- Нет, ты все-таки кретин, Питер. Полнейший кретин! – Клаус отхлебнул тепловатого пива и прищурился. – Разве нормальный человек потащит с собой в такую вонючую дыру маленького ребенка? Тем более – девочку!
- Может, ты и прав, - спокойно отозвался его собеседник. – Но я скорее предпочту быть кретином, чем негодяем. Малышка никогда не простила бы моего отъезда. После того, как ее мать… В общем, пока она будет со мной, и точка. Через год я отвезу Грети назад в Европу, устрою в лучшую школу-интернат, и тогда уже ей решать: возвращаться в Монго – хотя бы на каникулы – или нет.
В небольшой комнате сидели двое немолодых мужчин. Один – тот, что держал в руке банку с пивом – улыбался и глазел в окно. Его красное круглое лицо обрамляла редкая светло-рыжая бородка, слипшаяся от пота. Без усов она смотрелась совсем несерьезно. На обширном животе расходился не слишком свежий белый халат. Звали толстяка Клаус Фишер. Был он хирург от Бога и балагур по собственной воле. Он просто упивался возможностью выговориться, его яблочно-зеленые, утопающие в щеках глазки, сверкали от удовольствия. Идеалы юности привели Клауса в этот занюханный африканский городок на обочине цивилизованного мира, а лень и чувство ответственности – он и сам не знал, что больше – не позволяли ему послать все к дьяволу. Собеседник рыжебородого – Питер Бранд – вяло листал медицинский журнал двухмесячной давности и также вяло отвечал на безобидные колкости и нападки коллеги. В отличие от Фишера он был подтянут и строен. На гладко выбритом лице выделялись крупный прямой нос и холодные светло-голубые глаза. Питер приехал сюда с месяц назад, заключив весьма выгодный в финансовом плане контракт на пять лет.
Госпиталь Красного креста святого Франциска – слишком громкое название для больнички на тридцать пять коек. Кроме двух врачей-немцев белый персонал включал еще трех человек. Заведующий госпиталем бельгиец Петерс ван де Вет, в основном, занимался улаживанием дел с местной властью, оборудованием и медикаментами. Дипломированные медсестры Анна Шванн и Соня Граховски ассистировали на операциях, работали в перевязочной, раздавали лекарства больным и присматривали за набранными из местных жителей санитарками.
Городок Габуту находился в глуши и был провинциален даже для этой части света. Коротковолновые приемники не ловили столичное радио, да врачей не особо интересовала местная политика. Даже сведения об очередном государственном перевороте – а они случались чуть ли не каждый год – часто доходили сюда с опозданием в пару недель. Кто бы ни стоял у власти – демократы, социалисты или националисты – никто из них не хотел терять зарубежные субсидии, а значит – иметь проблемы с нарушением Женевской конвенции. Даже диктатор Мгобо, который съел сырыми полтора десятка сердец своих врагов, велел не трогать белых колдунов Габуту.
Почему госпиталь разместили именно здесь? Первоначально – это был исследовательский центр по изучению редких кожных заболеваний. Позднее на его базе и создали это крошечное лечебное учреждение.
- И все-таки мы занимаемся ерундой, - Клаус переключился на другую тему. – Гордимся современными препаратами. Кичимся университетскими знаниями. А аборигены предпочитают грязную лачугу какого-нибудь колдуна. У нас шесть пустых коек, а у Мекобе очередь из страждущих сутками дожидается приема. И что самое паршивое, друг мой, этот чертов Мекобе им помогает. И как помогает! Помните девочку с гангреной? Мать не разрешила ампутацию, подарила этому старому язычнику двух коз, и что же? Он спас ребенку руку! Кстати, тебя не смущает, что Нолу – старшая дочь Мекобе?
