Ещё раз о пользе гайморита

 

            Мальчики не похожи. Никита очень подвижен, самостоятелен для своих двена­дцати лет, общителен, рыжеволос, веснушчат и худ, как щепка. Артём застенчив, очка­рист, склонен к полноте, много читает. Сведи их судьба в школе, а не в больнице – дружбе не бывать.

            Никита отыскался к обеду. Он подсаживается за стол к Артёму, и заговорщицки подмигивает:

            – Нашёл ещё один лаз на крышу.

            На плече Никиты пыль, в рыжих кудрях запутались нити паутины. Все пять дней, что мальчик находится в больнице, он одержим одной идеей – забраться на крышу.

            Артём, вежливо кивает. Конечно, Никита ничего не замечает, но Тёму распирает от желания, поделится чем-то очень важным.

            – Всего один жалкий замочек, – продолжает Никита, – марка «Булат». Ты ведь мо­жешь в смартфоне залезть в инет, и посмотреть, как изготовить отмычку к этому замку?

            Тёма кивает. Никита задумчиво смотрит на домашние бутерброды друга, и отодви­гает тарелку горохового супа.

            – Ты позволишь?

            Кивок. Рыжеволосый завладевает сразу трёмя бутербродами, и начинает с аппети­том их поглощать. Взгляд его становится масляным. Даже под дулом пистолета, Никитка не признался бы, что важнейшая составляющая его дружбы с толстяком, это всякие вкус­ности, что родители Артёма таскают тому каждый день. Родители Никиты с области, и могут навещать его только по выходным. Могут, но не навещают.

            Артём дотрагивается до руки друга.

            – Я хочу тебе кое-что показать. Кое-что важное.

            Толстяк говорит в нос. Никита внимательно на него смотрит, и только сейчас заме­чает, что тот сидит, как на иголках.

            – Важное? – с сомнением спрашивает он.

            Обычно что-то важное разыскивает он. Если Тёма боится покидать Лор отделение, то Никита рыщет по всем остальным этажам больницы, подвалу, и прилегающим рай­онам. Никита разведчик. Возвращаясь из рейдов, он рассказывает об увиденном другу. Однажды он расскажет о том, какой потрясающий вид открывается с плоской крыши больницы.

            – Важное.

            – Показывай.

            – Это не здесь.

            Во время разговора, Никита непроизвольно поворачивается к другу профилем. После отита возникли осложнения, и мальчик теперь почти не слышит правым ухом. Ещё пара месяцев и поворот головы у него, окончательно войдёт в привычку.

            – Пошли, – Никита отодвигает стул и встаёт.

 

            Напротив дверей лифта огромный застеклённый стенд. На чёрном бархате самые разнообразные мелкие предметы: камешки, ракушки, семечки, детали конструктора. На раме табличка:

100 ИНОРОДНЫХ ТЕЛ ЛОР-ОРГАНОВ

            Никита внимательно оглядывает стенд, затем смотрит на друга. Во взгляде недоуме­ние.

            – И что здесь важного? Стенд висит с первого моего дня в больнице.

            Тёма поправляет очки. В его взгляде, обращённом на друга – обожание. Иногда он рад тому, что у него гайморит, и он попал в больницу, где приобрёл отличного друга.

            – Экспозиция поменялась. Посмотри на последний предмет под номером 100! – пух­лый палец упирается в нижний правый угол стекла. – Вчера здесь был камешек, а се­годня…

            Палец убирается со стекла, оставляя на нём отпечаток.

            Никитка наклоняется к стенду.

            – Сегодня не камень, – задумчиво говорит он, – а… что это за хрень?

            Предмет и в самом деле не легко поддаётся идентификации: продолговатый, как миниатюрная пуля, судя по всему металлический, серебристый, с небольшими, толщиной с волосок, крючками.

            – Я думаю это имплантат, – шёпотом произносит Артём.

            – В каком смысле?

            Артём достает из кармана сложенную в четыре раза газету («Аномальные новости» №3 за 2011год) и показывает другу чёрно-белый, дрянного качества, снимок.

            – Один в один!

            Никита переводит взгляд со снимка на стенд, и обратно.

            – Не знаю. Сходство, конечно, есть, но… не знаю.

