новость, которую услышала от стражников. Каждый раз, приходя поутру к городским воротам, она вытягивала свежие сплетни у молчаливых воинов и при том обязательно угощала их принесёнными на продажу продуктами. Сейчас она узнала о некроманте за пять свежих яиц из её корзины. В маленьком городишке Штауфен новости расходятся быстро. Ещё пастушьи рога не отзвучали в утреннем воздухе и колокола только прекратили взывать к горожанам высоким тоном, а стража у ворот уже знала о палатке нигроманта доктора Фауста, установленной на площади. – Он самого диавола другом зовёт. И много удивительного будет творить по его наущению. Под старыми дубами у самой ратуши.

- Окаянный! - возмутился крестьянин, пригнавший на торги корову. – Там же святой собор рядом! Что ж на свете делается!

Его возмущение поддержала мельничиха, а с ней и все остальные начали открыто высказывать неодобрение. Анна широко улыбнулась, обнажая выдающиеся вперёд жёлтые зубы. Ради подобного представления она и терпела небольшой убыток, каждый раз делясь принесёнными продуктами со стражниками за ворох свежих сплетен. Но игра стоила свеч: блаженство стоять и смотреть, как возмущается толпа после твоих слов.

Чиновники, наконец, явились, велели стражникам отогнать толпу зевак и, после того как решётку подняли, с унылыми лицами приступили к своим каждодневным обязанностям. Сейчас им хотелось быть не здесь, не возиться с товарами глупых крестьян. Хотя иногда казалось весьма забавным вылить им на голову пиво, которое просто не понравилось, или растоптать хлеб, глядя в их испуганные лица. Иногда, но не сейчас.

Сейчас все стремились попасть на площадь. Там стояла палатка с надписью «Сто дней настоящих чудес», а вокруг - скамьи для зрителей. Людей собралось так много, что на скамьях невозможно было усидеть: всякий норовил влезть на плечи, чтобы для него сотворил чудо великий магистр, кладезь некромантии доктор Фауст. В блестящей голубой котте вышел он к публике.

- С этого города я начинаю свой путь. Сегодня вы увидите чудеса, равных которым нет на свете. Я покажу вам, что попросите: от простых фокусов до чудес Христовых. Я раздвину горы и заставлю манну падать с небес, я превращу воду в вино и покажу вам Энея с Гектором, я верну слепому…

- Шарлатан! – раздался хриплый возглас в центре толпы.

- Он в сговоре с дьяволом!

- Мой мальчишка до сих пор и рта не раскрыл, - подал голос хозяин харчевни. – Так и сидит, бедный, за печкой, отогреться не может.

- Скоро явится проповедник! Он заклеймит шарлатана! – обещал булочник, явившийся на площадь, оставив сына в лавке за главного.

Фауст молчал и рассматривал горожан, сощурив один глаз. Он не вступал в спор, не пытался отнекиваться. Он ждал.

Из палатки появился огромный чёрный пёс. Мефистофелю даже не пришлось рычать на толпу: оцепенение мгновенно поразило её.

- Если никто не возражает, я начну, – слова Фауста не разрядили общую атмосферу страха. - Есть первые заказы?

Тишина. Пёс сел у ног магистра и уставился на передние ряды зрителей. Стоявшие на скамьях несколько смутились: на миг им показалось, что именно они сейчас дают представление на площади, а не наоборот.

- Хочу спелого винограда, - вдруг заявил оружейник, стоявший в окружении сыновей. На него зашикали возмущённые женщины. – А чего такого? Я не горы прошу сдвигать. Да и винограда весной желать не грех, по-моему.

- Где он его достанет?

- Попросит пса своего в ад за ним сбегать! – объяснил всё тот же хриплый голос из первых рядов.

Магистр некромантии задумчиво погладил пса.

- Хорошо, будет вам виноградная лоза со спелыми ягодами. Условие одно: вы сорвёте ягоды только по моей команде. Иначе... смерть.

Одним лишь взмахом ладони, только что гладившей пса, Фауст сотворил перед палаткой чудесный куст с огромными гроздями самого сочного винограда, о котором можно только мечтать ранней весной. Вместе с кустом появился плетень, поддерживающий лозу с изумрудными ягодами.