Красивая негритянка лет тридцати сидела на крыльце, плела корзину из гибких прутьев и негромко пела густым низким голосом. На нижней ступеньке пристроилась белая девочка лет семи в голубом комбинезончике и с таким же голубым бантом в белокурых волосах. Грети играла с толстым черно-белым щенком, а тот, радостно повизгивая, прыгал вокруг маленькой хозяйки. Отец с минуты на минуту должен вернуться с дежурства, поэтому девочка уговорила Нолу посидеть на крыльце. Ведь оттуда так хорошо видна дорога к госпиталю!
Белостенный дом Брандов с красной крышей ничем не отличался от четырех таких же строений рядом. Затянутые сеткой окна подслеповато щурились на чахлые кусты и выжженную солнцем землю.
- Пить хочу, - девочка дернула Нолу за подол юбки, та отложила работу, сходила в дом и принесла коробочку с апельсиновым соком.
Их общение пока ограничивалось короткими фразами и выразительными жестами. Прислуга бегло болтала на английском – в Монго, где кроме двух основных народностей жило еще с десяток небольших племен, он был основным государственным языком – а по-немецки знала десяток слов, которым ее научила Грети. Девочка же дальше чтения книжек Беатрикс Поттер не продвинулась. Если честно, то и в них она только разглядывала картинки с забавным зверьем, а сказки ей читала и тут же переводила мама. Мама… Каждый раз, когда Грети вспоминала ее, острое чувство утраты сдавливало горло, и из глаз сами собой начинали капать слезы. Мама могла очень сильно поругаться с папой, могла, это случается. Но раз мама ушла от них, значит она, Грети, была плохой дочкой. Папы не всегда живут с семьей, но мамы… мамы хороших детей не бросают!
И до этого тихая и необщительная после приезда в Габуту девочка оказалась совсем одна. Отец постоянно в госпитале, местные ребятишки шарахаются в сторону, когда она с Нолу идет за покупками. А негритянка, которая в доме прислуга на все руки и – в первую очередь – нянька, и рада бы поговорить, но пока это выходит плохо. Вот Нолу и учит понемногу девочку словам наречия народа монго-помо, а в минуты отдыха поет ей длинные грустные песни.
Питер вымыл руки и сел за стол, где его уже дожидалась дочь.
- Как прошел день у моей Грети? – поинтересовался он, пока Нолу расставляла салаты и раскладывала по тарелкам жаркое.
- Хорошо, папа, - девочка помолчала и спросила. – Можно, мы завтра сходим на базар? Я хочу купить подарки для Лизы.
Лизой звали ее единственную подругу в Германии. Прощаясь, они обещали не забывать друг друга, и Грети уже послала в Штутгарт два письма с каракулями и фотографиями.
- А чем тебе не подходит сувенирный магазин? Впрочем, почему бы и нет? - машинально ответил занятый своими мыслями Питер и ласково добавил. – Кушай, а то все остынет.
После обеда Грети не удалось побыть вдвоем с папой, о чем она мечтала весь день. В дверь постучали, и в дом влетела улыбающаяся Анна Шванн с бумажным пакетом в руке. С дня приезда Брандов в Габуту она взяла над ними покровительство: нашла им Нолу, показала город и надавала кучу полезных советов. Сегодня Анна принесла пирог – по ее словам – собственной выпечки, хотя на самом деле кулинарила Соня. Молодая и энергичная, с загорелым веселым лицом медсестра настолько явно старалась понравиться Питеру, что это поняла даже малышка. Поняла и сразу невзлюбила ту, кто стремиться занять место мамы.
- Ты так и будешь отпираться? – Питер повысил голос, что для него было равносильно крику. – Повторяю, я тебе ничего не сделаю. Просто, я хочу посмотреть на баллончик, из которого ты опрыскала комнату. Если у Грети возникнет аллергия, я должен знать, чем она могла быть вызвана!
- Я ничего не делала, сэр. Никаких химикатов. Утром я зашла разбудить девочку, а они уже лежали на полу. Я не обманываю вас, сэр, я говорю правду, - дрожащим от обиды голосом повторяла Нолу.