            – Они похищают людей, внедряют им имплантаты, и выпускают обратно, – взгляд Тёмы загорается. Об инопланетянах и НЛО, он может говорить часами. – Иногда, имплан­таты, похожие на этот находили в ушах, ноздрях и даже в углублении под глазным ябло­ком.

            Несмотря на то, что Никита безоговорочно верит в лешего и в домовых, информа­цию о летающих тарелках и зеленых человечках, он воспринимает скептически. Во взгляде сомнение. Повторяет ещё раз:

            – Не знаю.

 

Совсем не больно

 

            Прежде чем заведующий Лор отделением приступил к очередной экзекуции, Артём набрался смелости и сказал:

            – Стенд у лифта. Любопытные там попадаются экземпляры.

            Антон Сергеевич Шпак, привыкший к тому, что пациент перед прокалыванием дро­жит, потеет и молчит, поглядел на мальчика с удивлением.

            – Да, – медленно произнёс он. – Жутковатая выставка.

            Теперь уже пациент посмотрел на доктора с удивлением. Артём не находил в стенде ничего жуткого, скорее это была шутка – «посмотрите, что только малыши не за­совывают себе в нос».

            – Жутковато, – повторил доктор, – ведь в структуре смертности от лор заболеваний инородные тела занимают 2-е место. Это касается, прежде всего, инородных тел нижних дыхательных путей и гортанной части глотки.

            – Наверное, вы долго собирали экспозицию?

            Антон Сергеевич кивнул.

            – Её начал собирать мой предшественник, лет десять назад. Я продолжил. Сначала это были просто «Инородные тела Лор-органов», затем «50 ИНОРОДНЫХ ТЕЛ ЛОР-ОРГАНОВ». Теперь, вот 100. Думаю, на сотни мы остановимся. Теперь, иногда, когда нам попадается особенно интересный экземпляр, мы просто меняем его на камешек из коллек­ции. Думаю легко заметить, что камешков ещё много.

            Антон Сергеевич отвечает неохотно, быстро теряя интерес к разговору. Артёму не нравится доктор, у Шпака непри­ятная особенность, смотреть не на пациента, а сквозь него. Ещё, довольно часто, мальчик чует запах алкоголя, прикрытый запахом мятной жвачки. Иногда, складывается впечатле­ние, что ещё совсем не старый отоларинголог, ус­тал от работы и жизни. Ему скучно.

            – Так было с последним экземпляром? Под номером 100?

            В глазах Шпака мелькает что-то похожее на кратковременный интерес.

            – Да. Необычный случай. Обычно мы инородные тела извлекаем у совсем малень­ких, до пяти лет, пациентов, а тут – десять лет мальчику, совсем большой. Жаловался на шум в ухе. После отоскопии, под местным обезболиванием, извлёк инородное тело.

            Артём подался вперёд.

            – Как вы думаете, что это?

            Антон Сергеевич пожимает плечами.

            – Понятие не имею.

            – А вы в лабораторию, на анализ, его отправляли?

            Заведующий очень странно поглядел на маленького пациента, подавил зевок, и, протянув руку к инструментам, произнёс:

            – Хватит разговаривать. Расслабься и тебе будет совсем не больно.

 

Страшная ночь

 

            Никита проснулся от резкой боли в руке. Он ойкнул, открыл глаза, и увидел склонив­шегося над кроватью Артёма. В руке мальчика была зажата открытая булавка. В глазах ужас.

            – Ты чего творишь? – неуверенно спросил Никита. Бледное, освещённое светом луны, лицо друга, производило гнетущее впечатление.

            – Ты не просыпался.

            Никита отодвинулся подальше от друга. Подальше от булавки. Потёр уколотую ла­донь, и осторожно спросил:

            – Ты спятил?

            Тёма задребезжал слабым смехом.

            – Возможно. Не знаю. Ты не просыпался.

            – Если я хочу спать ночью, это нормально, – медленно, как маленькому, объяснил Никита другу. – Не надо тыкать в руку булавкой.

            – Ты не понимаешь. Ты вообще не просыпался. И они все тоже.