Оружейник протиснулся сквозь толпу, обошёл магистра и начал рассматривать грозди, думая, какую бы сорвать. В левой руке появился нож. Двое сыновей присоединились к отцу под общее неодобрение зрителей.

- Чего вы ждёте? Выходите и выбирайте, пока лучшие гроздья не разобрали! – зазывным тоном миннезингера Фауст приглашал на виноградный пир. Один за другим от толпы стали отделяться желающие, подбегали к раскидистому кусту и, приставив нож к черенку выбранной грозди, ждали команды. Очень скоро жаждущие облепили плетень со всех сторон. И тогда Фауст с лукавой улыбкой произнёс:

- Теперь пусть тот, кто попросил лозу, вслух досчитает до ста, потом вы посмотрите в глаза друг другу и приступите к трапезе, - через мгновение магистр повторил тот же взмах, явивший миру чудесный куст. Возгласы удивления вмиг переросли в вопли ужаса. Виноградный куст растворился в дыму и зрителям открылась нелепая картина: мужчины и женщины держали друг друга за носы, второй же рукой приставили ножи к переносице. А оружейник отсчитывал секунды до смерти всех этих людей.

Несколько женщин вырвались из толпы и побежали к мужьям, чтобы рассказать о мороке перед глазами. Мефистофель рывком бросился им наперерез. Женщины замерли.

- Не надейтесь их образумить. Будет только хуже, - Фауст был внешне спокоен, хотя его сильно тревожила возможность полного провала. – Они вас не слышат и не видят сейчас. Их взоры затуманил спелый виноград. Хотите, чтобы я вернул им «зрение»? – обратился Фауст к негодующей толпе. – Что ж, я не обещал накормить вас, я только показываю чудеса. Любые чудеса по вашему выбору и вашей просьбе. А ровно через сто дней я вернусь сюда, чтобы показать вам последнее чудо: мою ужасную смерть, за которой обязательно последует воскрешение. А теперь…

Магистр некромантии подошёл вплотную к вцепившимся в чужие носы, услышал голос оружейника «Девяносто шесть, девяносто семь…» и одним щелчком снял наваждение с их глаз. Мало кто сразу понял, что произошло. Они так и держались друг за друга, рука с ножом уже задевала кожу. А потом начался хаос. Раздался женский визг и мужские проклятия, кто-то отпрыгнул в сторону и приготовился сражаться с неведомым врагом, кто-то свалился в обморок, посчитав, что лишился носа, многие так и остались стоять, не решаясь шевельнуться. Но никто никого не убил, потому что до того, всего одно мгновение, посмотрели в глаза друг другу.

Анна, позабыв совершенно о всякой торговле, с открытым ртом наблюдала за представлением в первых рядах. В её голове складывалась картина сегодняшнего вечера в родной деревне, когда вокруг вот так же столпятся слушатели и с таким же открытым ртом будут именно из её уст узнавать о чудесах чёрной нигромантии.

 

 

Часть 2. Ваши обязанности…

 

- «Живи до ста лет» – так обычно поздравляют на юбилеях. А после? Умирай?

- То, что после, никому не интересно. Ты перешагнёшь этот порог – сто лет. Двести тебе не осилить. Всё, что после ста – только числа. А взять само слово «человек». Чело…век. Слышишь? Это тот, кому суждено прожить только век – сто лет.

- Так значит, сто – это предел?

- Или вспышка света, за которой начинается угасание.

 

Из продолжения того же разговора в летнем кафе

 

 

Палатку покрывала тьма. Она окутывала её снаружи, проникала внутрь и заполняла тело и душу Фауста, одиноко сидящего на кованом сундуке. Сотый день приближался. А сегодня Фауст поднимался в воздух, возвысившись над толпой.

И упал.

Упал неожиданно для зрителей. А ещё неожиданнее для самого себя. Он не спрашивал у Мефистофеля, почему. Вознести человека над изумлённой толпой ему не по силам? Или бес просто так пошутил, заставив его упасть? Фауст воспринял падение как знак: низвержение в адскую бездну неизбежно, оно приближается с каждой секундой.

Во тьме что-то пошевелилось.

- Кто здесь? Вор? Я не сплю.

Его часто мучила бессонница, к тому же сон отнимал слишком много времени, которого у Фауста почти не осталось.

- Я пришёл помочь тебе, сын мой, - елейный голос из тьмы породил раздражение внутри.