Полчаса назад прибежав на визг прислуги – по счастью он в тот момент находился дома – Питер не поверил своим глазам: весь пол был покрыт трупиками насекомых. Жуки, мухи, москиты, тараканы, даже белесые затворники-термиты. Ни одна тварь не подавала признаков жизни – ни дерганья лапками, ни шевеления усиками. На кровати сидела удивленная Грети, явно не понимая, из-за чего все так всполошились. Подцепив пинцетом несколько экземпляров и поместив их в пакетик, Питер приказал Нолу тщательно собрать и сжечь на улице все эту пакость, а после – учинил прислуге допрос с пристрастием. Он был уверен, что она распылила в комнате какое-нибудь сомнительное средство от насекомых.
- Поймите, если передохли все жуки, вещества небезопасны и для ребенка! - возмущался Питер.
Нолу все отрицала, потом расплакалась и выбежала из комнаты.
Сутки спустя ему пришлось перед ней извиниться. Лабораторные исследования дали отрицательный результат. Никакой химии, ни одного известного ядохимиката.
- Наверное, они не вынесли запаха твоего одеколона, - хохотнул Клаус, и на этом обсуждение странного случая прекратилось. Тем более, что за ним последовали менее безобидные происшествия.
Месяц спустя Грети прибежала к отцу на работу вся в слезах. К груди она прижимала Замми. Маленький песик висел, как тряпочка, и через минуту Питер убедился, что тот мертв. Пока Анна пыталась утешить девочку, чем вызвала еще больший поток слез, Клаус произвел вскрытие.
- Я не специалист в собачьей, анатомии, - сообщил он Питеру, - но на мой взгляд, все в норме – ни воспаления, ни опухолей. Сделай на всякий случай посев на микробы, но если честно, не думаю, что ты что-нибудь обнаружишь.
И он оказался прав.
Замми похоронили недалеко от дома. Нолу помогла украсить холмик круглыми камушками и белыми раковинами. Теперь Грети каждое утро навещала своего маленького друга. Сидела рядом и поверяла ему свои радости и печали. Последних всегда оказывалась больше. Питеру все это не нравилось. Он несколько раз приносил в дом щенков и котят, но дочка укоризненно смотрела моментально красневшими от слез глазами и отрицательно кивала головой.
- Нужно что-то делать. И срочно! – Анна пригласила его на чашку кофе, и разговор сразу свернул на Грети. – Она же у тебя чахнет. Ты слишком потворствуешь детским капризам. Мы, немцы, сентиментальны, и к чему нас это приводит? Разреши мне заняться ею. Ежедневная зарядка, походы по выходным дням, изучение скаутинга, и через месяц она будет улыбаться. «Allzeit bereit!»
- Не слишком ли она мала для этого? – попытался возразить Питер.
- Я была еще младше, когда пришила скаутскую лилию на свою блузку. Доверься мне и моему женскому чутью, - она похлопала ладонью его руку и ободряюще улыбнулась.
Последствия этого разговора для девочки оказались плачевны. Анна взялась за нее всерьез. Этому было несколько причин, и не последняя из них – попытка приручить дочку мужчины, на которого она имела виды.
Если раньше Грети была предоставлена самой себе – под неназойливым присмотром Нолу, разумеется – то теперь ее муштровали, словно маленького солдатика. Во дворе Анны стояли и висели нехитрые гимнастические приспособления, и девочка сразу возненавидела брусья и мерзкий шершавый канат, по которому ее заставляла взбираться мучительница.
Однако, всему приходит конец. Даже самому плохому. Прискорбно, правда, когда спокойствие одного другому оборачивается трагедией. Вернувшись с суточного дежурства, Соня обнаружила подругу лежащей посреди той самой спортивной площадки. Анна уже не дышала.