            Артём махнул булавкой вдоль палаты. Никита опасливо проследил за рукой с булав­кой и протёр глаза, окончательно стряхивая с себя сон.

            – И что это всё значит?

            Тёма всхлипнул, подскочил к ближайшей кровати и стал трясти Лёху – пятнадцати­летнего угрюмого амбала с удалёнными гландами.

            – Ты чего творишь?! – Никита молниеносно вскочил с постели и, схватив друга за руку, дёрнул на себя. – Лёха тебя уроет.

            – Можешь не шептать, – заорал Артём, во всю мощь своих лёгких, – никто не про­снётся!

            Никита осёкся и посмотрел на Лёху. Затем на Макса и Шурика. Посмотрел на Ар­тёма.

            Друг его едва не плакал.

            – Видишь? Они спят!

            Ещё не понимая, что именно произошло, но, начиная понимать, что произошло не­что странное, Никита приблизился к постели Лёхи. Без всякого сомнения, акселерат, рас­прощавшийся с гландами, спал. Про такой сон говорят – сон праведника. Дыхание ровное, в уголках губ прячется намёк на улыбку. Сон, которой видит подросток, судя по всему приятен. И этот сон не способны нарушить крики Артёма.

            – Лёх, а Лёх, – он потряс мальчишку за плечо, – проснись.

            В лице не дрогнул не один мускул. Дыхание по-прежнему было ровным и спокой­ным.

            – Свет, – коротко бросил Никита через плечо, и его друг метнулся к выключателю у двери. Через секунду, на смену бледному лунному свету, пришёл жёлтый электриче­ский.

            Не мешкая, Никита обошёл кровати остальных больных и убедился в том, что их сон, ничем не отличается по крепости от сна Лёхи. Затем посмотрел на часы. Было пять минут четвёртого утра.

            – В других палатах также. Все спят. И медсестра на посту.

            Голос Артёма дрожал от ужаса, но не так сильно, как минуту назад. Присутствие друга, вселяло уверенность.

            Никита нахмурился.

            – Возможно, – медленно сказал он, – все отравились в столовой.

            – А возможно, всё дело в этой хреновине, – Артём протянул руку. Вместо булавки, на этот раз, пальцы его зажимали микроскопическую серебряную пульку с крючками. Он всхлипнул. – Не стоило мне её брать.

            Никита посмотрел удивлённо. Насколько он мог понять приятеля, воровство для того, было чем-то невообразимым.

            – Ты спёр экземпляр со стенда?

            Артём кивнул. В глазах за линзами очков заблестели слёзы.

            – Я хотел провести экспертизу. В лаборатории.

            За пять дней проведённых в больнице, Никита узнал друга лучше, чем знали того, собственные родители. Он понимал, что интерес мальчишки к инопланетянам, похище­ниям людей, и НЛО, нечто большее, чем простая блажь. Мальчик сочинял и писал рас­сказы о людях похищенных инопланетянами, рисовал летающие тарелки, записывал раз­нообразные факты по теме, и свидетельства очевидцев.

            – Я случайно нажал на крючок, и имплантат стал нагреваться. Сейчас он горячее уголька в костре, но совсем не обжигает.

            К многочисленным рассказам Артёма об НЛО, Никита относился терпимо, что сцементировало их дружбу сильнее прочего. Впрочем, это совсем не значило, что в рас­сказы эти он верил.

            – Потом все уснули. А я… я… думаю, хозяины имплантата возвращаются за ним.

            Никита протянул руку, и Артём без колебаний уронил в его раскрытую ладонь ма­ленькое металлическое инородное тело Лор-органов. Мальчишке показалось даже, что его друг проделал это с облегчением.

            Никита нахмурился. Металлический продолговатый предмет был раскалён, но при этом совсем не обжигал. Друг сказал правду.

            – На других этажах тоже сонное царство? Ты звонил по телефону?

            Артём покачал головой.

            – Связи нет. Что касается других этажей, я не знаю.

            Он замолчал, вглядываясь в друга с надеждой. Ожидая распоряжений.

            Никита вздохнул. В инопланетян он не верил, но, тем не менее, возможно, они ве­рили в него. Как бы то не было, в Лор отделении происходило что-то странное.

            – Надо валить на другой этаж.