- Садись на пол и говори. Учти, я не буду зажигать свечи.

Проповедники гонялись за ним повсюду, будто он один в целом мире нуждался в спасении души. В каждом городе после середины выступления обязательно появлялся какой-нибудь монах, который замечал, что на фокусы посмотреть собралось народу больше, чем приходило слушать его проповеди. И тогда начиналось соревнование…

Обычно проповедники клянут праздную толпу за пьянство, чревоугодие, блуд, не обделяют вниманием излишества в одежде знатных дам. Но всё это кажется незначительным перед бесовскими увеселениями и дьявольскими хитростями, коими завлекает заблудшую толпу дерзкий обманщик и шарлатан Георгий Сабелликус, Фауст-младший, именующий себя кладезем некромантии.

Здесь, в родном Кундлинге, ни один проповедник не пришёл клеймить Фауста на представлении. Он пробрался к нему в палатку под покровом тьмы.

- Думаю, тебе уже ведомо, что затеял ты не благое дело. Но я не порицать тебя пришёл, а помочь. Скажи, к чему так стремилась душа твоя, когда узрел ты диавола воочию? Ведомо мне, что не будет являться Враг доброму христианину во образе своём дабы исполнить волю его и научить чернокнижию. Но только по зову сердечному придет.

- Так я и звал, - голос Фауста звучал напряжённо, как струна, готовая лопнуть. – В университете я изучал богословие. Только я не доверяю людям, а все истины мне объясняли именно они. Люди, такие же как я. Ничем не лучше меня. Тогда я стал искать других учителей. Я нигде не прочитал, как вызвать ангела, зато так много способов…

- Довольно, сын мой, твоя гордыня привела тебя на ложный путь.

- Ему по крайней мере было до меня дело! И он отвечал на любой вопрос и провожал меня в любой уголок вселенной.

- Он всего лишь потакает слабостям людским. И у тебя ещё есть время стать выше их. Испроси у Господа себе прощение, как Симон из Самарии, про которого в Деяниях говорится, как он выдавал себя за бога нашего, услышал святую проповедь и покаялся в грехе своём. Так и тебе будет прощение.

- Но это ли не слабость: всё получить и убежать от расплаты?

- Ты уплатил нечистому уже тем, что душа твоя черна. Тем, что каждый день ты видишь пред собою не светлое будущее, а мрачный ад. Тем, что жизнь свою ты не прожил как человек.

Слова проповедника застыли во тьме. Фауст не спешил с ответом. Два жёлтых огонька собачьих глаз выступили из мрака. Монах застонал от боли. Снова послышался шорох. Ночная мгла городской улицы влилась в пространство палатки через приоткрытый полог.

- Нет смысла жить, когда ты всё знаешь. И нет смысла брать, когда у тебя всё есть, - загадочно бросил он напоследок. И Фауст снова остался один со своими мыслями.

- Мефистофель, слышишь меня? Я разрываю контракт. Довольно! – он смотрел на два огонька, выступающие из тьмы.

- Поздно, - прозвучал жуткий голос в его голове. – Люцифер уже в пути. Ты знаешь, сколько тебе осталось.

- Я уйду в монастырь. Я разрываю контракт!!!

С шумом начали падать вещи. Фауст метался по палатке, стараясь не приближаться к зверю.

- Хорошо, - огоньки собачьих глаз следили за его передвижениями. – Только знай: если ты сейчас это сделаешь, то разозлишь его своим обманом. Я тут же заберу тебя к нему на суд. Никто тебя не спасёт.

Шум прекратился. Из тьмы выплыл белый свиток.

- Что это?

- Твой контракт. Теперь ты должен подписать его второй раз. Если хочешь дожить до конца остаток дней.

Фауст, не задумываясь, достал из-за пояса нож и поднёс к уже отмеченному шрамом пальцу.

- Я слишком добр к тебе, человек…

Рядом со свитком возникло перо. Фауст взял его, приложил к свежей ране.

- Я, доктор Фауст, заверяю собственноручно своею кровью… - диктовал голос.

Фауст послушно подписывал контракт.