- Эти внезапные необъяснимые смерти сведут меня с ума, - исхудавшее от переживаний лицо Клауса сморщилось, и он стал похож на большую грустную обезьяну. – И главное – никакой зацепки. Абсолютно здоровая молодая женщина… И кто следующий? Ей Богу, я начинаю верить в колдунов и проклятье!
Фишер и Бранд сидели в гостиной у Питера, и, несмотря на адскую жару, пили бренди.
Нолу увела Грети на кухню. Негритянка взялась за шитье, а девочка рисовала букеты разноцветными карандашами. Как обычно, Нолу завела песню, но Грети прервала ее, попросив:
- Спой лучше, как старуха Гумамби обманула леопарда, и он сам отдал ей свою шкуру.
Нянька запела, но минут пять спустя остановилась и удивленно спросила девочку:
- Как ты поняла, о чем эта песня?
- Не знаю, - Грети казалась удивленной и слегка испуганной. – Раньше не знала, а теперь знаю. Смотрю на что-то и понимаю, зачем оно. Слышу слова на монго-помо, и они мне почему-то знакомы.
- И давно так? – встревожилась Нолу. – Вспомни.
Девочка наморщила лоб, потерла его и неуверенно ответила:
- После того, как умер Замми? Нет, помнишь, когда ты мне подарила шапочку?
Базарами в Габуту называют небольшие торжища на пустырях, где товар раскладывают прямо на земле. Рядом с украшениями блеют и роняют навоз козы, а между торговцами фруктами может затесаться цирюльник с устрашающего вида бритвой и ножницами. Купив для Лизы бисерное ожерелье и амулеты из ярких перьев, Грети помогла Нолу уложить в корзину овощи, и, взявшись за руки, они пошли обратно. Когда они поравнялись с большой туземной хижиной – их хватало на окраине городка – негритянка остановилась. Это был один из домов ее отца. Не тот, где он принимал и лечил больных, а хижина его первой жены, после смерти которой там жила одна Нолу. Правда, работая у Брантов, негритянка и ночевала у них в доме, а сюда только заглядывала. Улыбнувшись, Нолу сказала девочке:
- Подожди здесь. Ничего не трогай. Сейчас вернусь. Сюрприз.
Она завела Грети внутрь, усадила на низенькую скамеечку и куда-то вышла.
Воспитанный ребенок должен слушаться старших. Но Грети словно что-то тянуло вперед. Она встала и медленно подошла к большой темной нише. В ней стояла деревянная кукла. Размером почти с девочку она была одета в алую складчатую юбку, шея увешена разноцветными бусами, а лицо скрывала белая накидка. Грети приподняла тонкую ткань. На нее уставилось искусно вырезанное женское лицо с большими чуть раскосыми глазами и усмехающимися пухлыми губами. Мертвый нарисованный взгляд встретился с живым, голова у Грети закружилась, и она – чуть не упав прямо на куклу – оперлась о нее обеими руками.
Девочка не помнила, как она оказалась снаружи. Вернувшись, Нолу слегка поворчала на нее, а потом вручила обещанный сюрприз – шитую бисером шапочку с точно таким же узором, как в купленном на базаре ожерелье.
Ты трогала Мубангу, - негритянка не спрашивала, а утверждала. – Это плохо. Мне срочно нужно увидеть отца. Скажи сэру Питеру, если меня спросит, что я скоро вернусь.
- Почему ни у матери, ни у меня ничего не вышло? Почему ты и этот белый ребенок? Почему Мутангу и Мубангу избрали вас?
Старый Мекобе тяжело вздохнул:
- Не мы выбираем Богов. Боги решают, чье тело станет подходящим кувшином. Ты же знаешь, почему не каждый может быть божественным сосудом. Человек слаб. Сущность Бога пожрет его душу, а до этого начнет поглощать другие. Она будет убивать до тех пор, пока не наберет Силу, чтобы справиться со своим носителем.