            Не теряя больше не минуты, два друга вышли в коридор. Из соседней палаты доно­сился храп. Настольная лампа на посту, отбрасывала на стену причудливо мрачную тень – сестра на посту спит, уронив лицо в японский кроссворд. Настенные часы громко отщёл­кивают страшные секунды.

            Артём сглотнул.

            – Как-то здесь жутко, – очень тихо сказал он.

            Никита кивнул и покрепче сжал уголёк в руке. «Неужели, – подумал он, – мой друг прав, и всё дело в маленькой металлической хреновине»?

            Они не успели дойти до лифта. Сумрак коридора в его дальнем конце залил белый слепящий свет, в котором закачались две тонкие маленькие фигурки.

            – Бежим, – крикнул Никита и дёрнул друга за рукав. Тёма затряс головой, сбрасы­вая оцепенение, повернулся и побежал следом за другом к лестнице.

            Дверь была закрыта на ключ. Никита скрипнул зубами от отчаяния и оглянулся. Свет подбирался к посту со спящей на кроссворде медсестрой. Нечего было и думать, достать ключ.

             Уголёк в его кулаке начал биться, как маленькое сердечко. Фигурки, заключённые в коконы света, начинали принимать очертания.

            – Сюда, – он толкнул дверь рядом с палатой №1, пропустил друга вперёд, вбежал следом, закрыл дверь и повернул задвижку замка. Табличка на двери гласила:

А. С. Шпак

 заведующий отделением

            На столе горела лампа. В воздухе витал сильный запах алкоголя. Заведующий отделе­нием спал за столом, уронив голову на сгиб локтя. Рядом лежал гранёный стакан. На макушке заведующего отделением хорошо просматривалась намечающаяся плешь.

            – Александр Сергеевич!

            – Александр Сергеевич! Проснитесь!

            Мальчишки загалдели, обежав столешницу с двух сторон. Никита бесцеремонно потряс доктора за оттопыренное ухо, а Артём тянул за рукав белого халата.

            – Где твоя булавка? – зашипел Никита, озираясь на запертую дверь.

            – Да. Да. Здесь.

            – Жаль!

            Артём раскрыл булавку и произвёл мастерский выпад в руку Шпака. В тот же миг доктор взвыл, откинулся на стуле, вращая дикими, не слишком трезвыми глазами, а кон­тур двери в его кабинет прорисовал белый свет, затопивший коридор.

            – Что здесь происходит?

            Взгляд доктора сфокусировался на Артёме.

            – Горшков, что ты здесь делаешь? Потрудись…

            – Всё имплантат. Я украл. Нажал. Н начал греется. Понимаете?! – мальчишка разма­хивал перед лицом доктора открытой булавкой, как рапирой. – Они прилетели за ним! Понимаете? Они! Прилетели!

            Шпак, как можно дальше отстранился от булавки и перевёл взгляд на Никиту.

            – Вобликов, может быть ты…

            – Всё правда. Я видел! Имплантат греется! – затараторил мальчишка. – Вот посмот­рите!

            В руку доктора упал металлический серебряный предмет. Тот тупо взглянул на него и в этот момент, замок на двери щёлкнул, дверь медленно распахнулась, а кабинет заведующего затопил белый слепящий свет.

 

Рассвет

 

            Город лежал перед ними, как на ладони. Большой спящий город. Никита смотрел жадно, запоминая улочки освещённые точками фонарей, площади, мосты, памятники (по­хожие с высоты на игрушечных солдатиков) и реки. Артем, запрокинув голову, изучал небо. Звёзды казались крупней и ближе, чем когда смотришь на них с земли, или из окна.

            Они долго молчали. Просто сидели, опёршись спинами на основание многометро­вой антенны, в опасной близости от края крыши, и смотрели.

            Когда восток посветлел, Никита спросил:

            – Что произошло? Последнее, что я помню, свет. Много-много света.

            Артём наморщил лоб, силясь вспомнить:

            – Кажется, – не слишком уверенно начал он, – нас забрали, а потом нас вернули обратно. На крышу.

            Он особо подчеркнул нас. Никита кивнул. Он обратил внимание, что теперь его друг не говорит «в нос», но даже не заметил, что слышит его ответ правым ухом.