 

 

В Штауфене давно прекратился торг. Но крестьяне не спешили уезжать домой из города. Накидав в телеги непроданное добро, они ждали. Нищие и пилигримы вообще весь день пробыли на площади, то и дело поглядывая на Кожевенную улицу, кратчайшую дорогу досюда от главных ворот. Только там появлялись специально прибывшие на «представление века» миннезингеры или очередные городские зеваки.

Скоро должны прозвучать трубы на сторожевых башнях – и тогда всё, никто отсюда не выйдет.

Раздражение в толпе нарастало. Магистр Фауст ровно сто дней назад обманул их! Он сегодня не явился. Не умер. И, следовательно, не воскрес. Приехавшие в город знатные господа с недовольством обсуждали непристойное поведение доктора, наблюдая за происходящим с балконов городской ратуши. Деревенские парни успели в толкучке хорошо наподдать городским из-за недоразумения с невестой козопаса. Торговец рыбой, чья лавка располагалась около площади, зазывал всех попробовать копчёной осетрины.

- Едет! Едет! – крикнула Анна, которая уже начинала беспокоиться, что приглашённые ею на представление знакомые не увидят страшного колдуна воочию. – Вон он, на осле, а за ним бежит пёс!

Фауст прибыл в сопровождении группы людей, которых в народе называли его учениками. Он с равнодушием проехал мимо встречающей толпы, остановился в приготовленном для него месте на площади и велел спутникам установить палатку.

- Покажи нам, как ты взлетаешь! – кричали люди. – Покажи нам Елену!

Доктор устало слез с маленькой лошади, которую Анна издали приняла за осла, откинул голову и впился глазами в бездонное вечернее небо.

- Взлетай же!

Фауст всё стоял, словно не слышал их. А потом опустил голову и тихо сказал:

- Не будет вам сегодня чудес. Хватит.

И скрылся в глубине палатки. Ученики вошли следом.

Изумлённые горожане почувствовали себя дважды обманутыми. Оружейник предложил войти в палатку и заставить колдуна колдовать. Но оказалось, несмотря на возмущённые возгласы, никто не пожелал лично связываться с магистром. Крестьяне поспешили убраться из города до закрытия ворот. Разочарованные господа покинули балконы. Толпа рассасывалась. Вскоре на площади остались лишь несколько горожан с фонарями, всё ещё ожидающие чуда.

А внутри палатки горели свечи. Каждый из учеников держал по одной в руке. Они сидели по кругу. Фауст стоял в самом центре, положив ладонь на голову собаки.

- Они действительно думают, я восстану из мёртвых, - с горечью усмехнулся он. – Словно не понимают, что на самом деле они-то и обеспечат мне бессмертие в веках. Только зачем оно мне? Как же хочется просто стоять в толпе и ничего не знать. Ничего. Только думать иногда о зерне, дочерях и кровати.

Свечи догорали. Воск стекал по пальцам и падал вниз, в бездну темноты. Ученики хранили молчание.

- Скоро меня не будет. Но я не желаю исповедоваться священнику. Я собрал здесь вас, молодых, жаждущих знаний, чтобы сказать лишь несколько последних слов. Этот контракт… Поверьте, я просто хотел стать кем-то большим, чем просто человек. И у меня было всё, что могло только быть у человека. А теперь я подобно овощу на грядке: гнию под обжигающим солнцем и терплю последние дни жизни. Я просто сгорел…

Свечи гасли. Огарки выпадали из рук, когда огонь начал подбираться к ладоням. Палатка погрузилась во тьму.

- Теперь идите…

Ученики покинули палатку в полном молчании.

Ближе к полуночи на площади появилась шумная процессия. Во главе её шёл оружейник, державший в одной руке нож, а в другой – деревянный крест. За ним с решительным видом вышагивали сыновья, нёсшие зажжённые факелы. Будто тени ночного города от домов отделялись и присоединялись к процессии всё новые и новые участники.

- Он покажет нам то, что обещал!

- Мы заставим его!

Оружейник первым ворвался в палатку доктора Фауста. Тот сидел в тревожном ожидании, но, судя по удивлённым глазам, он ждал вовсе не разъярённых обманутых зрителей. Пса рядом не было.

Вслед за первым посетителем последовали и другие. Они заполняли пространство палатки, угрюмо приближаясь к Фаусту.

- Ты заслуживаешь смерти, приспешник Сатаны!