- Что же мне делать, отец?
- Оберегать Мубангу и ту, кого она предпочла тебе. Ты не смогла стать кувшином, значит, твой путь – следить, чтобы другой кувшин не разбился. Мутангу – светлый Бог. Он помогает мне исцелять. Его сестра Мубангу – дочь тьмы. Она забирает жизнь. Но она справедлива. Дай ей время. А теперь – уходи.
Нолу тряслась от мелкой дрожи, не смотря на жаркий душный вечер. Благословение их рода стало проклятьем для ребенка, которого ей доверили. Который доверял ей!
Прошло шестнадцать лет, но она помнила все: таинства посвящения, многодневную мучительную боль, когда она пыталась принять в себя Мубангу, чужие мысли в своей голове, опустошенность, когда обряд прервался, потому что Богиня отказалась от нее. Сосуд по имени Нолу оказался с трещиной, божественная сущность вытекла, и люди отвернулись от нее. Она не стала воплощением Мубангу. Но она и не могла жить, как все. Она не жила эти годы, а доживала. Без мужа, без детей Нолу влачила унылое существование, помогая отцу. И теперь, много лет спустя, последствия ее ошибки обрушились на невинного ребенка! Остался только один способ. Отец не одобрил бы его, но терять Нолу уже нечего.
Совершив все приготовления, негритянка зажгла священные травы и запела призывную песнь. Хорошо, что хозяин снова в больнице, и ей никто не будет мешать. Она заклинала Мубангу, надеясь, что та не вошла в полную силу, что убеждение или обман вернут богиню в хранилище, из которого та вырвалась в детское тело. Большая красивая кукла в алых одеждах стояла у изголовья кровати, на которой лежала усыпленная сонным зельем Грети.
Девочка застонала, распахнула глаза, и с ее губ сорвался злой смешок:
- Ты думаешь, я откажусь теперь, когда мне осталось совсем немного? Лживая душонка белой женщины была славной поживой. Ты опоздала, Нолу. Ты опять опоздала!
- Я найду тебе другой сосуд. Буду искать столько, сколько потребуется. Пусть на это уйдет вся моя жизнь. Клянусь кровью нашего рода!
- Я тебе верю, Нолу, но ты опоздала. Мне нравится этот маленький кувшинчик, и я из него не уйду.
Внезапно в детскую вошел Питер. Его глазам предстала страшная картина: полуголая прислуга с размалеванным белой краской лицом и торсом нависла над его дочкой и бормотала что-то глухим голосом. К кровати прислонен зло ухмыляющийся идол. В комнате воняет горелой травой. В ярости он отшвырнул Нолу так, что та отлетела в сторону и ударилась головой о стену. Потом пнул деревянного болвана и схватил дочку за руку:
- Не бойся, Грети, твой папа здесь. Не бойся. Эта идиотка не напугала тебя, ведь правда?! – бормотал он.
Девочка села на кровати, причмокнула и протянула:
- Как вкусно!
Питер почувствовал внезапную слабость и упал на колени, не выпуская дочкину руку из своих.
- Не трогай его, мать Мубангу, он отец девочки! Возьми мою душу! – прохрипела окровавленными губами Нолу. Она ползла к кровати, и кровь с разбитого лица чертила по белым узорам извилистые дорожки.
- Как ты думаешь, чья душа слаще – моей глупой жрицы или белого женоубийцы? – насмешливо спросила девочка, и Грети схватилась свободной рукой за плечо Питер. Он дернулся, как от удара током, и обмяк.
Мубангу пожирало его «я», но Питер из последних сил поднял тяжелеющую голову и заглянул в лицо дочери. С бледной детской мордашки на него смотрели темные, почти черные глаза. Смотрели не со злобой, нет, с бесконечным равнодушием.
- Ты все-таки кретин, Питер. Полнейший кретин! – прошептали его мертвеющие губы.