 

Где-то в созвездии Гончих Псов

 

            Когда Александр Сергеевич Шпак, окончательно пришёл в себя, первое на что он обратил внимание – лор-органы пришельца.

            Вместо носа и ушей, продольные щели в черепе, рот – узкая, плотно сжатая, по­лоска. Губы отсутствуют. Рот неподвижен, но, тем не менее, Шпак слышит голос. Голос в голове.

            – Ты, тот, кто извлекает р` рэйх.

            Это не вопрос, скорее утверждение.

            – Не понимаю о чём вы, – вежливо говорит доктор и приподнимается на локте.

            Гуманоид проводит тоненькой рукой над Александром Сергеевичем, синий браслет на запястье вспыхивает, и Шпак откидывается на жёсткую койку. Мышцы отказываются его слушать, впечатление такое, что его пристегнули к койке невидимые путы.

            Пришелец низкого роста, несмотря на то, что он стоит, а Шпак лежит, смотреть сверху вниз, у него получается с трудом. Глаза большие, круглые, чёрные. Век нет. Рес­ниц, бровей, волос нет. Кожа серая.

            – У тебя свои р` рэйх, у нас свои. Ты извлёк наш, мы извлекли твои  р` рэйх, – прише­лец помолчал, затем заключил: – У тебя странные р` рэйх.

            «Неужели, – подумал Шпак, – это всё последствия алкоголя? Белая горячка? Сон? Бред?».

            – Ты ошибся. Нельзя трогать наши р` рэйх. Платить, – серокожее существо подняло руку без браслета, с зажатым в ней инструментом (больше всего это напоминало элегант­ный перфоратор из серебра), – придется тебе. Расслабься и будет совсем не больно.

            Лживые слова, которые сам доктор Шпак повторял несколько раз на дню, придали ему сил. Левая рука неожиданно послушалась Александра Сергеевича, поднялась и ткну­лась в треугольное лицо.

            Удар был очень слабым. Детским. У доктора даже не получилось сложить руку в кулак. Указательный палец попал в вертикальную щель пришельца, расположенную на том месте, где у людей бывает нос, утонул в чём-то липком и противном, и в тот же миг, гуманоид рухнул, как подкошенный.

            Минут пять, доктор лежал неподвижно, переводя дыхание, а затем чувствитель­ность вернулась в его правую ногу – затем левую. Некоторое время спустя, Шпак сел на жёсткой койке и огляделся. Помещение заливал чистый белый свет, такой яркий, что стен и дверей, было не разглядеть. На койке недалеко от доктора лежала обнажённая блон­динка. Широко распахнутые голубые глаза внимательно смотрели на Шпака.

            Доктор наклонил голову и сказал:

            – Здравствуйте.

            Обнажённая блондинка слабо улыбнулась.

            – Я не могу пошевелиться.

            Доктор спустил ноги на белоснежный пол, оттолкнулся от койки и, убедившись в том, что ноги его достаточно крепко держат, наклонился и попытался снять синий браслет с запястья бесчувственного инопланетянина. Ничего не вышло. Тогда Шпак взвалил при­шельца на плечо, тот неожиданно весил совсем мало, как кот или мелкая собака, подошёл к соседней койке и провёл рукой инопланетянина над стройной обнажённой блондинкой.

            Синий браслет вспыхнул, и женщина бойко вскочила на ноги.

            – Я знаю, где они держат остальных, – блондинка прижалась к Шпаку и зашептала на ухо, – мы можем освободить их и попытаться захватить корабль.

            Александр Сергеевич кивнул. Сон, бред, белая горячка – чем бы это не было, оно подхватило и захватило его целиком.

            Женщина подобрала с белого блестящего пола, загадочный медицинский инстру­мент похожий на перфоратор, и протянула его отоларингологу рукоятью вперёд. Тяжесть медицинского инструмента, пусть и не известного доктору, придало уверенности.

            – Их слабое место, – сказал Александр Сергеевич,  – это лор-органы.

            Он нащупал подобие курка на «перфораторе», нацелил его на белоснежную дверь, контур которой только сейчас заметил на фоне белой стены и кивнул женщине:

            – Показывай дорогу.