Десятки рук потянулись к нему, готовые растерзать на части. Фауст сидел неподвижно и, казалось, потерял дар речи. Почему здесь именно они? Где тот, кто сам двадцать четыре года назад обещал прийти за ним?

В полночь на опустевшей площади завыла собака.

Утром стражники обнаружили тело Фауста. Тут же позвали ратмана.

- Его удушил пёс, под шкурой которого скрывался сам дьявол, - вынес он вердикт довольно быстро, едва взглянув на место происшествия.

Горожане с доверием отнеслись к результатам расследования. Самые наивные же ещё несколько дней с надеждой на последнее чудо нигроманта ожидали воскрешения Фауста. 

 

 

Всё. Точка. Он писал рассказ уже полторы недели. Если не брать в расчёт время появления самой задумки. В далёких студенческих…

Писатель просмотрел историю ещё раз. Неплохо для сотого рассказа. Хотя названия ещё не придумал. Так и хранится в папке как «Сотый рассказ».

В голову уже лезли примерные лестные отзывы, которые он может получить после публикации. Сотый рассказ… Вдруг он приведёт его к вершинам славы: сравнение с классиками, внеклассное чтение в школе после изучения трагедии Гёте…

Ещё раз нажал на «Сохранить». Контрольный. Чтобы не потерялось ни слова.

Прошёл в соседнюю комнату. Роза сидела в кресле, потягивала через соломку лимонад и рассматривала какие-то бумаги.

- Распечатки с работы? – спросил он лениво.

- Нет, - она мило улыбнулась. – Как ни странно, я читаю твои рассказы.

Писатель подошёл ближе, обнял её за плечи.

- Это какие же? О, мой стыд и позор, - в пожелтевших от времени распечатанных листах узнавались первые опусы.

- Мне нравятся. Почему ты сейчас не можешь их опубликовать? Попроси Андрея, а сам подкорректируй немного.

- Розик, меня засмеют. Знаешь, что скажут? «Пафос с большой буквы П».

- Но всё, что здесь написано, шло от души. Я сейчас читаю и вижу тебя молодым…

- Да-да, парнишка, который думал, будто он в свои шестнадцать сумеет сказать миру то, чего мир никогда не понимал раньше. Скажет, чего не сказал Толстой и Достоевский. Скажет своё слово.

- И что стало с этим парнишкой?

- Он пропал… Затерялся среди чужих слов и мыслей. А потом научился управлять ими и варить собственные блюда для гурманов.

Роза положила распечатку на колени, погладила её ладонью, распрямила углы.

- Но только здесь, читая, я чувствую живого человека, искреннего и верящего в идеалы.

Писатель пожал плечами и отправился обратно, на ходу выпив стакан остывшего чаю. Вернулся за рабочий стол. Очки привычно оседлали переносицу, ладонь легла на мышь.

- А зачем тогда я вообще пишу? Работа у меня есть…

Своими словами Роза напомнила ему, как создавались его первые истории: при свете ночника излагались мысли на страницы тетради. Он тогда мечтал, что вскоре их прочтут и признают его гением. Потом вместе с горьким опытом неисчислимых попыток печататься пришло разочарование.

Но писатель не сдался. Работая над собой, шаг за шагом он приближался к первой публикации.

- Я пишу ради денег? Ради лестных отзывов? Ради вечности моего слова в мире? – писатель смутился. В последнее время он не любил копаться в душе.

- Так-так… Хватит этого, хватит. Пришло время составлять письмо в редакцию. Как-никак сотый рассказ. Потребовать бы себе гонорар повыше. Юбилейный всё же. Пусть учтут в контракте.

Контракт.

Стало не по себе от самого слова.

А что он, в самом деле, написал? Что отправляет в редакцию? Где в рассказе его слова, его мысли? Какая-то одна дьявольщина…

Контракт... Слово врезалось в сознание и теперь давило на него. Когда он впервые подписал контракт?

Когда он начал становиться другим?

«Сотый рассказ». Правая кнопка. «Удалить». Корзина. Правая кнопка. «Очистить корзину».

Рукописи не горят?..

 

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------

Примечание

При написании рассказа автор пользовался материалами книг:

Легенда о докторе Фаусте. Изд. подготовил В. М. Жирмунский

К.А.Иванов. Многоликое средневековье

Б.В.Соколов. Тайны «Мастера и Маргариты»